Хрюша, зараза, ангел и жопа бегемота

      Ким прилагал все возможные усилия, чтобы не сорваться в зависимость от алкоголя или наркоты. Ранние пробуждения, пробежка, спортзал, душ, завтрак, студия, разъезды по городу, студия, душ, ужин, сон. Повторить утром. И снова. И снова. И снова.       Старался загрузить себя по самое не могу, чтобы под вечер обессиленной куклой падать в кровать, такую же пустую и холодную, как и все двадцать два года его никчемной одинокой жизни. С уборкой справлялся проверенный клининг, вызываемый раз в неделю. Едой обеспечивали Нон и парочка доверенных телохранителей, прошедших с господином и огонь, и воду. Задания, связанные с мафией и аналитикой, подкидывал средний брат, практически вступивший в наследование клана после фейковой смерти отца.       В комплексе в открытую Ким не появлялся из принципа. Нарваться на Порша или Кхуна не боялся — как и физической боли или нотаций, просто не хотел беспокоить своим присутствием Че, в жизни которого все наконец стало налаживаться. Парнишку как могли ограждали от грязных дел, хотя он стал в разы больше времени проводить в спортзале, в том числе учась выпутываться из наручников и задерживать дыхание под водой. Порче, поссорившись и почти сразу помирившись с братом, взял год перерыва между школой и университетом и теперь активно готовился к поступлению на факультет кибербезопасности вместе с заканчивающим школу Макао. Даже сошелся с каким-то парнем из группы подготовки и теперь все свободное время проводил либо в компании этого самого Мута, либо с Макао в доме побочной семьи. Че сменил прическу и стиль одежды, раздался в плечах, подрос еще сантиметров на пять-шесть, обогнав Кима и в росте, и в весе. Все чаще улыбался и смеялся, уже не так светло и нежно, как раньше, но тоже красиво, и в этом третий сын семьи Тирапаньякул винил исключительно себя.       Кого Кимхан точно не ожидал увидеть на пороге своего пентхауса, так это одного из ребят из подготовительной группы Че, низенького полненького очкарика со следами плохо выдавленных прыщей на лице. Заметив усталого как собака музыканта, весь день носившегося по пышущему жаром городу, чтобы успеть подготовиться к новому крупному концерту, пацан расцвел, как орхидея, и бросился Киму чуть ли не в ноги, благо охрана вовремя среагировала и удержала подальше.       — Кхун Ким! Пожалуйста, послушайте, у меня очень важная информация для вас. Выслушайте!       — Какая? — Ким решил, что чем раньше начнет, тем раньше закончит, поэтому распихал охрану и приблизился к покрасневшему от стыда и собственной смелости пацаненку. Но на всякий случай сжал в руке короткий и очень острый нож.       — Вот! — недоросль медленно, без резких движений достал из поношенной и малость полинявшей рыжей толстовки телефон и передал Киму через одного из охранников. На экране Мут, не зря казавшийся Киму каким-то мутным, прикрыв глаза от удовольствия, целовал взасос какого-то блондина лет на пять старше Че, судя по антуражу, в ночном клубе средней руки.       — И? От меня ты чего хочешь? — устало уточнил Кимхан, наталкиваясь на полные непонимания неожиданно красивые светло-карие глаза за толстыми линзами здоровенных круглых очков.       — Простите. Я подумал… Че рассказал как-то по пьяни, что вы его бывший парень. А у меня дядя в органах правопорядка работает, раздобыл ваш адрес. Я не знал, к кому еще пойти. Понимаете, в прошлую пятницу меня соседка в клуб вытащила, я не хотел, но пошел, с Джиной иногда лучше не спорить. А там Мут в уголке с этим парнем… Я не знал, к кому еще обратиться.       — К Че, — Ким передал телефон владельцу и скрестил руки на груди. — Ума не приложу, чем могу тебе помочь и какой реакции ты от меня ждешь.       — Че не поверит, если я скажу, что мой поход в клуб был случайным, — понурился парень, машинально пряча телефон обратно в толстовку. — Он… Макао мне уже не поверил, сказал, что я все вру, чтобы к Че в постель залезть. А я не врал! И Че меня как парень совсем не интересует! Мне просто обидно, что Мут им вертит, как хочет, а Че глаза закрывает и превозносит его.       — Ты знаешь, кто я такой, верно? — вкрадчивым голосом уточнил Ким, подходя вплотную к Хрюше, как он решил про себя называть странного парня. Тот попятился, но далеко не ушел, сзади недвусмысленно сдвинули плечи телохранители Кима. Хрюша обреченно кивнул и заговорил:       — Вы певец WIK, а еще вы — Ким Кимхан Тирапаньякул, младший брат Кинна Тирапаньякула, известного столичного мафиози и бизнесмена.       — Умный Хрюша, — мурлыкнул Ким и тут же отшатнулся, увидев в глазах пацана настоящую, неподдельную боль и обиду.       — Не называйте меня так! Что я вам всем сделал?! Ненавижу вас, лучше бы совсем не приходил! — парень с неожиданной силой вырвался из рук охраны и сбежал, не оглядываясь. Ким дал отмашку своим оставаться на местах и запустил перепроверку охранных протоколов. Если уж его школьник без проблем разыскал, то и рыбка покрупнее наверняка отыщет.       Ким, не переставая ни на секунду, думал о Порче и Муте, пока ужинал рисовой китайской лапшой из ближайшей доставки и наскоро мылся под обжигающе горячими струями воды в душе. Раздумывал, что делать дальше, на утренней пробежке. Корил себя и материл последними словами слепого Макао и наивного Порче, так и не научившегося не доверять близким. Молчащего когда не надо Порша, Кинна, вечно страдающего какой-то херней, а не занятого нужными делами. И, конечно же, Хрюшу, замутившего весь этот балаган на выезде, из-за которого третий принц мафии растерял последний сон и концентрацию.       В итоге Ким смог дотерпеть только до обеда. Матерясь и ожесточенно споря с самим собой, прямо из студии позвонил ребятам, чтобы накопали на Мута и Хрюшу все, что можно и нельзя. И морально приготовился вставлять пиздюлей Макао, на которого вся семья негласно повесила заботу о благополучии и досуге Порче.       Уже через три часа две увесистые папочки были у него на столе. В серой хранилась информация на Мута, оказавшегося младшим сыном преуспевающего владельца сети аптек и тем еще бабником, хоть и с изрядной долей природного очарования, харизмы и мужественной красоты, поддерживаемой регулярным посещением спортзала. Во второй, синей, содержалась информация на старшего племянника главного прокурора страны. С фотографий на Кима смотрел грустный Хрюша в школьной форме, в миру Лиам Наронг Сувванарат.       — И что мне, блять, с этим всем делать? — спросил у мироздания Ким, хватаясь за голову. С одной стороны, лезть в жизнь Че он больше не планировал, а с другой — от одной мысли, что блядский Мут посмел практически в открытую изменить его ангелу, внутри все заворачивалось в морской узел, а глаза застила дикая жажда пытать и убивать.       Плюнув на предосторожности и воющий глубоко внутри голос разума, Ким приказал немедленно доставить к нему Хрюшу под каким-нибудь благовидным предлогом. Следовало обзавестись добровольным союзником, так как соваться к Че лично Ким все еще не горел желанием — вполне справедливо опасался, что пошлют подальше и дадут по лицу. Заслужил, конечно, но проблемы это не исправит. Лиама меньше, чем через час привезли под белы рученьки и провели в гостевую квартиру на три этажа ниже пентхауса Кима. Парень не выглядел напуганным или злым, скорее, усталым и задерганным — как и в прошлый раз в мешковатой темной одежде, полностью скрывающей фигуру. Глаза за линзами очков выглядели воспаленными и красными, будто парнишка долго плакал.       — Что случилось? — вопрос вырвался сам собой. Обычно Киму плевать с высокой башни было и на исполнителей, и на шестерок, и на рыбку покрупнее, но этот парень будил в нем что-то опасно-светлое и сострадательное, от чего Ким бежал всю свою сознательную жизнь, лишь бы только не давать дорогому отцу лишние рычаги давления. То самое, что уже проснулось один раз, когда взгляд певца, рассеянно шерстящий толпу школьников, столкнулся с ангельскими восхищенными глазами.       — Че меня нахуй послал, вот что, — буркнул Лиам и принял чашку с холодным чаем из рук одного из телохранителей Кима. Вежливо поблагодарил, сел ровнее и сделал пробный глоток, сразу после похвалив богатый вкус напитка. Ким удивленно покосился на свою чашку и тоже отпил — трава как трава, еще и жасмином резко пахнет и на языке горчит. Но Лиам явно пил с удовольствием, и музыкант тоже сделал вид, что наслаждается напитком.       — Ты ему фотки показал?       — Показал, объяснил, на почту скинул. Че разозлился, наорал на меня, сказал не лезть не в свое дело, обозвал разлучником и завистником и врезал в живот кулаком.       — Мы сейчас точно об одном и том же Порче говорим? — изогнул бровь Ким, никак не ожидая таких поступков от кроткого и мирного парня.       — Ты сам его сломал, — пожал полными плечами Лиам, бросив на Кима говорящий взгляд поверх очков. — Он тебя очень любил, позволял многое, если не все, а ты его предал и поиграл чувствами. Че это жутко взбесило, он решил измениться, чтобы больше не было больно. Мы же с ним еще со школы знакомы, с ним и с Макао. В школе Че меня часто защищал, он был добрым и чутким, а сейчас… Че выпустился, я остался совсем один, разве что на курсы могу вместе с ним походить. Но я все равно хочу отблагодарить его за то, что он для меня сделал тогда. Я не вскрылся или с высотки не прыгнул только из-за него. Тот парень, Мут, он дурной. И Че с ним тоже стал дурной.       — А ты у нас благородный спаситель, значит? — прищурился Ким, откидываясь на пыльную спинку кресла.       — Ты знаешь, что это такое, когда тебя травят просто от нечего делать? Ну или потому, что у тебя зрение хуже, координация хромает, или есть лишний вес? В старшей школе все как на подбор Аполлоны или со смазливым лицом, один я страшненький и толстый. Только Че на меня как на говно не смотрел. А сейчас и он… Ты не знаешь, даже представить себе не можешь, каково это — жить с таким телом и лицом среди красавцев.       Ореховые глаза Лиама медленно заполнились прозрачными слезами.       — В чем проблема похудеть и накачаться? Нацепить линзы? Вывести прыщи?       — У меня серьезный гормональный сбой. Я годами сижу на таблетках и диетах, ношу только черное и закрытое в сорокаградусную жару, торчу в спортзале по пять раз в неделю. Но этого всегда недостаточно. Я лузер, и хрен бы с ним, привык уже. Просто не хочу, чтобы Че пострадал.       — Я скажу его брату, чтобы проследил за этим Мутом. Спасибо, что обратился, я ценю твои усилия, — выдавил Ким и резко встал, покидая квартиру. Слишком похоже плакали Лиам и Че из прошлого, чтобы по сердцу не полоснула тугая струна из разочарования в себе и неуемной боли.       

