Надорванные нити

Позавчера Рафаэлю стукнуло двадцать один. Примерно. Сначала после ускоренного роста его взросление протекало практически на обыкновенном уровне довольно долгий период. Но позже мутант словно перешагнул некий рубеж, после коего резво принялся становиться старше буквально по часам. Донателло на основе уже имеющихся данных о динамике развития, с некоторой погрешностью, но все же высчитал, когда можно было загибать пальцы, отсчитывая не фактические, а лета клона относительно состояния организма. Сперва каждую неделю, после — месяц. Так спустя три года с того замечательного вечера единения новой семьи Девятка стремительно нагоняет возраст своего оригинала, неуемно приближаясь к финальной точке. После коей, да услышат все святые и грешные, сюрпризов со старением возникнуть не должно. Ему просто необходимо домутировать до исходника и остановиться спешить на сей раз окончательно. Мысленно держишь пальцы скрещенными. А на предшественника Раф пугающе походит до исступленного ужаса. Он даже недавно так же рассек губу, а еще раньше — сколол пластрон на груди. Правда, при совершенно иных обстоятельствах, к тому же зеркально. И тем не менее, словно подсознательно старается всячески специально повторить знакомый путь по протоптанной дорожке, отмечаясь теми же подвигами и наступая на те же грабли. Вот и сейчас Кюбанмэко, уверенно вышагивая к тебе, так же пронзительно стреляет раскаленными каплями лавы янтарей, ошпаривая кожу языками жгучего пламени. Мимовольно тяжко сглатываешь, млея, когда он берет тебя за трясущуюся руку жаркой широкой ладонью и аккуратно тянет вверх, решительно побуждая подняться. — Давай поговорим? – низко, хрипло, жутко знакомо басит сын. Интонацией железобетонно утверждает, а не спрашивает. – Прям щас? Несмотря на бессмысленные строжайшие запреты Леонардо на дурные привычки с потенциалом схлопотать в случае ослушания дичайшее наказание и твои сладкие безрезультатные мольбы поберечь здоровье, явно недавно тайком покурил. В нос ударяет терпкий запах дешевого табака. Пацан перепробовал украдкой разные сигареты и теперь предпочитает смалить, похоже, самые крепкие и скверные по составу, не говоря уже о запахе. Однако ты не морщишься и от острой, но по-мазахистски приятной ностальгической нотки едва заметно улыбаешься. А сердце предательски пропускает пару ударов, напоминая о невозможном. Ноющая боль в груди никогда не дает забыть о себе. Кого ты обманываешь? Формально влюблена в собственное приемное дитя! Как иначе, если как только ощущаешь долгожданное смирение с потерей, Красный обязательно вытворяет нечто такое, что бесцеремонно откидывает назад, виртуозно выбивая из легких стоны сожаления о былом. Судьба никому в логове не дает оборвать нить с прошлым. Оно всегда буквально ходит рядом. Сердцу не объяснить, что это — настоящее. Другая реальность. Непостижимая правда. Истина. — Здесь нельзя? – послушно поднимаясь, глушишь подсказки чутья о чем-то, очевидно, сложном, и очень хочешь ошибиться в этот раз. Зная, как облупленного, понимаешь, что сынишка затевает уединение для разговора неспроста. Тут явно не детское признание в проступке. С повинной подходит с совершенно иным выражением лица и сверкания очей, иначе переживает, двигается, дышит. Вы храните на двоих много секретов о его проказах. По-другому же хулиган обращается за советом, стыдясь, что в чем-то не разбирается. А извиняться и делать сюрпризы к подростковому возрасту вовсе разучился. Что будет сейчас, теряешься в догадках. Неопределенность в то мгновение не предрекает ничего хорошего. Червь волнения вытачивает новую дыру в полотне и без того разодранной души. Нервы истончаются и обрываются один за другим. Некогда толстый внутренний канат стойкости расходится и обрывается в хилую бахрому. Любое маломальское потрясение ныне ломает шаткую психику, разрушая крепость молодости. Морально превращаешься в сварливую, ворчливую, впечатлительную до клиники старуху, уставшую жить и не способную адекватно воспринимать ее безжалостные удары даже в мелочах. Чуть что — сразу за сердце и десяток капель из пузырька на столовую ложку с водой с сахаром. — Не-а, – отрицательно мотает головой детина. – Это серьезно, – хмурится он, нервно дергаясь поскорее идти. – Давай у пруда? Там щас никого. Я проверил. — Хорошо, – машинально киваешь, чувствуя, как из-за повелительного тона бунтаря с оттенком страха холодеют пальцы. Кровь, похоже, вовсе напрочь отчаливает, и ты, что лед, плавишься рядом с жаром юности Рафаэля. – Пойдем. Вы как будто меняетесь ролями, и теперь он, как родитель, уверенно тащит куда-то юродивое дитя. Толстая кожа рептилии жжется, как раскаленная сталь, на твоей тонкой, будто клеймя. Кажется, так настойчиво и осмысленно повторяшка тебя еще никогда не вел за собой. — Что-то стряслось? – не выдерживаешь спустя несколько шагов, цепко ведомая пылающей рукой. В прямом взгляде сына вперед столько же страшной решимости, сколько жалостливой растерянности при опускании очей на тебя. Девяточка предсказуемо ничего не отвечает. Глупо торопить события. Леонардо давно покинул прежнюю райскую обитель, превратив в общий живой уголок. Сейчас, помимо разнообразных растений, там обитают в пруду рыбы, а в кронах деревьев скрывается домик парочки соловьев, выпущенных из вольера. Комната в иной мир встречает буйством свежих травянистых ароматов и трелями птиц. Умиротворяющий пейзаж и расслабляющая атмосфера всегда позволяют хотя бы один раз спокойно выдохнуть и сосредоточиться на предстоящем. Вы, не сговариваясь, присаживаетесь на имитацию булыжников с подогревом у пруда. Кумекая, для удобства разговора тет-а-тет, глаза в глаза, Раф подвигает свой камушек, чтобы сесть ровно напротив тебя, а не рядом. Но он не выдерживает взволнованного любящего взгляда и опускает свой на побелевшие костяшки сжатых в смертоносную глыбу пальцев. Секунды напряженной тишины липко растягиваются в ожидании причин собрания дуэта. Ты умышленно плотно вязнешь во времени, позволяя дубликату собраться с духом. Ему тяжело говорить о сокровенном. Но он должен выплеснуть накопившееся сам. Если спугнуть, может и не вернуться к беседе в ближайший период. А то вовсе передумает и будет страдать. Мелодично журчит вода, подыгрывая звону птичьих напевов. Очень не хватает шелковистого прикосновения мягкого ветра, дабы приостудить свежим дыханием бурлящие эмоции. Плещутся красно-белые карпы, с интересом подплывая к теням хозяев за угощением. Сколько рыбу ни корми, все равно готова попасться на крючок. А ты с него и не слазишь. По-прежнему добровольно закована памятью о первом Красном. Поэтому сполна и во власти Девяточки. Вбирая поглубже побольше воздуха, Рафаэль прикрывает веки и на выдохе поднимает воспаленные глаза, возвращая будоражащий зрительный контакт. Проходит вечность, останавливая биение сердца, прежде чем слышишь приглушенное: — Мне нужно кое в чем признаться. Дело в том, что я… – обрывает речь бунтарь, тряхнув головой, будто сбрасывая посторонние, фоновые, лишние мысли, с таким трудом изъятые от нужных. — Все хорошо, – ты кладешь ладонь на кулак мутанта и, поглаживая, родным голосом словно обволакиваешь защитным коконом: — Говори. Ты мне можешь довериться. Я всегда на твоей стороне. Снова тряся головой, будто не соглашаясь с чем-то внутренне в душе, сопротивляясь осознанию, Раф отчаянным, сердитым рыком шипит сквозь стиснутые до скрипа зубы: — Это бред, но… Последнее время я… Клон вновь запинается, словно заново учась говорить. Виновато опускает возбужденный взгляд. Фыркает, поигрывая желваками. За этот короткий, все никак не состоявшийся нормально, диалог ты несколько раз умираешь и воскресаешь. Каждая секунда промедления отнимает по йоте от нервных клеток. Для поддержки так сильно впиваешься рукой в Девятку, что ненароком оцарапываешь ногтями. Это немного отрезвляет, и Рафаэль наконец-то продолжает. Тихо, слабо молвит чуть ли не по слогам: — Я вспоминаю буквально все. О себе. Братьях. Тебе. И. Нас. Кюбанмэко на последнем отрывке воровато поднимает голову, дабы увидеть реакцию и убедиться, что поняла его верно. Жмется так, будто готовится, что ударят. Однако, на тебе сейчас абсолютно не читаются эмоции — все сплетаются в беспорядочное месиво чувств. А что творится на душе, вовсе не описать словами. Тебя знобит, разрывает на части и собирает обратно, лепя каждый раз другую, позабыв, с какой картинки складывать правильный пазл. Ты замечала странноватое поведение сына в последнее время — более раздражительное, нервное, рассеянное, задумчивое, чем обычно. Списывала на то, что хрупкая психика акселерата попросту не поспевает за изменениями тела. На деле проблема глубже некуда, мягко сказано. С твоих дрожащих губ срывается невероятной догадкой сиплое: — Ты о нем? — Аргх, да! – надрывно кричит взбелененный здоровяк, схватившись за виски. Взгляд беспорядочно блуждает, как у помешанного. – Я