Мгновение длиною в жизнь

      С моим лечением возникли трудности. У меня не было документов, у Байхэн не было на меня прав, а еще я был недолгоживущим. Если с документами Цзин Юань обещал помочь в ближайшую неделю, то моя короткая жизнь была проблемой. Мы обошли несколько частных лавок в комиссии по алхимии, обратились в государственное отделение, но везде, заслышав о том, что я не долгоживущий, или прямо отказывали, или находили причины выдворить нас с Байхэн. Лечить человека скоротечной расы — опасно. Не все лекарства Лофу подходят для этого, мы слишком хрупки, поэтому даже обычная простуда может погубить нас. Лишняя морока.       Меня это не удручало, я не понимал, зачем мне так необходимо лечиться: папа водил меня к доктору один раз, когда я упал с дерева и рассек голову. Мое лечение ему обошлось в три зайца — недешево, ведь их можно растянуть на три ужина. Когда у меня был жар и меня знобило, мама лечила меня сама. Я помню, что тогда она доставала пыльный и тяжелый тулуп, от которого я начинал чихать, и накрывала меня им. А еще она готовила мне чай и даже добавляла в него мед. Из-за этого болезнь для меня казалась праздником.       Я не понимал, зачем мне лечиться, ведь сейчас у меня не было ни озноба, ни жара, даже горло не болело. Но Байхэн настойчиво искала место, где меня бы взяли на лечение. Когда нам отказали в пятом месте, она не на шутку разозлилась. Она громко ругалась, говоря такие слова, какие я часто слышал от борисинцев, из учреждения ее выводили силой. На улице, остынув, она вспомнила, что я все это время был у нее на руках, и стала извиняться и просить не повторять таких «плохих слов». Я и не собирался, потому что папа пообещал, что если я начну говорить такие слова, то он вымоет мне язык золой. Папа человек слова, поэтому я ни разу не ругался в детстве.       Байхэн со мной удрученно вернулась в Чешуйчатое Ущелье, где все еще были ее друзья. Выслушав ее, Цзин Юань стал говорить о законах и потребности пересмотреть их. Цзинлю заметила, что сейчас не совсем подходящее время для этих размышлений.       — Отдай ребенка, — Дань Фэн встал и подошел к Байхэн, протянув руки ко мне. Его лицо, как и в прошлый раз, было строгим и недовольным. Мне не хотелось к нему.       — Нет! Я справлюсь! Сама вылечу! Зачем отбирать его у меня после первой же неудачи! — Байхэн отвернулась от мужчины и прижала меня к себе сильнее, я прижался в ответ. Мне не хотелось расставаться с ней, особенно идти к пугающему Дань Фэну.       — Отдай его мне, чтобы мои видьядхары его вылечили, дуреха! — в его голосе прямо физически ощущается раздражение и усталость. — Или у тебя есть варианты получше?       Байхэн замерла, задумалась, а потом медленно повернулась и протянула меня на вытянутых руках. Я испугался и вцепился в ее запястья до побелевших пальцев. Я почему-то считал, что она и правда решила отдать меня Дань Фэну насовсем. Я не хочу! Байхэн обещала вернуть меня родителям! Дань Фэн пугает меня!       — Эй, Инсин, ты чего! Он же просто полечит тебя, а потом я тебя заберу! — Байхэн снова прижала меня к себе, рассматривая мое бледное перепуганное лицо. Дань Фэн недовольно вздохнул. — А потом, когда ты поправишься, я узнаю, как дела у твоих родителей.       — Байхэн, родителей? — Цзинлю прищурилась.       — Я потом все объясню. Не сейчас.       — Байхэн, если долго пытаться заменить плотину заслоном, то однажды тебя смоет, — Цзин Юань поставил чашу, из которой пил. Он улыбался, но взгляд был тяжелым.       — Не! Сейчас! — Байхэн смотрела на них с яростью и даже странным непонятным мне страхом, горечью.       Дань Фэн, молча смотревший на происходящее, мягко взял меня с рук Байхэн. Я, отвлеченный и встревоженный спором, даже не заметил этого. А когда опомнился, мы стояли с ним уже в тени каменной стены, вдали от Байхэн и остальных, спор которых стал ожесточенней.       — И правда легкий. Слишком легкий, — Дань Фэн спокойно смотрел на меня, уверенно держа на руках. У него сидеть было удобнее, чем у Байхэн, он был сильнее, а руки шире. А еще от него пахло холодом. Не утренним снегом, а чем-то холодным и грустным, от такого запаха хотелось жаться сильнее к чему-нибудь мягкому и приятному. — Знаешь, у видьядхар прекрасный слух, почти такой же, как у лисьего народа. И я прекрасно слышу, что сейчас говорит Байхэн.       