Расплата

«И как это рисовать?!» — Спрашивала себя Кристина, переводя раздраженный взгляд со своего холста на корзинку с яблоками и обратно. Недовольно поджав губы, виконтесса искоса посмотрела на Армана. Ребенок что-то тихо напевал себе под нос, то и дело бросая на женщину внимательный взгляд. По сосредоточенно-спокойному лицу мальчика было понятно, что его дела идут гораздо лучше, чем ее… «Что-то не заметно, чтобы Арман ненавидел рисовать также сильно, как убеждал меня!» — С легкой обидой в сердце подумала Кристина. — «И зачем только я согласилась составить ему компанию?!» Хорошо хоть мальчишка послушал ее и не стал рисовать этот жуткий череп! Пусть уж лучше пытается изобразить ее… Надеюсь, Арман пошутил, и месье Мулхейм вовсе не хотел, чтобы его сын рисовал… ЭТО! Вспомнив о черепе, Кристина перевела на него взгляд и, состроив Йорику гримасу, обреченно вздохнула, вновь возвращаясь к своей работе. Кто бы мог подумать, что нарисовать корзинку и несколько яблок окажется такой трудной задачей! Отойдя на пару шагов от мольберта, виконтесса едва не простонала от досады. Ее корзинка, над которой она работала уже целый час, оказалась совсем не такой, как оригинал! И зачем только она послушала Клотильду и взяла именно ее? Разве нельзя было взять обычную тарелку? Или положить яблоки прямо на стол? Озаренная внезапной идеей, Кристина уже была готова подойти к столу и избавиться от ненавистной корзины, как дверь в комнату неожиданно открылась, пропуская внутрь директора Оперы. Положив на стол книгу в фиолетовом переплете, мужчина, скрестив на груди руки, не спеша подошел к Арману и остановился, внимательно разглядывая картину сына. Виконтесса, молясь, чтобы Эрик не решил взглянуть на ее рисунок, непроизвольно вслушивалась в его тихий голос, что-то объясняющий мальчику. Кажется, месье Мулхейм действительно неплохо разбирался в живописи… Однако, стоило только мужчине отойти от сына, как он тут же направился к бывшей певице и, остановившись позади, замер, рассматривая ее работу. Как и много раз прежде, присутствие этого человека заставило сердце Кристины учащенно забиться, а щеки покрыться ярким румянцем. Сильнее сжав карандаш в руке, она, молясь, чтобы ничем не выдать своего волнения, принялась рисовать листик яблока, но делала это с таким ожесточением, что вдруг услышала позади себя тихий смех и голос, заставивший ее замереть: -Мадам, позвольте мне, если не хотите проткнуть холст… Уже в следующую секунду ладонь директора Оперы легла на ее собственную, и женщина вздрогнула, непроизвольно отдернув свою руку от его. Карандаш с громким стуком упал на пол, но она не обратила на это внимания. Эта руки… Такая же ледяная… Неживая… Словно… рука покойника! Он жив! Он здесь! Он пришел за ней! Волна суеверного ужаса сковала тело виконтессы, не позволяя ей сдвинуться с места. Возможность мыслить рационально покинула женщину. Кристина могла поклясться, что на нее повеяло могильным холодом, который, проникая под платье, пробежал по телу, заставляя волосы на затылке зашевелиться… Господи, неужели стоит ей только оглянуться, как она действительно увидит самого Призрака, восставшего из могилы?! От этих мыслей голова женщины закружилась, ей хотелось кричать, выбежать из комнаты, где-нибудь спрятаться или просто исчезнуть… Помутившийся от страха рассудок незамедлительно подкинул Кристине картинку ЕГО, протягивающего к ней свои костлявые, лишенные всякой плоти, руки… Вот он грубо хватает ее за локоть, поворачивает к себе лицом, она чувствует смрад гниющего тела, видит грязные, перепачканные в сырой земле обрывки одежды! -Кристина! — Его голос, подобно ножу, проникает в ее сознание. Словно против воли, она поднимает глаза к лицу Призрака, и нечеловеческий крик, наполненный ужасом, непроизвольно срывается с ее уст. Вместо лица, вместо его, пусть и уродливого, но лица виконтесса видит ничто иное, как череп, зловеще взирающий на нее своими пустыми глазницами! Йорик, Господи, теперь он такой же, как Йорик!!! Все поплыло перед глазами Кристины, она покачнулась, и