***

      Охрана у Че оказалась что надо, стоит отдать Поршу и Кинну должное хотя бы в этом. Вечером следующего дня в пустующую музыкальную студию спокойно зашли трое подтянутых атлетичных ребят в джинсах и рубашках, скрутили в бараний рог личного телохранителя Кима и дали дорогу своему юному и восхитительно злому нанимателю. Че от души приложил вскочившего из-за стола Кима твердым, большим кулаком в челюсть, затем в живот, еще раз в челюсть и с силой пнул в голень, заставив упасть на пол.       — Если я еще раз увижу, как ты суешь нос в мою жизнь или постель, я сдам тебя твоему отцу с потрохами. И стенку твою за портретом, и прочие милые шалости. Ты меня кинул, предал, унизил, развел — теперь наслаждайся представлением, урод. И Хрюнделя своего забери, бесит, он мне нянюшкой не нанимался.       Порче выпрямился и брезгливо отряхнул руки, будто Ким был заразным. Не оглядываясь, вышел, оставив бывшего кумира позади, как тот когда-то поступил с самим Порче. Перевернувшись на спину, Ким дал отмашку Нону не преследовать Че и не звать остальную охрану. Вместо этого набрал занесенный в телефонную книгу из чистой предосторожности номер и прохрипел:       — Приезжай. Локацию скину.       Ровно через двадцать три минуты в студию ворвался Хрюша и сразу же присел перед Кимом на колени, предлагая помощь. Вообще-то, Ким уже сто раз мог встать и сам или при помощи того же Нона, но на полу было довольно уютно и прохладно, хоть и чересчур твердо. Разумеется, силенок Лиама не хватило поднять тренированного, хоть и худого Кима, и он беспомощно свалился сверху, чуть не поцеловав давно не мытый деревянный пол студии.       — Не мельтеши, — фыркнул Ким и еще раз дернул, укладывая Лиама рядом с собой. Парнишка повозился, вслух помянул их общее с Че ослиное упрямство и стащил темную массивную толстовку, делая из нее ком, приятно пахнущий стиральным порошком со сладкой отдушкой. Подпихнул импровизированную «подушку» под голову Киму, а сам сел на полу слева, обняв колени пухлыми руками. Ким бросил на него взгляд и тут же сел, заглядывая в лицо.       — Кто?..       — Лиам Наронг Сувванарат. Мы же знакомы уже.       — Кто это сделал? — Ким указал рукой на зажившие следы избиений, проходящие через предплечья парня. Такие раны обычно оставались, если били чем-то вроде тонкого ремня или шнура. И, судя по количеству следов, Лиаму доставалось нередко.       — А, это. Кто только не, — парень поежился и еще крепче обнял себя руками, прячась от досужего взгляда. — Сначала отец, потом дядя, я у них с тетей всю старшую школу прожил, считай. В школе тоже бьют. Сейчас реже, а в первый год было часто. Лицо я берегу, а вот остальному доставалось.       — Чем?       — Всем подряд. Отец ремнем. Дядя линейкой. Мама и тетя полотенцами или вообще чем попало. В школе — кто во что горазд. Я привык, нормально уже. Тебе самому сильно досталось?       — Забыл, из какой я семьи? Че, считай, просто приласкал, — отмахнулся Ким и на пару секунд залип на удивительно красивых маленьких ладонях Лиама с чуть узловатыми пальцами и аккуратно подстриженными миндалевидными ногтями.       — Не смотри. Я толстый, — закрылся парень и прижал руки к груди. От уязвимости, ранимости этого жеста Киму на миг поплохело. Он точно так же маленьким прятал руки от отца и учителей, когда те грозились побить его указкой или линейкой за допущенные в домашней работе ошибки.       — Есть будешь?       — Мне нельзя.       — Если диета не помогает, надо найти другую. Повторяю: есть будешь?       — Буду, — парень упрямо вскинул голову, глядя на Кима снизу вверх и щурясь от бьющего прямо в лицо света лампы.       Ел он хоть и с аппетитом, но аккуратно и вдумчиво. Не сказал за едой ни слова, глотая горячую лапшу с жареным куриным мясом и кучей приправ. Запил остроту водой, счастливо улыбнулся и тут же принялся суетиться, убирая за ними обоими мусор. Вернувшаяся после заключения очередного договора не то на фотосессию, не то на аренду площадки Стар улыбнулась при виде поклонившегося ей по всем правилам Лиама и фыркнула в сторону Кима:       — У тебя фетиш на школьников, что ли?       — Завали, умоляю, — отмахнулся тот, мельком окидывая пухлую фигуру покрасневшего Лиама, хорошо хоть тот успел натянуть обратно толстовку, и следов жестокого обращения видно не было.       — Привет, милый, меня зовут Стар, мне двадцать семь лет, я — личная ассистентка вот этого придурка, — представилась девушка, и ее круглые глаза с ярко-голубыми линзами блеснули интересом и легким весельем.       — Лиам, старшеклассник, — ответил парень и робко улыбнулся одними губами, не показывая десен. Ким почему-то подумал, что за широкую улыбку парнишке тоже наверняка доставалось. Ну или кто-то тупой и ограниченный ляпнул тому в лицо, что у Лиама десны видно или зубы торчат, как у кролика. — Я, наверное, пойду. Спасибо за угощение, кхун Ким.       Лиам поклонился Киму, потом Стар, сгреб пакет с мусором и во мгновение ока скрылся. Остался только легкий шлейф сладковатой отдушки и стойкий запах пряной лапши. Ким, глядя вслед идеально ровной прямоугольной спине впервые всерьез задумался, куда катится его жизнь.       Он бы честно оставил Че в покое, как и требовал младший Киттисават, но врожденное шило в одном месте, упрямство, взращенное отцом, и остатки чувств выбили все предохранители, и Ким на следующий же день назначил встречу Макао. Тот явился в условленное место с двумя охранниками, заметил Кима, одиноко сидящего на почти сломанной и страшно скрипящей качели на заброшенной детской площадке, подошел ближе, открыл рот, чтобы ляпнуть очередную мелкую гадость, и поперхнулся, когда Ким, не глядя, схватил его за ворот полосатой сине-белой рубашки, притянул к себе и прошипел в лицо:       — Что за хуета творится с Порче?       — Тебе-то какое дело? — сверкнули подозрительно знакомым огнем раскосые лисьи глаза. Ким такой же отблеск видел у Кхуна, когда Корн заставлял его делать то, что старшему сыну не нравилось. И у себя самого в зеркале после особо тяжелых избиений отца. Наследственная дурь у них, как оказалось, была одна на всех.        — Хочешь позлорадствовать, что я проебался? Окей, это так. Но ты же не совсем тупой, Макао, видишь же, в какую пизду все катится. Помоги остановить.       — И что я с этого получу?       — Мне казалось, вы с Че поладили.       — Мне его навязали. Терпеть не могу этих мальчиков-зайчиков с невинными глазами и слюнявыми улыбками идиотов. Только и могут, что сопли на кулак наматывать.       — Какой же ты непроходимо тупой, блять, — Ким брезгливо оттолкнул от себя кузена, заставив шлепнуться задницей на землю.       — Да, то ли дело ты, утонченная натура, поэт, романтик. Ты бы слышал, уебок, как он рыдал по твоей вине полгода назад, — выплюнул Макао, пытаясь задеть побольнее. И, увы, задуманное у него прекрасно получилось.       Ким отвернулся, не желая больше продолжать пустой разговор. Макао не собирался ему помогать, значит, просить помощи следовало в другом месте. Поэтому он собрал себя в кучу, пришел с повинной к Поршу и осознанно пропустил пару ударов, давая старшему брату своего ныне падшего ангела сорвать злость и плохие эмоции. В конце концов, быть грушей для битья в собственной семье третьему наследнику клана Тирапаньякул не привыкать.       Разозленного Порша оттащили Кинн и Арм, держа с двух сторон. Ким сплюнул кровь из разбитой губы прямо на дорогой паркет кабинета Кинна и, с вызовом глядя старшему Киттисавату в глаза, выложил свой телефон с фотографиями Мута, полученными от Лиама. Тот бросил короткий взгляд на экран и поморщился, как от приступа зубной боли.       — Да знаю я. Мои ребята этого урода уже давно срисовали, я Че пятьсот раз говорил в лицо, что мудак этот ему не пара, но как переклинило: «хиа’, не лезь, это моя жизнь», «я совершеннолетний, дай мне самому решать», «иди лучше своими делами займись, я сам все сделаю».       — Он портит Че.       — Серьезно? Это мне ты говоришь?       — А что, блять, тебе не так?! — разъярился Ким неожиданно для самого себя, делая пару пружинистых, быстрых шагов к Поршу. — Я проебался с ним, признаю, но я не позволял ему жрать алко и наркоту в клубах. Я его пас, в том числе и от блядских коллекторов того уебка, что вы дядей звали, пока ты, сука, с Кинном развлекался. Я его вместо пса охранял, пока ты хуи пинал и к новой жизни привыкал…       — Возьми пирожок с полочки, умница-разумница! — не остался в долгу Порш, плавно и грациозно наступая на Кима, как большой хищный лесной кот. Остановился, не дойдя пары шагов, и вдруг сменил гнев на милость, почти спокойно спрашивая: — Ты его проебал. Я его проебал. Что делать будем?       — Снимать трусы и бегать, — ляпнул Ким и таки схлопотал еще один качественный и хорошо поставленный удар в челюсть. Но отвечать не спешил: хамство наказуемо, как его болью и кровью учил отец, да и Порш имел полное право беситься из-за мудацких поступков Кима в отношении его любимого младшего брата.       