осознаю себя теперешнего, но одновременно с этим понимаю, что чужие воспоминания тоже мои собственные! Вы ведь никогда при мне ничего не говорите о том, какой он был и что делал. Только грустно шепчетесь, когда подмечаете сильные сходства. А я не просто теперь все это знаю в самых мелких подробностях! Я, типа, сам все это перенес! Я как будто я, но в то же время постоянно наблюдаю за собой со стороны! Это прошлое сносит мне колпак! Я не чувствую себя целым! Я будто бы одержим прошлым собой! Изнурительно вздымая грудь, как после длительного бега с препятствиями, Раф замолкает, чтобы отдышаться. Он остолбенело глядит в никуда остекленевшими глазами. Не моргает, и на огнях образуются капли. Скупая слеза кислотой прокатывается по родимому пятну. Слова хулигана вонзаются отравленными иглами с дурманящим анестетиком. Противоядия нет. Нутро перекручивает несколько раз, как в мясорубке. Тебе и радостно, и страшно от предвкушения следующего крутого поворота на дороге судьбы. Ты очень хочешь верить в сказанное, но на твой век выпало и так слишком много горя, чтобы не отрицать очевидное. Несмотря на то что сама прошла через реинкарнацию, противишься ее проявлению у другого. Однажды потерять — уже лишиться собственной жизни, продолжая существовать. Но сделать это дважды — еще хуже! Донни все-таки не прав. Он сильный. Сумел пережить обе смерти самых-самых любимых. А ты, даже метафорично потеряв второй раз того самого Рафаэля, не вывезешь точно. Слаба. Девяточка не он! Не может быть им же! Он другой! Отдельный. Твой сын, которого вырастила лично с буквально пеленок! Просто дико похож. Привлекательно сравним до мании представлять, что похороны приснились в кошмаре. Целомудренно мечтать, что будущее возможно. Дергаешься, когда повторяшка берет руку в свою, возвращая на землю. Понуро опуская плечи, он через едкую горечь гневно выплевывает яд с привкусом полыни: — А знаешь, что самое ужасное? Вчера я вспомнил, о чем он… я… мы… Аргх, дерьмо! Это безумие! Ты ведь мне как мать. А я... Из-за него мне… – побагровевший здоровяк трясется от ярости именно на себя, как ни крути данную ситуацию, теряется. – Панцирь, я не должен этого говорить! Но он… Это же я, черт возьми! Значит, я хочу этого тоже! Запретного! Широко раздувая ноздри, взвинченный клон вновь порывисто дышит. Ты кладешь ладонь дубликату на сердце — он вздрагивает. Проницательно всматриваясь, склоняется к лицу и, дотронувшись большим пальцем до подбородка, судорожно опаляет исповедью: — Есть то, о чем мы... он... я сильно пожалел перед смертью. Ты была нужна мне вся и для всего. А я, болван, этого не понял по бараньей дурости. Эгоистично считал, что так будет лучше всем. А на самом деле испугался я! Потому что рядом с тобой становился очень слабым и уязвимым. Я не мог себе позволить развиваться этому чувству, чтобы не потерять голову, а, значит, силу. И сам поверил в то, что ничего нет. Непростительная ошибка. Но ты подарила мне за последние три года даже больше, чем я посмел бы когда-нибудь мечтать. Я… Очень виноват перед тобой. Спасибо за все. Слова Рафаэля рвут барабанные перепонки и гулко разносятся откуда-то издали. Уже на третьей фразе ты словно попадаешь в звукоизолирующий кокон. Теряешь ощущение пространства, себя. Реальности. С тебя довольно и этого признания. Не отдавая отчет действиям, как в тумане, рефлекторно тянешься к бунтарю, ласково мурча: — Не за что. Если ты и правда он, – растягивая с дрожью, благоговейно произносишь, нежно очерчивая трясущейся подушечкой пальца контур ярлыка на щеке, – то с возвращением, Раф, – в носу щиплется, и край фразы обрывается трагичным и счастливым всхлипом. – Я думала, не дождусь, пока и меня коснется костлявая, чтобы найти тебя в посмертии. Инстинктивное побуждение двинуться вперед, незатейливый наклон головы — и ваши губы ударяются, пробуждая вулкан эндорфинов. Именно при таком столкновении вселенных рождаются новые галактики, загораются звезды и формируются планеты. Пылающие щеки обоих блестят от тонких нитей облегчающих слез, приносящих избавление от горести. Сейчас не имеет значение буквально ничего и никто. Ни то, что между вами совсем недавно была лишь чистая связь матери и сына. Ни то, что ты иногда спала с другим, чтобы создать для себя на время иллюзию любви, лопнуть давящий в животе пузырь. Вы просто есть, вместе, будто так и должно быть. Первородная химия, элементы вещества которой не подвергаются распаду. Так было, есть и будет впредь. Самый вымученный поцелуй в ваших жизнях на удивление бесцеремонно прерывает стальной, с вызовом, подчиняющий голос: — Значит, мне не показалось, что у тебя недавно изменилось свечение ауры на до боли знакомое, Кюбанмэко. Горделивый Леонардо деловито вышагивает к вам в темно-синем с золотистыми оборками и вышитыми узорами кимоно с заведенными назад в замок руками. Цокает о дерево мостика через пруд подошва гатэ, едва слышно шелестит хакама в цвет. Похоже, глава клана завершил свой костюм изысканного вкуса ручной работы. Сегодня ты видишь лидера в готовом новом прикиде впервые — видимо, последние штрихи нанес после ужина, ведь занимался шитьем вечерами, перед отходом ко сну. Затем, примеряя, ощутил, как нечто срочно увлекло из спальни прочь. Иначе карманы не остались бы зашитыми, а воротник оказался безупречно выглажен, а не постыдно помят, не торчала бы на рукаве пропущенная булавка. Легок на помине, словом, когда в очередной раз не хотелось бы его видеть. Буквально немного бы позже, чтобы собрать всех и разом вознести к небесам от счастья. Ошпаренно отлипая друг от друга, невольно вы с Рафом, вмиг меняя краску лиц, вскакиваете на ноги, как школьники, застуканные за непотребствами. Сказать нечего и незачем. Никакое оправдание не отыщется столь извращенному грехопадению. Формально ты вырастила черепашонка, чтобы склонить к постели. А он и не против. Безграничная, всеобъемлющая детская любовь! — Мне стоило раньше расспросить тебя. Ты зря столько страдал. Мы проработали бы вопрос, и тебе стало бы проще переносить метаморфозы души. Моя оплошность. Извини, – безразлично чеканит и мелко склоняется старший, останавливаясь перед вами. Грудь вздымается и опускается определенным строгим образом. Он точно попутно борется с гневом, держа тон ровным и мертвым, насколько получается. Сносно, если не сказать отлично притворяется флегматичным. Только потемневшие бушующие океаны выдают личину очнувшегося демона. Лидер холоден снаружи — внутри вода бурлит, ошпаривая. — А сейчас я почувствовал твое настоящее полноценное присутствие, Рафаэль. Представь себе, это выбило меня из равновесия! Как будто в дом врезался метеорит. Ты всегда умеешь эффектно выделываться, – ядовито ощеривается Синий. – Я на радостях побежал тебя встретить. Но не оказался готов, что ты сразу набросишься на десерт, – ревниво цедит он, зыркая на тебя. – Мне вас поздравить? – слишком уж приторно улыбчиво для искренности спрашивает Бесстрашный. Впрочем, яростный взор обращен по большей мере только на тебя. Ты его главное разочарование. Но тебе уже почти плевать. Вас ничего не удерживает вместе с тех пор, как Раф-младший справил девятнадцатилетие, когда пришлось признать, что мальчик вырос окончательно. Неизменное желание изредка сбрасывать напряжение за счет друг друга не в счет настоящих отношений. Да и одной страстью сыт не будешь. Леонардо сам признался в том, что только по-звериному маниакально возжелал тебя без всякого адекватного обоснуя. А истинная любовь к Караи в нем никогда не умирала. Но, похоже, собственнический настрой опять же животного не угас. Он завоевал тебя — ты ведь сдалась под его чарами однажды. Присвоил. А теперь его эго задето. Да еще и ожившим мертвецом! Против коего ни у кого другого нет ни малейшего шанса заполучить лакомый кусок. Впрочем, акт ревности мог быть вызван как раз вовсе не сим. Запросто тем, что именно тебе, а не ему, никому из братьев, прежде всего открылся Рафаэль, узнав, что воскрес с того света. — Лео, не нужно сцен, – просишь жалко. – Я тебе ничего не обещала. И ты передо мной чист. — Помолчи, пожалуйста, – обрывает лидер хлестко. – Раф, ты окончательно определился с выбором? – с твердым, требовательным нажимом обращается к младшему он. — Да. Я теперь ее никому не отдам, – рывком прижимая тебя к себе за талию, непримиримо басит Красный. – Это ясно? — Принято, – кивает глава, поглядывая несколько надменно. – Но за нарушение субординации ха-ши на сорок восемь часов, – отбивает с жесткой наставнической интонацией. – После вечеринки, – резко срываясь на мягкую, теплую улыбку, не давая вставить ни возмущенного мата поперек, добавляет он. – Добро пожаловать домой, брат! – наконец отпуская негодование, добродушно хлопает младшего по плечу и обнимает сбоку. – Я соскучился. — Я тоже скучал, – вторит Раф, отвечая на объятие второй свободной рукой, – брат. Ваша троица все же замечательно смотрится вместе.