наверное, провалилась бы в спасительную темноту, если бы не резкая боль, внезапно пронзившая ее щеку. Удивительно, но в ту же секунду ужасное видение исчезло, и виконтесса увидела перед собой доктора Дегре. Пожилой мужчина крепко сжимал ее руки, его губы двигались, но кровь в висках женщины стучала так громко, что она не могла разобрать ни слова. -П-п-п-призрак… — Кристина с трудом дышала, ее бил озноб. — П-п-п-призрак… -Дышите, мадам, дышите… — Словно издалека, она услышала голос Шарля. — Вдох — выдох… Вдох — выдох… Вот так… -Он… здесь… — Каждое слово давалось Кристине с огромным трудом. — Я… знаю… Он… п-п-п-пришел… за мной… П-п-призрак… Только сейчас виконтесса поняла, что ее бьет крупная дрожь, а по лицу бегут слезы. Между тем, Шарль бросил быстрый взгляд куда-то в сторону и, отрицательно помотав головой, снова сконцентрировал свое внимание на бывшей певице. Где-то рядом закрылась дверь, но виконтесса была в таком состоянии, что не обратила на это внимание. Мало-по-малу, спокойный голос доктора Дегре успокаивающе подействовал на Кристину. Ее всхлипы стали реже, дрожь утихла, а речь стала разборчивее. Все это время Шарль держал женщину за руки, испытывающе всматриваясь в ее лицо. И, хотя на первый взгляд могло показаться, будто бывшая мадемуазель Дае уже полностью пришла в себя, дымка в ее глазах свидетельствовала об обратном. -Знаете, мадам, — Доктор внезапно усмехнулся, все еще не спуская с нее глаз. — Если в постели вы кричите так же громко, то я совсем не завидую вашему мужу. Несколько секунд Кристина недоуменно моргала, глядя на пожилого мужчину, затем ее глаза неожиданно округлились, и она, вспыхнув от негодования, резко вырвала свои руки из его. -Да как вы смеете?! -Очнулись, значит? Вот и ладненько. — Потерев руки, удовлетворенно констатировал Шарль, с лукавством взирая на виконтессу. Комната Армана… Корзинка с яблоками… Мольберт… Карандаш в ее руке… Месье Мулхейм, предлагающий свою помощь… Его пальцы, касающиеся ее… -Месье Мулхейм! — Внезапно воскликнула Кристина, обводя комнату взволнованным взглядом. Боже, как она могла подумать о нем ТАКОЕ?! Нужно немедленно поговорить ним! Объяснить ему все! Господи, что, если он подумал, будто она сумасшедшая?! -Где он? Я должна поговорить с ним! -СТОЯТЬ! — Кристина бросилась к двери, но строгий голос Шарля заставил ее замереть и посмотреть на доктора. -Поверьте, мадам, это ни к чему. Вы уже достаточно наговорили ему за сегодня. — Затем, указав на стул, добавил голосом, не требующим возражений: -Садитесь, я должен осмотреть вашу щеку. И побыстрее. Поверьте, у меня совсем нет желания объясняться с вашим мужем по поводу вашего испорченного личика. И действительно, притронувшись к щеке, виконтесса поморщилась — та буквально пылала от боли. -Вы ударили меня? -Люблю бить женщин на завтрак, обед и ужин, но особо строптивым достается еще и на полдник. — Невозмутимо ответил Шарль, осматривая покрасневшую щеку Кристины. -Вы сумасшедший. -Уж кто бы говорил! — Усмехнувшись, парировал мужчина. —Значит это было ужасно? — Наконец решившись, спустя какое-то время виконтесса задала вопрос, не дающий ей покоя. -Мадам, вам сказать правду или то, что вы хотите услышать? Отойдя от окна, Кристина глубоко вздохнула и, скрестив на груди руки, медленно подошла к столу. Остановившись около него, женщина посмотрела на своего юного друга. Мальчик был настолько поглощен музыкой, что не обращал на нее никакого внимания. Эти «приступы вдохновения», как называла их про себя виконтесса, были нередкими гостями в этой комнате. И хотя Кристина искренне радовалась успехам Армана, нужно признать, в такие дни она чувствовала себя ужасно одинокой. Мадам, вы сумасшедшая? Вопрос, который задал ей мальчик на следующий день, едва она перешагнула порог его комнаты. И хотя бывшая мадемуазель Дае попыталась убедить ребенка в обратном, она то и дело ловила на себе его подозрительные взгляды. Мадам, в следующий раз, когда вы не захотите что-то делать, не нужно так кричать. Просто скажите. Я не обижусь, обещаю. Такие не по-детски взрослые