Фаталисты

Один зимний день две тысяча семнадцатого года. Музыка играла в наушниках громко, так, чтобы Риндо не мог услышать даже собственных мыслей. Это давно уже стало особым способом разгрузки, релаксом и попыткой абстрагироваться от серой зацикленной действительности. И только Майкл Джексон в ушах, заглушая рев двигателя, помогал настроиться на долгий рабочий день, который, наверняка, не будет ничем отличаться от предыдущих. По крайней мере, Хайтани надеялся на это. Нет лучшего подарка для якудзы, чем стабильность — к этому они обычно приходят через пару-тройку пулевых ранений. Риндо вроде никогда не был беспечен в своей работе. Подростковая энергия начала покидать его тело уже после второго срока исправительной колонии, наполняя мышцы лишь во время особо мощных забивов. К тому моменту в его костях уже было несколько незаживающих переломов, до скрипа зубов ноющих в дождь. Юный Рин любил делать больно оппонентам. И только к двадцати годам начал замечать, что костяшки от ударов по чужому лицу кровоточат и болят, что существует отдача. А совсем скоро ему пришлось узнать, с каким звуком в кожу входит пуля, и речь отнюдь не о самом выстреле. Здание одного из офисов Бонтена возвышалось над ним, как громадный ледник, как лавина, готовая накрыть его с головой в любой момент. Это чувство обычно не покидает Риндо даже внутри, даже дома, даже во сне. Оно уже такое привычное и ничуть не мешающее, будто даже направляющее его к верным выводам и напоминающее одну забавную вещь: человеки, оказывается, не бессмертны. Хайтани давно понял, что песочница, состоящая из дробленных костей байкеров и гопников из соседней школы, осталась позади. Впереди только амбразура, но бросаться на нее грудью совершенно необязательно. Вот поэтому Риндо ценил дни, которые можно просто пересидеть в удобном кресле кабинета. Последние пару недель дела организации, находящиеся под его юрисдикцией, шли гладко, поэтому сегодня он надеялся именно на такой. Удивительно то, что его надежды сгинули под каблуком дорогущих дезертов Рана, а не за дверью кабинета босса, где это по обыкновению и происходило. На парковку автомобиля много времени не ушло — все в офисе знают, кем из руководителей облюбован какой номер, и потому некоторые места здесь пустуют даже в моменты, когда хоть тачку на тачку ставь. Риндо хлопнул дверью и, как обычно, забыл заблокировать дверь. В машине он не имел привычки хранить что-то ценное, а если ее кто и тронет, то висящая буквально на соседнем столбе камера живо покажет ему претендента на лишение своей крысиной лапки. В тот момент еще ничего не предвещало беды. Мужчина отряхнул с пиджака невидимую пыль, подхватил свой портфель и поднялся к турникетам, пропуском через которые были просто его лицо и глубокий поклон дежурившего охранника. Широкий холл встретил его привычным звоном стационарных телефонов, галдежом шныряющего туда-сюда офисного планктона, шелестом бумаг и эхом шагов, особенно хорошо слышимых в просторном изолированном стеклом и бетоном пространстве. Именно на ними Хайтани и не услышал, как сам день трескается, ломается, разбивается на части и соединяется в причудливую фигуру, совсем непохожую на вчерашнюю. Риндо лишь на мгновение бросил взгляд но носки своих туфель, а когда поднял вновь глаза, перед ними возникла темная пелена. Чья-то ладонь прижалась к его лицу вплотную, немного задев пальцем глазное яблоко. Риндо буквально почувствовал, как линза съезжает куда-то вбок, и это мерзкое ощущение так застопорило его, что он даже не отнял от себя чужую руку. — Угадай, кто? — голос напавшего со спины подлеца мог принадлежать лишь одному человеку, которого теперь от тычка под ребро спасало только близкое родство Риндо. Он был мужским явно, но пониженным, сломанным, записклявленным до такой степени, что… да нет, на женский он никак не был похож. — Риндо, почему ты молчишь? Перебираешь имена всех своих баб в памяти?! Так и знала, что изменяешь мне, сукин… — Ран, у нас одна мать, — напомнил младший Хайтани, устало