Договор

      В тот день Чимин нашел Юнги у обрыва, с которого они чуть не упали в каменистую пропасть много лет назад.       — Ты помнишь тот момент? — спросил Юнги, не оборачиваясь.       Он знал, что так тихо мог подойти только его любимый человек.       — Помню, — Чимин присел рядом на шелковистую траву.       — Мне иногда кажется, что всё, что происходило после того, как Юнджи спасла нас, просто сон… или видение. Будто на самом деле мы сорвались и падаем. А перед глазами пролетает вся непрожитая жизнь. И с каждым годом перемотка эпизодов становится всё быстрее. Многие я просто не помню… Целые недели, месяцы, даже полугодия выпадают из повествования. Только что была зима, и вот сразу лето… так мне кажется       — Мне тоже.       Юнги повернулся. Лицо бледное и уставшее, глаза наполнены тоской и разочарованием.       — Я думал, что всё наладилось, — болезненно поморщившись, сказал он. — Мы выжили там в гуще кошмара, — кивнул в сторону горизонта, где виднелась большая земля, — разобрались с военными и зомби здесь, залечили раны, — хотел уже коснуться длинного шрама на лице Чимина, но, едва приподняв, опустил руку. Он не был уверен, что имеет на это право. — Думал, что после того, как мы вложили в остров столько сил, он примет нас. Что тут появится постоянное ощущение Дома… Понимаешь о чем я?       Чимин кивнул.       — Но оно такое мимолетное… Я могу пересчитать на пальцах одной руки те моменты, когда чувствовал его, — он замолчал, опустив голову. — И каждый раз это чувство появлялось только когда ты был со мной.       — Я так мало бывал рядом, Юнги-я? — виновато спросил Чимин.       — Нет, не в этом дело, — поспешил ответить тот. — Но окружающее давит, высасывает силы и даже наедине с тобой меня часто гнетут заботы. Я бы хотел забыться, выбросить из головы все проблемы, снять с себя ответственность, груз совести и вины…       — Не вини себя ни в чем, — Чимин не мог больше сдерживаться и порывисто обнял любимого. — Ты самый сильный и лучший, самый дорогой мне человек. И ты больше всех заслуживаешь покоя и Дома. Если для этого придется уехать отсюда… — он запнулся. Какая-то мысль искоркой промелькнула во взгляде. — Давай попробуем так: как только Ёнбоки вернёт Сонни, вы поговорите, а после мы вдвоём переберёмся на неосвоенную часть острова. Туда, на склоны за старыми казармами. Может Хосока возьмём, если он захочет, хотя он уже взрослый и вряд ли…       — Хорошо, — не дал ему договорить Юнги. — Как только они вернуться целыми и невредимыми, мы уйдём.       Но беглецы всё не возвращались.       Со дня их ухода прошло уже несколько дней. Юнджи не находила себе места. Они вместе с Чонгуком бросили все силы на поиски дочери. Но несмотря на долгие часы и дни, что они вдвоём блуждали по острову, выискивая следы Сонни, восстановить подорванное доверие мужа женщина не смогла. Чонгук волновался, злился, винил жену и не представлял, как они смогут стать прежней дружной семьёй.              Для Юнги это были самые неприятные дни, несмотря на то, что за жизнь пережить ему пришлось всякое. Соседи пялились, шушукались, кто-то, не скрывая неприязни, обвинял в непристойном поведении, которое отрицательно скажется на морали нового общества. Будто бы то, что они с Юнджи одной тяжелой ночью почти семнадцать лет назад под действием алкоголя потеряли головы, делало их преступниками или, более того, сводило на нет всё сделанное ими для поселения, для острова и его людей. Юнги бесила эта несправедливость.       Терзало и то, что он не замечал, как сильно Сонни полюбилась Хосоку. Как можно быть таким слепым? Но что говорить, если он порой не замечал, как пролетал день. Один похожий на другой, словно переведённый через копирку.       