Скол на чашке

Виктор не очень понимал саму концепцию искусства. Джинкс, которая вымученно улыбалась, вцепившись ему в локоть – кажется, тоже. - Слушай, я дурак или… - Нет, тихоня. Это действительно гора мусора, из которой торчит рука, ты всё правильно видишь. - Умгх, - глубокомысленно выдал Виктор, потому что всё его красноречие сейчас не могло спасти ситуацию. Экзальтированная дама, в золочёных – а может и действительно в золотых – очках с придыханием вещала, что это новое прочтение пороков Зауна от молодого и очень прогрессивного художника. Разумеется, происходившего из Пилтовера. - Нет, ну это понятно, у нас-то такое называется просто мусорная куча. Хорошо, что рука торчит всего одна, а то могло ведь и несколько. Почему это вообще решили называть искусством? - Я читал, что искусство это всё то, что вызывает в тебе эмоциональный отклик, - тихо пояснил Виктор, вместе с их экскурсоводом медленно двигаясь к следующему экспонату. - Да ладно! Если тебя ботинки облюют это вызовет эмоциональный отклик, ещё какой. Это тоже тогда считается, что ли? Или если я сейчас достану пистолет и начну палить направо и налево? - Но ты не начнёшь, - полувопросительно говорит Виктор, вовсе не уверенный в намерениях девушки. – Помнишь, мы просто посмотрим. Как приличные люди. Весь вид Джинкс, даже трепещущее перо на её дурацкой шляпке говорило о том, что приличной ей быть не нравится до дрожи в коленях, но тем временем они подходят к следующему экспонату. - Ух, - восторженно выдыхает Джинкс. – Это труп? Странно выставлять его тут, но хоть что-то. - Это перфоманс художницы, он олицетворяет собой общество, которое спит и не видит окружающих проблем, - с нотками фанатизма пропел их экскурсовод, и Виктор на всякий случай делает шаг от неё в сторону, такой восторг при виде спящей под стеклянным куполом женщины его нервирует. - Чёрт возьми, - Джинкс обречённо стукается лбом в плечо Виктора. – Они сумасшедшие, да? Все они. А про меня что-то говорят. Я всего-то разговариваю с пистолетом, это не так уж странно. Это всё ещё чертовски странно, но Виктор с нежностью поглаживает её ладонь – да, она слегка не в себе, но его это совершенно не пугает – нормальность лишь иллюзия, его тоже часто называли безумцем. Вместе с пахнущей духами толпой они покорно следуют в следующий зал, смиренно выслушивая очередные стоны восторга: «Уникальный мастер инсталляции, новое слово в искусстве, чистая современность, выплеснувшаяся на наши улицы из мятежного хаоса Зауна». - Жанна! – хором выдыхают они с Джинкс, вот уж некоторые привычки не вытравить ни образованием, ни сменой места жительства. Рассыпал соль – кинь через плечо, увидел миротворца – сложи пальцы крестом, ну и да – поминай Жанну к месту и нет. - Это же… - Виктор обводит стены взглядом. Повсюду – рисунки, заботливо перенесённые работниками музея, посередине зала стоит целый кусок раскрашенной стены. Очень характерно раскрашенной, у Виктора все листы перевода, что сейчас остались лежать на рабочем столе, в таких же дурацких рожицах: обезьянки, драконы, открытые пасти и радужные глаза. - Они сделали меня искусством, - в голосе Джинкс звенит гнев. – Эти ублюдки решили, что я буду им развлечением! - Тише, - Виктор виновато улыбается обернувшейся на них старушке и отводит кипящую от злости девушку в сторону, к неудобной низкой скамье, куда почти силком усаживает её и сам неловко падает рядом - наконец-то, - с тихим блаженным стоном выпрямляя уставшую ногу. – Не ждала официального признания, а? Ему вся эта ситуация кажется до ужаса смешной – вот оно, лицо современности, даже бунт здесь могут превратить в коммерцию, утащить свободу в музей и продавать билеты на революцию. Но Джинкс зла не на шутку, он видит, как нервно раздуваются её ноздри, как она кусает губы, сжимает побелевшими пальцами край скамьи, рыщет взглядом по стенам, потолку, словно ища подсказку. - Я им не позволю. Ни за что не позволю пилтошкам ходить и смотреть на мои рисунки, словно так и должно быть. Искусство должно быть свободным или не быть вовсе. Давай, тихоня, раз ты весь из себя инженер, скажи мне откуда здесь пожарка воду берёт? - Из резервуара с крыши, - без промедления отвечает Виктор, хорошо знакомый с правилами строительства, их