вздыхая и немедленно высвобождаясь из захвата брата, пока эту сцену успело увидеть не так много людей. Злиться на его выходку он сейчас не мог. Испанского стыда хватило на все его эмоции. — Че за ролевые игры? Жена на диван прогнала, так ты на людей кидаться начал? — Просто хотел узнать, какую из своих секретарш ты поебываешь, — с ангельским выражением лица признался Ран, пожав плечами так, будто спрашивал его о любимом сорте чая. Риндо бы закатил глаза, если бы один из них до сих пор не щимел из-за недавнего вторжения. Вместо этого он просто скрестил руки на груди, вопросительно вздернув бровь и недовольным выражением лица спрашивая, для чего брат будто бы караулил его на входе. — Ничего личного. Его, и в самом деле, это удивило. Если Рин воспринимал монотонную возню с бумажками как блажь, то Ран больше предпочитал работать на выезде и покидал офис при первом же подходящем деле. А таковых у Бонтена было море. Братья нечасто пересекались в офисных зданиях. А в этом — тем более. Кабинет Рана находился в другом районе. Оба Хайтани какое-то время молчали: один ожидал законного вопроса, а второй надеялся опустить его и просто получить ответ. Первым сдался старший. Игривая улыбка постепенно покидала его все это время, а вместе с ней плыло и все лицо. В целом выглядело это так, будто мимолетная фантазия о секретутке отвлекла его от какой-то неприятной мысли, к которой все же необходимо вернуться. — Я приехал, чтобы забрать тебя домой. Личных поручений от босса пока что нет, поэтому никто тебе не настучит за прогул. Домой — это то есть домой. — Я сам себя стукну, если к концу квартала у меня накопится работы, и мне придется переехать в свой кабинет, — недоверчиво пробубнил Риндо. — Зачем мне «домой, то есть домой»? День треснул, надломился, разделился на «до» и «после». — Отец зовет, — мрачно пояснил Ран. — Я утром там был. Риндо показалось, что пол под ногами вмиг стал скользким, и чтобы удерживать на нем равновесие, нужны усилия. Неприятный озноб пробежался от ступней по бедрам, животу, плечам и до самой головы, где сжался в тревожный ком, вмиг заполнивший собой мозг изнутри. А может, и заменивший его. Особо не скрывая от брата своего ошеломления, мужчина, быстро взяв себя в руки, осторожно поинтересовался: — Я ему нужен? Хайтани-старший утвердительно кивнул, безрадостно пожимая плечами и будто отводя от себя подозрения. А у Риндо они были. Скорее случится конец света, чем этому человеку, что уже много лет называется его отцом, что-то от него понадобится. В этой, действительно, сам собой вырисовывался какой-то подвох, но предсказать его было попросту невозможно. Он задумчиво потер ладонью подбородок, прокручивая в голове все возможные варианты, но не находя ни к одному логичного обоснования. Логика была лишь в одном — напрямую спросить брата, однако тот, когда Риндо снова перевел на него взгляд, жестом указал на выход, обрывая его так и не заданный вопрос. Должно быть, слишком долго думал. Городская черно-серая палитра быстро превратилась в сплошную белую кляксу — главный дом семьи Хайтани располагался в небольшом живописном поселке, находящемся в почти что часе от Токио. У Риндо быстро заболели глаза от висящего на уровне его лица солнца, а от стремительно мелькающих за стеклом заснеженных деревьев и столбов защекотало желудок. Он и забыл, что его организм имеет такое свойство. Однако теперь за рулем был Ран, а ему самому оказалось нечем занять руки и внимание, поэтому мужчина тупо уставился на свои часы, секунда за секундой отсчитывающие момент до встречи. Никто из братьев не проронил ни слова до тех пор, пока природа за пределами автомобиля вновь не уступила место цивилизации, явив перед ними воплощенную мечту любого туриста. То, что изображают на почтовых марках и открытках. То, ради чего японцы прыгают в машины и летят дальше от города, точно прислушавшись к каким-то древним самурайским инстинктам в крови. То, что поражает своей красотой и одновременно ею же и пугает, что-то отдаленное, необжитое, но