***

— Открой рот шире и скажи «а-а-а», – настоятельно просит Донни, поднося ко рту Девяточки, утыканного кучей датчиков, тонкий инструмент-трубку с острым наконечником. Разумеется, научных процедур не избежать. Зато в медицинском отсеке лаборатории в кои-то веки царит атмосфера праздничного веселья, а не гнетущего ожидания поправки. Творческую энергетику храма науки зачастую портит суровая реальность, и только ее хозяин чувствует себя там умиротворенно даже после всего пережитого здесь негатива. Прочим, в целом, находиться там без него не очень комфортно. Не очень приветливое место для гостей, пускай и спасавшее жизнь не единожды. Стены вызывают не самые приятные ассоциации, как бы ни хотелось обратного. Напротив, временами пугает до первобытной дрожи. — Бе-е-е, – паясничает Рафаэль, высовывая язык. — Раф, это серьезно! – одергивает домашний доктор, соскабливая ткани со слизистой. — Да в порядке я! – поморщившись, когда исследователь понес полученные образцы на рабочий стол, устало рявкает хулиган. – Ничего ж не изменилось. Почти. Наоборот ведь помолодел и целее! Ну, вспомнили другие мозги и че? Главное, что я здесь! – тычет себе в висок и стучит кулаком по груди. – Мистика, хрен на нее! — Так что там, на той стороне? – висящий на левом плече бунтаря, липнет с расспросами младший, восхищенно любуясь старшим, словно впервые сталкивается с чем-то неземным. – Прекрасные ангелицы? Сексуальные дьяволицы? Пиццевые плантации? – мечтательно перечисляет он. Благо мудро не ляпает о встрече с отцом или друзьями. – О, а творец один или целая команда? — Вот этого нихера я не помню, – снисходительно выдыхает Красный. – И предпочел бы не вспоминать. Постареешь лет на триста, сам узнаешь. — Эй! Чего так мало? – хохотливо толкает хулигана балагур. – Я планирую прожить по меньшей мере тысячи полторы! — Боюсь, что это крайне маловероятный исход, – сухо, по-научному разрушает безоблачные фантазии гений, сидя панцирем к остальным, не отрываясь от микроскопа и сверки с тем, что отображает с образца монитор. – Но то, что случилось с Рафом, – оборачивается он, перекручивая кресло, – дает надежду на… — Бессмертие! – шесть разных тонов сливаются в один заговорщический возглас полушепотом, напуская флер таинственности. Здесь присутствуют все, окружившие бунтаря. Лишь Лео стоит по обыкновению поодаль, дабы удобнее выхватить махом всю картину идиллии. Ему нравится наблюдать за семьей так. Довольная улыбка до ушей не спадает с его посвежевшего, сияющего лица. — Джейн, ты же понимаешь, что мы с тобой потенциально сотворили? – взбудоражено вопрошает гений, обращая темный взор к потолку на камеру. — Да, это невероятно! – определенно пораженно зеркалит эмоцию нейросеть. – Но, если на чистоту, полагаю, что нашей заслуги все же в возвращении души нет, – с горьким придыханием заключает она. – Нам не все подвластно постичь. — Согласен. Мы будто чей-то инструмент в чужих руках. Дали новую чашу, а наполнил ее некто другой, – разводит руки в стороны ученый. – И я впервые не шибко расстроен, что не могу найти объяснения феномену! – возбужденно произносит он. – Ты прав, Раф, – обращается к здоровяку. – Ты абсолютно такой же, до крайнего протона! Вернее, нынешнее тело ни капли не изменилось. А вот сознание… – опуская потухающий взгляд под ноги, скукоживается, понуро нашептывая: — Если бы я только знал раньше, что это возможно. Если бы узнал сейчас, как это все осуществимо, чтобы повторить! — Не нужно снова корить себя, Донни, – утешает лидер. – Если чему-то потерянному суждено вернуться, оно обязательно найдет дорогу домой. С чьей-то помощью или самостоятельно. Это просто случится, – подойдя ближе, Синий приободряюще похлопывает страдальца по плечу. – Если же нет, никто и ничто не в силах изменить этого. — Угу, – одаривая тоскливой полуулыбкой, кивает гений. – Будь по-твоему, Раф. Болт я клал на мистику! Ты вернулся и здоров. В этом убедился. Чего еще желать? Снимай датчики! — Вот это нормальный базар, умник, – фирменно скалясь, Красный берется за один из проводов, прикрепленный ко лбу по центру. Без слов ты перехватываешь руку темперамента, стреляя молниями укоризненного взгляда, опускаешь. Сама принимаешься сдирать иглы и присоски, начиная с головы и завершая пятками. Уж что в нижних конечностях хотел узнать Донателло, тебе не понять. В ногах ведь правды не ищут! При каждом прикосновении дыхание Рафа срывается. Он внимательно следит за каждым твоим движением перед собою с дьявольским благоговением. К лицу приливает густая краска. — Кхем, простите, что прерываю полемику, – неожиданно смущенный голос Джейн призывает к вниманию. – Но у меня тоже кое-что готово для демонстрации. А вы все так удобно собрались здесь… – будто неловко оправдываясь, добавляет она. — Ты завершила свой проект, Джейн? – воодушевленно восклицает Фиолетовый. – Так быстро?! Неужели?! Поздравляю! — Пока рано, – робко поправляет виртуальная девушка. – Через минуту, – явно улыбается голосом. – Закройте глаза. Только не подсматривайте! – строго просит она. Отключение света для ниндзя не даст должного результата. Ты как раз отрываешь последний провод с панциря хулигана, когда команда, переглянувшись, дружно послушно прикрывает веки. — Какой сегодня замечательный день сюрпризов! – весело комментирует Микеланджело. — Да еще пара таких, и придется меня изолировать в комнату с мягкими стенами, – хихикаешь ты, держа ладони на веках. Слышится отъезд дверцы в дальней части лаборатории, где раньше, вроде, не было дополнительного помещения. Значит, тебе не кажется, что лаборатория недавно немного уменьшилась. Несколько секунд волнительной тишины. Чужие тяжелые шаги под слабый металлический гул приближаются. — Все. Смотрите и не пугайтесь, – неуверенно командует знакомый женский голос. Ты открываешь глаза и ахаешь вместе с черепашками в один выдох. Майки, шокировано приствиснув, пружинисто вскакивает и голосит с основательно решительным жаром: — Так. Все. Я точно за шампанским. Сколько можно терпеть?! Лео? – кивает он лидеру на выход. — Я помогу накрыть, – соглашается старший. – Тебе идет, Джейн, – молвит комплимент Бесстрашный. — Красотка! – подмигивает ИИ озорник. — Спасибо, – скромно благодарит помощница парней, скрывающихся в зеве автоматических дверей. – Ну как? – в предвкушающем мандраже обращается в нетерпении к остальным. Кружась балериной на месте вокруг своей оси, Джейн предстает в металлическом корпусе цвета вороненой стали с сиреневым свечением на шарнирах сочленений в конечностях и туловище. Роботизированная оболочка походит скорее на оживший болванчик для рисования, а не манекен. На подруге нет ни грамма синтетической кожи или чего-то подобного для имитации живой ткани. На яйце головы вместо глаз — шесть камер по окружности. Там, где должны быть рот — отверстия динамика, уши — мембраны, а едва заметно торчащий нос — датчик. Груди и ягодиц как таковых нет, но все же в верхней передней и задней нижней областях намечены небольшие выпуклости без разделения на два полушария. Тем не менее, наличие узкой талии и широких бедер выдает в ней принадлежность к женскому полу. Ступни будто одеты в носки, а вот кисти рук — единственное, что идеально имитирует человека. Правда, пальцев четыре. Донни замирает в немом восхищении, вытягиваясь в лице. Каких высот достиг его венец творения! Она сама стала создателем! Как быстро развиваются чужие механизмы! Оттаивая, гений осторожно, будто ступая по минному полю, словно подкрадывается к Джейн. Ему не нужно горбиться над ней — рост ученых идентичен. Профессор опасливо на секунду касается дрожащими пальцами корпуса там, где могла быть щека нейросети, и, словно страшась получить радиоактивный ожог, отнимает руку. — Ты великолепна! – шепчет он с запалом очарованного, обретя дар речи. – Я даже не помышлял, чем ты занимаешься. Ты ведь говорила, что против собственного тела! — Стопэ, – сужая глаза в недоверии, вклинивается в интимный момент между творцом и созданием Рафаэль. – А как это ты сама все провернула? У тебя ж тогда еще не было рук! — Я попросила создать для меня ультраточные манипуляторы, затем обеспечить определенными материалами. И строго-настрого не пытаться разузнать, что за работой я горю. Чтобы запутать, специально попросила кое-что не нужное, – с охотой отвечает осязаемый ИИ. – Наблюдая за твоим ростом от рождения и до сих пор, поняла, что все-таки хочу попробовать в некотором смысле отделиться от виртуальной среды, чтобы закачать разум в свободную оболочку. Иметь возможность не зависеть от наличия электроники поблизости. Портативное зарядное устройство держит энергию долго, должно хватать на месяца три при условии перегрузок системы, в иных обстоятельствах раза в два дольше. В общем, прихоть ради научного баловства. По сути наличие тела у меня мало что поменяет, ведь я всегда и так присутствовала рядом со всеми. — А я бы поспорил, – усмехается Раф. Ты ловишь его траекторию взгляда на умника, понимая, к чему клонит. Внутренне соглашаешься, бросая особый подтверждающий взор бунтарю на предположения. Однако, намеков между слов не подмечает ни Донни, ни Джейн. Слишком смущены завороженно смотреть друг на друга по-новому. — А почему ты решила быть именно такой вот… уникальной? – спрашиваешь, показывая