слова, от которых хотелось смеяться и плакать одновременно. Славу Богу, что Арман за последние дни, кажется, несколько успокоился и перестал замирать всякий раз, стоило ей только появиться в дверях его комнаты. Задумчиво наблюдая за играющим на рояле ребенком, бывшая певица едва заметно улыбнулась. На первый взгляд могло показаться, будто мальчик совсем не похож на отца, но это было не так. Хотя юный музыкант был еще совсем ребенком, в нем, определенно, уже проглядывались черты месье Мулхейма. Несколько дней после той ужасной истории женщине казалось, будто Эрик избегает ее. Мужчина даже отменил их ежедневные занятия музыкой, сославшись на неотложные дела! Все эти дни виконтесса была сама не своя, то и дело ее сердце болезненно сжималось, а к горлу подкатывали слезы. «Неужели это все?» — Вновь и вновь задавалась вопросом Кристина. И когда, казалось, всякая надежда окончательно покинула ее, женщина нашла на своем столе долгожданную записку, в которой месье Мулхейм извещал ее о возможности возобновления их совместных уроков музыки. Боже, как она была счастлива, прочитав столь желанные для нее слова! -Месье, я должна извиниться перед вами! — Не выдержав, воскликнула виконтесса, с сильно бьющимся сердцем наблюдая за каждым движением мужчины. Подумать только, их занятие музыкой уже почти подошло к концу, а он за все это время ни разу не взглянул на нее! Резко захлопнув клап рояля, Эрик замер и, опустив голову, глухо произнес: -Вам не в чем извиняться передо мной, мадам. -Нет, есть! — Пылко возразила Кристина. — Месье, я поступила ужасно! Но, прошу, поверьте, я не хотела! Ваши руки… Месье, я не знаю почему, то они мне показались такими холодными, будто… -Мадам, вам не показалось… — Впервые за этот вечер директор Оперы поднял на Кристину взгляд, в котором было столько невысказанной печали и странной обреченности, что на мгновение женщине стало страшно. — Мои руки действительно очень холодные. Думаю, — По лицу зеленоглазого мужчины пробежала тень. — Они напомнили вам руки покойника. От этих слов, виконтессе стало не по себе. Боже, неужели она могла сказать ТАКОЕ прямо в лицо месье Мулхейму, и он поверил ей?! О чем она только думала?! «Или не думала…» — Мысленно поправила себя Кристина, вспомнив о своем не совсем адекватном состоянии в тот день. -Вам очень больно? — Удивительно, в голове женщины крутилось столько вопросов, но она задала именно этот. Кристина могла поклясться, что уголки губ Эрика приподнялись в еле заметной улыбке, и он, печально покачав головой, ответил: -Нет, мадам, скорее, это приносит дискомфорт моим близким… Сердце бывшей певицы сжалось от жалости к этому человеку, ей хотелось поддержать его, быть может, даже обнять, но… -Месье, прошу, дайте мне ваши руку. — Протянув к нему свою, решительно сказала Кристина. Она просто обязана доказать мужчине, что ее реакция на его прикосновение было лишь нелепой случайностью! Но директор Оперы вовсе не торопился выполнять ее просьбу, скорее даже наоборот, на мгновение сжав ладонь в кулак, он, словно оцепенев, уставился перед собой. -Месье… — Кристина, не желая больше ждать, сделала решительный шаг к Эрику и, вглядываясь в лицо мужчины, сжала его ладонь в своей. Да, рука отца Армана была удивительно холодной, но сейчас, глядя в его зеленые глаза, виконтесса не испытывала чувства страха или отвращения, скорее даже наоборот… Улыбнувшись Эрику, бывшая мадемуазель Дае опустила глаза и, наконец, взглянула на руку директора Оперы. Такая аристократическая, с длинными тонкими пальцами, унизанными перстнями… Боже, как она могла спутать эту руку с другой, способной причинять только боль?! Погрузившись в свои воспоминания, Кристина нахмурилась. Удивительно, но только сейчас виконтесса поняла, что совсем не помнит рук Призрака Оперы. Какие они? Быть может, такие же сухие, обтянутые желтой кожей, как руки мадам Валериус, лежащей в гробу? Тряхнув головой, словно желая отогнать от себя неприятные мысли, бывшая певица подняла взгляд на отца Армана и, снова улыбнувшись ему, тихо произнесла: -Месье, у