более целостное и гармоничное. Маленькая империя внутри огромной общепринятой. Настоящая японская деревенька. Братья знали здесь каждый уголок, каждый закоулок, каждый дом, знали то, что в двадцати пеших минутах отсюда находится озеро с обрывистым берегом, с которого просто замечательно прыгать в воду, и что делать этого как раз таки не стоит. Знали и все секреты этого места. Например, то, что это вовсе не поселок, а большая частная территория, куда не попадет ни один турист. Что все коренные жители давно покинули его, а их дома выкупили юристы, адвокаты, доктора — все, кто мог бы так или иначе понадобиться оябуну. И что добрая половина этих людей носит одну фамилию. Это было родовое гнездо клана Хайтани. Место, куда бы Риндо не вернулся по собственному желанию. Казалось, здесь начнет теряться связь, радиосигнал, здравый смысл, а машина обязательно провалится сквозь землю. Но нет. Ран бы и с закрытыми глазами вырулил до нужного дома. Риндо добрых полминуты отрицал факт остановки, все не сводя глаз с часов, что чудом еще не расплавились от его взгляда. Смотреть за окно не хотелось. Он точно знал, под каким углом нужно задрать голову, чтобы увидеть золоченный флюгер на крыше, сколько шагов нужно проделать до крыльца, в какой момент его накроет убийственная ностальгия и как сильно от нее захочется бежать. Риндо молча ждал, пока брат поторопит его, однако тот тоже не сильно спешил, только постукивал пальцами о руль, оттягивал момент. — А если честно, — первым все же заговорил Ран, откинувшись на спинку сидения и периферическим зрением глянув на него, — у тебя есть девушка? Секундная стрелка, описав окружность циферблата, ударилась о самую верхнюю полосу. В последний раз Ран спрашивал его о подобных вещах лет десять назад — ни то с издевкой, ни с истинным интересом, ни то с братской заботой. Тогда Риндо-подросток брыкался, фыркал, смущался и слал его к черту. У Риндо же взрослого не было на то причин, и ответ вышел совсем другим. — Мне почти тридцать, я богатый и объективно не урод. Естественно, у меня кто-то есть, — уклончиво поведал он, не сильно горя желанием распинаться подробностями своих похождений женатому брату. — А что? — И у тебя с ней серьезно? — почти что перебил его Ран, отстегивая ремень безопасности. Риндо, повторяя за ним, хлопнул себя по плечу и только теперь понял, что забыл пристегнуться. — Не думаю. Просто служебный роман. И нет, она не секретарша! Последнее уточнение вызвало у Хайтани-старшего смешок. Он покачал головой и вынырнул из кабины, оставив брата в легком недоумении, которое, впрочем, быстро отошло на второй план. Риндо стоял пред порогом родительского дома и до сих пор не знал, зачем оказался здесь. Дорога, занявшая чуть больше часа, осталась позади слишком быстро, так и не дав ему начать этот разговор. Казалось: еще две минуты молчания, и можно рискнуть. И так каждую такую пару. Родной дом вызывал у него смешанные эмоции, пока что вполне определенные — острую тревогу и параллельно ей пышущий интерес. Плохое предчувствие отсекало мышцы от костей и смешивало внутренности в один тошнотворный ком. Хотелось просто поддаться слабости в теле и опуститься на ступеньки, чтобы просидеть на них до следующего пришествия. Это и то безопаснее, чем аудиенция отца, который обычно вспоминал о младшем сыне лишь в n-ную очередь. И теперь можно было лишь гадать, что могло такого произойти, раз этот путь так сократился. Риндо думал только об этом, пока разувался, передавал свое пальто горничной, шагал по знакомым коридорам своего детства и не понимал, почему они кажутся ему холоднее и темнее, хотя окна расшторены, хотя за стеклами яркий белый свет. Ран уверенно вел его вглубь дома, и, к своему сожалению, он понимал, куда именно. Риндо надеялся хотя бы на несколько минут заглянуть к матери или встретить ее на ходу, но в то же время не хотел отставать от брата. Его смутные метания, вдруг возникшие в голове для заземления, исчезли так же быстро, как страх боли перед выстрелом. Хайтани