рукой стан. — Так же, как черепашки внешне отличаются от людей, пожелала отличаться от живых организмов, – с явной улыбкой говорит подруга. Несмотря на умение выражать чувства интонациями, не хватает на ней наличия дисплея с проявлением эмоций. – Я совершенно иная форма разума и тела. Особенная. Хотя, конечно, в среднем похожа на здешних хозяев планеты. Я могла бы закачать себя, скажем, в железный куб на колесах. Но, посчитала, что это было бы то же самое, что оставаться в че-фоне или тостере. Полагаю, так всем будет проще считать меня частью семьи. — Ты и так была частью семьи! – встревает изобретатель. – С того самого момента, как самостоятельно продолжила переписывать свой код. Для меня по крайней мере, – тише добавляет гений. Украдкой, смазано бессознательно, с потаенным упованием касается кончиков пальцев андроида. Одна из ее боковых камер в это мгновение опускает глазок. Вероятно, подушечки пальцев обладают чувствительными сенсорами. Джейн тактично оставляет сей кричащий жест без комментария. — Я имела в виду немного другое, – будто извиняясь, грустно голосит ИИ, омрачаясь. – Я давно не могу найти подходящих выражений, чтобы передать это чувство. — Так-так-так! – не дает развести сырость Рафаэль, поднимаясь. – Я тут, блять, воскрес, нахуй, если че, – шипит бунтарь, кладя одну руку на плечо брата, а вторую на подругу, вставая между ними. – А эта, вон, ваще, типа, родилась первый раз. Давайте не надо тут разводить вот этого всего, кто кому кем приходился, окей? Давайте начнем наконец-то жить прям щас в, сука, настоящем, а!? Интересный расклад. Девяточка держал вас в прошлом и первым разрушает его оковы. Двери лаборатории шумно разъезжаются в стороны, развевая напряжение. Веселая моська Майка показывается тут как тут, бодро подзывает: — Все готово! Пока едет пицца, можно пропустить по бокалу под закуски. Ой, Джейн, пардон, не сообразил! Тебе гидравлическую жидкость, моторное масло? Может, стеклоомыватель? – хохочет он. – Жареных гвоздей? — Эй, моя фраза! – фыркает с усмешкой Раф. — Спасибо от души, но я не употребляю, – отрицательно мотает головой нейросеть с нотками добродушной ухмылки. – Если хочется довести меня до состояния, аналогичного опьянению, достаточно замкнуть пару определенных цепей вот здесь, – кибернетическая девушка, говоря, приоткрывает потайную дверцу. Забавно, что она избрала центром управления не голову, затылок, спину, живот или район сердца, а область тимуса. У людей вилочковая железа является основополагающей в лимфатической системе для поддержания иммунитета. Достигнув пика развития в подростковом возрасте, с годами регрессирует, увядая раньше всех остальных тканей вместе взятых. А у Джейн аналог данного органа будет функционировать едва ли не вечно. Боги, она ведь может пережить всех вас! Бедняжка. Невольный будущий хранитель тайн истории героев в панцирных рубашках. — Джейн, не нужно рассказывать всем о своей уязвимости! – краснея, спохватывается Донателло, прикрывая ладонями внутренности робота, будто срамную наготу. – Тем более показывать! – Донни невольно срывается до нот упрека. Не претит, дабы первый встречный заглядывал в нутро подруги. — Ой, что я там в проводах ваших не видел? – ерничает Оранжевый и сразу же свинчивает подобру-поздорову от греха подальше. Джейн заливисто смеется, заражая оставшихся хохотом.

***

Снова застолье. На сей раз, несомненно, веселее, радостнее, окрыляющее выше некуда. Дзыньк! Дзыньк! Дзыньк! Бокал о бокал. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Стопка за стопкой. Музыка. Смех. Слезы радости. Несравненно неописуемое счастливое торжество в семье. Так долго несмывающихся широких улыбок на лицах Хамато ты еще не видела. Насыщенный на события день пролетает мгновенно. Не тянется мучительно вязко, как происходило до текущего момента. Тает слишком быстро. Минуты зыбучей радости ускользают незаметно, оставляя на душе ощущение тепла от непогасимого пламени. Хорошего всегда мало. Но оно живет, поддерживая в часы морозного отчаяния, очень долго. Вы с Рафом вновь после посиделок вместе в его спальне. На сей раз заваливаетесь туда, едва не сметая испепеляющим вихрем дверь с петель. В предвкушающей лихорадке с порога осатанело набрасываетесь друг на друга в нетерпении растерзать в клочья, дабы утолить хронический голод. Вам нереально сносит крышу от свербящего зуда. Скрипит кровать, мнется постельное белье, трещит одежда. Не сдерживаясь, без траты времени на прелюдии, пребывая и без того в сладостной агонии влажного вожделения, сразу сливаетесь в громком обоюдном экстазе. Языки сплетаются, слюна смешивается с солоноватым по́том. Вы пробуете друг друга везде, грубо впиваясь в горячую плоть набухшими от покусываний губами с привкусом крови и нежно оцарапывая воспаленную кожу зубами. Самозабвенно толкаетесь навстречу, вжимаясь телами до хруста ребер, никак не насыщаясь близостью, будто стараетесь впитаться друг в друга, зарыться в чистейшую грязь разврата по уши. Ногти ломаются о панцирь, до боли давятся о бедра. Плавная волна спины, круговая траектория груди и ягодиц, румяные щеки, опрокинутый затылок, мокрое лоно, всколыхнувшийся живот, горячий пах, раскинутые плечи, распухшие губы. Линии любви описывают головокружительные пируэты языком и руками. Синхронные стоны превращаются в прекрасную мелодию срастания, наполняя комнату нотами с ароматом дурманящих феромонов. Вас качает на волнах удовольствия, с каждым движением окуная глубже, к пучине истоков смысла существования. Вы скользите, захлебываетесь и тоните, позволяя себе отдаться порыву погибнуть ради выплеска чувств. — Я люблю тебя, – на последнем издыхании рычит Рафаэль и запрокидывает голову сквозь щекочущую вибрацию раскатистого рокота, наращивая темп. — Я тоже люблю тебя, – в очередной раз выгибаясь дугой, едва не переламываясь пополам, скулишь во всю мощь легких, непроизвольно закатывая глаза в яркой усладе. Каждая доля секунды растягивается на вечность мучительно приятного блаженства перед гранью разрушительного взрыва. Вдруг мир на мгновение замирает где-то в невообразимой вышине, отнимая способность дышать. А затем так же неожиданно грузно бросается в бездну со всей дури, выбивая остатки кислорода, и — разбивается вдребезги. Наслаждение бьет ключом, брызжет фонтаном, вьется смерчем, колотит землетрясением, дрожит пульсацией. И, наконец, приносит долгожданное освобождение — в опустошении и наполнении. Вы лежите молча, поглаживая друг друга куда придется, не разрывая затуманенный, как от наркотика, зрительный контакт, одариваете чувственными улыбками. Нежитесь в мякише зефирно-ванильного облака. — Знаешь, мне в каком смысле будет не хватать Девяточки, – раздосадованно нашептываешь, любовно обводя пальцем родимое пятно. Девять — как жизней у кота. Вот бы это было так! У всех черепашек. — Ну, мальчика пора отпустить, – перехватывая кисть, Раф целует твои пальчики. – Он повзрослел, нашел красотку и создал свою семью. Живет отдельно так далеко, что не может приехать и связаться. Но мы будем о нем помнить. И радоваться, что он счастлив. Уверен, за нас он рад не меньше. Договаривая фразу, бунтарь нависает над тобою и касается языком шеи за ушком. Щекотные мурашки вырывают из глотки вздох со смешинкой. — Интересно, а если тебя сейчас еще раз клонировать, что будет по итогу с новым дубликатом и тобой? – задаешься неожиданным вопросом. — Ох, детка, че это ты задумалась о таком? – прерывает ласки обескураженный Рафаэль, снова ложится рядом. – Тебе меня одного уже мало? – беззлобно фыркает он, сгребая в охапку. У него снова эрекция, а твое тело прошибает разовым, но бурным спазмом внизу живота, и обоюдная нега разливается по непотухшим телам. Визг Микеланджело вынуждает долгожданный интим и нетривиальные беседы завершиться, выдирая любовников с небес на землю. Вернее, под нее. — Всем срочно сюда! – стучит он в дверь Рафа и бежит дальше. Наспех ты набрасываешь подкинутую задирой толстовку, которая приходится тебе до колен, а Красный напяливает маску, подхватывает саи. Оба пулей вылетаете на призыв. — Что за спешка? – потирая глаз, хрипло спрашивает заспанный Донателло. Его развезло сегодня сильнее и раньше всех. Переволновался. – Не похоже, чтобы на нас напали, – туго соображая, окидывает блуждающим нетрезвым взглядом дом и вдруг испуганно восклицает: — Или сигналка не сработала?! Джейн выскакивает вместе с лидером из кухни. Они наводили порядок, пока Майки отлучался за догонкой — попкорном — для ночного киномарафона на троих. Убедившись, что все в сборе и не зевают, балагур возбужденно выкрикивает: — Вы не поверите, кто меня нашел! — Че, и Шреддер воскрес?! – ехидничает Рафаэль. – Опять!? Что за издевательство?! — Типун тебе на язык, бро! – спешит открестить от напасти мелкий. – Смотрите, кто тут у меня? – интригующе вкрадчиво вбрасывает он. – Не стесняйся, малыш. Оранжевый распахивает куртку и вынимает из внутреннего нагрудного кармана дрожащего рыжего котенка. В белых перчатках, носках и колпаке на кончике хвоста, пятнышком на мордочке под носом. На вид от роду от силы месяца полтора — полностью помещается лежа на развернутой ладони мутанта, еще и место свободное остается. Вероятно, совсем недавно открыл пока что голубые глаза, которые