Че им назло практически не слезал с этого самого Мута, целуя налево и направо и будто специально светясь перед ребятами, которых Ким и Порш приставили ему в охрану, объединив усилия. Каждый такой жест причинял Киму неподдельную боль и заставлял по-черному ревновать, но сделать ничего было нельзя, выбор все еще оставался только за Порче. Ким пять дней подряд проводил вечера в спортзале, скидывая стресс и планомерно превращая руки в фарш на боксерской груше. Стар орала дурниной и поливала его изысканной бранью, но Киму на это было как-то плевать — он прекрасно понимал, что если не скидывать злость болью и тренировками, станет только хуже и его потянет на сигареты и алкоголь, а этого перед большим концертом делать было никак нельзя.       В три часа ночи, в очередной раз валяясь без сна и залипая на нежно-кремовый натяжной потолок спальни, Ким наконец понял, что именно царапнуло его в коротком диалоге с Макао на заброшенной детской площадке. И то ли многодневная бессонница сыграла свою роль, то ли накопившаяся злость на все вокруг взяла верх, но Ким подорвался с кровати, в два счета собрался, натянув первые попавшиеся штаны и футболку, вызвал двух ребят и позвонил на проходную к Вегасу, предупреждая о визите.       Встречали его Вегас и подпирающий почти-мужа Пит, оба сонные, домашние и в одной бордовой шелковой пижаме на двоих — у Пита только верх, у Вегаса только низ. Ким по всем правилам поздоровался с бывшим телохранителем — его, в отличие от родных братьев и кузенов, он всегда уважал, скупо кивнул Вегасу и направил стопы в комнату Макао, благо хорошо знал дорогу. Из-за двери доносился приглушенный мат и музыка, хозяин комнаты явно еще не ложился, несмотря на поздний час. Открыв дверь, Ким тихо, как мышь, проскользнул внутрь, добрался до высокого геймерского кресла со здоровенным подголовником и эргономичным мягким сидением, вытащил из кармана складной нож и молниеносно приставил к горлу сидящего к нему спиной Макао, чье лицо и фигура озарялись только светом монитора с открытой компьютерной игрушкой. В ту же секунду Ким почувствовал в районе желудка неприятное прикосновение прохладного дула.       — Зачем пришел? — не отвлекаясь от игры, спросил Макао, уверенно управляя аватаром в игре одной рукой.       — Лиам.       — Кто?..       — Лиам. Сувванарат. Вы звали его Хрюшей.       — А, этот. Жаловаться прибежал, что ли?       — Каждый раз, когда ты говорил ему, что у него уродливые зубы или стремная улыбка, ты делал то же самое, что и твой отец, который всю твою осознанную жизнь повторял, что из тебя нихуя толкового не выйдет. Приятное ощущение, не правда ли?       Широкая, хорошо проработанная в спортзале спина Макао закаменела. Он убрал руку от клавиатуры, сливая игру, и повернулся к Киму лицом, ставшим таким же холодным, как и тон голоса.       — Чего ты от меня хочешь? С каких это пор ты, кузен, таким правильным заделался? Тебе всегда на всех класть было, вот пусть так и дальше будет.       Ким лишь выразительно посмотрел на Макао сверху вниз, подумав, несильно врезал кулаком в скулу, скорее для приличия, чем всерьез, и ушел, надеясь, что хоть на что-то смог повлиять.       Еще три дня ни от Че, ни от Макао, ни от Лиама не было новостей. Ким потихоньку начал входить в ритм работы, ездил на встречи со спонсорами, договаривался о мероприятиях и фотосессии в новом образе, пытался работать в меру сил, хорошо хоть Кинн и Корн пока не дергали с крупными заказами в мафиозной среде. Сердце грызла глухая тоска из-за Порче, но Ким гнал ее в шею и брал еще больше дел, чтобы под конец дня даже до кровати доползти сил не было.       Он честно думал, что тогда, с Макао, достиг предела самоотверженности, выполнил свой максимум. И все же сорвался, когда услышал в трубке перепуганный голос Лиама и подозрительно знакомое сдавленное рычание на заднем фоне. Ким прибыл в нужное место через десять минут — благо любимый байк был при нем — ловко лавируя в заполненном до отказа мегаполисе. Лиам встретил его у задних ворот университетского корпуса физического воспитания, рядом с которым проходили их с Че подготовительные курсы, и за руку потащил в двухэтажный спортзал, где Макао в одиночку раскидывал пятерых нехилого телосложения парней. Кулаки младший Тирапаньякул уже капитально сбил, по лицу тоже пару раз прилетело, но в остальном он выглядел куда бодрее, чем стонущая на полу троица.       В принципе, Макао бы и сам справился с оставшейся парой, в конце концов, его целенаправленно учили выводить противников из строя качественно и надолго, но Ким вовремя заметил подкрадывающегося сзади шестого игрока и влетел в чужую драку, как настоящий друг — мощным ударом с ноги. Учили их с кузеном приблизительно одинаково, так что раскидать остальных нападавших не составило труда. Макао выпрямился, счастливо, бешено оскалился и придержал на расстоянии бросившегося к нему испуганного Лиама.       — Мелочь, не маячь. Я в порядке, только дыхалка сбилась.       — Это тебе не в игрушки за компом играть, — не удержался от подколки Ким. Вместо ответа Макао задрал полосатую оранжево-желтую просторную футболку, обнажая ребра, исполосованные уже начинающими подживать следами от ботинок.       — Кто тебя так? Вегас? — тут же подобрался Ким, с одного взгляда оценив, что отделали кузена неплохо, и в ребрах точно есть трещины.       — Хиа’ бы никогда. Похитить пытались пять дней назад, я отбился с помощью Нопа. Но приложили от души, как видишь. Пятеро, подготовленные, в масках, судя по говору — все тайцы.       — Пойдем, надо сейчас же обработать, — Лиам чуть не плакал от огорчения и страха и потянул Макао за руку, осторожно держа за запястье, не то чтобы не причинить боли, не то чтобы самому не заляпаться кровью. — Я знаю, где тут аптечка, ну же, пойдем.       — У меня в тачке полная есть, пошли лучше туда. И перестань реветь, свинка, это не раны, это понты.       — Больно же очень. И по лицу, и по ребрам, — возразил Лиам тихо.       — Откуда тебе знать, тепличный цветочек, — пренебрежительно фыркнул Макао и тут же насторожился, ловя Лиама за ворот толстовки, когда тот сбился с шага и чуть не упал лицом вперед. — Ну и кто?       — А тебя и правда это ебет? Тебя не ебет, просто пошли за аптечкой, упрямый осел! — раздраженно выпалил Лиам и ускорился, практически волоча за собой несопротивляющегося Макао. Ким, усмехнувшись, пошел следом, бросив напоследок ледяной взгляд на стонущих на полу придурков.       Макао на парковке снял сигнализацию с неприметной серой тачки и достал из багажника внушительную аптечку. Лиам сразу же перехватил ее, протер руки спиртом и вполне профессионально начал обрабатывать раны Тирапаньякула, в противовес действиям по-детски дуя на поврежденную кожу, будто пострадавший парень был пятилеткой. Тот тоже не отставал в дурости — не удержавшись от шалости, ткнул пальцем в надутую, как у хомяка, щеку. Лиам тут же шумно выпустил воздух через рот, покраснел и перестал так делать.       — Вегас в курсе, что тебя похитить пытались? — уточнил Ким, присаживаясь рядом и беря и себе ватный диск с антисептиком, так как один удар вскользь задел губу, не до конца зажившую после Порша. И музыкант уже предчувствовал, сколько «ласковых» слов скажет ему экспрессивная Стар при встрече, ведь совсем скоро должна была состояться фотосессия для обложки альбома и новой серии мерча.       — Да, конечно. Я ж не дурак о таком молчать. Он уже разобрался, помнишь, стрельба в квартале красных фонарей была два дня назад? Это Вегас и Пит постарались.       — Как по мне, то ты реально дурак, но ладно, учту. Чего эти дебилы от вас хотели-то?        — К Хрю… к этому прицепились, мол, он им что-то должен. А я мимо проходил.       — Хочешь сказать, что ты, мимокрокодил несчастный, в чужую драку просто так вписался, от доброты душевной? — изогнул бровь Ким, насмешливо глядя на покрасневшего и надувшего щеки Макао. — Я на идиота похож?       — Вообще-то да, но ладно, — ответил любезностью на любезность Макао. Пристыженно отвел взгляд, как накосячивший щенок, и пробормотал: — Его обозвали, толкнули, он упал, локтем вроде ударился, очки уронил. Эти ушлепки загоготали, ну и… оно само вышло, короче.       — Им деньги нужны, — задолбанно вздохнул Лиам, когда вопрошающие взгляды Тирапаньякулов скрестились на нем. — Вымогают, потому что знают, что мне не по силам от них отбиться.       — Больше не будут, — повел широким плечом Макао и скривился от боли, придержав протестующие против резких движений ребра. Хмыкнул и потрепал Лиама по недлинным темно-каштановым волосам, выражая скупую благодарность за медицинскую помощь.       — Думаешь, оно мне надо было такой ценой?.. — выпалил тот, с явным трудом удерживаясь от того, чтобы отвесить Макао душевный подзатыльник. — На тебе и так живого места не было, а сейчас…       — Хочешь, научу паре приемов?       — А толку? Все равно убежать не смогу, — Лиам с ненавистью глянул на свое тучное, не подготовленное ни к драке, ни к быстрому бегу тело. — Упреждая твой вопрос: гормональный сбой, похудеть не могу не потому, что не стараюсь, а потому что лекарства пью.       