ощущал себя живой мишенью, в которую целится человек, что всегда был для него оябуном, но никогда обычным папой. К его удивлению, темная массивная дверь отцовского кабинета не сорвалась с петель, не сломала стену и не оставила от Риндо мокрое место, как он всегда боялся в детстве. Минуя ее, он снова почувствовал себя маленьким провинившимся мальчиком, которого сейчас отчитают. Вот только с возрастом наказания становятся жестче, и Хайтани точно знал, что его позвали не поощрения ради. Дверь за его спиной захлопнулась одновременно с ударом сердца. Мужчина тяжело вздохнул, стиснул кулаки до боли и тут же расслабил их, разрабатывая пальцы в воздухе, прежде чем согнуться в поклоне и поздороваться с родителем. В глубоком почтительном поклоне, как и подобает при встрече с оябуном. Ответом ему был ленивый формальный кивок. Риндо не ждал ничего другого, но все же надеялся на большее внимание после длительной разлуки. А впрочем, это было тщетно — Хайтани Хидео любил сыновей столь же сильно, как наемный убийца своих жертв. Своего младшего он не видел более полугода, а теперь, при встрече, даже не изменился выражением лица, как всегда, суровым и в чем-то надменном. Маленькому Ринни всегда казалось, будто отец вечно зол на него без причины. Взрослый же Риндо понимал: этот человек зол на весь белый свет. — Риндо, — начал он практически сразу, едва поднимая взгляд над дымящейся курильницей и будто параллельно думая о чем-то не привязанном к моменту, — ты знаешь, какой сегодня день? Вопрос ввел младшего Хайтани в тупик моментально. Риндо прокрутил в голове все февральские праздники, перебрал имена всех возможных именинников и мертвецов за те короткие секунды, пока приближался к отцовскому столу. Он слышал, как за его спиной вымученно вздыхает Ран и начинает расхаживать по комнате, наверняка еще разминая плечи и руки, — так, точно происходящее его вовсе не касается. И это напрягло мужчину гораздо сильнее, чем наконец поднявшийся на него строгий взгляд оябуна. Риндо вдруг понял, что дело, действительно, относится лишь к нему. Брат был только посредником, и он свое выполнил. Молчание уже начинало затягиваться, и, вдруг поняв это, Риндо отрицательно мотнул головой. Сдаваться было досадно: отец впервые за долгое время вызвал его к себе. И, наверное, это как-то отразилось на его лице. Хидео разочарованно отмахнулся, всем своим видом показывая, что ничего другого от сына не ожидал, и взглянул вперед, куда-то поверх его головы. — Сегодня ровно шесть лет, как я повстречал самую прекрасную женщину в своей жизни, — ответил вместо него Ран неожиданно мягким голосом, в котором безошибочно угадывалась улыбка. Риндо краем глаза видел, как тот расхаживает у стеллажей, в миллионный раз рассматривая отцовские сувениры из заграничных поездок молодости, будто оказавшись напротив них впервые. Хайтани-младший, с легкой досадой сделав в голове отметку позже поздравить брата с годовщиной, опустился на пол перед столом и по-школьничьи сцепил ладони на коленях. Разговор все же для него. — И ровно три, как твой брат привел в нашу семью… эту женщину, — неменяющимся тоном пояснил Хидео, все так же посматривая на старшего сына, что по-прежнему не присоединился к ним. Риндо давно привык к подобной форме общения между ними, и открытым для него был лишь один вопрос — кто кого и на что провоцирует? — Предал весь клан. Мало того, что взял в жены безродную… да что уж там говорить, пребудут боги с возлюбленными! Ладно бы просто безродную, так пусть она хотя бы была способна подарить мне внука! Прошло три года, а наша ветвь все еще не имеет наследника. Еще минуту назад Риндо бы не смог ответить, в какой момент он понял, что ситуация патовая. Но теперь это было легче легкого. Нынешний и будущий оябун клана Хайтани вновь раскачали свой главный камень преткновения, давно грозящий превратить в обломки всю конструкцию. — Твой брат пошатнул наше положение, поставил под удар все, что было нажито непосильным трудом. И справедливо лишился из-за этого пальца. За