слишком часто приходилось учитывать при очередном проекте. Отвечает и тут же жалеет об этом, потому что Джинкс вскакивает, как ужаленная. - Пошли, есть план. - Джинкс, это не выглядит как хорошая идея, - для очистки совести всё же попытался воззвать к её разуму он. – Это детская шалость, которая ни к чему не приведёт. - Ты со мной? Ох, она могла бы и не спрашивать. Добраться до входа на крышу не сложно – служебные помещения не заперты и никем не охраняются, но вот увесистый замок становится серьёзным препятствием, Джинкс досадливо его дёргает, пару раз тычет без всякой системы в скважину шилом и отступает. - Никуда не уходи, я сейчас, найду чем отжать и вернусь. И прежде чем успел возразить, Виктор остаётся сидеть в одиночестве на лестнице. В его жизни было много глупых переломных моментов. Когда он встретил Синджеда и Рио, узнав, что великий разум не всегда означает доброту. Когда решился прийти на вступительный экзамен в Академию – его ведь даже не хотели пускать в аудиторию. Когда увидел Джейса и понял, что в нём горит такое же вдохновение. Каждый раз он мог отступить – испугаться таинственного отшельника в пещере, смириться с отказом и не добиться допуска к экзамену, послушаться профессора Хеймердингера и безропотно уничтожить все наработки мятежного Талиса. Вот и сейчас он чувствует тот же самый переломный момент. Он может подождать, пока Джинкс сделает всё сама – Виктор уверен, что она справится, но ещё он может поступить по-другому, снова не отступить. Он проводит кончиками пальцев по свёртку, где лежат пронесённые контрабандные инструменты – Джинкс ловко отстегнула его из-под пышных юбок, и он всё ещё хранит тепло её кожи. Это простой замок, он разбирал такие множество раз в Зауне, показывал восхищённым знакомцам с улиц – тут прижать, тут надавить, вправо, влево и щелчок. Виктор стал лишь лучше как механик за прошедшие годы, руки двигаются почти без участия головы, это всё несложно, и когда Джинкс возвращается, таща с собой пожарный лом, выкрашенный яркой краской – дверь открыта, а Виктор аккуратно складывает инструменты на место. - Ого, - она смотрит на него удивлённо. – А ты не такой уж и тихоня, верно? - Я величайший изобретатель в истории Пилтовера, профессор роботостроения и физики хекстека, почётный член Академии, - просто напоминает Виктор, который искренне считает, что вскрытие несложного замка не самое великое его достижение. - И сейчас ты вскрыл дверь, которая ведёт на крышу, - хихикает Джинкс. – Что бы сказали все твои друзья из Академии? Виктор пожимает плечами, потому что Джейс бы согласился участвовать, а мнение остальных его волнует слабо. - Но спасибо. Замками обычно занимается мой друг Майло, так что я в этом не сильна. Она идёт вперёд целенаправленно, уверенно откручивает люк резервуара, развинчивает дымовые шашки и только в последний миг замирает. - Какой цвет? На выбор – жёлтый, синий, розовый. - Синий, - мгновенно отвечает Виктор. – Раскрась этот город синим. Джинкс счастливо смеётся, щедро всыпая цветную пыль в воду. Они спускаются вниз, и Виктор настаивает на том, чтобы вернули лом обратно, потому что это часть пожарной безопасности, и одно дело невинные розыгрыши с краской, а другой – если во время реального пожара вдруг не найдётся оборудования. - Зануда, - Джинкс закрывает пожарный шкафчик. – Всё, теперь доволен? - Теперь у меня есть вопрос, - задумчиво тянет Виктор, глядя на распределительный щиток, который находится рядом. – Ты хочешь, чтобы сигнализация сработала сразу на всех этажах? В теории, это не так сложно закольцевать. Джинкс восхищённо присвистывает, и это неприкрытое внимание – приятно настолько, что Виктор согласен вообще почти на любую глупость. На следующий день с удовольствием читая вслух статью о «варварском нападении» на музей современного искусства, Джинкс вдруг замерла. - Что там? – Виктору до ужаса хотелось послушать дальше хвалебную оду «техническому гению нападавших» и грустные размышления о безвременно уничтоженных произведениях искусства; чувствовать себя преступником, оказывается, было весело. - А ты осознаёшь, - трагическим шёпотом провозгласила она. – Что мы вчера с тобой совершили лучший творческий перфоманс, а никто этого не понял?