Я посмотрел в сторону спорящих, а затем на Дань Фэна. Он смотрел все также спокойно, но теперь без привычного раздражения. Скорее, он выглядел задумчиво. Его рука, которой он придерживал меня за бок, переместилась мне на плечо и сжала прядь моих выбившихся из шнурка волос.       — Знаешь, видьядхары тоже в некотором роде долгоживущие, но мы сильно отличаемся от лисьего народа и просто долгоживущих. Мы не знаем, что такое семья, для нас не существует разлуки с кем-то близким по крови. Мы все братья и сестры, но нас не связывают душевные узы. Поэтому я могу только предполагать, что испытывают другие, у которых эти родственники были.       Я смотрел на него, не понимая половины его слов. От меня ускользало то, что он хотел сказать. Я мог только чувствовать то, что он вкладывал в голос. Именно из его интонации и рассеянного спокойствия я ощутил неладное, неясную тревогу. Слезы встали в глазах, хотя я еще не мог точно назвать их причины.       — Байхэн против, как и Цзинлю, но я согласен с Цзин Юанем. Твоя жизнь в отличие от наших слишком коротка, чтобы ждать, откладывать и думать, что настанет миг, когда будешь готов ко всему. Так что прости меня за это, — Дань Фэн посмотрел на меня и спокойным ровным голосом сказал то, что я не смог бы забыть, даже если бы хотел. — Твои родители мертвы. Их нет. Тебе некуда вернуться. Ты останешься здесь.       Нечеловеческий вой, который я услышал как будто со стороны, поднялся откуда из глубин меня. Я задыхался, слезы лились, размывая одежду Дань Фэна, в которую я вцепился. Мамы нет. Папа мертв. Их нет, как моего дома. Мертв, это когда все, что у тебя остается — это воспоминания. Когда человек просто исчезает. Когда ты молишь бога, чтобы свершилось чудо, и тот, кого ты потерял, оказался жив. И когда этого чуда не происходит и ты теряешь веру в бога. Мертв — это сомнение в собственном существовании, ведь люди, которые дали тебе жизнь, которые каждый день тебя звали, словно говоря: «Ты существуешь,» — больше не могут этого сделать. Мертв — это собственная смерть в памяти погибших.       Дань Фэн прижал меня к себе. Его длинный рукав накрыл мне голову и спину. Мне казалось, что теперь я пахну точно так же, как он, таким же холодом. Все, что было во мне: мои надежды вернуться к родителям, увидеть мой дом, интерес к Лофу, волнение от расставания с Байхэн осело густым слоем где-то в груди. Из-за этой тяжести сложно дышать. Я только мог кричать от боли. Мама говорила, что ребенок при рождении кричит от боли из-за первого вздоха. Я кричал, потому что во мне что-то умирало и мне было больно сделать вдох.       Все мгновения из памяти с родителями были до горького счастливыми, даже если я боялся в них или обижался. Я молился, просил забрать у меня что-нибудь, чтобы вновь получить возможность прожить их вместе с родителями.       — Дань Фэн, что с Инсином, почему он кричит?! — встревоженный голос Байхэн и звук приближающихся нескольких человек. Она солгала мне. Она знала, что я не смогу вернуться.       — Я сказал ему правду. Он обо всем знает.       Раздался громкий и хлесткий звук, подбородок Дань Фэна мотнулся, в следующий момент его толкнули и прижали к стене.       — Как ты мог! Зачем ты сказал! Он же ребенок! — Байхэн заплакала, но при этом почти рычала от гнева.       — Это его родители, он должен знать. Ты бы была рада узнать через 200 лет, что твоей мамы не стало, а все вокруг тебя обманывали?! У него нет этих двух сотен лет, у него нет времени на обман и пустую надежду, которая не даст ему идти дальше, — он не двигался, сквозь рев я слышал, как гудят его слова в груди.       — Какой благородный! — мне показалось, что Байхэн силой отвели от нас. — Ему больно! Доволен?! Может, эта надежда помогала бы ему жить дальше!       — От твоей лжи ему было бы еще больнее! — Дань Фэн повернулся, намереваясь уйти.       — Успокойся, Байхэн, сейчас точно не время для споров, — Цзинлю вмешалась.       — Я отведу его к целителям. Когда научишься думать не только о себе, приходи к нему, — Дань Фэн пошел прочь.       Сил плакать во мне не осталось. Когда он поднимался по ступеням, у меня потемнело в глазах, я обмяк на руках у Дань Фэна. Он еле успел перехватить меня, чтобы я не упал.