autopsy of a tragedy

(Фикбук дает очень мало места для примечаний, поэтому я пишу их тут, в начале главы) НИКТО ИЗ ГЛАВНЫХ ГЕРОЕВ ЭТОЙ ИСТОРИИ НЕ УМРЁТ! К числу ГГ относятся Хайтам, Кавех, Тигнари и Сайно, так что да, эти четверо обязательно выживут, даже если из-за каких-то сюжетных поворотов вам будет казаться наоборот. Все остальные считаются второстепенными персонажами, так что никаких гарантий. Это аушка по Голодным играм, поэтому здесь будут смерть и убийства. Несмотря на то, что в начале история фокусируется на взаимоотношениях Хайтама и Кавеха, Тигнари и Сайно равнозначно главный пейринг этого фанфика. Просто они будут идти нашим любимым путём слоубёрна хехе В этой истории будут затронуты такие тяжёлые темы, как ПТСР (для всех четырёх ГГ в качестве последствий игр, в которых они участвовали), модификации тела без согласия (уши и хвост Тигнари, которые ему после победы пришил Дотторе) и нездоровые способы справляться с травмами (доведение себя до физических пределов, алкоголь, разрушительное поведение), но в каждой главе будет дополнительное предупреждение, чтобы вы понимали, чего ожидать (+ помните про тэги из шапки). Суть этой аушки предполагает много стекла, но в ней так же присутствует флафф и троп найденной семьи. Исцеление и скорбь – равнозначно важные темы этой истории. Автору пришлось изменить возраст всех героев в данном фанфике, потому что геншиновские возраста сложно определить и впихать в нарратив голодных игр (я хотела написать ГИ, но поняла, что такую аббревиатуру можно использовать и для голодных игр, и для геншин импакт хаха). В общих чертах, все взрослые герои Геншина будут взрослыми и в этой аушке, а все дети/подростки будут детьми/подростками. Трибутов отбирают в возрасте от 11 до 21, так что Кавех и компания моложе себя каноничных, но все равно уже взрослые люди. Каждая из первых трех глав написана в одном POVе (Альхайтам, Кавех, Тигнари), чтобы познакомиться с миром и персонажами, а потом POVы будут меняться в рамках каждой главы, чтобы история пошла динамичнее! Надеюсь, вам эта история понравится так же сильно, как мне. Приятного чтения!

*** Глава первая. Ликёрные слёзы «В чаше будет сотня других имён. Она в полной безопасности», – Кавех

Дверь дома Тигнари в Деревне победителей раскрылась с громким стуком, за которым послышались знакомые поспешные шаги. Беспокойство, появившееся на лице Тигнари, обернулось мягким выражением, стоило ему узнать вошедшего, и он расслабленно опустился на спинку стула. Альхайтам притворился, что не слышит гостя, пока тот не объявился на пороге гостиной с корзиной, полной еды и выпивки, в руках. – Простите, опоздал, – выдохнул Кавех, сдувая непослушные золотые прядки с лица. Он опустил корзину и вытащил из неё две бутылки самогона и миску грибного рагу прямиком с чёрного рынка. Неодобрительно нахмурившись, Альхайтам взглянул на Кавеха. Тот мгновенно занял оборонительную позицию: – Он это заслужил, ясно? Его любимое. – Это мило с твоей стороны, Кавех, но я не уверен, что еда надолго задержится у меня в желудке, – хвост Тигнари обернулся вокруг него. Сейчас он выглядел таким маленьким – в нескольких смыслах сразу, ведь жатва была запланирована на завтрашнее утро. Лицо Тигнари осунулось, щёки впали, а от былой проворности его движений остались лишь нервозность да неуклюжесть. С каждым годом с тех пор, как он победил в Голодных играх, становилось всё хуже. Потому что каждый новый год приближал их к первой жатве Коллеи. – Где ты вообще нашёл на всё это деньги? – буркнул Альхайтам, даже не добавляя, что покупать алкоголь было вообще запрещено. Такой чести удостаивались лишь победители на официальных мероприятиях. Уж точно не простые люди у себя дома. – Мне предложили хорошую цену, – бросил вскользь Кавех и продолжил доставать еду. Он даже принёс салфетки. Альхайтам почувствовал желание снова его отчитать, но вместо того