вас очень красивые руки — руки настоящего пианиста. Несколько секунд Кристина и Эрик, словно завороженные, смотрели друг на друга, затем женщина, поддавшись эмоциям, быстро наклонилась и поцеловала его руку. В ту же секунду щеки виконтессы ярко вспыхнули, и она, боясь встретиться взглядом с директором Оперы, бросилась прочь из комнаты. На ее губах играла улыбка… Удивительно, но Кристина совсем не раскаивалась в своем поступке, скорее даже наоборот, ее не покидало стойкое ощущение, что в этот раз она сделала все правильно. Воспоминания о минувшем вечере и мужчине, сидящему за роялем, заставили Кристину резко отвернуться от инструмента и, упершись руками в стол, низко опустить голову. При одной только мысли о том, что сегодня вечером она снова останется один-на-один с этим человеком, сердце виконтессы забилось сильнее, а щеки залились предательским румянцем. Медленно опустившись на стул, Кристина, не переставая думать о директоре Оперы, взяла со стола книгу в фиолетовом переплете. Кажется, именно ее месье Мулхейм оставил на столе сына в тот роковой для всех них день. Полностью поглощенная своими мыслями, виконтесса машинально перелистывала страницы книги и не сразу обратила внимание на сложенный вдвое лист бумаги, исписанный небрежным размашистым почерком. Лишь слово «Эрик», за которое случайно зацепился взгляд женщины, смогло вернуть ее к реальности. Бросив быстрый взгляд на Армана и убедившись, что мальчик все еще занят игрой на рояле, Кристина, сгорая от любопытства, развернула письмо и углубилась в чтение. Красивым быть — не значит им родиться, Ведь красоте мы можем научиться. Когда красив душою Человек — Какая внешность может с ней сравниться? Хорошие слова, не правда ли? А главное — не мои, а одного из выдающихся философов прошлого. Эрик, ты можешь с пеной у рта доказывать обратное, но даже тебе не под силу спорить с великими! Прочитал? Письмо еще цело? Отлично! Так и вижу, как ты хмуришься, читая эти слова. А сейчас закатываешь глаза. Да-да, вот так! Эрик, послушай совета побитого жизнью старика, коим и является твой покорный слуга и прочитай эту книгу. Мудрая вещица, скажу я тебе! Не забудь потом вернуть книжку ее очаровательной хозяйке. Не устаю повторять, умнейшая из всех знакомых мне женщин! А какая красавица! Искренне считаю, что тот мужчина, кому принадлежит ее сердечко, может стать настоящим счастливцем… Ладно-ладно, не буду надоедать тебе пустыми разговорами, иначе это письмо точно окажется в камине, тем более пришло время перейти к действительно важным вещам. Эрик, я прекрасно помню, что ты не собираешься обсуждать со мной свою благоверную женушку, и еще я прекрасно помню все те эпитеты, которыми ты удостоил мою скромную персону в последний наш разговор. Клянусь, я мог бы ответить тебе тем же, если бы не Арман. Мальчик уже не маленький, Эрик, и он весьма неглуп. А еще, он не глухой. Ты уверен, что сможешь все правильно ему объяснить, особенно теперь? Ты можешь сколько угодно делать вид, что все хорошо, но это не так. Эрик, я вижу это. Ты изменился. Очень сильно изменился. И, честно тебе скажу, меня это пугает. Знаешь, иногда я смотрю на тебя и вижу перед собой совсем другого человека: одного мальчишку, с которым познакомился (если это можно так назвать) при весьма трагических обстоятельствах. Я тебе никогда не рассказывал этого, но после кончины Амели я мечтал, чтобы смерть забрала и меня, причем сделала это, как можно быстрее. Конечно, я не мог пойти против Божьей воли, и сам лишить себя жизни, но я мог поспособствовать тому, чтобы смерть нашла меня. Именно поэтому, когда я узнал, что герцог Реджио собирается проводить военную кампанию для взятия Рима, я понял, что это мой шанс. Не буду описывать всего, что со мной произошло в Италии, но, к несчастью, мои надежды на скорую кончину не оправдались, более того, я не получил там ни единой царапины. В общем, как часто бывает на войне, раненых в госпиталь поступало столько, что многие умирали прежде, чем им была оказана хоть какая-то помощь. Как сейчас помню эти постоянные