Макао потер подбородок пальцами, неосознанно копируя задумчивого Вегаса, и упрямо дернул плечом, снова скривившись.       — Все равно научу. Ты должен уметь давать сдачи.       — Я умею драться, — признался Лиам очень тихо. — Просто не люблю насилие. И боюсь боли. С одним-двумя справиться смогу, но не с пятеркой.       — Идеальная жертва. Выходи давай из этого всратого амплуа, — посоветовал Макао с неподдельной искренностью в голосе и протянул Лиаму телефон с раскрытым QR-кодом. — На, добавь меня в Лайн и скинь свой ник в Инсте. И пиши, если совсем хуево станет. Не обещаю, что сразу же помогу, но всяко лучше, чем ничего.       — Спасибо! — Лиам послушно направил свой телефон на экран Макао, но по глазам было видно, что писать он не собирается ни за какие коврижки.       Ким и Макао переглянулись и перешли на нейтральные темы вроде творчества WIКа, приближающегося концерта, новой компьютерной игры и прочей лабуды, лишь бы забить эфир. Благодаря карьере, Ким стал мастером подобных пустых разговоров — все же Стар могла поспеть далеко не везде, и ему самому часто приходилось выяснять и уточнять детали у поставщиков одежды и оборудования, фотографов, арендодателей и прочих вовлеченных в шоу-бизнес личностей. Правда, личина общительного и вежливого парня, яро интересующегося собственной карьерой, уже начинала изрядно натирать по краям. Ким всегда был намного большим, чем смазливое лицо, худощавое тело и приятный голос, но разглядеть это могли, увы, единицы, в числе которых значился и Че. Теперь же он остался на обочине жизни своего ангела, выброшенный, как мусор. И это терзало и днем, и ночью, а разум монотонно твердил: «Ты во всем виноват. Ты сделал ему больно первым, и он имеет право мстить. Ты его оттолкнул, вот и пожинай плоды». Ким и не спорил, но больно все равно было.       

***

      После случая в спортзале встречаться втроем они стали чаще. Лиам пару раз приезжал в студию Кима, принося с собой небольшой перекус из разряда диетических. И демонстративно пробовал отовсюду первым, сразу заметив паранойю Кима. Тот фыркал, но присоединялся к обеду, ибо после настолько напряженного графика даже смерть от яда уже не казалась такой уж большой потерей.       К тому же, Ким доподлинно знал: умри он — и никто сожалеть не станет. Братьям давно плевать, жив он вообще или нет, разве что Корн тяжело вздохнет из-за просранного времени, труда и инвестиций, но так даже лучше. Фанаты будут тосковать, но быстро запишут Кима в иконы для поклонения или, что куда вероятнее, забудут за пару недель и найдут новую игрушку. Может, телохранители расстроятся, потому что придется искать новую работу, да и то не факт. Сам по себе он никому не нужен и не интересен. Никто, кроме ангела Че, не спрашивал, поел ли он, не интересовался, сколько он спал и когда, не протягивал таблетки от головной боли, видя, как морщится музыкант от спазмов из-за непосильной нагрузки, никто не обнимал при встрече, тихонько ворча на ушко, что так нельзя.       А ведь хотелось. До скрипа зубов и боли в груди хотелось, когда Ким издалека видел «слюнтяя» Кинна, обнимающего со спины весело смеющегося Порша. Или Кхуна в сопровождении двух верных, готовых ради него на все парней. Или того же Вегаса, психа, мудака и ушлепка, не сводящего влюбленных, по-прежнему внимательных к деталям глаз с так и сияющего от внимания Пита. Ким не привык жаловаться кому бы то ни было на жизнь, но сейчас почему-то хотелось. Конечно, он мог бы начать новые отношения — с его лицом и карьерой найти парня или девушку — вообще не проблема, но в отношениях ему всегда хотелось отдавать равноценно. Поэтому он и сбежал тогда от Порче, как от цунами: нырнул с головой в чистые, нежные, невинные чувства школьника, понял, что не ощущает дна, и со своей зачерствевшей, грубой душой не сможет ответить не то что равноценно, но и хоть на десять процентов так же. А Че всегда заслуживал самого лучшего.       Разумеется, долбаный Мут, сующий свое хозяйство куда надо и не надо, лучшим ни разу не был, но Ким уже утратил право на решения в отношении Че и теперь пожинал горькие плоды своего косноязычия и тупости. И как бы он ни убеждал глупое влюбленное сердце, что для Порче будет лучше и безопаснее вдали от него, пресловутых любви и ласки все равно хотелось, да и внутри саднило, как никогда раньше. До разрыва с Че он вообще не знал, что умеет так остро и ярко чувствовать.       Ким как раз закончил сводить новый трек, завис над пультом, провалившись с разбега в очередную яму самоедства и мыслей о том, что никому он и нахер не нужен, получил сильный пинок по голени и вскинулся, ища пистолет. Рядом с креслом стоял скалящийся во всю челюсть Макао, держа в руках три аппетитно пахнущие упаковки пиццы. Живот Кима обиженно заурчал, напоминая хозяину, что кроме кофе для бодрости в нем с самого утра ничего не было, а день-то уже движется к закату.       — Хуй тебя знает, какую ты там обычно жрешь, поэтому на, выбери сам. Лиам будет минут через пять — семь.       Ким без выражения выругался, поставил пистолет на предохранитель и заглянул в коробки. Обычная Неаполитанская, что-то пестрое с ветчиной, грибами и маслинами и проклятая людьми и богами Гавайская, с ананасами, которые он от всей души ненавидел. Выбрав для себя знакомую и проверенную Неаполитанскую, музыкант поманил гостя в угол помещения, к журнальному столику и дивану, где иногда ночевал, свернувшись в компактный клубок и накрывшись тонким пледом или собственной курткой. Все равно доставку можно было заказать и сюда, телохранители могли переночевать в машине, а дома его никто никогда не ждал.       — Простите, опоздал. Я купил нам напитки, — запыхавшийся Лиам поправил съехавшие на кончик носа очки и поставил на стол пакет, откуда последовательно появились кола, лимонад, вода и банановый сок.       — Выбирай, — Макао потеснился на диване поближе к Киму и подтолкнул Лиаму оставшиеся коробки. Тот заюлил, что не голоден и просто попьет воды, но быстро сдался под двумя тяжелыми взглядами и открыл предложенное.       — Может, пополам поделим? Ананасы не очень вкусные, а так будет половинка вкусного, половинка невкусного, ну, как компенсация? — спросил Лиам у Макао, перебирая маленькими пухлыми пальцами в воздухе, как часто поступал в момент задумчивости или сомнений.       — Какие ж вы неженки, а, — фыркнул Макао и скинул Лиаму в руки коробку со второй пиццей, забирая себе несчастную Гавайскую. — И вообще, кузен, советую тебе смириться с наличием ананасов в твоей жизни. Если с Че помиришься, придется жрать их килограммами.       — Почему? — широко распахнул глаза Лиам. — Че же вроде не любит ананасы.       — Зато любит сосать. А после ананасов сперма не такая мерзкая на вкус, — хохотнул Макао и сразу же получил от Кима по шее.       Пятнистый от смущения Сувванарат схватился за свою пиццу, как за спасательный круг, и буквально закрылся от них коробкой сосредоточенно жуя и делая вид, что очень занят. Ким подавил смешок из-за настолько острой реакции неискушенного парня и уставился на свою колу, завлекательно шипящую в открытой бутылке.       — Мне не грозит. Он не простит, и ты это знаешь.       — Ким, зачем ты все-таки это сделал? Ты, конечно, дядино лучшее творение и скотина редкостная, но я же вижу, как ты на Че смотришь, — куда более серьезным тоном спросил Макао, как и Ким, не притронувшись к своей порции.       — Я урод и тварь. Руки по плечи в крови. Зачем ему я?       — Ага, лучше уж мутный Мут, который свой хуй сует во все попадающиеся дыры, — не согласился Макао, наконец принимаясь за еду. — Ты бы Че на руках носил.       — Откуда знаешь?       — Понятливый, потому что. Не то чтобы я хочу делать тебе комплименты, ты их нихуя не заслужил, но это правда. Ты уже разок обжегся, больше так не облажался бы. Да и… я знаю, как это со стороны выглядит, когда свое находишь, — взгляд Макао затуманился, по пухлым губам, измазанным в светлом соусе и сыре, скользнула мягкая улыбка. — Это сложно с чем-то спутать, ты одновременно и любишь, и боишься его поранить. И все время трясешься внутри, потому что думаешь, что он однажды поймет, какая ты тварь ебучая, и свалит, а ты снова останешься один в темноте. Это как по лезвию все время ходить: и страшно, и азартно, и сладко.       — Уже нашел своего человека? — прокашлявшись, спросил Ким, готовясь в случае чего менять охранные протоколы и отрядить пару человек незримо присматривать за партнером Макао. Не по дружбе или из родственных чувств, просто чтобы избежать возможных проблем в будущем.       — Нет, куда мне. Просто вижу, как хиа’ на пи’Пита смотрит. И Кинн на Порша. Не знаю, повезет ли мне так же, и хочу ли я вообще, чтобы повезло. Но факт есть факт: когда Пит переселился к нам, дома стало лучше и светлее. Даже несмотря на Вениса. Так что возвращай Че, кузен, он и правда заслуживает лучшего.       Ким бессильно сжал кулаки, давя в себе тихий скулеж — он бы в лепешку расшибся, чтобы ангел к нему вернулся, но Че ясно выразил свою позицию: класть теперь он хотел и на Кима, и на его желания. А заставлять, шантажировать или, тем более, насиловать, Ким ни в коем случае не собирался — просто не смог бы так с Че, да и смысла в этом не было.       