сжал ладони в кулаки и спрятал их между подушками дивана. Он знал, что, скорее всего, провернул Кавех, чтобы всё это раздобыть – такой риск ради этого бессмысленного доброго поступка. Видеть, как блондин играет со своей жизнью, словно с игрушкой, попросту приводило его в ярость. Но сейчас он не мог об этом говорить, по крайней мере, не в присутствии Тигнари. – Ну ладно, давайте не дадим этому пропасть. Крепкий напиток может помочь, – Тигнари подскочил на ноги, чтобы принести бокалы из шкафчика неподалёку. Альхайтам проводил его взглядом, наблюдая, как тёмно-зелёный хвост увязался за хозяином. Дело рук Фатуи, под стать лисьим ушам у него на голове. Когда Тигнари попал на Голодные игры в пятнадцать лет, будучи скромным, худощавым мальчишкой, не умевшим даже толком держать в руках оружие, никто во всём Тейвате и подумать не мог, что он выйдет с арены победителем. Но обширные познания флоры и фауны позволили ему обхитрить своих врагов. Яды и химические реакции, а ещё огромная доля удачи и харизмы, что помогли очаровать спонсоров, привели Тигнари к победе. Во время финальной битвы взрыв повредил его уши и лишил возможности слышать. По милости Фатуи и их лидера Царицы тело Тигнари не просто восстановили, но и доработали в лучших традициях Снежной: экстравагантно, чрезмерно и попросту нелепо с точки зрения жителей дистриктов. В какой-то мере Тигнари ещё мог понять уши, но вот хвост, как он утверждал, был злой шуткой распорядителей игр из-за того, что на арене он подружился с лесными лисицами и использовал их для своей выгоды. Фатуи относились к победителям как к талисманам, а вовсе не как в живым людям. Делать их милыми и очаровательными было для них всего лишь очередной забавой. Альхайтам видел в этом логику, как бы бесчувственно это ни звучало. У него не было причин сторониться Тигнари, как это нынче было принято у них в дистрикте. Из-за ушей и хвоста люди считали его одним из Фатуи, а то, что он был ментором Голодных игр, подливало масло в огонь. Альхайтаму же не было никакого дела до сплетен. Они с Тигнари вместе учились в школе, и Альхайтам всегда верил, что он вернётся. Их дружба нисколько не изменилась, в том числе и три года назад, когда после очередных игр Тигнари привёз домой не трибута их дистрикта, а маленькую девочку из Снежной. Коллеи и была той причиной, почему сегодня Тигнари потребовался крепкий напиток. Менторы могли свободно передвигаться по Снежной, по крайней мере, во время игр. Они как-никак были прошлыми победителями обожаемых Голодных игр, и их почитала вся нация, а Тигнари вообще был одним из самых популярных. Однажды во время очередного празднества он наткнулся на зал подготовки к будущим играм, в котором тестировали мутации, выведенные для арены. Только вот тестировали их не с помощью искусственного интеллекта, а на живых людях. Коллеи была одной из подопытных. Тигнари хотел предать это огласке, он рассказал об этом Альхайтаму, как только вернулся домой, но после аудиенции с самой Царицей, предложившей ему компромисс (либо молча взять Коллеи с собой, либо смотреть, как уничтожат его дом и всех, кого он любит), Тигнари забрал девочку и унёсся прочь. Тогда же он хотел уйти с позиции ментора. Только вот будучи единственным победителем из Дистрикта 12 с самого начала игр, он не смог оставить будущих трибутов. Потому что, как и Кавех, он следовал зову эмоций, а не логики, как бы сильно не пытался это отрицать. Теперь Коллеи было одиннадцать. И это означало, что в этом году она впервые будет участвовать в Жатве. Даже после того, как девочку освободили из лап Фатуи, они обладали силой бросить её на арену смерти, чтобы заставить их с Тигнари заплатить за свою наглость. – Её имя назовут. Я это чувствую, – прошептал Тигнари в бокал, до краёв наполненный крепким алкоголем. Кавех налил себе и Альхайтаму тоже, но второй отказался от напитка. – Никто не смеет бросать