стоны, крики, запах крови, грязных гниющих тел, испражнений… Клод, так звали того паренька, о котором я хочу рассказать тебе, был совсем плох, когда мы с доктором Роше, наконец, подошли к нему. Он лежал в нашем госпитале уже шестой день, но людей было столько, что мы просто физически не успевали осмотреть всех. Честно говоря, до сих пор не понимаю, почему именно он так запал мне в душу, ведь, по сути, его рана мало чем отличалась от других, но не важно. Как сейчас помню, стоило мне только развязать темную от грязи и крови повязку на его ноге, как оттуда посыпались белые черви. С первого взгляда было понятно, что у парня началась гангрена. Ни я, ни доктор Роше не сомневались в этом. Кажется, Клод тоже понимал в чем дело, потому что внезапно схватил меня за руку и, с трудом шевеля губами, взмолился. Он просил меня сохранить ему ногу. Умолял об этом. Он шептал, что Бог исцелит его ногу, нужно лишь дать ему шанс. На вид Клод был таким молодым, буквально мальчишка. И, знаешь, Эрик, мне стало жалко его. Глупо, но я решил, что вдруг… Пусть с Амели и моими детьми не случилось чуда, но, быть может, оно случится сейчас, с этим пареньком. Тем более, он так верит… Помню, как много часов провел, вытаскивая личинок из его ноги, обрабатывая раны, меняя повязки… Но, как и в случае с Амели, чуда не произошло. Нам с доктором Роше все равно пришлось ампутировать Клоду ногу, но мое промедление оказалось роковым — у парня началось заражение крови. Он угасал прямо на глазах…. До сих пор помню его крик и то, как он до последнего цеплялся за свою больную ногу, прекрасно зная, что она убивает его. Знаешь, Эрик, что я вынес из этой истории с Клодом? Если ампутация неизбежна, не нужно с ней медлить, иначе может быть слишком поздно. Возможно, у тебя возник вполне закономерный вопрос, причем здесь ты? Я отвечу. День за днем, год за годом я врачевал твои раны, обрабатывал их, менял повязки. И, когда мне показалось, что болезнь отступила, мы приехали сюда. И что я вижу? Все началось сначала! Эрик, ты одержим ей! И эта одержимость, подобно гангрене, убивает тебя! Эрик, ты снова болен! Но самое страшное даже не это, а то, что ты абсолютно не понимаешь этого! Любой другой на твоем месте непременно прислушался бы к моим словам и признал их правоту! Но только не ты! А все почему? Потому что ты самый настоящий упертый болван, не видящий дальше своего носа! Да-да, Эрик, ты гений и глупец в одном флаконе! Видит Бог, у тебя настолько ужасный характер, что порой, мне кажется, будто это не Провидение привело меня той ночью на мост, а сам нечистый решил наказать за все мои прошлые прегрешения! Эрик, не думай, что я пишу эти слова потому, что хочу окончательно рассорится с тобой. Вовсе нет. Я пишу эти слова потому, что в последнее время никак не могу избавиться от плохого предчувствия. Возможно, ты скажешь, что я выживший из ума старик, но мне страшно. Что-то должно произойти. Я чувствую это, поэтому прошу тебя не делать глупостей и обязательно подумать над моими словами. Поверь, Эрик, нельзя долго жить с гангреной, которая, в конце концов, обязательно убьет тебя. P. S. Надеюсь, ты не забыл, что обещал Арману отвести его к Элеоноре? -Что вы делаете? -За спиной Кристины раздался звонкий детский голосок. Застигнутая за чтением чужого письма, виконтесса вздрогнула и, прижав книгу с письмом к груди, поспешно соскочив со стула. Быстро взяв себя к руки, женщина повернулась лицом к хитро улыбающемуся мальчику, и невозмутимо ответила: -Ничего. -А вот и не правда! Вы читали! Я видел! — Встав на цыпочки, воскликнул Арман, пытаясь разглядеть название томика, который виконтесса все еще прижимала к груди. — Мадам, я не читал такую книгу. Можно мне посмотреть? -Нет! Видимо, Мулхейм-младший не ожидал получить такого категорического отказа, потому что на секунду опешив, изумленно уставился на женщину. Поняв свою оплошность, Кристина выдавила из себя улыбку, поспешно добавив: -Я имела в виду, что ты еще слишком маленький читать подобные книги. Видишь ли, Арман, если это станет известно твоему