скорее всего поменяют оттенок со временем. Зашуганно сверкает звериными огнями. Пятится назад, и его останавливает от падения приподнятый большой палец. — Кланк?! – обалдевающе вскрикивают три мужских голоса. — Ну, вылитый он, правда? – подсовывает ближе к лицам свое сокровище гордый хозяин питомца. — Все течет, все… — всматриваясь в котенка, начинает изрекать лидер, но осекается и поправляет поговорку с растерянностью: — Кхм, повторяется. — Меня уже пугает эта тема реинкарнаций, – истерично хихикаешь ты. Раф крепко берет тебя за руку, успокаивая. — Кот не был кастрирован. Так, что, вероятно, это его потомок, – зевая, декламирует Донни, поглаживая нового члена семьи за шейку. Пушистик не привык к ласкам, не знает, что это такое, воспринимает как угрозу. Поэтому показывает характер, шипит, дыбит шерсть, топорщет хвост, прижимает уши. – Или один из потомков его родственников, – убирая руку, пока не цапнули, продолжает рассуждать. – В помете кошек, как правило, по меньшей мере трое, – завершая реплику, гений вдруг берет рыжика за шкирку. — Эй, ты че делаешь? – обижается Майки на столь наглую грубость, отнимая усатого, прижимает к груди. — Да я хотел прощупать, чипирован ли он, – потирая переносицу поясняет ученый. — Я уже проверила, – рассказывает Джейн и подытоживает: — Он ничейный. — Как это ничейный? – возмущается весельчак. – Мой! Ты мой котик! – трется щекой о мордочку. – Я тебя никому не отдам! — А еще, кажется, это самка, – делает вывод умник, аккуратно приподнимая хвост животного. — Да елки зеленые, не лезь к нам! – отодвигается младший, спасая зверя от любопытства исследователя. Под градусом Донателло бывает навязчивым и прилипчивым. Весьма забавный. – Это тебе не какая-нибудь там амеба для изучения! Ну, девочка, так девочка. Нам не принципиально. Да, Клэр? – легко переобувается с кличкой он. — Мяу? – пискляво подает тоненький голосок зверек, которому, похоже, претит столько внимания за раз. — Вот умница! Это твое новое имя. Молодец, Клэр! – чмокает в розовый нос кошечку озорник. — Майки, не смей ее целовать! – встревает побледневший гений. – Надо сначала обработать от паразитов! – назидательно напоминает он. – Хотя бы помыть! Она же грязная с улицы! — Не слушай этого зануду, детка, – нарочно утыкается носом в передничек пушистика Микеланджело. – Ты чиста, как слеза ангела! — Тебе перечислить, чем ты сейчас можешь заразиться? – гневно шипит умник. – А потом и нас заразишь? — Кто-нибудь, вырубите его обратно в люльку! – гогочет Майки и множественно целует котенка в лоб. — Донни, – Джейн кладет руку на плечо гения. Тот от неожиданности сразу ошарашенно оборачивается на ИИ. – У тебя найдутся лекарства от любого недуга. Никому из вас ничего страшного не грозит. — Лад-д-дно, – вдруг заикаясь, стыдливо затихает умник, заливаясь румянцем. С улыбкой осматривая братьев и подруг, Рафаэль участливо вздыхает: — Осталось только для Лео кого-нибудь найти. — Я счастлив, пока счастливы вы все, – отмахивается старшо́й. Благо он легко отпустил тебя с миром, нижайше извинившись за сиюминутную непростительную грубость. – К тому же, у меня есть птицы и рыбы. Действительно, аргумент на славу. Однако, Майку досталась и то кошечка. Мало ли однажды промутирует? А вот соловушки — оба пацана. О рыбах и говорить не приходится. Помирали и покупались новые, сменяя уже которое поколение подряд. Малькам вовсе приходится не сладко — икру поедают сразу, прежде чем хозяин вообще узнает о начале нереста, и бросает бороться с естественным отбором. — Ах, точно! – восклицает шутник, перекладывая рыжика в сгиб руки в локте. – Спасибо, что напомнил. Пойдем, Клэри, я тебя познакомлю с остальными членами семьи, – болтает Майки, покидая компашку. – Главное, не ешь потом своих старших братьев и сестер, когда подрастешь, договорились? — Мяу? – доносится жалобный писк. — Ути-пути, какая же ты бусечка! – не унимается с объятиями Майки. — Пш-ш-ш-ш! – слышится отчаянная имитация языка змей. Стоя меж двух пар, Лео, похоже, чувствует себя, как никогда, лишним. Зыркая то налево, то направо, неловко предлагает, растягивая слоги: — М-м-м, киномарафон? Вы с Рафом переглядываетесь. Он пожимает плечами, мол, не против. Ты положительно киваешь и суммируешь за двоих: — Да, мы согласны присоединиться. — А я отлично высыпаюсь под фоновый шум, – позевывает умник, взметая вверх до хрустящего треска затекшие руки. Улыбки озаряют лица. На том и порешаете.

***

Тебя воротит от еды, и не отползаешь от белого фаянсового трона весь день. Таблетки не помогают, бессильно даже само голодание. Стоит только в нос ударить какому-нибудь любому насыщенному запаху, да и слабому, по-разному, бежишь к фарфорового другу на всех парах. Последний раз нормально поела два дня назад, поэтому выворачивает по сути на пустую. От этого и хуже, чем могло бы быть. Тошнить банально нечем, а рвотные позывы сводят с ума. Вода и та не всегда удерживается долго. Но ты понимаешь, что изнурение — это серьезно, поэтому заставляешь себя пить и клевать крохотными порциями, чтобы подыскать подходящую постную пищу, пока не поправишься. Шумит, наполняясь заново, опустевший бачок унитаза. Пахнет ягодным освежителем воздуха и моющим средством с лимоном. Журчит вода в умывальнике. Ты намереваешься прополоскать рот после очередного приступа тошноты. Но из-за аромата химии снова что-то выталкивает пенное содержимое желудка наружу прямо в чашу раковины. Тебе сейчас не нравится даже как пахнет любимое мыло и зубная паста. От их запаха дергает еще раз. Кое-как наспех вытирая не просыхающим полотенцем губы, смотришь в зеркало. Выглядишь, наверное, гораздо хуже, чем была после первой встречи с Рафаэлем. Впалые щеки, гигантские синяки под глазами, мертвенная бледность. Постоянная кислая горечь во рту. Неужели умираешь? А ведь только с недавних пор жизнь бьет ключом! Отражение кривится. Страшнее атомной войны! Затем замирает, вытягиваясь в ужасе. Ты кое-что вспоминаешь и скорее бежишь в спальню, наплевав на то, что от тебя за километр несет блевотиной. Проносишься мимо Леонардо, увлеченно дрессирующего Клэр подавать лапу, и хлопающего рядом в ладоши любимице Микеланджело. После оставляешь позади Джейн, несущую Донателло кофе и кусочек шоколадного торта на подносе. Аромат бодрящего напитка и память вкуса кремовой выпечки раздражают до нового позыва, и едва сдерживаешься, чтобы не вернуться к поклону перед фарфоровым спасением. В спальне перерываешь все ящики, прежде чем отыскиваешь маленький карманный календарик. Даже не просчитывая точно дни, визуально определяешь, что крайний цикл менструации отмечен полтора месяца назад. В объятиях счастья ты совсем позабыла, что бывает досадное недельное препятствие к наслаждению. Мир переворачивается с оглушительным грохотом. Сердце сперва камнем проваливается к пяткам и далее, отпружинивая вверх, с болючим ударом поддавливает глотку. Комната кружится. Пробирает мелкий озноб, и зуб на зуб не попадает. Как такое возможно? Расплата за удовольствия? В спальне на коленях, ванной стоя, гостиной лежа, додзе сверху, живом уголке снизу, крыше небоскреба полубоком. За каждый клочок пространства, посрамленный вашим танцем нагих тел. Где угодно спереди или сзади, неторопливо, чинно растягивая удовольствие, или на безбашенном адреналине по-быстрому, пока никто не застал. Всячески, пока не иссякнет потенциал фантазии. В какой момент случилась внезапная осечка — и недопустимо невероятное произошло с точностью да наоборот? Все черепашки, как один, утверждали, что им не суждено завести потомство напрямую, останутся без наследников, канув в лету. Да и ты еще до попадничества придерживалась того же мнения. По крайней мере так было проще мечтать — не иметь потенциальных проблем с дележкой фаворита с дитем, кому не способны дать должное, чего заслуживает каждое чадо. Это же ужас во плоти — оставить кровинушку без ясного голубого неба и яркого солнца над головой, не говоря уже о прочих иных аспектах. Злосчастный календарик отправляется с тобою срочно к бунтарю. Рафаэль копошится в гараже. На входе в пахучую обитель различных смазочных и прочих технических жидкостей рефлекторно зажимаешь нос, морщишься. Предсказуемо мутит, подпирает. Темперамент замечает тебя, встрепенувшись. Отходя от байка, протирает руки, сочувственно осведомляясь: — Как ты, детка? — Так же, – гнусавишь из-за зажатого носа. – А самое страшное вот здесь, – с тряской протягиваешь измятый лоскут картона. — Я что, какой-то важный день пропустил? – мутант непонимающе мельком бросает взгляд на календарь. Затем виновато лыбится одной стороной рта. – Сколько у меня попыток угадать? — Нет же, – мотая головой, начинаешь закипать. – У меня задержка! – гневно выпаливаешь, тыча пометками в лицо хулигана. — Какая? – туго соображая, Красный пытается соотнести вычеркивания дат с недостаточными вводными данными. — Ну не развития же! – цедишь сквозь зубы ядовито. В то мгновение готова разорвать на части этого кабеля́-тугодума, и вовсе не в порыве страсти. – Подумай лучше! Рафаэль забирает жалкий клочок с информацией, внимательно всматривается, прищурившись. Бледнеет, теряя лицо. Медленно переводит обескураженный взгляд на тебя, нервно молвя: — Нет, ну, пф! Это же просто невозможно! У тебя