вызов Царице. Она ждала этого дня, и теперь потребует её назад. – В чаше будет сотня других имён. Лишь на одной карточке будет написано имя Коллеи, – Кавех сидел на полу, опираясь локтем о кофейный столик, что стоял между ними. Он протянул руку, чтобы похлопать Тигнари по колену. – Она в полной безопасности. – Мы никогда не в безопасности, – глаза Тигнари наполнились чем-то тёмным – тенью арены, что была вплетена в его душу с тех пор, как он вернулся домой. Альхайтаму пришлось отвернуться и уставиться в экран приглушённо играющего телевизора. Фатуи управляли телепрограммой в дистриктах, поэтому не было ничего удивительного в том, что накануне Жатвы они были вынуждены смотреть видеоряд из основных моментов прошлогодних игр. Беловолосый парень бежал в центр арены к сундукам, в которых обычно было много еды, воды, инструментов, оборудования и, что самое главное, оружия. Он пролетел мимо остальных трибутов, игнорируя сундуки, чтобы схватить копьё, торчащее из песка. Секунду спустя он уже вертел им над головой, прыгая к одному из сундуков, а затем пронзил им сразу двух бросившихся к нему врагов. – Сайно, – пробормотал Тигнари, проследив за взглядом Альхайтама. – Убил четырнадцать трибутов в прошлом году, не получив ни царапины. Рекорд Голодных игр. – Да он просто зверь какой-то, – согласно хмыкнул Кавех и опрокинул содержимое бокала в рот в то же время, как Сайно на экране вытер окровавленное копьё о штаны, после чего поднял с земли свой улов и унёсся в сторону леса, окружавшего бойцовскую яму в центре арены. Все, кто пытался его выследить позже, были убиты тем же самым копьём. – Он в этом году будет ментором, да? – Ага, – нахмурился Тигнари, со стоном проводя ладонью по глазам. – С каждым годом эти игры становятся всё более жестокими. Как мне, блять, её от них защитить? – Так, прекращай, ты накручиваешь себя, – Кавех придвинулся ближе на коленях и опёрся о стул, на котором сидел Тигнари. Альхайтам уставился на свой по-прежнему полный бокал, хмуря брови. – Даже если её имя назовут, кто-то ведь может вызваться добровольцем. – Никто не пойдёт добровольцем ради неё. Они до сих пор думают, что она одна из Фатуи и не доверяют ей. А я не могу вызваться, ведь я и так уже победитель. – Люди не дадут одиннадцатилетней девочке отправиться на арену, это ведь как отправить овечку на убой! – возмущённо заявил Кавех, твёрдо уверенный в своих убеждениях, и от этого у Альхайтама по спине пробежался холодок. Он надеялся, что до этого не дойдёт, но уже видел, как та самая мысль зарождается в голове у Кавеха. – На арену уже посылали одиннадцатилеток, – заметил Альхайтам. Они крайне редко становились победителями, но детям уже не раз приходилось бороться за свою жизнь. Учитывая, что в Жатве участвовали с одиннадцати до двадцати одного, большая часть трибутов были ещё детьми. Когда вставал вопрос выживания, Альхайтам видел, что даже старшие братья и сёстры не решались выйти добровольцами ради своей семьи. О том, что кто-то из дистрикта 12 вызовется участвовать в играх ради Коллеи по доброте душевной, можно было даже и не мечтать. Но ведь был ещё Кавех. – Мы выйдем за неё. Если назовут имя Коллеи, то мы вызовемся добровольцами. В смысле, я вызовусь. Без сомнения. И я уверен, что Альхайтам сделал бы то же самое, так ведь? – Что? – выдохнул Тигнари, широко раскрывая глаза. – Что? – прошипел Альхайтам, хмурясь, пока всё внутри больно сжалось. Этого он и боялся. Кавех собирался пожертвовать собой ради этой девочки, если её имя назовут во время Жатвы. – Коллеи наша семья, Тигнари. Я не позволю ей… – Кавех осушил очередной бокал. Его голос дрожал – скорее от страха, чем от алкоголя, хотя и было очевидно, что он уже опьянел. – Я не смог бы спокойно ж-жить, наблюдая за ней на экране, если… если был бы способ это пр-предотвратить. – Кавех, ты не можешь… – Тигнари со слезами на глазах схватил его за