autopsy of a tragedy

Глава двадцать шестая. Солнечное затмение

«Мы покончим с этим сегодня», – Хайтам

***

Первым человеком, которого он убил, стала Рана. Она была из Дистрикта 12, частичкой дома. Ей было семнадцать, и она, как и Тигнари, была стажёром Лесного дозора. Она вплетала в волосы цветы и научила его готовить грибное ассорти прямо посреди леса. Пятнадцатилетний Тигнари, робкий и любопытный, старался на неё равняться, когда их ставили вместе в патруль. Но на арене законы джунглей не работали. Естественный порядок вещей нарушался из-за большого количества придуманных Фатуи мутаций. Температура стояла как в тропиках, какие-то из цветов выглядели знакомо, но грибы были созданны искусственно, следовательно, небезопасны. Рана этого не знала и приготовила грибы-звёзды, которые нашла на арене. Стоило только таким грибам коснуться пламени, как их пластинки раскрывались, выпуская ядовитые споры, от которых любой, кто их вдыхал, впадал в состояние безумства. Тигнари её выследил. Стояла первая ночь Голодных игр, и он был напуган. До начала игр он так и не решился спросить, захочет ли она заключить с ним союз, поэтому теперь пробрался следом за Раной в надежде найти в ней если не друга, то временного союзника. Он надеялся, что они смогут объединиться в команду, как делали это дома. Однако, когда Рана бросилась на него со своим топором, в приступе безумия, с горящими золотым глазами и нимбом из спор в тёмных волосах, он понял, что ей уже не вернуться домой. Их дому тоже не было суждено проявиться на арене. Весь страх и все сомнения затмило неприкрытое, чистое желание выжить, одно из первобытных инстинктов человечества. До этого момента оно было незнакомо Тигнари, однако теперь жажда жить воспламеняла его нервы и заставляла его действовать. Оказывается, перерубить человека было куда проще, чем срубить дерево. Намного сложнее было справиться с последствиями своих действий, когда инстинкты уступали место логике и эмпатии – именно это вас разрушало. День Жатвы так называли не просто так. Игры всегда пожинали людей, а для жнецов главной целью была именно душа. Жнецам было всё равно, что в конце игр выживал один из трибутов, ведь его они тоже забирали себе, хоть и тихо, незаметно. Они вырезали дыру на том месте, где должна была оставаться его душа, слой за слоем, год за годом, превращая победителей в призраков арены, в картинку, которой могли восхищаться жители Снежной. Потому что… разве было на свете хоть что-то, что Фатуи любили больше, чем мимолётное наслаждение? Тигнари больше ничего не приходило в голову. Так что он знал, что должно было произойти. Он понял это в момент, когда умер Чун Юнь и активировался его Гидро трекер: их союзу пришёл конец. И всё же он продолжал держаться за Сайно, впиваться в него пальцами, пока они наблюдали за тем, как Дэхья и Кавех бросились бежать. Подобно друзьям на арене, Люмин, Нилу и Итэр, кажется, тоже поверили, что ещё можно было вовремя спасти Альхайтама и Кандакию несмотря на то, что тёмные, беспощадные потоки воды уже вовсю заливали пещеру, продолжением руки Дотторе дотягиваясь до арены, чтобы наконец забрать жизни, на которые тот уже давно нацелился. Архонты, даже Тигнари посмел понадеяться, когда Кавех заприметил прыгучие грибы. С их помощью ребята могли бы пройти достаточное расстояние и, может быть, даже успеть вовремя. Однако следом Дэхья занесла биту и ударила ей Кавеха, сбивая того с ног. Сайно в его руках вздрогнул, крепче сжимая предплечье Тигнари своей ладонью. Они обнимали друг друга, отчаянно держась за то, что вот-вот должно было жестоко разбиться на экране у них на глазах. – Нет, вы ещё можете успеть! – закричала Люмин. Из её глаз брызнули слёзы. – Не делай этого, Дэхья! – Не предавайте друг друга, пожалуйста… – умолял Итэр. Тигнари заскулил, когда Кавеха отбросило вниз по склону, усыпанному цветами скорби, что обрамляли его силуэт подобно стенам гроба. Камера сфокусировалась на его лице, на чистом ужасе в его горящих глазах, на боли и осознании, что он слишком долго оттягивал неизбежное. Хватка Тигнари ослабла, и Сайно выскользнул из его рук. Тигнари соскользнул с края дивана на пол, упираясь ладонями в мраморный пол их номера, и поднял взгляд на экран. Трансляция показывала, как Дэхья прыгает на Кавеха, и в то же самое время – как Альхайтам