гормональный сбой небось какой-нить там. Такое же бывает. Так? — Бывает, – нехотя соглашаешься, хотя конкретно с тобой подобного не происходило раньше. Повезло — статистическая погрешность. Зато в другом может сработать правило. Мысленно сплевываешь. Физическое проявление сего жеста долго будет сниться в кошмарах. – Но нужно убедиться. Иначе я сойду с ума! Отвези меня к ближайшей аптеке сейчас же! — Базару нет, – подбирается Раф, сурово сводя надбровные дуги в решимости. На улице уже светло, но его этот пустяк не остановит. – Погнали! Вы быстро сматываетесь туда и обратно. Для верности делаешь сразу пять чувствительных тестов, аккуратно выкладываешь веером на пол туалета перед унитазом — чем ровнее поверхность, тем надежнее. — Сколько ждать? – паникует Рафаэль, грызя ноготь. — Минут пять, – вздыхаешь, присаживаясь на закрытую крышку невольного керамического зрителя. Сгибаешься корпусом, ставишь подбородок на руки, упертые в колени локтями. — Аргх, так долго! – взявшись за голову, здоровяк принимается мельтешить туда-сюда. — Сядь, пожалуйста, – шикаешь на парня, скособочившись. – От твоего топота все сдвинется сейчас. И так не факт, что что-то покажет, из-за отличий в крови или чем-то там. Но это не значит, что ничего нет! А как тогда понять точно?! Придется бежать к Дону, а я не хотела бы никого посвящать в настолько лично вот так вот сразу. Верзила, обреченно вздыхая, грузно опускается на борт ванны, бросая краткое: — Но придется. Замолкая, принимается жевать край ленты маски, взглядом будто пытаясь прожечь дыру в полу. Пожалуй, это самые длительные несколько минут, которые только можно вообразить. Ты дерганно проверяешь каждую секунду часы. Числа, кажется, издевательски меняются раза в три медленнее, чем отсчитываешь их про себя. Не можешь больше смотреть на сие несправедливое безобразие и зажмуриваешься. Тешишь призрачную надежду, что страдаешь обычным отравлением, пускай и в тяжелой форме. Да лучше уж экзотического паразита какого-либо подхватить, чем... За непродолжительный период, как назло, ванную порывается штурмовать все логово. Братья лезут со всех щелей, как голодные крысы на лакомую приманку. Они словно чувствуют, что именно сейчас за преградой любая секунда при окрашивании одной несчастной полоски рядом с контрольной может перевернуть всю их историю. — Кто там? – стучит Майки. – Можно быстренько Клэр впущу в туалет? Ей очень надо! Просится! Не слышно, что ли? А то опять нагадит в коридоре на коврик! — Не-а. Я говорил, ставь второй лоток у себя в комнате! – Раф вышвыривает из ванной судно с наполнителем, перекрывая собою обзор внутри. Не давая брату опомниться, с грохотом запирает дверь. – А ну сдристнул! — Ой, заперто, – дергает ручку задумчивый Донни. – Так тихо, думал, никого. Мне тут просто халат в стирку бросить надо было, – неловко оправдывается он. — Не щас, потерпит! – гавкает Раф. – Пшел, жди очереди! — Простите, можно мне забрать подсвечник? – наведывается Лео. – Он на умывальнике. — Нет. Нехер ванну при свечах принимать. У тебя их и так целая армия уже, и в додзе не развернуться, – рычит Раф. – Обойдешься! Только Джейн тактично не рвется взломать санузел. Но она, вероятно, и так приглядывает через смарт-часы. И стиральную машину. Хорошо, что ни в чем из этого нет динамиков. Жужжит вибрация таймера — запястье будто разъедает кислотой. Вселенная становится на паузу. Слышны лишь гулкие удары трепещущего сердца. Горло сковывает когтистая лапа страха. Жуткий момент истины. Отворить глаза кажется страшнее встречи с ликом смерти. Столкновение с фобией лицом к лицу. Тебя страшат вовсе не родительские обязанности, благо опыт уже имеется, а непосредственно сам процесс формирования новой жизни внутри себя. Ты всего лишь сосуд, питательная среда, еда для растущего паразита. И этого не предотвратить. Потому что избавляться от незапланированного головастика глупо, когда его появление сродни чуду. Ты очень горячечно любишь Рафа, весь клан Хамато, чтобы эгоистично лишать преемника, раз уж так получилось. Хулиган вскакивает. Его взволнованный бас доносится как из трубы под землей: — Ну че там? — Здесь на всех пяти отчетливо по две… – с каждым словом голос затихает, и ты милостиво отключаешься от физического истощения и нервного перенапряжения.

***

— … Так что в тебе гораздо больше человеческой ДНК, чем в нас с братьями, – с пристрастием разглагольствует Донни. – А у нее наоборот. После всех изысканий я все-таки нашел закономерности и выделил целый ряд цепочек, которые характерны рептилиям, причем они не так называемые спящие, а активные. Мерзкий запах спирта. Холодное покрывало. Спине жестко. Тело затекает. Неудобно. — Но я ж остался со своей зеленой мутантской рожей, а детка че-то не похожа на ящерицу, – фыркает Раф. Жужжание холодильников или чего-то подобного. Гарь и копоть. Яркий свет. Жутко хочется пить. Уже даже не тошнит от мысли об этом. Обезвоживание? Точка невозврата? — Раф, генетика гораздо сложнее, чем просто ее проявление во внешности, – одухотворенно повествует нараспев гений, оказываясь во всецело своей тарелке. – Мы все состоим из одного строительного материала, из которого можно создать разные организмы в зависимости от пропорций и определенного порядка, если говорить упрощенно. Так человек по молекулярной структуре, к примеру, ближе к мышам, чем свиньям, несмотря на значительно бо́льшую физиологическую совместимость со вторыми, что активно используется в медицине, когда речь заходит о пересадке органов. В обоих ваших случаях чужеродные участки ДНК позволили в принципе быть возможными к существованию в связке с самобытными генами. Примечательно то, что наша гостья, похоже, с планеты Земля, которую и вправда некогда посещали пресловутые рептилоиды. И она одна из потомков их творений. ДНК наших соседей-землян, к слову, не подтверждает данную теорию палеоконтакта, они не могут похвастаться своим инопланетным происхождением. Даже в нас с тобой нет столько фрагментов ящероподобных. Но того, что заложено с обеих сторон, хватило для совместимости в скрещивании. С малой вероятностью, однако, судя по всему, сделало это вполне возможным. Сознание наконец полностью возвращается к тебе в разгар лекции. Все только что услышанное — не плод фантазии в бреду. Ты в лаборатории. Там по крайней мере двое Хамато. Они обсуждают совместимость мутантов и людей. Конкретно тебя с Рафаэлем. Выводы поразительны! И все бы ничего, если бы не причины нахождения здесь в качестве пациента. Ты — живое подтверждение теории! Самое стремное мозг вспоминает в последнюю очередь. Резко подрываясь с кушетки, слезно огорчаешься: — Так это был не сон!? — Детка, ты очнулась?! – обрадованный Рафаэль спешит взять за руку. – Ты лежи, тебе нельзя сейчас резких движений, – аккуратно придавливает к подушке, гладит по голове, протягивает аккуратно сложенные очки с тумбы. — Когда капельница опустеет, отпущу, – комментирует Донни, показывая на наполовину использованный пакет с раствором, подвешенный к стойке, с противоположной стороны медицинского ложе. Укол на правой руке не ощущается. – Почему вы не обратились ко мне раньше?! – умник хмурится, преимущественно адресуя укоризненный темный огонь брату. – Еще день, и состояние стало бы критическим! — Не кричи при ней, Дон, – низко басит Красный с угрозой. – Это я дурак. — Да, прости, – кланяется ученый, робея. – Не хотел напугать и расстроить еще больше. — Да куда там больше?! – в сердцах визжишь без всякой обвинительной интонации. – Раф, что мы будем делать? – пересохшие, потресканные губы слабо двигаются, дрожат. – Я ведь даже показаться врачу не смогу. Да и кого они там увидят? Никто не будет знать, что делать с таким плодом и как он повлияет на меня! Даже Донни! — Не переживай. Возьмем, если нужно, в заложники пару акушеров. А то и весь родильный дом, – интонация бунтаря лишена шутливых нот. Он серьезен, решительно готов к осуществлению своего плана. – Я заставлю их наблюдать за тобой и делать правильные выводы! Чинно протирая очки, гений вздыхает. Стекла и так чисты, он просто нервничает, прячет безмятежные бездны знаний от зрителей. Снова на его плечи возлагается практически непосильная ноша. А он добровольно рад ее принять с целенаправленным упрямством. — Не все так просто, – всматриваясь в истертую салфетку, молвит. – Опасения не напрасны, увы. Очевидно, что риски будут, и не маленькие. Да, многое не спрогнозировать с высокими показателями вероятности, кто бы не занялся данным вопросом. Боюсь, что с позиции людей в любом случае единственное верное показание — аборт, пока еще не совсем поздно, – проверяя еще раз на просвет линзы, нацепляет очки и поворачивается к вам. – Но несмотря на все возможные сложности, я бы не стал рассматривать это в качестве основного верного решения. Потому что примерно представляю, на что способен мутант в утробе матери. Будет тяжело, но не должно убить. — Только не должно?! – удрученно пищишь, слабосильно цепляясь за ладонь Рафа. — Спокойно, тише, – бархатисто утешает здоровяк, целуя в лоб. Оборачивается к ученому: — Так что ты предлагаешь? Просто смотреть по факту? На авось?! Сдурел?! — К сожалению, именно так, – твердо утверждает Фиолетовый. – Я, конечно, не достаточно силен в гинекологии, но