Слева, через Макао, протянулась рука, и маленькие чуткие пальцы подхватили треугольный кусок нетронутой пиццы Кима, подсунув взамен другую, с грибами и маслинами. Процедура повторилась и с Макао, тоже зависшим над своей коробкой в удивлении.       — Ты зачем это? — уточнил младший Тирапаньякул, хмуря густые темные брови.       — Кхуну Киму нужно убедиться, что не отравлено, перед тем как есть, — отозвался Лиам невозмутимо и прихватил стыренный у Кима кусочек, делая большой укус. Прожевал и указал на коробку Макао: — Тебе тоже такое нужно, да? Я не против, если что.       — Я же сам их принес, какой мне толк травить себя? — проговорил Макао и потащил в рот то, что Лиам положил ему из своей коробки. — Ты странный, знаешь? — прошамкал он, пытаясь говорить с набитым ртом. — Ты же не любишь ананасы. И все равно их ешь.       — Мне не сложно. Это же один кусочек, а не вся пицца. И не говори с набитым ртом, так делать невежливо, и ты можешь подавиться.       — Ким умеет делать Геймлиха, — отмахнулся Макао и еще раз куснул, жмурясь от приятного вкуса. Видя его удовольствие, Лиам незаметно поменял еще парочку кусков, пока Макао нежился в своем гастрономическом раю.       В целом, новая жизнь, где периодически мелькали эти двое, Киму даже нравилась. Теперь он мог с кем-то поделиться проблемами, пусть и в весьма общих чертах. Макао пару раз вытаскивал их проветриться в тир, где сосредоточенно, твердой рукой и с использованием командного тона, сто процентов перенятого у Вегаса, учил Лиама стрелять из травматического оружия. Ким методично спускал пар на соседней мишени, но, к большому удивлению обоих Тирапаньякулов, уже на второй вылазке Лиам смог попасть по относительно небольшой мишени семь раз из десяти, что могло считаться большим успехом.       Лиам тоже вытаскивал их в вечерний парк, погулять, побродить, сделать фото или просто посидеть на покрывале в каком-нибудь уединенном местечке, где фанаты не могли срисовать запоминающийся профиль Кима. За ними безмолвными тенями следовали телохранители, но особо не лезли к подопечным, и те могли спокойно обсуждать свои дела или любоваться небом и тихо журчащей водой небольшого фонтана в глубине старого парка, находящегося неподалеку от того места, где жили родственники Лиама и он сам.       Че продолжал выводить окружающих из себя, уже чуть ли не потираясь о Мута всем телом на глазах охраны и даже родственников. Танкхун на подобные спектакли двух доморощенных актеров разочарованно поджимал подкрашенные блеском губы и отворачивался, в кои-то веки не желая разводить драму, Кинн закатывал глаза, вспоминая приколы Кима в том же возрасте, а Порш злился и шипел рассерженной змеей, но сделать ничего не мог — Мут и Че официально встречались, и хотя старший брат не одобрял избранника младшего, они оба уже были совершеннолетними, а значит, могли выбирать в партнеры кого угодно.       Самый крупный концерт в карьере WIKa, почти на тридцать тысяч человек, должен был проходить на местном стадионе. Ким готовился к нему несколько месяцев, отлаживая оборудование, сводя треки, постоянно меняя костюмы и до хрипоты споря со стилистами и Стар по поводу общей концепции. Билеты оказались раскуплены чуть больше чем на 75%, что уже могло считаться успехом, учитывая, что Ким вышел на большую сцену всего пару лет назад.       За охрану отвечал верный Нанон, работавший исключительно на Кима последние семь лет. Мужчина живо построил по струнке всю охрану стадиона, выдал всем жесткие рамки и в целом дирижировал толпой из сотни охранников так ловко, будто занимался этим всю жизнь. Ким полностью доверился своему работнику — если состав тех, кто должен был охранять сцену и гримерку, он тщательно перепроверил по всем возможным каналам, то с охраной зала разбираться сил просто не осталось. К его большому удивлению, к сбивающимся с ног мужчинам прибавился отряд из двадцати человек в легких гавайских рубашках и знакомых кричаще-ярких костюмах. И пара неприметных личностей в черных двойках что-то прошептала на ухо Нону, на что тот кивнул, попросив подождать в стороне. Явившийся на генеральный прогон Макао запрыгнул на ступеньки сцены и помахал Киму рукой, показывая, что люди проверенные и пришли с ним. Затем он дернул за запястье неловко топчущегося рядом Лиама и приготовился слушать.       На концертах Ким не использовал фонограмму из принципа. Всего лишь раз за всю карьеру ему пришлось это сделать, и то в паре треков, потому что в тот день он все еще оправлялся от последствий бронхита и не мог петь в полную силу. Нынешний концерт включал восемнадцать песен, тринадцать старых, четыре уже выпущенных новых и песню-сюрприз для фанатов, которая еще никогда не исполнялась на публике. Мелодию, несложную и короткую, сочинил он сам, а со словами немного помогла Стар, видя мучения подопечного с неподатливым языком любви. Песня заполнила все пространство, плещась внутри Кима и отражаясь волнами снаружи, заставляя слушателей замереть и бросить все дела:              Справедливо: погасло солнце, и сердце в хлам,       Ангел больше не улыбнётся — суровый лик,       Но неправда, не воздается всем по делам,       А иначе ведь мир наш грешный исчезнет вмиг.              Добивает любовь надёжнее, чем враги,       Милосердье — из старых книг позабытый бред.       Но стучимся с наивной просьбой «оставь долги»       Мы к кому-то, кого, возможно, и вовсе нет.              Но несёмся по неразмеченной полосе,       Где законы? Не помещает их голова.       Если счастье в конце дороги найдут не все,       Зря ты, автор, тогда учился писать слова.              Закончив, Ким по старой привычке поклонился пустому залу, где тут и там суетился стафф, и сбежал со сцены к Макао и Лиаму, по пути высказывая звуковикам массу замечаний и правок. Макао встал у него на пути, аккуратно забрал микрофон, передал ближайшему человеку и без предисловий двинул Киму в живот кулаком.       — Ты — долбоеб натуральный, и ты должен его вернуть. Срочно. Или сдохнешь такими темпами к следующему году.       — Значит, сдохну, — равнодушно ответил Ким, взмахом руки отгоняя встревожившуюся охрану и Нона со зверским выражением на мужественном гладковыбритом лице. — Он прямо сказал, что я в его жизни лишний. Что я могу сделать?       — Пытаться, блять! Неужели так просто сдашься? Ты?! — окончательно взбесился Макао, пытаясь стряхнуть упрямого Лиама, повисшего на его локте и не дающего сделать повторный замах.       — Я. Мои чувства — только моя проблема. Он тут ни при чем, — упрямо возразил Ким и ушел в гримерку, оставляя позади ругающегося Макао и лепечущего что-то успокоительное Лиама.       Перед концертом, буквально накануне вечером, его вызвал Корн по особому номеру телефона. Проигнорировать звонок отца Кимхан не смог и, скрипя зубами, проскользнул домой через черный ход, чтобы не нервировать Порче. Разговор вышел коротким и содержательным, как и всегда: Корн требовал прокатиться в порт на встречу со своим давним партнером именно в те часы, когда у Кима был назначен концерт. Ким прошипел, что занят, за что тут же несильно огреб по лицу тяжелой отцовской рукой. Корн, довольно щурясь, точно налакавшийся молока кот, уточнил, что или поедет Ким, или он отправит Порче. Рисковать парнем Кимхан все еще не мог, но и концерт отменить никак не получилось бы. Подчинившись, он пообещал что-то быстро придумать, от всей души ненавидя сидящего в офисном кресле мужчину, специально подгадавшего визит к партнеру так, чтобы спутать сыну все возможные планы. Корн так и не принял его увлечения музыкой и несколько раз срывал на нем злость физически, а теперь еще и заполучил роскошный рычаг давления, манипулируя чувствами к Че.       Ким метался по студии, как раненый зверь, пытаясь в сжатые сроки придумать удобоваримый план действий, но ничего не получалось: маховик времени еще не изобрели, и он никак не успевал в оба места одновременно, даже если бы гнал со встречи с партнером Корна на всей возможной скорости. Таким его нашли Лиам и Макао. Выслушав суть проблемы, Макао потер подбородок, позвонил Вегасу, что-то экспрессивно обсудил с ним на английском и предложил поехать на встречу вместо Кима.       — Тебе все равно потом влетит от дяди, но вряд ли он полезет к Че, если условия сделки будут выполнены. И концерт провести у тебя получится, только бумаги по сделке сейчас отдай, хоть почитаю.       — Спасибо, — Ким крепко сжал плечо Макао, благодаря за помощь.       Он не ожидал, что тот решится на такой поступок, но сработать и впрямь могло — партнеру Корна было плевать, кого именно он перед собой увидит, в условиях предварительного договора значилось лишь «кровный представитель семьи Тирапаньякул». Поэтому Ким без колебаний и угрызений совести передал все бумаги по сделке Макао, и тот сразу же уехал к себе, чтобы внимательно все изучить и посоветоваться с более опытным Вегасом и въедливым Питом. А Лиам остался, помогая перебрать костюмы и уточнить сотню разных мелочей вместе со Стар.       