подрагивающую руку. – И что потом? Умереть вместо неё? – прервал их Альхайтам. У него не было времени на разворачивающуюся перед ним трогательную сцену, да и пользы от неё не было никакой. – В этом твой гениальный план? – Ну, я могу и выиграть, – возразил Кавех. От смущения и раздражённости у него на шее начали появляться красные пятна. Он схватил бутылку самогона и принялся ей жестикулировать, указывая на Альхайтама. – Я могу драться. – Правда? Как Сайно? – он указал кивком в сторону экрана, где Сайно как раз убил своего последнего противника. Его тело покрывали брызги чужой крови. Он отбросил алеющее копье в песок и уставился себе под ноги, не моргая, не шевелясь, не показывая камерам никаких эмоций. – Уж у меня шансы выжить будут больше, чем у Коллеи! – Нет, не будут. – Ты этого не знаешь… – Ты художник, Кавех. Ты рисуешь и мечтаешь, и всё. Ты даже грёбаную книжную полку самостоятельно собрать не сможешь, не забив себе в палец гвоздь! – Какого хрена ты вообще несёшь? Я пытаюсь приободрить нашего друга, зачем ты пытаешься найти повод для драки? – Быть может, для того чтобы показать, что ты в драках не побеждаешь? Отправиться на арену будет самоубийством! – он не планировал вот так повышать голос. Альхайтам никогда не кричал, а особенно в присутствии Тигнари, ведь его новые уши были особенно чувствительными, но эмоции так и рвались наружу прямиком из груди, и он не мог их остановить. Сама мысль о том, что Кавех отправится на игры… Это не должно случиться. Он этого не позволит. Кавех уставился на него, метая глазами искры, в секунде от того, чтобы окончательно взорваться, но Тигнари опустил руку ему на плечо и улыбнулся им обоим печальной улыбкой. – Я очень ценю твоё предложение, Кавех. Но я не хочу потерять ни Коллеи, ни тебя. Так что о том, чтобы вызваться добровольцем, не может быть и речи. – Если её выберут, то я займу её место, – прошептал Кавех слегка заплетающимся языком, наливая себе очередной бокал. Альхайтам вырвал у него из рук бутылку, но блондин был так глубоко погружён в свои мысли, что даже никак не отреагировал на это, лишь продолжил всматриваться в бокал своими красивыми, опустошённо сияющими глазами. – Она не должна идти на игры. Это неправильно. Тигнари, это неправильно. – Знаю, – Тигнари сполз со стула и сел на пол рядом с Кавехом, оборачивая обе руки вокруг его стройного тела. Секунду спустя Кавех уже шмыгал носом, уткнувшись в его плечо. Тигнари зарылся рукой в его светлые волосы и перевёл взгляд на экран, где показывали финальное интервью Сайно. Беловолосый парень вновь не показывал совершенно никаких эмоций и не ответил ни на единый вопрос. Это было самое короткое интервью с победителем за всю историю Голодных игр. Несколько неловких минут спустя Сайно проводили, и, чтобы немного сгладить впечатление, его место занял его ментор, пожилой извиняющийся мужчина лет семидесяти. Влажные глаза Тигнари пересеклись со взглядом Альхайтама, пытавшегося оставаться безразличным. И если внешне добиться этого было легко, и его лицо не выражало никаких эмоций, то сердце заходилось в груди в бешеном ритме при виде их обоих в таком состоянии. Послышавшийся со стороны лестницы шум заставил Тигнари и Кавеха выпрямиться, и секунду спустя на ступеньках появилась Коллеи с красным плюшевым зайчиком в руках и похожими зайчиками-тапочками на ногах. Она выглядела так, будто уже побывала на арене, лишь тень ребёнка с большими испуганными глазами и бледным личиком. Альхайтам поднялся с дивана и повернулся к ней спиной, притворяясь, что прибирает со стола еду, которую принёс Кавех. Он не мог смотреть ей в глаза, зная, что Тигнари был прав. Царица жаждала мести. Коллеи больше никогда не сможет обнять эту игрушку. Она отправится на арену, и надеяться ей останется лишь на то, что противник будет убивать так же мгновенно и эффективно, как Сайно. – Коллеи, golam, не спится? – Тигнари вытер