и Кандакия пытаются бороться с потоками грязи и воды, что заливались в их пещеру. Только не так. Не сейчас. Мы зашли так далеко. Не забирайте их у меня. Не забирайте их у меня… Крики Люмин и Нилу прорезали Тигнари подобно зазубренному ножу, и какое-то мгновение он не мог ни дышать, ни видеть. Желчь подступила к его горлу, собираясь на языке, когда камера повернулась в бок, показывая им, что Дэхья промахнулась. – Я не могу… Я не могу… – Дэхья рыдала на экране, склонившись над Кавехом. Её хватка вокруг рукоятки биты ослабла. Ладонь Кавеха металась по мокрому мху в поисках кинжала, который он потерял, когда падал. – Дэхья, – голос Сайно прорезался сквозь напряжённый момент, прозвучав с незнакомой нежностью. Уши Тигнари вздрогнули. Сайно был самым опытным из них, вынес самые жестокие Голодные игры за всю их историю, но даже он… сейчас звучал так, будто уже скорбел. – Нам нужно бежать, – мольба в голосе Кавеха сломала Тигнари. По-прежнему стоя на четвереньках, он согнулся ещё ниже, закрыв рот обеими руками. Он не мог на это смотреть. Ему казалось, что вот-вот на мраморный пол выплеснется содержимое его желудка, его сердце и те осколки его души, что ещё оставались в его в груди. Сайно так много для него значил. Он восхищался Дэхьей. И души не чаял в Кандакии. Но даже так сейчас в его голове повторялось лишь одно: убей её, убей её, убей её до того, как она убьёт тебя… Их друзья вновь закричали, и, хотя Тигнари знал, что не перенесёт смерть Кавеха, голова сама собой повернулась, чтобы взглянуть на экран. Они с Сайно замерли на полу подобно статуям, наблюдая, как Дэхья занесла биту второй раз. Кинжал мелькнул вспышкой света, едва различимой среди разодранной одежды и хаоса вокруг, однако нашёл свою цель, прорезав живот Дэхьи. Её прицельная атака сбилась, и Кавех, по-прежнему прикованный к земле, сумел уйти от удара, уклонившись в бок. Он вынул кинжал и снова атаковал, молниеносным движением змеи вновь вонзив клинок в Дэхью. Кровь брызнула из её раны, смешиваясь с поднимающейся водой подобно пятну краски. Кавех отчаянно пытался убить её быстро. Однако их сражение растянулось в самую долгую в жизни Тигнари минуту. Дэхья выронила биту с полным боли, перемазанным красным криком. Одной рукой она ухватилась за запястье Кавеха, выворачивая его так, что кончик лезвия оказался в опасной близости от его пальцев. Они оба были перемазаны кровью. Второй рукой Дэхья обхватила его шею, надавливая ладонью на переднюю часть его горла. Кавех попытался бороться против давления, его ноги отчаянно задёргались, разрывая и раскидывая лепестки растущих вокруг цветов скорби. Люмин рыдала на диване. Итэр уткнулся лицом в ладони. Нилу уставилась на экран невидящим взглядом. Её кожа побледнела настолько, что казалось, будто девушка вот-вот потеряет сознание. Тигнари не осмеливался взглянуть на Сайно рядом. Он обхватил свой хвост обеими руками и принялся молиться давно оставившим их Архонтам. Когда взгляд Кавеха начал тускнеть, а губы грозились посинеть, он вонзил два пальца в рваную рану на животе Дэхьи. Девушка закричала от боли искажённым львиным рыком. Её хватка вокруг горла Кавеха ослабла настолько, что у того появилась возможность освободиться. На другой стороне экрана Альхайтам и Кандакия держались друг за друга в ожидании своей смерти. Они тонули, пока их возлюбленные жестоко сражались друг с другом, отчаянно желая, чтобы одно из их сердец продолжало биться. Люди твердили, что любовь делала людей мягче, однако Тигнари ещё никогда не видел Кавеха таким жестоким. Он вновь сжимал в руке кинжал, и Дэхье в последнюю секунду удалось увернуться от его лезвия. Однако уход от атаки означал то, что ей пришлось отпустить Кавеха. Камера сфокусировалась на его профиле, затем – на всём теле, забрызганном кровью Дэхьи. Он оскалил зубы подобно дикому зверю – не прирученному, первобытному – и без капли сомнения бросился на Дэхью. Он не молил, чтобы его оставили в живых. Он вырывал свою жизнь из неё собственными руками. Они с ужасом смотрели, как Кавех вонзил кинжал в горло Дэхьи, как её тело обмякло, а глаза остекленели. А затем – как пушечный выстрел испугал Кавеха, как он выронил оружие и попятился назад, держа руки над телом Дэхьи, содрогаясь и дрожа. Как арена поглотила его, кусочек за кусочком, пока от него ничего не осталось. Тигнари