***

      Концерт прошел хорошо. Не великолепно — для этого Ким был слишком подавлен и все время отвлекался на беспокойство за Макао и Че, но для первого крупного концерта получилось и впрямь неплохо. Голос не срывался и не хрипел, звук получился на редкость чистый, техника ни разу не подвела. Фанаты визжали во весь голос при виде Кима в трех разных образах и бурно радовались новым трекам, перемежающимся старыми композициями. Стоя на сцене перед тысячами взбудораженных его музыкой людей, Ким напитывался впрок их искрящейся, теплой энергетикой и все равно тайком искал взглядом Че, но никак не находил.       Последняя песня, тот самый сюрприз о неразделенной, преданной любви, дался очень трудно, практически через силу. Ким едва не сорвался в хрип, но все же смог допеть композицию для фанатов, аккомпанируя себе на верной гитаре, ставшей молчаливой свидетельницей всех его жесточайших срывов и полной апатии после.       Люди затаили дыхание, чтобы не пропустить ни слова. Легкая, незатейливая мелодия лилась со сцены, где Ким перед всеми выворачивал душу, отчаянно надеясь, что извращенное послание хоть как-то дойдет до единственно верного адресата и тот получит наконец свои извинения. Вот только все пошло по пизде — иначе не скажешь — когда после концерта, попрощавшись с фанатами и раздав пару сотен обещанных автографов, Ким завернул в закрытую уборную для персонала, чтобы освежиться, и услышал из соседней кабинки голос, который не смог бы перепутать ни с чем. Лиц не было видно, пластиковые дверцы надежно скрывали посетителей, но Ким обладал абсолютным слухом, и мог со всей ответственностью сказать, что в одной из кабинок был Порче, его маленький ангел, развратно стонущий и расшатывающий перегородку, потому что, скорее всего, его жестко трахали прямо там.       Ким выскочил к умывальникам и с коротким рыком разбил зеркало кулаком, ненавидя загнанное животное в отражении, в которое превратился за последние полгода. Лиам, встретив его в гримерке, все понял без слов, и принялся обрабатывать поцарапанную руку, отводя виноватый взгляд. Стар ругалась, но тихо и как-то обреченно, по инерции. Она тоже видела, что Че был на концерте, более того, заметила, как он и Мут заходят в мужскую уборную, держась за руки.       Через пару часов, когда Ким подписал все нужные бумаги, разобрался с самыми горячими делами и обрел хрупкое подобие душевного равновесия, ему отзвонился Макао и доложил, что встреча прошла мирно, хотя партнер Корна — пожилой полнотелый мужчина, все время пялился на него недовольным и липким взглядом, «будто сожрать меня хотел, ну, ты понял». Разумеется, Ким понял намек кузена и еще больше возненавидел отца, решившего снова в открытую использовать его в качестве сексуальной игрушки для своих друзей. Макао мужик трогать не решился, зная, что за ним в случае чего встанут палач Вегас и цепной пес Тирапаньякулов Пит, чья верность хоть и сменила направление, но только укрепилась после его переезда в дом возлюбленного. А вот Киму могло так не повезти, отправься он на встречу лично.       Предчувствуя взбучку от отца, Ким благоразумно отменил все мероприятия на ближайшие два дня. Стар ревела белугой, но Ким остался непоколебим: сверкать опухшей рожей и больными ребрами перед фанатами, паля контору и разводя слухи на пустом месте, он не собирался. И в тот же вечер, переодевшись после концерта и едва успев смыть макияж, приехал с повинной к отцу, пробравшись в дом тайными путями, как вор.       Корн был в ярости. Внешне, разумеется, он ничуть не изменился, сохраняя маску благодушного пожилого интеллигента. Но Ким знал отца всю свою жизнь и прекрасно улавливал настроение, строя стратегию поведения, исходя из полученных данных. Именно так Корн пытался сделать из него хорошего аналитика, и у него даже получилось, но Ким искренне, годами ненавидел и отца, и его жестокую науку. Увидев преклонившего колени сына, Корн плавно встал с кресла, подошел вплотную и отвесил сильную, хлесткую пощечину. Ким сглотнул кровь из рассеченной изнутри щеки и молча вернулся в прежнюю позицию, наученный на горьком опыте, что открывать рот и оправдываться можно только после специальной команды.       — Что ты устроил сегодня? Я послал к Перту тебя, а не этого мелкого сукиного сына. Контракт оказался под угрозой срыва, а он был мне нужен. Перт — мой старый партнер, проверенный поставщик первоклассной дури, а ты поставил свои танцульки выше нашего общего дела, — Корн не повышал голос, но тот сочился ядом так сильно, что можно было отравиться уже через минуту, просто стоя рядом. Какое счастье, что у Кима за годы унижений и наказаний выработался иммунитет.       Новый удар, ничуть не слабее предыдущего, лег на ту же щеку. Прозвучал такой же резкий приказ пояснить свои действия, Ким выпрямился, сел на пятки, держа спину идеально ровной, и заговорил механическим, пустым тоном, глядя в одну точку на паркете прямо перед собой:       — Ты не сказал, что это должен быть именно я. В условиях кхуна Перта значилось «кровный представитель семьи Тирапаньякул». Дата моего концерта была известна за два месяца, встреча назначена меньше чем за неделю до сегодняшней даты. Мне жаль, что я тебя подвел, но сделка удачно завершена, все условия обеих сторон выполнены в точности, — Ким склонил голову и получил новый приказ:       — Разувайся.       Корн уже давно не использовал такой тип наказаний, и Ким невольно вздрогнул, вспомнив, что было с ним в прошлый раз. Но с главы семьи сталось бы в случае неповиновения позвать телохранителей, чтобы держали наказуемого, а позориться при чужаках не хотелось. Ким послушно снял туфли, затем носки, лег на спину на пол и позволил отцу привязать к икрам длинную ровную палку. Корн на минуту оставил его в покое, отойдя к столу за предметом истязания, а Ким, равнодушно пялясь в потолок в ожидании боли, вдруг вспомнил недавние слова Макао, когда они втроем с Лиамом отдыхали в парке, прислонившись кто к дереву, кто к фонтану:       — Пит как-то сказал, что наши отцы нас били не потому, что мы были слабаками, а потому что они сами были такими, и поэтому срывали всю злость на нас. Злиться и агрессировать легко, а вот пытаться понять другого человека, влезть в его шкуру — сложно и затратно. Поэтому именно они сосут, а не мы.       После этих слов Лиам бурно разрыдался, и перепуганный Макао битые полчаса пытался его успокоить, поглаживая по плечам и давая прореветься в свою футболку. Парень порядочно ее изгваздал в слезах и соплях, но Макао только молча переоделся в запасную одежду, всегда лежащую в машине на всякий случай, и притянул Лиама обратно, позволяя побыть под безусловной защитой еще немного.       Ким вспомнил и эти слова, и чувство правильности, накрывшее его после того, как Макао закрыл рот, и терпеть острую боль от рассеченной тонким проводом кожи на ступнях стало в разы легче. Пока губы механически отсчитывали удары, перед глазами проносилась бездна эмоций в глазах Че, когда Ким подарил ему новую гитару, незлая усмешка Макао, когда Лиам смешно перемазался в кетчупе, толпа фанатов на концерте, почему-то решивших, что Ким настолько важен, чтобы тратить на него бесценное время и немаленькие деньги.       После тридцати сильных, хлестких ударов — на десять больше, чем было в девятнадцать лет, когда Ким запорол переговоры с новыми поставщиками оружия — он едва мог ходить, но все равно встал, молча вытер набежавшие непроизвольные слезы боли, обулся и выскользнул из кабинета, напоследок поклонившись и тихо поблагодарив «за науку». Пару раз он забывал это сделать — из упрямства или из-за слишком сильной боли — и по приказу Корна его возвращала охрана, и пытка начиналась заново, но уже на другом участке тела, а иногда и другими инструментами.       Мало что соображая от смертельной усталости и боли, Ким попытался пробраться свою комнату тайными путями и случайно ввалился к Кинну, промахнувшись этажом. Хотелось тихо заползти в нору, зализывая раны, но вместо этого Ким эпично выпал из-за тайной панели за зеркалом, приложившись об половицы локтями, прямо под ноги голодно целующимся Кинну и Поршу.       