спиной Риндо что-то опасно звякнуло — либо обыкновенная сувенирная статуэтка, либо дорогой китайский фарфор. Хидео, быстро глянув в ту сторону, вымученно вздохнул. Никто бы из них не удивился, если бы весь стеллаж разом полетел на пол. Все, кто находился сейчас в кабинете, знали, кто именно лишил Рана мизинца. История об этом была также известна всему клану и даже вышла за его пределы — о жестокой верности традициям Хидео не говорил разве что немой. Об этом перешептывались, об этом писали, говорили вслух, но никто не смел припомнить лично оябуну тот случай, когда он собственноручно отсек своему сыну палец, а позднее во время церемонии преподнес его невесте в качестве свадебного подарка ту самую катану. — Мы — главная ветвь нашей семьи. Когда я стану совсем немощен, мое место займет мой старший сын. Но кто возглавит клан после него, если нет наследника? Я скорее умру в страшных мучениях, чем позволю кому-то из отпрысков моего брата заполучить все, чего я потом и кровью добился. Обстановка накалялась с каждым его словом. Риндо все больше казалось, что он очутился здесь по ошибке. Даже при таких обстоятельствах, даже если клан будет обречен на вымирание, Хидео все равно не посмотрит на него, не передаст пост ему. Найдет выход, пойдет на махинации, шантаж, сложные схемы наследования, но никогда даже не допустит мысли, что Хайтани Риндо тоже мог бы стать оябуном. — Однако у меня есть младший сын, — вторя его мыслям, Хидео продолжил свою: — Конечно, оябуном ему не стать, даже если он пойдет на отчаянные меры. Пусть у меня вовсе не будет сына, чем сын-братоубийца. При всей моей ненависти к вашему дяде я не пошел на это кощунство. В разрушении есть только грех, но благоденствие идет за созиданием. Когда-то у него появятся свои дети, мои внуки и такие же законные представители главной ветви. И будущее клана уже будет в их руках. Риндо, как считаешь, ты сможешь воспитать достойного оябуна? — Да, — машинально ответил младший Хайтани, толком не успев уловить смысл его слов. — Это большая честь для меня. Отец одобрительно кивнул головой — и это было главное в данный момент. Ему нужен был уверенный точный ответ, а сомнения Риндо и так привык оставлять где-то внутри, так глубоко, что собственные чувства не всегда удавалось понять. Сейчас они были амбивалентны — разочарование и неожиданное облегчение не делили его чувственный спектр, а будто были единым целым. В отличие от брата, упрямо отринувшего свои обязательства перед кланом в пользу любимой супруги, у Риндо еще была возможность стать отцом и подарить оябуну долгожданного внука, продолжить свою ветвь. Ран станет следующей главой семьи, а, сложив полномочия, передаст их племяннику — он даже говорил об этом несколько раз, рассматривая вариант за здравый и логичный. Но Хайтани-младший думал о другом. Он наблюдал за скандалами отца с братом и надеялся, что кому-то из них в голову придет идея попроще: если Риндо станет оябуном, то вся проблема отпадет сама собой. Однако это было чем-то вроде сказки на ночь и кривляний перед зеркалом в кимоно, столь похожем на отцовское. Он знал, что отец непреклонен и редко меняет свои решения. Рана никто не выбирал наследником. Просто когда в главной семье родился первый сын, вариантов не было. Отец с малых лет водил его на собрания и заставлял участвовать в жизни клана, назначал ему учителей и самолично приучал к важным традициям. Риндо был свободен от многих этих занятий. Уже тогда он понимал, что в будущем станет побочной ветвью. И если в далекой юности ему было дело лишь до любимого Роппонги, боевых искусств и драк, то теперь, в зрелом возрасте, он с каждым визитом домой все острее понимал свое положение. С ним он давно примирился. Однако в последние три года это смирение было на конце маятника. — Я допустил ошибку с Раном, все же позволив ему вступить в неравный брак, — заключил вдруг Хидео. Он никогда не говорил об этом прямо, но разочарование в сыне сквозило в каждом его слова из раза в раз, как тема касалась