Сын с открытием справлялся по-своему: уходил на рассвете на стройку, упахивался до десятого пота, ни с кем не разговаривая и не принимая помощи. А когда возвращался домой, закрывался в комнате. На разговоры с отцом не шел, мог перекинуться парой слов о проделанной работе с Чимином, но на вопросы о том, как он себя чувствует, что на душе, не отвечал и только отмахивался.       Жители поселения и на младшего Мина теперь смотрели с плохо скрываемой неприязнью. Еще бы, возжелал собственную сестру! Чуть не затащил ее в постель, а может и успел, кто ж знает. Может потому то девчонка и сбежала? От этих Минов, как оказалось, всякого можно ожидать.       И если Юнги мог стерпеть такое отношение к себе, то, как те же люди смотрели на Чимина — с жалостью и гадливым участием — выводило старшего Мина из себя окончательно.       Чимину и без этого хватало переживаний. Он волновался за своего названного сына, и конечно же за Сонни, к которой всегда относился с любовью и никакие подробности о ее рождении не смогли поменять этого. Девушка была дочерью Юнджи, а Юнджи — отличным другом. На этом точка. Для Чимина в положении вещей ничего не изменилось.       Умом Пак понимал, что с Ёнбоком всё хорошо. Тому было уже за двадцать, в ловкости ему не было равных, да и приспосабливаться парень умел ко всему. Но погода испортилась и прошло уже пять дней, а вестей всё не было, поэтому на сердце было очень неспокойно.       Наконец-то они получили весточку через кого-то из рыбаков на шестой день. Ёнбок передал, что у них с Сонни всё в порядке и они поживут какое-то время на одном из малых островов. «Не вздумайте приплывать сюда, — передал он на словах. — Мы вернемся, когда она будет готова».       Новость оказалась хорошей, но покоя никому не принесла. Родители Сонни прекратили поиски, но отношения между ними были безвозратно испорчены.       — Может нам пора уйти? — вечером после получения известия спросил Чимин у Юнги.       Хосок только пришел с работы и, узнав, что Сонни в порядке, сдержано кивнул, утёр усталое лицо и закрылся в комнате.       — Оставить его одного? — Мин кивнул на дверь в комнату сына.       — В смысле «одного»? — удивился Чимин. — Вы не разговариваете почти неделю. Со мной тоже почти не говорит. Тут Хосок и так один, Юнги. Ты должен это понимать.       — Но если уйдем, сможем ли простить себя?       — За что?       — За то… Мы будто сбегаем. Это такой бред… Как же мне всё надоело! — выпалил он, и резко встал, оттолкнув стул на котором сидел. Тот покачнулся на задних ножках, но устоял. — Мы как в тюрьме. Безвыходной, серой тюрьме, в которой нет никакой надежды на будущее, никакого смысла. Даже если уйдем отсюда, всё равно останемся на этом острое. Этом гребаном острове, который уже осточертел.       — Предлагаешь вернуться на материк?       — Ничего я не предлагаю, — эмоциональная вспышка быстро потухла, а вместе с ней и огонёк в глазах Юнги. — Ни в чем нет смысла. Выживание ради такой жизни не стоит никаких усилий. На хрен всё, я устал, — он снова сел и опустил голову.       Юнги понимал, как глупо выглядит в глазах Чимина — единственного человека, который до сих пор на его стороне, но ничего не мог с собой поделать. Его достала вся эта безвылазная тягомотина, в которую превратилась его жизнь. Посевы, скот, уборка, стройка, собрания, обсуждения важных вопросов о посевах, скоте, стройке и так по кругу. Он не мог так больше. До инцидента с Сонни Мин не особо замечал того, как это болото затянуло его, ведь рядом всегда были люди, которые ценили и прислушивались к каждому его слову. Они, словно цветастая ширма прикрывали собой реальность происходящего, придавали какой-никакой смысл абсурду повседневности. Он чувствовал себя нужным и полезным, хотя подспудное ощущение утекающей сквозь пальцы жизни присутствовало уже давно. А теперь впервые за много лет его глаза открылись. И им не нравилось то, что они видели. Тупик.       — Ты прав, — после долгой паузы сказал Чимин. — Никакого смысла.       Он встал из-за стола, за которым они недавно ужинали, подошел, поцеловал Юнги его в висок и вышел из дома. Показывать, как сильно его задела откровенная вспышка Мина, Чимин не хотел. Он верил, что тяжелые дни пройдут и всё наладится. И ни такое еще налаживалось! Но всё же… Слова Юнги его обижали. Они ведь были вместе, а это уже гораздо больше, чем есть у многих. А значит у них было чему радоваться и за что быть благодарными.       Чимину трудно было понять, да Юнги и не смог бы объяснить словами, как ощущается этот тупик. Как творческая натура, которая в прошлой жизни была на руководящем месте, теперь уже более полутора десятка лет заперта на сотни замков, гниёт и чахнет где-то в самом пыльном углу его существа. Оо, как Юнги невыносима мысль, что всё окончательно, всё навсегда и ни о чем. Он не написал ни единой мелодии, ни одной строчки с тех пор, как они обосновались тут. Понятно, что сначала было не до этого, но потом… Потом это стало просто никому ненужным. Песней детей не накормишь, музыкой стариков не обогреешь, разве что метафорически, но этот бред тут никто в расчет не брал. Мин, сколько бы он не сделал для поселения, сколько бы домов не построил, стал абсолютно бесполезен для самого себя, для развития своей творческой души, для собственного внутреннего мира вот уже много-много лет. Это и была его тюрьма, клеть для души.       Облокотившись на стол, он опустил потяжелевшую голову на руки.       «Хватит жалеть себя, придурок, — сказал вдруг внутренний голос. — Тебе никто не мешает сочинять или писать. Ты сам убедил себя в том, что это никому не нужно и теперь ноешь, как девчонка перед месячными. Соберись!»       Этот мысленный выговор прозвучал так явственно, что Юнги невольно вздрогнул. Именно так говорил бы с ним молодой амбициозный Мин, каким он сам был пока не раскис в этой сельской глуши.       Не поднимая головы, он попытался вспомнить хотя бы одну мелодию, над которой когда-то работал. В мозгу заскрипели давно не используемые нейронные связи, заржавевшие механизмы умений и опыта. Да, вот одна. Музыка для детской передачи, которую он писал за год до начала конца света. Хосок тогда был совсем крохой и смотрел ту программу с восторгом и огромным интересом. Именно поэтому Юнги согласился написать новый саундтрек, несмотря на крошечный гонорар.       — На-на-на-а, — тихонько напел он, вспоминая легкий приключенческий мотив. В голове мелодия звучала всё отчетливее. Юнги и забыл, как это бывает, когда музыка просто появляется, а твое дело записать ее, отшлифовать и поделиться с миром.       В дело вступили фоновые биты, легкие перезвоны колокольцев, детские голоса, которые он записывал отдельно с хором маленьких певцов. И всё это было сведено в отличную композицию, простую, но приятную и ненавязчивую. Постепенно какие-то шумы прокрались в нее. Негромкие, но гудящие словно назойливые мухи, бьющиеся в окно соседней комнаты. Еще немного и гул зазвучал бы громче самой мелодии. Но этому помешал резкий стук в дверь. Юнги вздрогнул и резко выпрямился.       — Чимин? — он хотел встать, обнять любимого, извиниться за свое поведение и сказать, что понял кое-что. Понял, что сам загнал себя в этот тупик, но собирается выбираться из него. Но в глазах никак не прояснялось. Юнги слишком долго держал их закрытыми? Или заснул и все свечи успели прогореть?       