Осенние сказки

Шарлотта лежала на кровати, запрокинув голову назад, и бездумно смотрела в потолок. Её волосы беспорядочно разметались по подушке, некоторые пряди упали на лицо, однако она совсем не обращала на это внимание. В голове было тяжело и пусто. Все мысли будто заволокло молочным туманом, густым и плотным, и она ничего не могла с этим поделать. Да и не хотела, честно говоря. Всё, чего она сейчас желала, — это провалиться в долгий и спокойный сон. Желательно без сновидений. Она чувствовала себя отвратительно. Потому что устала. Потому что каждый день просыпалась от бесконечного кашля, раздирающего горло. Потому что в школе над ней издевались одноклассники. Потому что вся её жизнь — это бесконечная пытка. Иногда ей даже хотелось, чтобы это всё кончилось. Хотелось уснуть и больше никогда не просыпаться, чтобы не чувствовать, чтобы не плакать, чтобы не жить. Однако она не могла. Ведь здесь, в мире живых, были те, кто дорожил ею и кем дорожила она. И именно ради них она каждое утро открывала глаза, натягивала счастливую улыбку и шла в школу. Но сейчас рядом с ней никого не было. Она лежала в комнате совершенно одна, не считая свернувшегося в ногах кота, и тупо пялилась в потолок. Ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, вообще ничего. Она ощущала себя куклой, бездушной, пустой, неживой. Кукла… Да, наверное, она уже давно стала ею. Простой фарфоровой куклой, у которой внутри нет ничего, кроме удушающей пустоты. Шарлотта прикрыла глаза, и с её уст сорвался тяжёлый вздох. Туман начал постепенно рассеиваться, и на его место приходили мысли, тяжёлые, острые, как хорошо заточенный нож, больно режущие. Они вспыхивали в мозгу одна за другой, и от каждой сердце внутри ныло всё сильнее. Она думала о многом. О том, что завтра нужно опять идти в школу. О том, что кашель в последнее время стал хуже. О том, что Феликс просил её сходить к врачу. Феликс… В голове возникла ещё одна мысль, необыкновенно светлая на фоне всех остальных. Она хотела увидеть его. Хотела вновь взять его за руку, почувствовать холод ладони, услышать сиплый, но такой родной голос. Рядом с Феликсом ей всегда становилось невероятно легко и спокойно. Она и сама не могла объяснить, как, но ему каждый раз удавалось утихомирить ураган её чувств. И сейчас ей очень этого не хватало. «Было бы здорово, если бы он заглянул», — пронеслось в голове. И в этот момент в дверь кто-то постучался. Шарлотта приподнялась и посмотрела туда. Казалось, она физически могла почувствовать, кто там стоял. И именно этого человека она хотела видеть больше всего. — Шарлотта, могу я войти? — раздался знакомый сиплый голос за дверью. Шарлотта слабо улыбнулась. — Конечно, проходи, — ответила она. Дверь отворилась, и в комнату прошёл Феликс. Он выглядел несколько обеспокоенно: сдвинутые к переносице брови, поджатые губы, встревоженный взгляд. А ещё он держал одну руку за спиной, будто прятал там что-то. Шарлотта это заметила, и ей стало любопытно. — Дядя сказал, что ты сегодня заходила, — сказал Феликс, присев рядом с ней на кровать. Голос его звучал как обычно серьёзно, но в нём всё равно отчётливо слышались нотки волнения. Оттого на душе вмиг потеплело. Было приятно, что о ней беспокоились. — Угу, — Шарлотта кивнула и убрала с лица мешающие пряди, до которых ей раньше не было дела. — Мне нездоровилось с утра, я просила его дать мне что-нибудь от головы, — отчасти она даже не соврала. К мистеру Хаксли она действительно заходила, но не только за таблеткой. — Ты в порядке? — Феликс тут же напрягся. Даже его плечи заметно приподнялись. — Да, всё хорошо. Голова утром болела, но сейчас всё в порядке, не переживай, — сказала она и натянула максимально правдоподобную улыбку. Ложь. Чистейшая ложь. С ней не всё в порядке. Всё просто ужасно. И уже очень давно. Он недоверчиво посмотрел ей прямо в глаза, будто пытался заглянуть в самую душу. От этого пронзительного взгляда по коже побежали мурашки, и Шарлотта невольно поёжилась. Она не любила, когда Феликс так смотрел. Потому что знала: обмануть его очень и очень сложно. Он легко считывал враньё, даже если не видел лица собеседника. Ему было достаточно лишь одного голоса, чтобы определить, лгут ли ему или говорят правду. И сейчас, наверное, он тоже обо всём догадался. Шарлотта отчего-то в этом не сомневалась. В конце концов, это ведь Феликс Хониккер. Гениальный племянник Генри Хаксли. — Знаешь, — спустя недолгую паузу наконец заговорил Феликс, — я не знаю, что у тебя происходит, но если тебе плохо, ты всегда можешь мне об этом рассказать. Может, я и не смогу помочь физически, но зато хотя бы поддержу тебя. Не держи всё в себе, Шарлотта, — в конце он бережно накрыл её ладонь своей. Так, как всегда делал, когда хотел поддержать. — Спасибо, Фели, — Шарлотта глубоко вдохнула. В груди всколыхнулась новая волна согревающего тепла, и она улыбнулась, но в этот раз по-настоящему. — Я рада, что ты так печёшься обо мне. Но… У меня правда всё в порядке. Мне не нужна помощь, честно-честно, — и снова наглая ложь. Ей нужна помощь. Причём помощь психиатра, не иначе. Но она об этом не говорила. Она предпочитала продолжать лгать и Феликсу, и Хаксли, и всем остальным. Потому что считала, что так будет лучше. Потому что хорошие девочки не доставляют проблем. Феликс вновь одарил её своим фирменным пронзительным взглядом. Он уже было собрался что-то ей сказать, но, похоже, передумал. Вместо этого лишь отвёл взгляд и сунул ей в руку бумажную лилию, пробормотав: — Я пойду сделаю нам чай. И удалился. Как только за ним закрылась дверь, Шарлотта стала разглядывать подаренное им оригами. Эта лилия была такой же, как и десятки предыдущих, что он для неё сделал. Маленькая, аккуратная, бережно сложенная. Однако на одном из её лепестков было что-то написано. И, когда Шарлотта пригляделась, её сердце пропустило удар.

«Я знаю, что ты меня не послушаешь, но всё равно это напишу. Шарлотта, я… Нет, мы все тебя любим. Поэтому, молю тебя, хватит всего этого. Прекрати издеваться над собой, сходи уже к врачу. Иначе я потащу тебя сам»