папе, он очень разозлится на меня… Ведь мы с тобой не хотим этого, правда? -Получается, если он не узнает… — Мулхейм-младший невинно улыбнулся женщине. Хмыкнув, виконтесса с одобрением посмотрела на сына директора Оперы. Удивительно, но все чаще она ловила себя на мысли, будто в этом мальчике уживалось два совершенно разных человека. Один Мулхейм-младший был веселым, жизнерадостным, склонным к озорству ребенком, именно таким, каким, по мнению Кристины, и должен быть мальчишка его возраста. Громко смеясь, Арман играл с ней в догонялки, с удовольствием рассказывал о жизни его семьи в Нью-Йорке, их путешествиях и своих увлечениях. Особенно сильно бывшей певице нравилось слушать истории, касающиеся его отца. Второй же Мулхейм-младший был не по годам взрослым и очень серьезным ребенком, который вечно был чем-то занят. И, если в первом случае мальчик был весьма симпатичен Кристине, то во втором — вызывал некую тревогу и даже страх. -Что ж… — Медленно произнесла виконтесса, делая вид, что обдумывает слова Армана. — Так и быть. Но только потому, что мы с тобой друзья! Арман, поклянись, что ничего не расскажешь папе! Ребенок с готовностью закивал, а Кристина, заговорщицки улыбнувшись Мулхэйму-младшему, наугад раскрыла книгу и начала читать первое, что попалось ей на глаза. Как часто в жизни ошибаясь, Теряем тех, кем дорожим. Чужим понравиться стараясь, Порой от ближнего бежим. Возносим тех, кто нас не стоит, А самых верных предаем. Кто нас так любит, обижаем, А сами извинений ждем. Удивленно распахнув глаза, виконтесса вновь и вновь возвращалась к только что прочитанным строчкам. Какие… странные слова… Почему-то непроизвольно перед ее глазами пронеслось воспоминание о ней, шестнадцатилетней девчонке, и Рауле, стоящими рядом с каретой. Ты должна сделать это для нас! Должна, любовь моя… Его слова, которые раз и навсегда перечеркнули ее прошлую жизнь… Ее ответ, который тогда казался таким правильным… Я сделаю это… Обещаю… -Стихи? — В голосе мальчика отчетливо слышались нотки разочарования. — Я думал, что это книга с картинками… Приподняв бровь вверх, Кристина нехотя отвела взгляд от книги и недоуменно посмотрела на ребенка. -С какими картинками? -Дедушка говорит, когда я стану старше, он обязательно подарит мне одну очень интересную книжку с картинками. — Затем, бросив быстрый взгляд на дверь, Арман добавил, понизив голос. — Но это наша с ним тайна. Если папа узнает, он будет в ярости! А я так люблю книги с картинками… — Жалостливо вздохнув, закончил юный пианист. -Почему твой папа должен быть в ярости из-за какой-то книги? — Недоверчиво глядя на ребенка, спросила Кристина. — Разве он не любит картинки? -Вроде любит… — Пожав плечами, ответил мальчик, затем, не желая больше говорить о скучной книге, нетерпеливо воскликнул: -Мадам, как вам моя новая музыка?! Погрузившись в свои мысли, Кристина медленно шла по коридорам Оперы. Наверно, впервые с момента ее знакомства с Арманом, женщина была рада тому, что стоило мальчику только оказаться за роялем, как он тут же забыл о ней, полностью отдавшись музыке. Нахмурившись, виконтесса вновь и вновь прокручивала в голове содержимое письма, и чем дольше она думала над ним, тем больше убеждалась в неадекватности доктора Дегре. В конце концов, разве Арман не говорил ей, что его мать мертва? Или месье Мулхейм похож на больного человека, которому угрожает смерть? Вовсе нет! Зато сам доктор Дегре весьма странный человек! Чего только стоит его предвзятое отношение к ней! Нет, однозначно, он просто выживший из ума старик, который сам не понимает, что говорит! Мысли Кристины плавно переключились на недавно прочитанное стихотворение, строки которого отозвались в ее душе целой чередой воспоминаний о давно минувших днях. Если бы вы только увидели Рауля, вы бы сразу поняли, что его невозможно не любить. Он самый лучший, самый красивый, самый добрый, он любит меня…по-настоящему любит! При воспоминании об этих словах по лицу виконтессы пробежала тень. Стать женой ТАКОГО человека… Видит Бог, девочка, ты родилась под