Стук повторился. А гул, тот самый, что походил на рой мух, продолжал звучать где-то неподалёку.       — Эй, Сахарок, открывай! — из-за двери раздался знакомый бодрый голос. — Администратор сказал, что ты в студии, так что не прячься. Я с миром пришел. Вернуть должок и сообщить новости, — ручку двери дернули, — ну же!       — Намджун? — непонимающе моргая, Юнги встал. В голове всё спуталось, воодушевление последних минут испарилось.       Намджун не называл его этим прозвищем ни разу за последние семнадцать с лишним лет. Что на него нашло сейчас? И какой еще администратор?        В почти полной темноте стали просматриваться маленькие электрические огоньки, под ногами ощущалось что-то мягкое. Ковёр? Но в их доме не было ковров, только циновки на досчатом полу, да и лампочек он не видел давным-давно. Ничего не понимая, Юнги пошел к двери. Нашарил ручку, непривычно гладкую и холодную, повернул.       — Спишь что ли? — перед глазами образовался бумажный стакан с пластиковой крышечкой, аромат крепкого кофе мгновенно наполнил ноздри.       — Намджун?! — еще более ошарашенно спросил Мин.       — Ну а кто же еще, спящая ты красавица? — высокий, широкоплечий Ким в идеальном черном костюме и при галстуке бодро прошел внутрь. — Я же обещал, что до конца недели рассчитаюсь с тобой. Получи, распишись и студия только твоя, — он поозирался вопросительно, — может свет включим? Слишком уж хмуро тут.       — А? — Юнги никак не мог сообразить что происходит.       Намджун, видя что друг слегка ни в себе со сна, взял дело в свои руки. Быстро включил верхний свет, сгрёб со стола пустые стаканы от кофе, скомканные листки с нотами и записями, и положил на их место папку с официальными бумагами.       — Почитай и подписывай. Спасибо за отсрочку, дружище. Рад, что мы расходимся по-хорошему.       — Что за…? — Юнги медленно смотрел по сторонам. Это была его студия. Та самая в которой он несколько лет проработал с Намджуном, а потом тот нашел себе шабашку на стороне, задолжал за аренду и вообще перестал появляться. Та самая студия, в которой Мин засел на несколько дней до начала конца света и из которой попал прямиком в ад зомби апокалипсиса.       — Я перевёл деньги на твой счет, — нахмурившись сказал Ким. — Вчера. Ты не видел сообщения?       — Н-нет, — покачал головой Юнги.       — Ну, тогда проверь сейчас, если не веришь на слово.       — Сообщение?       — Ну, да, в телефоне, — слегка раздражался Намджун. — Просыпайся, Сахарок, уже почти полдень. Всю ночь работал, да?       С огромным трудом Юнги смог совладать с собой и не закричать, что не понимает какого хрена происходит, как они тут оказались?! Он сел в удобное кресло с ортопедичесаой спинкой, воззрился на документ. Подписал. Он помнил, что когда-то очень нервничал из-за того что Намджун перестал появляться в их общей студии и все финансовые траты пришлось нести самому. Но вот теперь Ким вернулся, цветущий и успешный, принес кофе, выплатил долг и завершает волокиту с правом на коммерческую площадь.       Всё уладилось.       Да, все отлично.       Но какого хрена?!       Они ведь на острове! На том гребаном острове, где обосновалась большая колония выживших после конца света. А Намджун перед ним выглядит молодым и здоровым, хотя только вчера был суровым мужиком под пятьдесят, занимавшимся разведением лошадей.       Шумно сглотнув пересохшим горлом, Мин посмотрел на друга:       — Ты сказал, что пришел с новостями. Что случилось?       — Не делай такое трагичное лицо, — хохотнул тот. — Ничего страшного не произошло. Наоборот. Я подписал отличный контракт с ведущей студией страны, — он махнул рукой, мол, это еще что, — и… Ох, самому не верится! В общем, у нас скоро будет ребенок. Представляешь?! Мы уже на пятом месяце и всё расчу-дес-но, — последнее слово он практически пропел, не в силах сдерживать свою радость.       — Еще один ребёнок? — не понял Юнги. Он помнил, что первая дочь Кимов умерла из-за гриппа или чего-то такого, будучи еще младенцем, а их сын пятнадцати лет живет на острове, как и все…       — Что значит «еще один»? Мы давно пытались и всё никак… — округлил глаза Намджун. — Слушай, с тобой точно всё нормально? Ты слишком бледный, больше чем тогда, когда к тебе прозвище прилипло, и помятый какой-то. Может, стоит прогуляться, съездить домой, помыться, выспаться?       — Да-да, ты прав, — рассеянно закивал Мин. — Поздравляю с… ну, с этим, с пополнением.       — Ага, спасибо. Ладно, я пойду, — Намджун взял свой экземпляр документа и направился к выходу. — А ты бы всё же завязывал с выпивкой и ночной работой. В свои двадцать семь выглядишь на все сорок пять.       — Зато ты шикарен на все сто, — отозвался Юнги. И не покривил душой, Ким выглядел отлично.       И только когда тот ушел, до Мина дошел смысл слов друга: «в свои двадцать семь». Но ему ведь, как раз не меньше сорока пяти.       Ощущение, что его ударили по голове пыльным мешком, постепенно отступало и обстановка студии становилась всё более реалистичной. Вот синтезатор, пульт звукозаписи, монитор. Динамики колонок проигрывали ту самую мелодию из детской телепередачи, системный блок компьютера приглушенно гудел — звук роя мух.       Осознав, что это все наяву, Юнги быстро схватил куртку и выбежал из комнаты. Коридоры, лестницы, люди… Много людей. Давно знакомые лица, виденные когда-то в забытых снах. Но нет, вот же они, живые и настоящие. Кто-то здоровался, желал доброго дня, один мужчина с объемным брюшком остановился и что-то заговорил о контракте, но Юнги обогнул его и рванул к выходу.       Оказавшись на улице, он резко остановился. Встал как вкопанный на краю тротуара. Шум и грохот обычной городской жизни навалились, как грозовая туча. Прямо перед носом проносились автомобили, пешеходы, ворча обходили его, где-то играла музыка, на другой стороне улицы у киоска с фаст-фудом смеялись подростки. И никаких зомби, ни единого кровавого пятна, разбитых автомобилей или витрин.       С минуту Юнги пытался уложить картину мира в голове. Потом отступил от края дороги и оперся на стену здания, из которого вышел.       «Это был сон, — понял он наконец. — Долгий, реалистичный сон?» Мин попытался вспомнить как засыпал. Он поругался с матерью Хосока, пришел в студию с вещами и с головой ушел в работу. Писал музыку, тексты, пил кофе, курил. Иногда спал, но не следил за временем, а просто продолжал делать все то же самое, полностью отдаваясь творчеству и самоуничтожению.       — Хосок… — прошептал он, вспомнив, как в панике искал сына в этом городе. — Он с матерью, с бабушкой и дедом… Наверное.       Но нужно было проверить. Только увидев сына, он сможет поверить в происходящее. Убедиться. И хоть сон таял, истончался, как утренний туман над полями, всё же некоторые вещи и подробности до сих пор казались более настоящими, чем город вокруг. Например зомби и страх, который они внушали, одиночное блуждание по дорогам страны и переправа на остров, военные, Юнджи и Сонни… Он нахмурился, хватаясь за воспоминание. А существует ли Юнджи — воспитатель детского сада в амуниции и тесаком и пистолетом наперевес? Была ли Сонни реальной? Конечно же нет. Только в сказках или снах можно состряпать ребенка, один раз по-быстрому перепихнувшись в подсобке будучи в стельку пьяными. Даже если вдруг женщина по имени Юнджи не просто плод фантазии, что еще надо проверить.       