ожидал, что у Кавеха случится нервный срыв, или же его стошнит, однако, когда вода ушла, тот тут же подскочил на ноги, поднял сумки с лекарствами и кинжал и бросился бежать в направлении Кандакии и Альхайтама. Убегая от души, которой принёс погибель и от дыры в собственном сердце. Конечно, это было бесполезно. Но Кавех этого ещё не знал. Сил бежать всю дорогу до того, что раньше было их пещерой, у него не осталось, поэтому он шёл медленно, волоча ноги и шатаясь на каждом шагу. Тигнари не мог оторвать от него взгляда. Он не видел и не слышал друзей рядом в номере. Сейчас он наблюдал лишь за тем, как последние лучи солнца на арене озаряли окровавленное тело Кавеха прекрасным закатом и как Кандакия и Альхайтам ожидали его на каменной земле. Лишь когда Кавех затолкал таблетку в рот Альхайтаму, Тигнари осмелился повернуть голову. Сайно стоял рядом с ним на коленях. Он плакал. Тихо, со стиснутыми зубами, прилагая все усилия, чтобы никто не услышал его всхлипы. Слёзы сверкали на его ресницах, скатывались по лицу, встречаясь на кончике подбородка, и падали ему на колени. Облегчение, наполнившее его в момент, когда Кавех и Альхайтам воссоединились, мгновенно испарилось. Тигнари потянулся к Сайно, опуская ладонь на его руку и поглаживая шрам в виде молнии большим пальцем. – Я с тобой, – тихо пообещал он влажным, полным слёз голосом. Сайно сжал его руку и посмотрел на Тигнари. Его взгляд был расфокусированным, от чего в этот момент его красные глаза напоминали солнце, застланное утренним туманом. Сайно придвинулся ближе на коленях и ссутулился, прижимаясь к Тигнари, и у него перехватило дыхание. Он сжал Сайно в объятиях, следом оборачивая вокруг него свой хвост, чувствуя облегчение от того, что ему всё ещё было позволено оставаться источником утешения для Сайно. Несмотря на все ужасы игр, он его не потеряет. Однако потом Кандакия произнесла: «Давай. Быстро, пожалуйста. Я хочу быть там же, где она». И Кавех – или то, что от него осталось, – перерезал ей горло. Внезапно в комнате повисла тишина. Рыдания уступили место шоку, что сковал их, когда мягкие черты Кандакии застыли в посмертной маске и её кровь пролилась на жёлтые камни вокруг. Кавех опустился на землю рядом с Альхайтамом. Пока тело Кандакии поднимали с арены с помощью летательного аппарата, они оба оставались погружёнными в последствия своих грехов. Сайно оттолкнул его с такой яростью, что Тигнари потерял равновесие. Прежде, чем он мог до него дотянуться, Сайно со всей силы пнул кофейный столик рядом с диваном. Тот опрокинулся, и чашки с чаем повалились на пол, разбиваясь вдребезги о мрамор и наполняя пространство вокруг своим цветочным ароматом. Нилу вскрикнула. – Сайно! Тигнари вскочил на ноги, с осторожностью избегая осколков, но Сайно и не думал останавливаться. Он стремительными шагами покинул номер, не оглядываясь назад, и дверь захлопнулась за ним, прогремев как гром после удара молнии. Друзья принялись их окрикивать, но Тигнари их проигнорировал и выбежал следом за Сайно. Тот, не оглядываясь, прошёл мимо лифта и направился к лестнице. Тигнари ускорился. Его колени подгибались, а тело сковывала усталость от долгого отсутствия отдыха, но он знал, что если сейчас позволит Сайно ускользнуть, то у них уже не будет никакого будущего. Сайно пронёсся по лестнице с двенадцатого на первый этаж, так что следовавший за ним Тигнари совсем запыхался, когда добрался до последней ступеньки. Он уже понял, куда направлялся Сайно, так что позволил себе минутную передышку, приложив ладонь к заколовшему боку прежде, чем пойти за ним. Тренировочный зал для трибутов встретил его бесконечными рядами оружия. Тигнари остановился на его пороге, раскрасневшись и запыхавшись от бега. Как и в предыдущий раз, Сайно уже держал в руках копьё, но теперь вместо того, чтобы повторять свои стандартные упражнения, он просто раз за разом метал его в манекен для тренировок, издавая отчаянные, полные боли крики. – Сайно! Сайно, остановись! – должно быть, он за всю жизнь не делал ничего глупее, чем приближаться к скорбящему человеку с оружием в руках, однако сейчас все решения за Тигнари принимало его сердце. Оно привело его сюда, вниз, заставило оставить позади Голодные игры и преследовать это чувство в груди, которое было невозможно удовлетворить, но которое Тигнари