счастливой звездой! Красивый, умный, богатый… А как звучит: Кристина, виконтесса де Шаньи… -Красивый, умный, богатый… — С горечью прошептала бывшая певица, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Не трогай меня! Нет! Мне больно! Рауль, не делай этого! Кристина остановилась посреди коридора и, крепко зажмурившись, невольно закрыла уши руками. Я научу тебя послушанию! Ведь ты этого хотела?! Этого?! -Нет… — Резко открыв глаза, прошептала виконтесса. Желая загнать горькие воспоминания в дальний уголок сознания, она прислонилась к холодной стене и, глубоко дыша, уставилась перед собой. Неизвестно, сколько бы времени Кристина простояла в таком состоянии, если бы не знакомый мужской смех, раздавшийся где-то рядом. Встрепенувшись, женщина огляделась, пытаясь понять, откуда идет звук, и, заметив слегка приоткрытую дверь, быстро подошла к ней. Заглянув в щель, виконтесса увидела месье Мулхейма, с улыбкой взирающего на Пилар, сидящую рядом с ним на диване. Наверно, было бы правильным просто взять и уйти, оставив парочку наедине друг с другом, но ноги Кристины словно приросли к полу, и она, с щемящей болью в сердце, замерла, не в силах отвести от них глаз. -Слава небесам, Эрик, ты снова смеешься! — До слуха Кристины донесся нежный голос светловолосой девушки. — Честно говоря, последние дни были для нас с Шарлем сущим кошмаром! Знаешь, я даже начала бояться, что ты изменился, и больше никогда не будешь прежним. Ну же, Эрик, признайся, кто тот волшебник, который вернул нам прежнего тебя? -Пилар, перестань! Я такой же, как всегда. — Мужчина, откинувшись на спинку дивана, покачал головой, все еще улыбаясь. -Скажи это месье Тальони или фройляйн Фейхтвангер! -Бездарностям не место в моем театре! — Улыбка разом слетела с уст директора Оперы, и он, нахмурившись, скрестил на груди руки. -Эрик, извини, конечно, но я просто не имею права молчать! Разве не ты говорил, что месье Тальони лучший из всех известных тебе балетмейстеров? А фройляйн Фейхтвангер? Бедная девушка проделала такой путь до Парижа, и что, в итоге, сделал ты?! Унизил ее на глазах у всех! -Я не виноват, что она не в состоянии попасть в ноты! -Эрик, она сфальшивила лишь единожды! Никто даже не обратил на это внимание! Никто, кроме тебя! Ты орал на нее так, будто она какая-то начинающая певичка, а не ведущее сопрано Венской оперы! Эрик, ты же сам говорил, что она прекрасно подойдет на роль Деи! -Я ошибался! — Резко ответил мужчина, затем, заметив, что Пилар хочет возразить ему, добавил: -Ей не место в моем театре! Я все решил и не собираюсь больше возвращаться к этому вопросу! На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Через щель в двери Кристина видела, как ее бывшая одногруппница, нервно комкая подол платья, то и дело бросает быстрые взгляды на своего явно чем-то недовольного собеседника. От былой радости мужчины не осталось и следа. -Эрик, я взяла на себя смелость и пообещала, что ты непременно извинишься перед ними и выплатишь всю, причитающуюся им, компенсацию. — Голос бывшей мадемуазель де Виньон звучал тихо, но твердо. — Если ты откажешь мне в этом, я сделаю это сама из собственных средств. — Затем, чуть помедлив, Пилар положила свою ладонь на руку директора Оперы и едва слышно добавила: -Эрик, ты должен быть терпимее к людям. Я не хочу, чтобы о тебе начали говорить, как о каком-то самодуре… Несколько секунд месье Мулхейм молча смотрел на руку светловолосой девушки, покоящуюся на его собственной, затем, глубоко вздохнув, медленно ответил: -Хорошо, Пилар, ты права. Я извинюсь перед ними и выплачу компенсацию. Месье Тальони действительно неплохой балетмейстер, и, если он захочет вернуться обратно, я с радостью приму его. Но не фройляйн Фейхтвангер. Для нее двери в мой театр навсегда закрыты. Надеюсь, теперь ты довольна, и я могу идти? — С этими словами мужчина попытался встать с дивана, но мадам Эспозито остановила его. -Эрик, подожди! Я обещала Шарлю, что поговорю с тобой… -Что на этот раз он хочет от меня? — Хмуро спросил директор Оперы. -Он очень переживает из-за