глаза и прочистил горло, прежде чем подойти к ней. – Н-нет, – пролепетала она, тут же обхватывая Тигнари руками и пряча лицо у него на груди. Выражение лица Тигнари обернулось мучительной гримасой, но он попытался говорить непринуждённым, нежным тоном. – Хочешь ночных печенек? Можем почитать ту книгу со сказками, которую тебе дала Эмбер? – предложил он, и Коллеи кивнула, прежде чем отступить на шаг и прижать зайчика к себе покрепче. Она проскользнула мимо Тигнари и, краснея, уставилась на Кавеха и Альхайтама. – Не хочу отвлекать тебя от гостей. – Ничего. Они и так уже собирались уходить. Да, ребята? – Ага, – ответил Альхайтам, смотря в точку чуть выше плеча Коллеи. – Доброй ночи, Коллеи. – Доброй ночи, – голос Кавеха прозвучал до опасного влажно, и Альхайтам, схватив его за руку, потащил его из гостиной, прежде чем тот успел бы устроить сцену. У Коллеи и так было достаточно проблем. Да и Тигнари скорее предпочёл бы провести эту ночь в кругу семьи, чем выслушивать, как они вырисовывают ещё более мрачные картины будущего. Стоило им выйти из дома Тигнари, как Кавех тут же вырвал руку из ладони Альхайтама, немного пошатываясь от силы своего движения, и едва не врезался в фонарь рядом. Здесь, на улице Победителей, электричество всегда работало безупречно, пусть даже и только ради освещения единственного жилого дома их друга. Все остальные здания здесь пустовали, ведь других победителей в Дистрикте 12 никогда не было. Кавех шёл впереди, ссутулив плечи, проделывая каждый шаг с особым рвением. Альхайтам следовал за ним длинными шагами, анализируя улицы боковым зрением, чтобы убедиться, что поблизости не было Фатуи, которые могли легко подкинуть лишних проблем. Технически, комендантский час ещё не настал, но когда до Жатвы оставалось так мало времени, Фатуи руки чесались устроить какой-нибудь переполох. На этот раз до дома Альхайтама, расположенного недалеко за городом, они добрались без проблем. Пока Кавех доставал ключи и открывал дверь, Альхайтам не сводил глаз с улицы. Вокруг стояла жутковатая тишина, из-за Жатвы все жители сейчас были на нервах, а семьи отчаянно цеплялись за вечер, который мог стать для них последним. – Я не понимаю, – бросил Кавех, стоило только Альхайтаму закрыть за ними входную дверь, – как ты можешь быть таким чёрствым. Каждый год, когда наступает Жатва, ты ведёшь себя так же, в смысле, ты всегда не подарок, но в этом году, чёрт, Хайтам. У тебя вообще есть сердце? Это же Коллеи! Губы Альхайтама сжались в тонкую линию, отказываясь раскрыть Кавеху правду. Такие люди, как он, правду жизни не выдерживали. Кавех был сфокусирован на воплощении в реальность своих мечтаний, искал золото, тогда как все воспоминания, которые им было позволено иметь в этом мире, были изъедены ржавчиной. Каждый день Кавех проживал так, будто уже был на арене, будто никаких последствий у его действий быть не могло. А Альхайтам, он… он просто не мог. Не мог оплакивать этих детей все эти годы, пока Кавех был подходящего для Жатвы возраста. Это был первый год для Коллеи, но последний для Кавеха. Альхайтам не мог потерять его, когда они были уже так близки к грёбаному финишу. Он не произнёс ничего из этого вслух. Правда была его ношей с того дня, как он впервые увидел Кавеха пять лет назад. Кавеху тогда было шестнадцать, и он организовал работы над настенной росписью во дворе начальной школы вместе с другими ребятами. Многие из его ровесников помогали Кавеху, но Альхайтам лишь наблюдал, не желая проводить в компании громогласных, зазнавшихся сопляков времени больше, чем было строго необходимо. Кавех же был для этого создан. До Жатвы оставалась неделя, но все эти дети улыбались, даже подростки, боявшиеся, что назовут их имена. Они сидели на коленях с загоревшими шеями и улыбками ярче, чем цвета, которыми они разрисовывали стену. Кавех был летним солнцем и летней грозой, разочарованием и