отказывался отпускать. Однако он недооценил способности Сайно, потому что не успел он даже к нему подойти, как тот развернулся на пятках. Он провернул копьё над головой, и за два длинных шага, оказался перед Тигнари. Копьё проскользнуло между рукой и талией Тигнари, задевая его тяжёлым, осязаемым прикосновением. Предупреждением. – Убирайся, – прорычал Сайно, положив вторую ладонь на грудь Тигнари и оттолкнув его назад. Тигнари упёрся пятками в пол и стиснул зубы, оголяя звериные клыки. – Нет, – тревожный крик застрял где-то в горле. Даже сейчас, когда выражение лица Сайно походило скорее на испуганное, но опасное животное, Тигнари знал, что тот ему не навредит. Он непокорно задрал подбородок вверх и схватил древко копья, которое по-прежнему было зажато между его рукой и телом. Сайно попытался отобрать у него копьё, но Тигнари так крепко за него ухватился, что от этого усилия напряглись даже мышцы его шеи. – Я тебя не оставлю. Мы же пообещали, что справимся с этим вместе, помнишь? – прямо за его словами тяжело билось сердце, потому что, произнося их, он раскрыл перед Сайно свою душу. Тигнари приложил все усилия, чтобы не отступить перед затравленным взглядом Сайно. Тот всё ещё плакал, и слёзы, стоявшие в его белых ресницах, сверкали в гадком неоновом освещении спортивного зала. – Я причиню тебе боль, – возразил Сайно, однако, ещё даже не слетев с его языка, угроза обернулась страхом. Его хватка вокруг древка копья ослабла, и Тигнари наконец отобрал у него оружие и отбросил его на пол. Он потянулся к рукам Сайно, вкладывая в свои прикосновения привязанность и нежность, чтобы тот вновь не обратился к жестокости. – Нет, не причинишь, – прошептал он, притягивая Сайно к себе. Хоть тот и был чуть ниже Тигнари, всё равно представлял из себя целую гору мышц, так что Тигнари было непросто удержать Сайно прямо, когда тот обмяк в его объятиях. Но Сайно, кажется, это не смущало. Он опустился перед ним на колени, обернул руки вокруг талии Тигнари и спрятал лицо в мягкой ткани его толстовки, упираясь в его живот, чтобы заглушить свои рыдания. И хотя Тигнари сам мог в любой момент разбиться на осколки, он заставил себя быть сильным ради Сайно. Остался стоять прямо и опустил ладони на его белые волосы, поглаживая их мягкими прикосновениями подобно летнему дождю. – Ты не обязан никому причинять боль, Сайно. Это осталось в прошлом. Они тебя больше не получат, – Тигнари помедлил, нежно поглаживая его волосы. – И тебе не обязательно прятать свои слёзы. По крайней мере, передо мной. Он почувствовал, как плечи Сайно сотряс ещё один тихий всхлип, как тот вздрогнул всем телом. Ему пришлось расставить ноги чуть шире, чтобы удержать равновесие. Плотная ткань его толстовки постепенно становилась влажной. – Мы оба знаем, что вместо тебя на полу мог оказаться я, если бы хотя бы на секунду всё пошло иначе. Всё должно было произойти именно так,.. но если бы я оказался на твоём месте… – Тигнари засомневался, не уверенный, слушал ли его Сайно, а если и слушал, то правильно ли было произносить именно такие слова. – Тогда я хотел бы, чтобы ты был со мной. Я… Сайно, ты единственный… ты так много для меня значишь. Позволь мне тоже стать для тебя кем-то важным, позволь мне тебе помочь. Сайно поднял голову к верху. Ещё никогда он не выглядел таким хрупким, таким бледным, с заплаканными глазами и сердцем, тонущим в слезах. Помоги мне, – произнёс он одними губами, пытаясь побороть всхлипы. Тигнари опустился на пол, присоединяясь к нему в том же зале, где прежде и сам срывался на Сайно. Но он не испытывал стыда. С того момента, как они встретились, их тянуло друг к другу. Тигнари поначалу ошибочно полагал, что это лишь физическое влечение, однако же это оказалось куда более трепетным чувством, тоской и томлением по другому человеку, по отсутствующей частичке себя, по тому, кто смог бы заменить то, что отняли Голодные игры. Так что Тигнари заполнял эту дыру в груди Сайно, побуждая того скорбеть громче, выплёскивать свои эмоции, уткнувшись в его шею, пока сам нежно его обнимал. В то же время слёзы Сайно коснулись того, до чего не осмеливался дотрагиваться и сам Тигнари все эти годы – эмоций, что были заперты внутри после его собственных игр. Дотторе и Коллеи, Рана и многие другие. Дети, которых он отправил на верную смерть. Дети, которым