Осенние сказки

Они сидели на крыше, расположившись на куртке Феликса, которую тот предусмотрительно расстелил. На улице уже вечерело, люди начинали потихоньку расходиться по домам. Солнце постепенно заходило за горизонт, небо окрашивалось в лиловые, красные и оранжевые оттенки. Феликсу нравилось это зрелище. Он вообще обожал наблюдать за восходом и заходом солнца, и обычно никогда не упускал возможности на них посмотреть. А сегодня он ещё и лицезрел это невероятное событие не один, а с Шарлоттой. Ну что могло быть лучше? Шарлотте, кажется, тоже нравилось. Она с неподдельным восхищением смотрела на то, как плавно менялось небо, как солнце скрывалось за горизонтом, уступая место вечерним звёздам. Последние солнечные лучи путались в её белоснежных волосах, отражались бликами в молочных глазах, и Феликс находил это крайне привлекательным. Да и сама атмосфера вокруг них была очень уютная, даже какая-то романтичная. Романтичная… При мысли об этом Феликс вздрогнул, и щёки его залились пунцом. Хорошо, что она была слишком увлечена закатом. Ему бы не хотелось, чтобы она это увидела. — Красиво тут, правда? — первой решилась нарушить молчание Шарлотта. Она задала этот вопрос, не отрываясь от закатного солнца, и слабо улыбнулась. Ветерок слегка развевал её длинные волосы, и Феликс едва мог удержаться от того, чтобы не залюбоваться. — Ага, — он кивнул, больше из привычки, ведь она всё равно не видела. После его голову посетила одна мысль, и он полез в сумку за скетчбуком. — Надо бы зарисовать, пока солнце окончательно не село. — А можно мне посмотреть? — Шарлотта наконец оторвалась от созерцания заката и глянула на него. В этот момент один из лучей осветил её бледное лицо, и она стала похожа на сошедшего с небес ангела. Ей разве что не хватало больших пернатых крыльев да светящегося нимба над головой. — Конечно. Она улыбнулась и придвинулась ближе к нему. Феликс вскоре достал всё необходимое и, удобно расположив скетчбук на коленях, приступил к рисованию. Процесс шёл на удивление легко. Линии выходили плавными и ровными, карандаш быстро перемещался с одного участка листа на другой. Шарлотта наблюдала за этим с искренним детским восторгом. Иногда она даже тихонько вздыхала, будто он делал нечто невероятное, а не просто рисовал пейзаж. А Феликс чувствовал себя странно. С одной стороны, ему было крайне неловко видеть такую реакцию. В конце концов, в его действиях, как он сам считал, не было ничего такого, чем стоило бы восхищаться. С другой же, на душе становилось как-то по-особенному тепло от осознания, что Шарлотте нравились его рисунки. Мысль об этом мотивировала его продолжать. Так, штрих за штрихом, он и закончил рисунок. Когда последняя деталь была наконец закончена, он отложил карандаш в сторону и оглядел проделанную работу. Получилось, на его взгляд, даже лучше, чем обычно. Только вот… Приглядевшись получше, он заметил кое-что, чего там, по идее, быть не должно. Силуэт. Он находился в небе, частично закрытый розовыми облаками, и уж очень напоминал Шарлотту. И как только до него это дошло, щёки вновь покрылись густым румянцем. — Очень красиво получилось, — раздался знакомый голос над ухом, и по телу побежали мурашки. — Т-ты так думаешь? — заикнувшись не то от смущения, не то от волнения, не то от всего вместе, спросил Феликс. Мысленно он молился всем богам, в которых никогда не верил, чтобы она ничего не поняла. — Угу, очень хорошо получилось, — Шарлотта мило улыбнулась, отчего его сердце пропустило удар, и заправила светлую прядь за ухо. — Твой стиль чем-то напоминает мне художников прошлого века. Есть в нём что-то такое. И сам ты как будто не из этого столетия, — она хихикнула. — Это ещё почему? — Не знаю, как объяснить. Просто у меня такое ощущение, будто ты сюда из девятнадцатого или двадцатого века прибыл. Уж так ты не похож на всех остальных. Феликс отвёл взгляд. Ему, откровенно говоря, льстило такое внимание, да и сравнение с художниками прошлых веков тоже. Но это было приятно. Приятно, что Шарлотта Вайлтшайр разглядела в нём нечто такое, чего не видели даже преподаватели в универе. Ради этого, как он считал, стоило стараться. И он будет. Ради неё. Ради Шарлотты Вайлтшайр, для которой он был особенным. Не таким, как все, прибывшим из другого столетия.