гордыней, но в то же время – приключением и жизнью, такими ценными в их жалком мире. Он рисовал портреты для старших жителей дистрикта, например, для бабушки Альхайтама до того, как она умерла (этот портрет по сей день висел в офисе Альхайтама). Он покупал сладости для детишек из бедных семей, которые не могли себе этого позволить, а ещё холодными зимами брал домой бездомных животных. Он рисковал своей жизнью на чёрном рынке, чтобы выторговать принадлежности для рисования, сахар или самогон – что угодно, лишь бы дать людям искорку надежды или утешения. Нет, Кавеху нельзя было отправляться на игры. Дистрикт 12 не мог его потерять. Альхайтам не мог его потерять. Он не мог пойти добровольцем вместо Коллеи, потому что знал, на что шёл Кавех, чтобы покупать все те вещи. Он копил долг, а в дистриктах, пока ты был подходящего возраста, долги выплачивались карточками с твоим именем. Снова и снова. Альхайтам никогда не обсуждал это с Кавехом напрямую, но с тех пор, как он предложил ему пожить у него (потому что надеялся, что совместные траты на жильё и питание помогут Кавеху не усугубить свою финансовую ситуацию пуще прежнего), Альхайтам знал, что имя Кавеха написано примерно на двухстах сорока бумажках в этой грёбаной чаше. Завтра последний день, когда они могут назвать имя Кавеха. И удача определённо не на его стороне. Поэтому нет, он не мог вызваться на игры ради Коллеи. Потому что он должен был пойти добровольцем ради Кавеха. Кавех спросил, есть ли у Альхайтама сердце, не зная, что именно он зажёг его несколько лет назад. Не зная, что именно из-за него Альхайтаму пришлось облачить это сердце стальной бронёй, не взирая на его мольбы и злость, ведь живое сердце всегда будет лучше доброго. Если он сдастся сейчас, то кто сможет защитить Кавеха? Это должен был быть он. – Видимо, нет, – в итоге ответил он, чем заработал безмолвную усмешку от Кавеха. Блондин завалился на диван, а затем вытащил из-под него очередную бутылку алкоголя. Он открыл её и сделал два больших глотка. – Эй, это ещё что такое? Сколько ты их купил? – Попал на акцию, две по цене трёх, – заплетающимся языком протянул Кавех, уставившись в стену и делая ещё один глоток, прежде чем Альхайтаму удалось выхватить бутылку из его цепких рук. Пока Кавех не бросился на него, чтобы вернуть свою драгоценность, Альхайтам улизнул на кухню и вылил содержимое в раковину. – Да пошёл ты! Я отдал за них большие деньги, засранец! – Скорее дюжину карточек со своим именем, – сорвался Альхайтам, но, стоило ему перейти на повышенный тон, он тут же замолчал, понимая, что только что сболтнул. Для него это всегда было очевидно, но, судя по шокированному выражению Кавеха, тот был уверен, что ему удавалось держать всё в секрете вплоть до этого момента. – Ты знаешь? – прохрипел Кавех. Его щёки покраснели. – Ты не такой хитрый, как думаешь, – Альхайтам отвернулся от его тяжёлого взгляда. На какой-то миг ему захотелось убежать. Спрятаться в спальне и притвориться спящим, пока он не услышит храп Кавеха с дивана. Только в следующую секунду Альхайтам уже сократил расстояние между ними и опустился на диван рядом с Кавехом, потому что, ну конечно, а как ещё он мог поступить. Ведь если удача окажется не на их стороне, то это будет последняя ночь, которую они проведут рядом. Глаза Кавеха блестели от слёз и алкоголя, а зрачки расширились до такой степени, что за ними едва можно было разглядеть красную радужку. Светлые волосы обрамляли высокие скулы и едва касались линии его острой челюсти. Альхайтаму казалось, что его сердце вот-вот разорвётся на маленькие кусочки, и он это просто ненавидел. Ненавидел, что даже сейчас, в этот вечер, который мог стать для них последним, он не мог рассказать ему правду, ведь от неё не было никакого толка. Он мог бы признаться в своих чувствах, но им всё равно не суждено было быть вместе. Кавех останется дома, а Альхайтам