не было суждено вернуться домой. Одним из которых был он сам. – Я не знаю… – выдавил Сайно посреди всхлипов, – … как остановиться. Я не могу вз-вздохнуть… я не п-понимаю, как мне может быть так больно, если я совсем не… не ранен… – О Сайно, – Тигнари сжал его до невозможного крепко. Сайно рассказывал ему перед началом игр, как загонял собственное тело, заставлял себя проводить бесконечные, сложные тренировки, лишь бы заглушить эмоции, что бурлили у него в груди. Фатуи видели в нём лишь машину для убийства, а давление, которое он сам на себя оказывал, лишь подтверждало их предположения. – Ты ранен. Они и есть твоя рана, Сайно. Они останутся ей навсегда. В следующем году появится ещё больше ран, которые не сможет вылечить ни одно лекарство. Однако этого он говорить не стал, потому что это совсем бы ему не помогло. Следующий всхлип Сайно эхом отразился от стен зала, и Тигнари заботливо обернул вокруг него свой хвост. Как можно было столь наивно полагать, что их отношения просто исчезнут в то же мгновение, когда прекратится союз их трибутов? Тигнари даже в мыслях не мог себе представить, что оставит Сайно. Желание быть рядом с ним и защищать его было таким ужасающе глубоким, что сердце всё продолжало гулко, тяжело биться у него в груди даже несмотря на то, что они уже давно просто сидели на полу без движения. – Ты не один, – прошептал Тигнари в белые волосы так тихо, что не был уверен, что Сайно его услышал. – Больше нет.

***

Мика. Альбедо. Сян Лин. Чун Юнь. Сара. Томо. Саю. Синобу. Дэхья. Кандакия… – Кавех, – Альхайтам резко проснулся. Лица падших трибутов по-прежнему мелькали во тьме вокруг него. Их портреты заполоняли искусственное небо арены, пока его тело боролось за жизнь, а разум беспорядочно метался между снами и воспоминаниями. Проекция их лиц смешалась с чувством облегчения от мази, которой теперь была покрыта обожжённая кожа, и таблетки, что доставила лекарство в каждую клеточку его тела. Когда он открыл глаза, неба над его головой больше не было. Теперь он смотрел на потолок самодельной палатки. Кавех расставил сломанные ветки, подпёр их камнями и перевязал лианами. Альхайтам издал звук от удивления, когда узнал зелёный брезент, которым пользовался ещё в первый день игр и который потом пропал в водах Гидро биома. Теперь этот брезент использовался в качестве стен и потолка палатки. Неожиданная смена рельефа повергла их квадрат в полнейший хаос, но в то же время оставила достаточно ресурсов, чтобы можно было подготовить укрытие. То, что в начале игр представляло из себя голую каменную пустыню, теперь состояло из переплетённых лианами склонов и крохотных ручейков, сглаживающих острые каменные берега. Плато с разбросанными склонами и холмами, которые ещё недавно были их укрытием, простиралось вплоть до самого Рога изобилия, что виднелся вдали. Лунный свет окрашивал неровную поверхность белым, от чего возвышенности в подступающем рассвете напоминали кривые зубы. Охнув от боли, Альхайтам сел прямо и выглянул из самодельной палатки. Кавех был рядом, но не заметил его даже несмотря на стон. Блондин беспрестанно ходил туда-сюда перед палаткой, и протоптанные дорожки в грязи под ногами подсказывали Альхайтаму, что занимался он этим уже достаточно долго. Альхайтам опустил взгляд. На нём не было водолазки. Он смутно, словно воспоминания минувших времён, припоминал, как Кавех покрывал его раны успокаивающей мазью. Теперь мазь застыла зелёной коркой и выглядела так, будто его кожу залили растопленным нефритом, чтобы обезопасить её от любого вреда. Он провёл по ней кончиками пальцев, и корка начала рассыпаться. Альхайтам осторожно снял небольшой кусок застывшей мази, и под ней показалась невредимая, нежная розовая кожа. Огромный ожёг, который ещё недавно покрывал всю правую половину его тела, прошёл. Альхайтам принялся осторожно снимать высохшую корку нефритового цвета – даже лекарства Фатуи выглядели как драгоценности. Пожалуй, не было ничего на свете, что соответствовало бы им лучше. Но даже так он не мог заставить себя чувствовать к этой мази отвращение, ведь она буквально спасла ему жизнь. С того места, где его пронзила стрела Сары, корка не отдиралась. Здесь она была уже не просто застывшей оболочкой поверх его кожи, но буквально с ней срослась. Стала скоплением шрамов, что пытались заполнить