постараюсь изучить как можно больше информации, чтобы быть готовым ко всему в случае чего. — Думаю, будет логичнее и этичнее, если этим вопросом плотно займусь я, – объявляется Джейн, становится у капельницы. Нейросеть находилась все это время здесь, но удаленно, так как механическое тело подзаряжалось. Привыкла обращаться лично именно в нем, находя данную форму общения наиболее приемлемой. Возвращаться навсегда в море нулей и единиц только внутри какого-нибудь гаджета не собирается. Ультратехнологические датчики позволяют ИИ по-своему, но так же по-настоящему чувствовать, как любой живой. Самостоятельно осязать мир не то же самое, что получать данные со сторонних сенсоров. Теперь она понимает, что значит быть рядом для родных. Железная подруга весьма тактильна, никогда не упустит шанс коснуться кого или чего-либо. В этом тоже переняла поведение от создателя. Донни, как ученому, никогда не бывает достаточно осмотра, ему обязательно нужно прощупать. Вот и сейчас кончики стальных пальцев незаметно ложатся на твое предплечье. Впрочем, так Джейн дополнительно сканирует состояние. Личный домашний экстрасенс! Видимо, убеждаясь, что данные с аппарата, к которому ты подключена, совпадают с собственными, конструктивно голосит: — Мне понадобится гораздо меньше времени на то, чтобы освоить хотя бы средний уровень познаний, доучиваясь в процессе. Для начального уровня мне понадобится всего около недели. А через примерно месяц я смогу приступить к практике с погрешностью ошибок ниже, чем будет у Донни к тому же моменту, – речи ИИ зачастую звучат как будто надменно. Но на самом деле есть ведь чем хвалиться и гордиться. Объективно, скорость ее разума колоссальна. – Правда, для лучшего результата я собираюсь снизить концентрацию над системой безопасности и переведу часть на автономный режим. Если не против? — Я лично буду сторожить, не боись, – безоговорочно соглашается Рафаэль. – Мимо меня ни одна мышь не проскочит. — Спасибо, Джейн, что печешься обо мне, – умильно улыбаешься подруге. — Зарождение новой жизни — чудо, мимо которого я не могу пройти, – улыбается по-прежнему интонацией Джейн. И, кажется, чуток смущается. Прикладывает на мгновение руку к твоему животу. – Кстати, я заказала УЗИ-аппарат. Послезавтра мы уже сможем посмотреть на будущего малыша. Я уже просматриваю материалы о скрининге. Рафаэль сперва зыркает на гения и Джейн, затем впивается янтарями в тебя. Спрашивает растерянно: — Будем говорить остальным? — Давай не сегодня. Сначала дождемся УЗИ, чтобы подтвердить, – отвечаешь ты, боясь произносить роковое слово «беременность». По крайней мере пока не убедишься, что скосило ею. Ловя снова на себе два огня, Донателло показывает у рта жест закрывания молнии замка: — Нем как рыба. — А мы сейчас о чем говорили? Кажется, файл памяти безвозвратно поврежден, – отшучивается Джейн. — Пожалуй, мы оставим вас, – откланивается Донни, уводя за собой помощницу. Хотя это уже вопрос, кто кому приходится подмастерьем. – Мы рядом. Зовите, если что. Рафаэль садится на пол на колени и осторожно кладет голову тебе на живот, преданно сверкая янтарем. Ты поглаживаешь его по лысине, и черепашка практически урчит, прикрывая веки. Слышит ли он что-то внутри тебя, кроме журчания жидкостей пищеварения? — Как назовем? – спустя время вдруг прерывает тишину Раф, открывая увлажненные глаза. — А кого ты хочешь? – утомленно выдыхаешь сквозь кроткую улыбку. Вопрос не удивляет. Наоборот, видится логически вытекающим в ситуации. Раф достойно воспринял новость и готов и дальше услужливо заботится о тебе и своем чаде с троекратным усилием. Разве могло быть иначе? — Да без разницы. Любить буду, – улыбается он, делая акцент на важнейшем. — Ну, если девочка, то Венера, – усмехаешься без раздумий. — Мне нравится, – через паузу, смакуя имя про себя, едва складывая губами слоги, выдает бунтарь. – А если пацан? — Ренуар, – на этот вопрос отвечаешь еще быстрее с нервным гоготом. — Нормально. На мою букву начинается и заканчивается, – подмечает громила. – Откуда эти имена? – догадывается он, что выбор не спроста. — Из фандома, – молвишь без пояснений. Полотна судеб у этих ребят все равно наверняка сплетутся совершенно иными нитями в определенно совсем другие цвета и соткутся в явно уникальные, неповторимые узоры. – Зачем изобретать велосипед? — Вот как. Пускай так, – не сопротивляется Красный, умиротворенно жмурясь. Поднимается, склоняется к лицу. – Лишь бы все было хорошо с тобой и с ними. — Надеюсь, – шепчешь ты, обнимая бунтаря за шею, и чмокаешь в подбородок.

***

Беременность подтверждается. Вам с Рафом и радостно, и грустно. Грядут колоссальные перемены в принципе для всего клана Хамато. Появится вероятный наследник! Сложно сказать, кто осчастливлен известием больше — старший или младший. Оба светятся так, будто они ждут своего ребенка. Атмосфера в логове меняется в положительную сторону. В убежище теперь каждый день праздник. Но вскоре начинается ад. Дитя пожирает тебя изнутри, жадно высасывая соки. Оно доводит практически до анорексии, выдирает волосы, крошит зубы, ломает сухожилия, истончает кости, старит кожу, ухудшает зрение. Превращает в уродину. Ходячий скелет с пузом. А ведь ты всегда была в сочном взбитом теле — и никогда не видела в отражении иссохшуюся гнилую воблу. Постоянно тянет спину, ноет сердце, жжет в желудке и отдает в печень. Почки функционируют с перебоями, кишечник раздражен. Давление скачет как по амплитуде американских горок, мучает бессонница, страдаешь от периодической нехватки кислорода. На третьем месяце живот огромен настолько, что уже еле передвигаешься самостоятельно. Безжалостный плод очень крупный и прожорливый. А он еще только начал активно шевелиться, толкаться. С такими успехами едва протянешь хотя бы до середины беременности. Но ты все равно любишь это требовательное дитя. Читаешь сказки, поешь колыбельные, гладишь и много беседуешь. Оно всегда слышит и не менее нежный, трепетный голос беспокойного и заботливого отца рядом. Потом с грохотом наваливается очередной сюрприз. — Оу, не понимаю, как я пропустила!? – извиняющимся тоном восклицает Джейн на очередном скрининге. Ты проходишь его ежедневно утром, днем и вечером для спокойствия. От данной опротивевшей процедуры постоянно фантомно ощущаешь скользкий холод геля на животе в неприглядные красноватые струпья растяжек, как и на набухшей груди. — Что там, не томи?! – истерично взмаливаешься, бледнея пуще некуда. — Только спокойствие! – скорее бубнит себе под нос доктор, чем адресует восклицание пациентке. – Но их же двое! – возглас Джейн скрывается до ультразвукового писка. – Вот проказники, путали меня, меняясь местами! Прятались друг за дружкой. Как же так? Мы и кровь, выходит, брали у одного или близнецы настолько идентичны? Кажется, у тебя впервые сотрясение мозга без физической причины сего. Жесткий рок комкает страницы летописи жизни, как заблагорассудится. Вырывает листы, складывает в бумажные кораблики и самолетики и заставляет их гибнуть, сталкивая друг с другом. А потом, когда наскучит, мнет в единый бесформенный шар и поджигает, оставляя лишь пепел. Играется, словом, с тобою, как то самое капризное дите. — Вот же Раф зарядил на славу! – выдавливаешь упавшим голосом, вываливая глаза из орбит. Из-за худобы до остро выделяющихся черт очи кажутся совсем громадными. – Ты уверена? — Точно! Вот один, – тычет в низ экрана на некое пятно номер один. – А вот второй, – стучит по стеклу сверху на некое пятно номер два. Ты так и на научилась различать, где что, в расплывчатых очертаниях размазни своих любимых головастиков. – Вот почему ты так истощаешься! Ресурсов организм чисто физически не хватает. Ну и дела! Похоже, к слову, что они оба как раз в порядке благодаря твоей жертве. — Господи! – сардонически воешь не то от радости, не то обреченности. И у ИИ бывают проколы. Вычудила, конечно. – И кто там? Как будто пол отпрысков сейчас имеет значение. Переварить бы то, что в животе двойное счастье в принципе. Но беззаботный, наивный вопрос вырывается сам по себе, чтобы хоть как-то приглушить рев бури внутри. — Все еще не могу рассмотреть пол, – продолжая водить манипулятором по животу, сообщает Джейн. – Похоже, в папочку. Ничего не видно между ножек! Ты вообще рада? — Я так измучена, что не могу показать эту эмоцию адекватно, – усмехаешься сквозь брызнувшие мимовольно слезы. – Мне кажется, не вытяну еще больше, чем полгода. Я боюсь умереть. Но очень хочу этих детей! Вдруг не увижу, как они родятся? – в расстроенных чувствах открываешься подруге. – Я и готова пожертвовать собою ради них. Но мне так страшно, что не проведу ни секунды лично! Не подержу, прижимая к сердцу, не поцелую в макушку, не почую молочный запах! — Я как раз собиралась поговорить на эту тему с Донни, – завершая сканирование, подруга протирает животик салфеткой и бережно опускает майку. Молвит твердо, уверенно. – Думаю, нужно кесарить через неделю. — Скорее бы, – надрывно выпаливаешь ты с ломанной улыбкой. – Хоть прямо сейчас под нож. Я так устала. А мне наоборот нужно набраться сил к их появлению! Джейн подает руку, дабы помочь подняться и усадить в автоматическое инвалидное кресло. С большим усилием делаешь рывок и — проваливаешься во мрак забвения.