умрёт на арене. Или даже хуже, Кавех вызовется добровольцем за Коллеи, и тогда Альхайтам не сможет занять его место, а потом всё равно назовут имя Кавеха, и тогда… – Не иди добровольцем, – еле слышный шёпот Альхайтама коснулся губ Кавеха от того, как близко друг к другу они сейчас сидели. Блондин не двинулся с места, уставившись на него своими большими растерянными глазами. Его брови были по-прежнему нахмурены, пока он пытался разобраться в происходящем. – Почему? – спросил Кавех так, будто хоть какой-то из возможных ответов Альхайтама мог заставить его передумать. Или, быть может, это Альхайтам сейчас вёл себя как глупый мечтатель. А ведь он знал, что на мечты не стоит полагаться. В этом мире для них не было места, Фатуи об этом позаботились. – Просто не надо, – этого было недостаточно, но он не мог сказать ничего другого. Его тон граничил с мольбой, и когда он вдруг поднял руку, его жест удивил их обоих. Ладонь Альхайтама идеально легла на щеку Кавеха, а его длинные пальцы зарылись в блестящие волосы. – Кавех, не делай этого. – Хайтам, моё имя уже там, – Кавех прильнул к его руке, потираясь щекой о его ладонь и прикрывая глаза. Из-под длинных светлых ресниц показались росинки слёз, – двести сорок два раза. Это произойдёт в любом случае. А если я ещё и смогу спасти Коллеи, то… – Там будут сотни других имён. – Ты знал. Значит, ты уже, наверное, подсчитал вероятность того, что выберут меня. И раз ты теперь ведёшь себя так, значит, мои шансы не особо велики. Какое-то мгновение Альхайтам не знал, засмеяться ему или заплакать. Он слишком погрузился в мечтания, так что его место пришлось занять Кавеху. Ведь из них двоих это Альхайтам был рациональным человеком, равнодушным и бессердечным. Он отдёрнул руку и принялся выгибать и сгибать ладонь, словно это помогло бы избавиться от ощущения тепла и покалывания, которые на ней оставило прикосновение к Кавеху. – Хайтам? – Я иду спать. – Нет, подожди, давай поговорим. Или мы могли бы… могли бы что-нибудь выпить вместе, просто… останься со мной? – голос Кавеха звучал мягко, как дождь, отчаянно пытающийся достучаться до Альхайтама, поливая его своими каплями. Сердце Альхайтама вновь больно сжалось в груди. Он встряхнул головой и поднялся с дивана, вздрагивая, когда почувствовал, как рука Кавеха цепляется за край его рубашки. – Хайтам, пожалуйста. Его голос был таким робким. Он звучал напугано и хрупко. Альхайтам знал, что, если повернётся, они, возможно, потеряются друг в друге, пропустят пальцы сквозь прядки волос и душ, переплетутся друг с другом, кожа к коже, губы к губам. Быть может, это помогло бы развязать тугие узлы в его груди. Последний шанс отдать то, что он скрывал так долго. Однако нависшая над ними трагедия уже давно смешалась с его представлением о мире, в котором они были вынуждены жить, поэтому Альхайтам хлопнул Кавеха по руке и, не оборачиваясь, направился к своей спальне. И хотя он мог отказать себе во взгляде, слухом он всё равно уловил приглушённый всхлип, сорвавшийся с губ Кавеха. – Хайтам, я ведь… Я ведь скоро умру, это Кавех пытался произнести сквозь ком в горле? Я скоро умру, поэтому, прошу, проведи эту последнюю ночь со мной? Альхайтам покачал головой, по-прежнему не оборачиваясь назад. Нет, не умрёшь. Я не позволю. Пять лет назад Альхайтам полюбил Кавеха из-за ведра краски и губительно прекрасной улыбки. С тех самых пор он хранил эту тайну, и она росла с каждым саркастичным комментарием, брошенным в его сторону, с каждым смехом, который ему было позволено увидеть, с каждой минутой, когда солнце окутывало волосы Кавеха золотом. Кавеха любили. Его любили люди, которые были намного лучше, чем Альхайтам, в этом не было никакого сомнения. Люди, которые умели показывать свои чувства и проявляли привязанность нежностью, а не цинизмом. Но прежде, чем им будет позволено проявить эту любовь, им придётся пройти через него.