дыру, оставшуюся после ранения. Вещество накрепко въелось в кожу и отказывалось слезать. Альхайтам задумался. Мазь ощущалась лишней тяжестью в его боку, прямо над подвздошной костью, и мышцы будто бы отказывались его слушать, как бы он ни пытался их напрячь. И всё же, лихорадка прошла. Он сделал глубокий вдох. Правая сторона ощущалась непривычно закостенелой, но ведь ранение было довольно глубоким. Возможно, даже лекарствам Фатуи было не под силу вылечить его так быстро. Но это было неважно. Это было лишь мелким неудобством по сравнению со всем остальным, что он пережил. Это не остановит его от завершения своего плана. – Кавех, – вновь позвал он, на этот раз уже намеренно. Остановившись, Кавех повернулся к нему. Он смыл кровь с лица, но его одежда, порванная в нескольких местах, была по-прежнему перепачкана застывшей кровью. Синее перо в волосах колыхалось на ветру, который после себя оставила смерть Кандакии. Увидев Альхайтама, сидящего у выхода из самодельной палатки, Кавех издал звук, полный страданий, и поспешил к нему. Альхайтам едва не повалился на спину, когда Кавех в него врезался. Он попытался удержать равновесие и вместе с тем – прижать блондина крепче к себе. Их ноги переплелись, а следом за ними – и пальцы тоже. Кавех отстранился и обхватил лицо Альхайтама ладонями, уставившись на него не верящим взглядом. – Ты вернулся. Оно сработало. Лекарство сработало… ты живой… – внутри у Кавеха зародился переполненный чувствами смех, но стоило ему соскользнуть с его губ, как они тут же хмуро опустились. Альхайтам поспешил накрыть руками ладони Кавеха, которые по-прежнему обхватывали его лицо, чтобы удержать его рядом. Но было слишком поздно. Что-то внутри Кавеха уже ускользало прочь, его загоревшиеся глаза быстро теряли блеск. – Ты живой. Должно быть, именно в этот момент адреналин в его крови наконец спал. Произнести это вслух, порадоваться тому, что Альхайтам жив, означало признать смерть остальных. В его глазах мелькнула искра терзаний. Он попытался отстраниться. Альхайтам опустил руку к его шее, накрывая ладонью пульсирующий под нежной кожей Гео-трекер, а затем коснулся потрескавшимися губами лба Кавеха. Он вдохнул его полной грудью – арену и всё, что она забрала, всю кровавую резню, чувство вины. Как он желал, чтобы Гидро биом вернулся, чтобы Кавех погрузился в его воды в жалкой попытке очиститься от того, что пробралось в его сердце и пыталось отравить его изнутри. Когда губы Альхайтама соприкоснулись со лбом Кавеха, тот вздрогнул. Тревожно охнув, он задёргался в руках Альхайтама. Словно испуганный олень, он попытался убежать прочь, поднимаясь с колен Альхайтама, однако тот поспешил обернуть руки вокруг его тела, удержать его на месте, прижимая Кавеха обратно к своей груди. Альхайтам охнул, когда Кавех обмяк всем своим весом на его коленях. Он… практически ничего не весил. Кавех казался опустошённой оболочкой, в его глазах зияла пустота, а из груди, казалось, вырвали сердце. Только спустя несколько тяжёлых мгновений это пространство заполнил полный скорби всхлип. Альхайтам закрыл глаза и сконцентрировался на том, чтобы удерживать его рядом, пока стук сердца Кавеха зеркально отражался в его груди. Голос Кавеха звучал так искажённо, и неправильно, и больно, что глаза Альхайтама начали гореть от не пролитых слёз. Кавех, кажется, отчаянно желал излить всю печаль, которая сейчас его заполоняла, но единственными звуками, что срывались с его губ, были пугающие всхлипы и беззвучные мольбы. Он продолжал бороться в объятиях Альхайтама, такой хрупкий и опустошённый, продолжал сотрясаться всем телом и рыдать без единой слезинки, словно всё ещё находился в бою, словно держал в руке кинжал, который никогда не желал поднимать. Альхайтам не знал, как ему помочь. Это не было частью его плана. Он не хотел, чтобы Кавех раскалывался на маленькие осколки, чтобы заливал арену своей болью. Альхайтам последовал за ним сюда, чтобы его защитить, но не справился со своей задачей. Даже хуже того, он заставил Кавеха убивать, потому что сам оказался слишком слабым. Своими желаниями он обрёк Кавеха на страдание. Голос Кавеха зазвучал хрипло и со скрежетом, будто его душили, а затем его сотрясла новая волна сухих всхлипов и рыданий. На его подбородке скопилась слюна, а в глазах не осталось ни единой слезинки. Он