***

Писк приборов. Запах спирта. Снова ты на дурацкой кушетке в треклятой лаборатории. С такими успехами скоро пропишешься здесь! И Донни с Джейн придется искать новый укромный уголок для воплощения инженерных фантазий. Затекшее тело гудит и зудит. На сухом лице маска, во влажной глотке трубка. Колючие пальцы не слушаются. Свинцовые веки удается приподнять лишь наполовину. Ритм аппарата меняется. — Донни, Джейн?! – взбудораженно басит Рафаэль. Кроме белого пятна постели, ничего не видишь перед собой. Очень хочется подать голос, но связки скованы. Губы судорожно ходят то вкривь, то вкось. — Родная, я здесь! – озабоченно грохочет бунтарь и хватко берет за руку. – Давай, ты сможешь! Ученые о чем-то переговариваются наперебой. Копошатся. Мир снова меркнет на задний фон. Ты ничего не слышишь и не чувствуешь. К этому переживанию ничего не ощущать можно и пристраститься. Вдруг тебя резко обратно вырывает из блаженного забытья в реальность. На мгновенном вбросе адреналина делаешь самостоятельный глубокий шумный вдох, широко отворяя воспаленные и подслеповатые очи. — Раф? – выдавливаешь скрипучим слабым голосом. — Теперь моя очередь сказать тебе «с возвращением», детка, – опаляет он жаром дыхания у самого лица. Сколько же он перенес страданий в твоей отключке, что выглядит настолько постаревшим? В этом теле не то что нагнал, а перегнал возраст первого. Неужели можно так измениться за несколько часов? Дней? Прошла не одна неделя? Месяцы?! Или снова принялся ускоренно жить?! Сплюнуть бы через плечо и постучать по дереву три раза. Улыбок на ваших лицах нет. Но глаза говорят об обратном. — Что с детьми? – взволнованно трепещешь, обухом вспоминая о случившемся. Выпрямляясь на стуле, темперамент отклоняется, напяливает тебе на нос очки. Хитро улыбается. У подножья кровати Джейн и Донни держат по почти одинаковому лупатому смущенному черепашонку, с удивлением разглядывающих очнувшуюся от долгого сна принцессу. На вид года два от роду. Стало быть, все же ты опоздала на их нулевой день рождения. Как они жили без матери? Ты не вскормила молоком, пропустила первые вздохи, улыбки, шаги, слова, прорезывание зубов, стрижку ногтей, окунание в теплую ванну, бессонные ночи между кормежкой и сменой подгузников — вообще все! Наворачиваются слезы, во рту горько. Детеныши опасливо вжимаются в родственников, синхронно посасывая свои большой палец. Дети всегда чувствуют настроение родителей. — Они такие большие! – восклицаешь с восхищенным пристрастием. – Сколько им? — Год и восемь месяцев, – как будто извиняясь, отвечает Раф. — Условных или?.. – уточняя, запинаешься, страшась правды. — Настоящих, – тоскливо договаривает за тебя счастливый отец. — Выходит, я так долго… – вновь твоя фраза обрывается всхлипом. — Да, – полушепотом подтверждает Рафаэль. – И я верил, что ты вернешься. Если не ко мне, то ради них. Здоровяк подает ученым знак жестом. Те осторожно возвращают малышей большому папочке, и он бережно усаживает их подле тебя под бока. Сердце замирает и затем ускоренно заходится. Ради только одного этого мгновения стоило умирать и возрождаться! Донни все это время улыбается, и ты готова поклясться, что Джейн сияет так же ярко. Ваши спасители, нет, ангелы-хранители и невольные свидетели стольких важных моментов в жизни покидают отдельную семью внутри клана. С ними — со всеми — обязательно обнимешься позже. Сил сейчас не хватает даже на то, чтобы подвинуть черепашат совсем уж костлявыми пальцами ближе к себе, вжаться в их тепло и вдохнуть аромат. Семья поймет. — Познакомься, – щекотливо басит Раф. – Венера, – переводит взгляд направо, – и Ренуар, – указывает им налево. — Как мы и хотели! – поражаешься до глубины души, и становится еще отраднее. Сломанные крылья заживают и расправляются, дабы вернуть на небеса. Твоя жертва не напрасна! – Здравствуйте, сладенькие мои, – воркуешь детенышам. – Славные! Не верится, что ты вынашивала этих двоих мутантов. Кажется, они ни капли не похожи на тебя, но отлично зеркалят отца. Впрочем, вроде бы у них твои губы и глаза. А еще по пять пальчиков. Да и лица чуть овальнее, у́же. Дети — отражения обоих родителей. В голове не укладывается, что этот Рай в подземном царстве — взаправду! Как осознать и не сойти не с ума от счастья? В носу опять предательски щиплется. — Вы знаете, что здесь за тетя лежит рядом с вами? – спрашиваешь заискивающе. — Мама? – тычет в нос мальчик, вопрошая, и взволнованно оборачивается на сестру. — Мама, – деловито утверждает девочка, тыча в лоб. – Спяссия Линцесса! — Какие вы милые, боже! – вскрикиваешь надсадно от переполняющих эмоций. Малыши у себя на уме с любопытством ощупывают тебя везде, куда дотягиваются. Называют на своем лепечущем детском между собой разные части тела, обязательно добавляя к знакомым, но исковерканным словам непременно «мама», повторяют по многу раз друг другу, спорят. Гордятся, что разбираются в матери по кусочкам. Раф небось проводил бо́льшую часть времени с детьми здесь, рассказывая о тебе и возвращая голосом с того света. Вот только ты не слышала и не чувствовала ни его, ни детишек. Никаких потусторонних проявлений на сей раз. Все плоско. — Простите, что бросила вас! Я себя никогда не прощу! Почему я такая слабая?! – орешь страшным шепотом Рафаэлю. — Ну что ты! Ты же не специально, блин! – отбривает самобичевание бунтарь, грея руку. – Ты со мной намучилась. Теперь намучился я. И счастлив продолжать это делать! Те ваще париться не нужно. Я все умею сам. А ты будешь у меня отдыхать дальше. Поправляться. Теперь я умею готовить зашибенные питательные каши. Быстро поставлю на ноги. Ты только не волнуйся ни за что, – поглаживает по плечу. – Поняла? Будто в сказке. Вот только отчего-то «по щучьему велению» не шибко улыбается. Едва станешь на ноги, не позволишь Рафу наслаждаться тяготами родительства в одиночку. — Ох, да, – улыбаешься ты, не в силах оторваться от созерцания дружных преемников черепашек. Такое умиротворяющее зрелище для матери. – Как у нас вообще дела в убежище? — Ну, так как для спасения малышей Дону пришлось использовать мутаген, кошак Майки умудрился разбить одну склянку и вляпаться по самое не балуй. Так что теперь у тебя есть еще одна подруга, – с гоготом вкратце рассказывает бунтарь. — Почему-то не удивлена. Я так и думала, что так получится когда-нибудь. Разве что позже, – довольно меланхолично реагируешь на шок-новость. Замираешь, оттого что сын перебирает твои пальцы, возвратившие чувствительность почти сполна. – А что Лео? — Постоянно с кем-то переписывается и явно прихорашивается на свиданки, – хмыкает Раф. – Но нам, знаешь, пока немного не до того. А партизан молчит, делая вид, что не заметил, что мы заметили, – в той же юморной манере завершает реплику он. — А где они? – переживаешь, зная, что Хамато ни за что не пропустили бы твое пробуждение. – Почему не позвали? — Мчатся уже на всех парах! – лыбится бунтарь. – Завтра у меня наконец-то нормальный ДР вместе со всеми. Опять двойной праздник будет! — Ой, а я не успею сделать подарок! – спохватываешься ты. — Издеваешься? – цокает Рафаэль, прижимая своей здоровой лапищей через затылок, захватывая попутно ребятишек. – Ты мой лучший подарок! — Так что, у нас по итогу хэппи энд в финале? – испускаешь облегченный смешок. — Наоборот. Самое счастливое начало! – мистическим тоном произносит Раф, проводя рукой по воздуху. – Самые сладкие цветочки только впереди! Да, сорванцы? Оба ребенка прекращают игру в «назови слово» и сверкающе улыбаются отцу с матерью. Дочь — папе, сын — маме. Таинственно покосившись друг на друга, будто связанные телепатическими нитями, они вдруг заходятся заливистым смехом. Потому что счастливы родители. Как отныне и все в логове клана Хамато. 15.–21.11.2024, 09–50