На основном наследнике семьи практически не было одежды. Пиджак валялся у входа, ремень в паре шагов от него, туфли рядышком, перевернутые кверху подошвами и явно снятые впопыхах. Белая рубашка парусом болталась на стуле, шевелясь из-за сквозняка от кондиционера, штаны сползли к лодыжкам, обнажая минималистичные черные укороченные брифы, туго натянувшиеся из-за эрекции. Порш мог похвастаться рельефным голым торсом, украшенным парочкой засосов разной степени давности, отсутствием обуви и расстегнутыми штанами, в ширинке которых торчал небольшой член, тоже недвусмысленно натянувший белое нижнее белье и оставивший на нем крупное мокрое пятно.       Впрочем, увидев Кима, парочка сразу же прервалась и подбежала ближе, помогая подняться на ноги. В туфлях отчетливо хлюпнула кровь, Порш посерел и бросил затравленный взгляд на Кинна, закаменевшего, когда Ким с коротким стоном боли схватился за обоих мужчин, пытаясь уменьшить нагрузку на открытые раны на ногах. Совершенно одинаковая встревоженность проступила на лицах обоих партнеров, они переглянулись, молча совещаясь, и Порш выскользнул из комнаты, на ходу подобрав со стула и натянув на себя рубашку бойфренда. Кинн же подхватил более мелкого и легкого Кима на руки, как принцессу, и доставил к застеленной горничными кровати, усадив на край.       Ким уже ничего не соображал от усталости, боли и странной пустоты там, где раньше были чувства к Че. Слышать довольные, низкие стоны ангела в туалете было так неприятно, словно душу обожгли огнем, и теперь все внутри онемело от страшной, разрушительной боли. Защитная реакция психики, чтобы глупый хозяин не сломался раньше времени. И на фоне этой звенящей, ужасающей пустоты боль тела не казалась настолько страшной и сильной. Они с Че теперь поменялись местами, и это Ким чувствовал, страдал и сожалел, не в силах перестать любить, а Че спокойно жил своей жизнью, не обращая внимания на бывшего учителя и кумира. Киттисават ведь специально задержался после концерта с этим блядским Мутом, чтобы Ким точно услышал их. Маленькое эксклюзивное представление для бессердечного мудака, разбившего ангелу первые нежные и глубокие чувства. Красивая, удавшаяся, отложенная по времени месть, которую Ким, безусловно, заслужил, но боли и злости это знание ничуть не уменьшало.       Погрузившись во внутренние переживания, он даже не заметил, в какой конкретно момент слева приземлилась гора неоново-синего меха, пахнущая сладкой водой и банановой жвачкой. Танкхун сгреб Кима в объятия, пока Порш и Кинн, матерясь, в четыре руки обрабатывали и перевязывали поврежденные стопы.       — Тише, маленький, тише, братик, все пройдет, нужно только чуть-чуть потерпеть, — покачивал его из стороны в сторону и ворковал Кхун, ровно так же, как было шестнадцать лет назад, когда Ким впервые получил серьезное наказание от Корна за то, что позволил себе выскочить во двор за укатившимся мячиком на глазах у кучки деловых партнеров. Кима предупреждали, чтобы вел себя тише воды, ниже травы, но мячик укатился совершенно случайно. Тогда Ким воспринял наказание от отца как справедливость, его ведь предупреждали, а он не смог удержаться от соблазна поиграть с новой игрушкой. И только в подростковом возрасте, насмотревшись на родителей одноклассников и их отношение к своим детям, он понял, что наказывать ребенка ремнем так, что тот еще три дня не мог сесть и валялся в горячке, было неправильно, жестоко и неравноценно проступку. В те дни Кхун точно так же, как сейчас, баюкал его в руках, горячо шепча о том, что нужно еще немножко потерпеть, и все пройдет. А Кинн, сочувственно пыхтя и сверкая темными глазищами, обрабатывал раны на спине и ягодицах младшего, после неловко хлопая по плечу.       В кармане Кима завибрировал телефон, использующийся только для личных звонков. Кхун осторожно вытащил его, намереваясь отключить, и замер, увидев на экране «Побочная язва» и фото Макао, с аппетитом поедающего Гавайскую пиццу в студии Кима.       Ким непослушными пальцами забрал гаджет и принял вызов, ставя сразу на громкую.       — Эй, жопа бегемота, ты там как? Жив хоть? Можешь добраться до студии? А то тут мелкий весь пол уже истоптал от нервов. Ким?..       — Я у Кинна, — прохрипел Ким наконец, когда в трубке повисла выжидающая, напряженная тишина. — И ты на громкой, пиздюк, будь вежливее.       — В рот ебал, низкий поклон всем моим уродственничкам, — отозвался Макао нагло и тут же сменил вальяжный тон на обеспокоенный: — Все настолько херово? Ты ходить хоть можешь?..       — Нет, — ответил вместо Кима Танкхун, сохраняя на лице ровное выражение. — И тебе не хворать, пиздюшня.       — Эй! Я, между прочим, один из наследников семьи. Спина, грудь или задница?       — Стопы. Рассечений десять, не меньше, глубокие, чем-то тонким, вроде провода или тонкого гибкого прута. Блять, как же меня это все заебало, кто бы знал, — Кхун запустил длинные пальцы в шевелюру, совсем недавно выкрашенную в темно-рыжий цвет.       — Мне приехать?       — Нет! Не смей сюда соваться. Бери своего мелкого в охапку и валите к Вегасу, пересидите пару дней в безопасности и под защитой, с Кимом я сам разберусь.       — Хорошо. Позаботься о нем, иначе мне Лиам голову скрутит. И Киму потом тоже.       — Уже горю желанием познакомиться с твоим мальчиком, мне он заочно нравится, — промурлыкал Кхун и отключился, не слушая громогласных воплей Макао, что никакой Лиам не его и вообще Кхун может с такими заявлениями сходить на три всем давно известные буквы.       Пассивному, плохо соображающему Киму бережно обработали раны, протерли тело теплым влажным полотенцем, предварительно вытряхнув из одежды и отбиваясь от его вялых попыток отогнать доброхотов подальше, заставили съесть крупный протеиновый батончик, чтобы не слушать рулады урчащего от голода желудка, и уложили спать. Почему-то на кровати Кинна и Порша, тогда как сами хозяева расстелили себе футон прямо на полу.       — Эй, это же ваша спальня, вам не обязательно спать на полу, — немного пришедший в себя Ким, еще и напичканный обезболом, чтобы мог поспать без острой боли, свесился с кровати, представляющей собой настоящий сексодром, где свободно поместилось бы четыре взрослых человека.       — Завали и спи, — повелительно рыкнул Порш и устроился головой на плече Кинна, привычно улегшегося на спину.       Старший Тирапаньякул с ворчанием завернул плечи партнера в одеяло, поцеловал в волосы и прикрыл глаза. Порш с грудным урчанием зарылся носом в его шею, обнимая поперек груди, еще и ногу на бедра закинул собственническим жестом. Ким плюхнулся обратно и уставился в незнакомый идеально ровный натяжной полоток, старательно выискивая в нем трещинки, чтобы только не думать о стонах Порче в чужих руках, отголосках боли в ногах и всей мерзости ситуации в целом.       Через двадцать минут бесцельного лежания ни одной трещинки так и не нашлось, хотя Ким вглядывался до рези в глазах. Пустая, холодная, слишком просторная для одного человека постель совсем не грела, наоборот, наглядно демонстрировала, что спящие в обнимку на футоне мужчины в разы счастливее неудачника-Кима.       — Так, все, нахуй, ты меня без шуток заебал! — Порш гибко подскочил на ноги, выпутавшись из-под тяжелой руки Кинна. Подцепив сонно моргающего мужчину за шкирку, он толкнул его к кровати, а сам обошел и лег с другого края, бескомпромиссно отобрав край у Кима и сдвинув его тело по простыни поближе к себе, чтобы и для Кинна появилось достаточно места.       Кровать больше не ощущалась пустой и холодной, два больших развитых тела неплохо согрели Кима с обеих сторон. Закидывать на него ноги, Порш, конечно же, не стал, но вот смуглую, обвитую венами мускулистую руку — очень даже. Кинн смешливо фыркнул, поцеловал сжатый кулак своего благоверного, удобно устроившийся на животе пораженного Кима, и тоже перекинул через брата руку, пристраивая раскрытую ладонь куда-то Поршу на грудь.       — Спи, — приказал Киттисават, и такому мягкому, теплому, семейному напору Ким сопротивляться не смог, послушно закрывая глаза. А Порш, как назло, еще и песенку какую-то глупую и детскую замурлыкал, усыпляя и успокаивая. Совершенно незаметно и плавно Ким соскользнул под плотный покров сна, давая усталому телу и настрадавшейся душе короткий отдых.       