невестки. А говорили они об этом чаще, чем здоровались. — Он отказал дочери нашего дорогого союзника, чтобы привести в дом нищую, безродную и, как оказалось, совершенно бесполезную девицу. — Я допустил ошибку, не сделав любимой женщине предложение в первый же день знакомства, — парировал Ран, тоже не желая униматься. — Но больше я не допущу никакой оплошности. В моих внуках должна быть благородная кровь, и родятся они от моего сына и достойной женщины под стать ему. Главная ветвь будет процветать. — каждое слово оябуна звучало для Риндо угрожающе, все больше создавая в его сознании всполохи тревоги. И, кажется, он уже понимал, в какой момент внутри все разорвется. Что-то накаливалось и снаружи. И это ощущали все, даже Хидео, который будто чуть расслабился за своим столом, прояснившимся взглядом смягчил лицо. Если сейчас где-то в мире и был человек, способный понять Риндо, то это был именно его отец, когда-то так же сидевший на коленях перед своим оябуном. — Мы породнимся с семьей Нишимура через тебя. Это будет выгодный во многих аспектах брак: невеста молода, здорова, прекрасно воспитана, а также за ней идет богатое приданое. Ее отец, — глава клана, — дал свое благословение на этот союз, и я ответил ему согласием. Больше мы не можем делать ошибочные ходы. Следующий — и полетят с плеч головы. А Риндо казалось, его уже там, по полу, катится. Иначе оправдать свой ступор он мог лишь мышечным спазмом. За спиной, совсем рядом, послышались шаги Рана, который, будто дождавшись нужного момента, наконец присоединился к ним. Пока тот опускался рядом, Рин пытался поймать его беглый взгляд. И у него получилось — старший брат повернулся всего на секунду, будто глаза случайно наткнулись на нежелаемый объект. События постепенно выстраивались в голове мужчины в последовательный острый ряд. Им хотелось заколоть себя прямо на месте. Риндо был младший ребенком в семье. Его вероятность однажды вступить в брак по расчету всегда была минимальной, но отнюдь не равнялась нулю. Но это, как и многое остальное, было хлипко. Примерно как-то, что Рану никогда не сулила женитьба по любви. Однако эта система давно была сломана, и теперь данный сбой ударил в наиболее уязвимое место. В человека, который был слепым пятном не только для врагов клана, но и для собственной семьи. Хайтани теперь больше всего хотел надеть обратно наушники и на несколько минут отключиться от родителя, от брата, от этой комнаты. Но реальность не желала его отпускать. — Надеюсь, твоя верность семье не пошатнет мое доверие. — тон Хидео снова огрубел, облачился в доспехи и наполнился изнутри той жесткой уверенностью, какую сыновья запомнили в нем отличительной чертой. Оябун неспешно, будто разминаясь, перекатился с одного колена на другое, меняя расслабленную позу на более твердую, закрытую, формальную. Даже Ран и Рин не должны были забывать, что перед ними сидит не просто их отец, а уважаемый в Токио человек и лидер их клана. — Пусть ты будешь удачнее моего первого творения. — Да, конечно, — точно робот, ответил Риндо, зная, что в эту минуту нужно согласиться с любым его словом, даже если это приказ сделать сэппоку. Выпитые до дна стаканы, полные пепельницы и абсолютное неприятие ситуации будут потом. Словно уловив настроение брата, Ран незаметно опустил ладонь на его колено, призывая того следовать негласному протоколу этого кабинета: с оябуном спорить нельзя. — Я не подведу. Хидео удовлетворенно кивнул. В его лице не дрогнула ни одна мышца, а там, под кожей и костями черепа — братья точно знали, — не было ни малейшего сомнения в этом разговоре. Риндо и раньше чувствовал себя эдаким быком, пасущемся в загоне, из которого видно скотобойню. Но, кажется, впервые копыта поднесли его так близко к ее дверям. — Умница. — такая неформальная похвала, как и любая другая, была несвойственна этому человеку. Сыновья редко слышали ее от отца, это всегда было как неожиданное сокровище на дне ведра с углем. Однако сейчас Риндо впервые променял бы ее на обыкновенное молчание.