оставил попытки выбраться из его объятий и безвольно обмяк в его руках. Истощение наконец его настигло. Альхайтам заставил его выпрямиться, а затем прижал к своей груди, крепче сжимая его в своих объятиях. Голова Кавеха безвольно опустилась на широкое плечо Альхайтама. Глаза Кавеха смотрели сквозь него, стеклянным взглядом устремившись в небо. Альхайтам ощутил, как по спине прокралось ледяное прикосновение. Казалось, что Кавех ожидал увидеть свой портрет среди облаков. Альхайтам принялся успокаивающее поглаживать его по плечам и груди. Ладонь замерла над его бьющимся сердцем. – Я тебя подвёл, – осознание вырвалось из груди Альхайтама. Голос задрожал от переизбытка чувств. – Тебя вынудили зайти так далеко, но этого не должно было произойти. Я пришёл сюда, чтобы тебя защитить, но я тебя подвёл, и я никогда не смогу простить себя за это. Я так сконцентрировался на том, чтобы дать тебе всё, что имел, что позволил им забрать то, что осталось. Но обещаю, nafasam, на этом всё закончится. Когда Кавех услышал ласковое обращение, его ресницы затрепетали. Зрачки расширились, совсем чуть-чуть, однако же наконец сфокусировались на лице Альхайтама, которое теперь было покрыто слезами, что резали его словно ножи. Альхайтаму хотелось их вытереть, но он не желал отпускать Кавеха ни на секунду. Теперь их роли поменялись. Видимо, слёзы Кавеха должны были прекратить литься, чтобы наконец пролились его собственные слёзы. – Хайтам, – подрагивающие руки зарылись в серебристые волосы. – Ты меня не подводил. Ты спас мне жизнь. – Нет… не спас, последние часы я только и делал, что заставлял тебя поднимать оружие, и… – Да, – угрюмая улыбка – столь мимолётная, что Альхайтаму показалось, что он сам её вообразил, – коснулась губ Кавеха. – Я бы не выжил, если бы не ты. Я бы дрогнул, промедлил. И вместо меня вернулась бы Д-Дэхья. Её имени оказалось достаточно, чтобы Кавех снова задрожал. Альхайтам прижал его крепче, и на этот раз Кавех позволил ему это сделать. Они погрузились в объятия друг друга, чтобы не вспоминать о могилах друзей. Альхайтам вплетал слёзы в золотые волосы Кавеха с помощью поцелуев от макушки и до висков. Кавех нёс в себе столько скорби. Если бы только Альхайтам мог забрать её с той же лёгкостью, с которой отдавал ему своё сердце. – На этом всё, – прошептал Альхайтам. – Тебе больше не нужно будет делать ничего против своей воли. Мы покончим с этим сегодня. Кавех набрал воздух ртом, издав удивлённый звук, а затем сел прямо. – О чём ты? – его голос по-прежнему звучал хрипло и изломано. Терзаемо. – Мы так близки к финалу, – Альхайтам чуть отстранился, чтобы поймать его взгляд. Он обхватил лицо Кавеха руками, проводя большими пальцами по скулам. – Остались лишь мы и Е Лань. – Так близки к финалу, – еле слышно повторил Кавех. – Оставайся здесь. Прячься среди… – Что? – перебил его Кавех, нахмурив брови. – Хочешь, чтобы я сидел тут и ждал, пока ты умрёшь? – План был таким с самого начала. – Нахрен твой план! – Кавех оттолкнул его так яростно, что Альхайтам повалился назад в палатку. Когда ему удалось подняться обратно, блондин уже расхаживал туда-сюда, угрюмо посмеиваясь. – Ну, блять, конечно. Вы с Тигнари придумали этот свой план и хотите, чтобы я вас молча слушал, ведь вы оба никогда, блять, не ошибаетесь. Знаешь, что, пошли вы оба нахрен, потому что я устал играть по вашим правилась. Я не позволю тебе умереть. Нет, это ты отправишься домой. – Кавех, мы это обсуждали… – Нет! Вы с Тигнари это обсуждали! Мне вы просто сказали, как всё произойдёт. И ни разу не посчитали нужным включить меня в процесс планирования. – Потому что ты бы никогда не согласился… – Ты вообще себя слышишь, Хайтам?! Конечно, блять, я бы не согласился на твою миссию по суициду! Архонты, какой же ты двуличный, и всегда таким и был! – они накинулись друг на друга, лишь усугубляя, а не исправляя ситуацию. Уходя с головой в один из их типичных споров, делая именно то, о чём их предостерегал Тигнари. И всё же, Альхайтам поднялся на ноги, ощущая, как по спине пробегает волна злости, потому что Кавех вёл себя неразумно и упрямо, как и всегда, но ему нужно было, чтобы он хотя бы, блять, раз послушал его, чтобы Альхайтам мог наконец исправить ошибку и сделать то, ради чего сюда пришёл. – Кавех, тебе нужно быть разумнее, – он заставил себя произнести