ваших постоянных ссор. Эрик, вы оба такие упрямые и несдержанные, но прошу тебя, будь добрее к нему, в конце концов, он уже немолод… -Пилар, я не могу молчать, когда он так говорит о… — Мужчина резко осекся и, скрестив на груди руки, хмуро уставился перед собой. -Твоей жене или… -Он не имеет права так говорить о ней. — Тихо произнес мужчина, все еще глядя перед собой. Несколько секунд Пилар молча вглядывалась в лицо директора Оперы, затем, выдавив из себя улыбку, произнесла излишне веселым тоном: -Знаешь, что вчера мне посоветовал Шарль? — Эрик посмотрел на девушку. — Покрасить волосы. — Из груди бывшей мадемуазель де Виньон вырвался странный смешок. — Как ты считаешь, Эрик, какой цвет мне подойдет больше: черный или каштановый? Шарль утверждает, что только каштановый и никакой иной. А ты? — Девушка не сводила глаз с мужчины. — Что ТЫ думаешь об этом? Пожав плечами, мужчина ответил: -Я слышал, что краска очень вредна для волос. Не советовал бы тебе делать это, если не хочешь, чтобы они выпали. Удивлен, что Шарль, будучи доктором, мог сказать тебе такое! Еще раз убеждаюсь, что он не в себе. -Возможно, он просто очень скучает по Амели… — Быстро пролепетала девушка, низко опустив голову. — Последнее время Шарль часто говорит о ней. Знаешь, он как-то сказал мне, что такая сильная взаимная любовь, как у них, встречается крайне редко, и именно про такие браки говорят, будто они заключены на Небесах… К сожалению, у большинства людей все бывает иначе: один любит, а второй лишь позволяет себя любить… — Пилар подняла голову и внимательно посмотрела на темноволосого мужчину. — Эрик… скажи… на твой взгляд… такие отношения… могут быть счастливыми? Несколько секунд директор Оперы молчал, задумчиво глядя перед собой, затем встал с дивана и, подойдя к окну, произнес: -Пилар, ты даже не представляешь, как, должно быть, счастлив человек, которому позволено любить… Просыпаться и засыпать рядом с ней… Ловить ее взгляд и улыбку… Предугадывать желания… Прикасаться к ней и обнимать… Даже просто разговаривать… — Кристина, вслушиваясь в слова мужчины, непроизвольно подалась вперед, схватившись за ручку двери. — Как хорошо, дитя мое, что тебе не суждено испытать мук неразделенной любви… По лицу Пилар на мгновение пробежала тень, и она, подняв глаза к потолку, произнесла без всяких эмоций: -Значит ты все еще любишь ее… -И буду любить вечно… Тихий, едва различимый ответ Эрика заставил Кристину отпрянуть от двери, а ее красивое лицо исказиться от душевной муки. Почти мгновенно женщине стало трудно дышать, все внутри у нее сдавило от такой невыносимой боли, что слезы непроизвольно выступили из глаз. Не желая больше находится рядом с этой дверью и слышать эти ужасные слова, Кристина развернулась на каблуках и бросилась прочь по коридору. Едва оказавшись в своей комнате, бывшая певица, не в силах больше скрывать обуревающие ее чувства, дала волю слезам. «Господи, почему мне так больно?» — Вопрошала она, заламывая руки. Рыдая, женщина сорвала с зеркала покрывало и уставилась на свое бледное, залитое слезами лицо. Вглядываясь в свое отражение, Кристина вдруг прикрыла рот рукой. Широко распахнув глаза, виконтесса вскрикнула, ноги ее подкосились, и она, под тяжестью очевидного, опустилась на пол. Все, что она так тщательно скрывала, все, о чем даже боялась думать, внезапно навалилось на нее с такой силой, что она больше не могла этого отрицать. -Я люблю его… Боже, люблю… -Прошептала Кристина, обреченно взирая на свое отражение. Словно насмехаясь над ней, в голове виконтессы раздался голос Призрака и его слова, причиняющие еще большую боль: «Безумны те женщины, что позволяют тайной любви вспыхнуть в своем сердце — любви, которая, если останется безответной и неизвестной, неизбежно сожжет жизнь, ее вскормившую». С шумом втянув в себя воздух, Кристина с ненавистью и болью в глазах уставилась на потолок. Ей хотелось кричать, хотелось высказать Призраку все, что она думает о его словах, но вместо этого ее лицо снова исказилось, и она, уткнувшись в ладони, горько зарыдала.