***

      На следующий день, ковыляя по стенке в сад из спальни Кинна и Порша, Ким лицом к лицу столкнулся с Порче. Взгляд парнишки на миг стал встревоженным, испуганным, почти прежним. Но после представления в уборной Киму не хотелось видеть парня совсем — сердце сразу начинало обидно ныть в придачу к посеченным ногам. Поэтому он слегка поклонился и пошел дальше, очень стараясь не оглядываться и не думать о паре пятнышек засосов, проглядывающих в вороте расстегнутой до середины груди свободной белой рубашки. Которая, к слову, парню безумно шла, делая образ завершенным и горячим.       Ким два дня отлеживался у Кхуна, устроив марафон дорам и под орущий во всю громкость телек делясь наболевшим, хоть немного открывая душу. Странная получилась исповедь, неполная и грустная, но Кхун внимательно выслушал, кивал в нужных местах, задавал наводящие вопросы, когда запал Кима начинал иссякать, и вообще вел себя как совершенно адекватный взрослый человек, к которому пришел пожаловаться на жизнь родной младший брат.       Макао и Лиам тоже не отставали — заваливали Кима сообщениями, гифками, ерундовыми беседами и скринами из игрушек. Младший Тирапаньякул применил неведомую магию и, не раскрыв своего происхождения, умудрился отпросить Лиама у его строгой тетушки на целых пять дней, поэтому теперь Сувванарат жил в соседней с Макао комнате и помогал Питу с ребенком, как само собой разумеющееся.       Венис вообще появился в семье спонтанно: одна из молодых любовниц Кана пришла к порогу дома побочной семьи, устроила на проходной скандал, чтобы ее пропустили, сунула охреневшему Вегасу в руки без трех месяцев годовалого ребенка и сообщила, что тот ей не нужен и пусть Вегас сам решает, что с ним делать.       Судя по воинственному виду, дама уже собралась эмигрировать в другую страну с другим мужчиной — количество бриллиантов на руках и шее зашкаливало, как и количество пластических операций. Вегас вежливо — не иначе, как из-за банального шока — попросил пару дней на раздумья, сделал два ДНК-теста в двух разных лабораториях и окончательно убедился, что смог недолго подержать на руках своего единокровного брата. Не то чтобы там в принципе нужен был этот тест — щекастый улыбчивый малыш как две капли воды походил на покойного Кана, но убедиться стоило.       Вегас уперся и забирать ребенка не хотел — ему хватало возни с бизнесом и еще не вышедшим из подросткового возраста Макао, но Пит возразил, что малыш ни в чем не виноват, и если они его не заберут, то кроха попадет в детдом, если его не пришьют враги Кана или Тирапаньякулов в целом. И, глядя в глаза своему мужчине, пообещал, что сам будет заботиться о ребенке, Корнвиту даже пальцем шевелить не придется. Тот быстро сдался под умоляющим взглядом любимого человека и начал готовить документы на опеку. Ребенок сразу переехал в их дом — его мать активно паковала чемоданы для переезда в Швейцарию с новым любовником, и малыш ей только мешался под руками.       Пит нежно полюбил ребенка с первого взгляда и чуть слюнявой улыбки в два кривоватых зубика. Бывший телохранитель с отдачей, любовью и теплом заботился о новом члене своей семьи, укачивал по ночам, когда у того резались зубки или болел животик, играл, развлекал, учил, и вскоре малыш, который даже ползал-то с трудом, начал охотно подниматься на ножки, а затем и бойко топать в раскрытые объятия заливисто смеющегося Пита. Видя энтузиазм партнера, Вегас тоже постепенно втянулся в воспитательный процесс и даже пару раз вставал укачивать капризулю, когда Пит слишком сильно уставал за день.       Именно Пит дал малышу домашнее имя — Венис, в честь одного из самых красивых городов мира. Макао шутил, что вся семья у них — города, так как имя Пита с большой натяжкой можно было отнести к Санкт-Петербургу. Подросток тоже возился с ребенком, подменяя старших, но только в крайнем случае — Венис куда больше был привязан к Питу. Даже первым словом ребенка стало «папа», когда он увидел Пита, подходящего утром к кроватке. Вегас, по его словам, чуть не поседел раньше срока, когда зашел в детскую, потеряв Пита, и застал бойфренда рыдающим от счастья на полу у кроватки с лопочущим бесконечное «папа, папа» ребенком на руках.       Венис жил в побочной семье уже четыре месяца, и все потихоньку адаптировались к тому, что он просто есть, и стали автоматически добавлять его в охранные протоколы и члены семьи. Корн был, разумеется, недоволен, ведь теперь их с братом счет в наследниках полностью сравнялся: три сына у одного, три у другого. Но Вегас четко проявил свою позицию: он забирает ребенка и воспитывает сам, и Корн пока не стал вмешиваться, наблюдая со стороны.       По словам Макао, Лиам сходу поладил с Венисом, едва тот притопал, чтобы познакомиться с гостем поближе. Парень без страха и отвращения взял ребенка на руки, перенес в детскую и больше часа развлекал построением цветных пирамидок из кубиков и листанием надувных мягких книжек, пока Пит пытался выяснить детали очередной сделки Вегаса. Обычно Венис недоверчиво относился к новым лицам, но к Лиаму потянулся сам, и Пит не мог нарадоваться, что теперь у него появилась пара лишних часов в день, чтобы перепроверить охранные протоколы, просмотреть счета и отчеты или просто потренироваться в спортзале, чтобы не растерять форму.       Постепенно и Макао втянулся в возню с малышом, заскучав в одиночестве, так что их дни теперь проходили весело и с огоньком. Ким в это время дистанционно работал не покладая рук, толком не выходя из облюбованной гостевой комнаты в отчем доме — в свою родную он не стал заходить из принципа, так как та находилась на одном этаже с Че.       Столкнувшись с парнем в столовой, Ким все же не удержался и подошел к столику на двоих, за которым тот сидел в одиночестве. Че выглядел изможденным и усталым, да и глаза едва заметно припухли в уголках, будто он долго плакал.       — Ты в порядке? — спросил Ким тихо, чтобы не потревожить чужих смутных мыслей.        Че вздрогнул, оборачиваясь и на ходу натягивая до оскомины знакомую маску «у меня все в порядке, лучше не лезь».       — Да, я в норме. Подготовка к новой специальности дается тяжелее, чем я думал, — ни один мускул на красивом, возмужавшем лице не дрогнул, голос остался твердым, но Ким знал Порче лучше, чем самого себя, и видел, как тот судорожно пытается закрыться, не показать слабостей.       — Ты плакал, — Тирапаньякул не спрашивал, а утверждал. — Глаза припухли. Все так плохо в универе?       — Я не плакал, — уголки губ Че чуть дернулись вверх. — Зубрил до трех ночи, поздно лег, вот и опухли. Но вообще-то это не твое дело, кхун Ким.       — Раньше ты называл по-другому, — ляпнул Ким и по вспыхнувшим темным огнем глазам понял, что нарвался на трепку.       Че медленно, видимо, считая про себя, выдохнул, гордо вскинул подбородок перенятым у Порша движением и улыбнулся, вот только смеха в этой улыбке не было, лишь яд и горечь:       — Раньше ты со мной играл, да и теперь, наверное, тоже. Уж извини, кхун, я неопытный пока, не могу отличить, где есть маска, а где нет.       — Я не играл с тобой.       — Правда? То есть, ты мне не лгал. Недоговаривал, фантазировал, подтасовывал карты, разнюхивал о моем и брата прошлом, манипулировал моими чувствами, но чтобы врать?.. Никогда! Иди лучше, куда шел, третий сын семьи, пока не опозорился окончательно.       Ким выслушал тираду до конца, чуть поклонился и ушел, не в силах бороться с чистым гневом и неприкрытым сарказмом в любимых глазах. Че даже по-старому его называть не хотел, отговариваясь заменителями вроде «третий сын семьи» или равнодушного «кхун». И Ким мог его понять, не злился ни капли, понимая, что целиком и полностью заслужил. И хоть на лице мафиози не отразилось ровным счетом ничего, кроме вежливости, внутри все горело и тянуло, желая вернуть те дни, когда ангел смотрел на него без злости и ярости. Че все еще злился, а Ким все еще не мог собрать слова в кучу, чтобы раз и навсегда объяснить, почему ушел. Происходящее стало напоминать замкнутый круг, и Киму ничего не оставалось, кроме как бежать по нему все быстрее, размеренно переставляя искалеченные ноги и баюкая израненное сердце.