безэмоциональным тоном. – Столько всего за пределами арены ждёт твоего возвращения. Меня же не ждёт ничто и никто. – Это неправда. Коллеи и Тигнари тебя ждут, и Дистрикт 12… – Боготворит тебя, – настоял Альхайтам. – А меня лишь терпит. – Тебе меня не переубедить. Ты не можешь просить меня об этом… – Я не прошу твоего разрешения, – Альхайтам подошёл ближе, стараясь игнорировать укол боли в груди, когда Кавех отступил на шаг назад с выражением предательства на лице. Он покачал головой, скрестил руки на груди, но всё же перестал убегать, когда Альхайтам положил ладонь ему на талию. – Пожалуйста, Кавех, я смирился с этим ещё до того, как мы ступили на арену. Я готов. – Но я не готов, – выдавил тот, отказываясь посмотреть ему в глаза и вместо того прожигая взглядом ключицу Альхайтама. Истерзанное выражение вновь на мгновение сковало его лицо. Прежде, чем он мог продолжить протестовать, Альхайтам обхватил его лицо ладонями и притянул его к себе для поцелуя. Кавех всхлипнул, балансируя на носочках, прежде чем найти опору и раскрыть губы. Альхайтам побудил его подойти ближе, пока они не оказались прижатыми друг к другу. Он опустил ладонь на его спину. Кавех вцепился в оголённую грудь Альхайтама. Всё его тело было напряжено, будто он вот-вот собирался убежать прочь, но в итоге лишь вжался в него сильнее. Их зубы стукнулись друг о друга, следом принимаясь прикусывать потрескавшиеся нижние губы, оттягивая их, вгрызаясь вплоть до крови. Лишь когда дыхание Кавеха стало превращаться в прерывистые, горячие вспышки желания, что тот выдыхал в его губы, Альхайтам отстранился от него так же стремительно, как и начал сам поцелуй. Их взгляды пересеклись, словно в зеркале отражая безумие друг друга. Желание и ярость сливались в опасный клубок чёрного и красного. Кавех вцепился в плечи Альхайтама, чтобы вновь притянуть его к себе, но тот отказал ему, схватив его за подбородок и прижав большим пальцем его красные припухшие от поцелуев губы. – Я написал письмо в день Жатвы. Оно поможет тебе всё пережить. Я оставил его под твоей подушкой. Яростная дымка во взгляде Кавеха исчезла, и его взгляд прояснился. Кавех должен был помнить тот день так же ясно, как и он сам. Он сказал блондину отправляться на площадь, чтобы выкроить немного времени наедине. Написать те слова, которые по своей трусости не мог произнести вслух. – Ты и правда всё спланировал, – прошептал Кавех в подушечку его большого пальца. В его голосе сквозила осязаемая, пронизывающая боль предательства. Он развернулся на пятках и отошёл, оставляя между ними лишнее пустое пространство. Альхайтам не стал его останавливать. Когда Кавех был в настолько эмоциональном состоянии, на попытки его утешить он реагировал не очень хорошо. Ему нужно было самому сжечь свой гнев. Альхайтам решил не мешать. Пусть лучше злится, чем скорбит. – Мне… мне нужно немного времени… – пробормотал Кавех, и Альхайтам печально улыбнулся. Кавех стремительно покинул их укромный уголок, направляясь прямиком в сторону рассвета, отчаянно желая повариться в своих эмоциях в одиночестве. Альхайтам коснулся чувствительной губы. Ярость Кавеха с прежней силой окутывала её своим осязаемым пламенем. Он заставил себя отстраниться от своих эмоций. Он не мог в них погружаться, особенно сейчас, когда финишная прямая была так близка. Альхайтам решил изучить окрестности. Кавех подготовил их укрытие, но ещё и собрал довольно много припасов. Большая их часть оказалась испорчена наводнением и землетрясением, что видоизменили пещеру, однако же сбоку от палатки Альхайтам заприметил свой меч рядом с водолазкой и вымокшим протеиновым батончиком. Он надел водолазку и заполз обратно в палатку, чтобы убедиться, что ничего не пропустил. В углу лежала по-прежнему нетронутая бутылка с водой, и он её схватил – горло вдруг показалось совершенно сухим. Позади него послышались шаги. Сдавленный всхлип заставил его выронить бутылку, от чего её драгоценное содержимое разлилось по земле. Он развернулся, замирая на месте, когда увидел Кавеха. – Хай… там… – сдавленно выдохнул тот. К его горлу был приставлен кинжал. Е Лань стояла позади Кавеха. Одной рукой она зарылась в его волосы, чтобы оттянуть его голову назад и оголить шею, а второй держала кинжал у его горла, вжимая его всё глубже. По шее Кавеха стекала капелька крови.