Но Хосок-то был. И был взрослым. Юнги помнил его взросление, видел его переходный возраст и то, как сердце сына разбилось от неудачной первой любви.       Махнув проезжавшему такси, Мин помчался домой. Там всё было в полном порядке, как и всегда до апокалипсиса.       — Явился, да? — буркнула бывшая жена. — Провонял весь. Помойся, прежде чем к сыну подходить.       Но Юнги смотрел на нее округлив глаза полные радости и неверия. А потом подхватил на руки, покружил и расцеловал в щеки.       — Прости, да-да, извини, — затараторил он, ставя женщину на ноги. — Я помню, мы разошлись. Просто рад, что ты в порядке. Где Хосок?       — Тихий час. Спит он, — оторопев от неожиданности, та кивнула на дверь детской. Потом нахмурилась: — Ты накурился? Под кайфом?       — Чего городишь? — возмутился Юнги. Он никогда не принимал запрещенные вещества и начинать не собирался, но реакция бывшей была ему отчасти понятна.       — Всё равно в таком виде к сыну не пущу, — упрямо стояла на своём женщина.       Что ж, Юнги не помешает привести себя в порядок. В конце концов куда теперь спешить? Мир не рухнет, если он потратит десять минут на душ и бритье.       Стоя под упругими потоками горячей воды, он не мог поверить в их существование. Достаточно было повернуть кран и вода тут как тут. Не нужно идти к реке или колодцу, греть воду, поливать на себя из деревянного ковшика. Ничего не надо делать, чтобы получить это потрясающее благо — горячий душ. Даже если разумом он понимал, что прожитые годы на острове были сном, то тело ликовало от позабытого ощущения комфорта.       Юнги стал понимать, что образы, которые еще недавно казались четкими, ускользают, утекают вместе с водой и мыльной пеной.       — Зомби, остров, взрослый Хосок, Юнджи, Сонни, Чонгук, заборы… — он перечислял уцелевшие воспоминания, закреплял их в этой реальности как маяки, чтобы было к чему вернуться в том случае, если визуально сон всё же забудется. Но одно навязчивое, стойкое ощущение не давало ему покоя — страх, что он забыл что-то важное. Что-то, ради чего этот сон и приснился ему. — Остров, зомби, заборы, Хосок, Юнджи… Что еще? — он выключил воду, накинул на себя невероятно мягкое полотенце, каким не вытирался уже сто лет… нет, не правда. Но тело твердило обратное. И вдруг замер, когда при взгляде на утекающую воду в голове пронеслась мимолетная мысль: — Обрыв! Еще там был обрыв, острые камни, бушующее море, ручка Хосока в моей руке и окровавленное лицо… чье-то лицо со рваной раной, умоляющие глаза и «Мы договорились, Юнги-я»       — Чимин! — вспомнил Юнги, присев под шквалом обрушившихся воспоминаний о любимом человеке из сна.

***

      — Чимини! Э-эй, куда ты пропал? — раздался звонкий женский голос совсем близко.       Чимин, только что присевший на скамью у школы на главной улице поселения, быстро оглянулся. Никого. Улица темная, кое-где в окнах виднелись вечерние огоньки свечей. Они колыхались и смазывались, словно глаза Чимину застилали слёзы. Но слез не было. Он не слишком расстроился, да и не имел привычки плакать, тем более в одиночестве. Он вышел из дома только для того, чтобы дать Юнги побыть одному, дать возможность подумать свои собственные мысли, не отвлекать и не переубеждать.       — Где же этот помощничек?! — в женском голосе слышалось нарочитое возмущение.       Чимин снова оглянулся. Теперь огоньки из окон стали ярче, ореолы свечения вытекали на улицу, наполняя ее белизной.       — Что происходит? — он вскочил на ноги, ударился головой, зажмурился, пошатнулся… А когда выпрямился и открыл глаза увидел вокруг дневной свет.       — Вот ты где, сынок, — перед ним появилась мама. Она уперла руки в бока, через плечо перекинуто кухонное полотенце, на лице улыбка, но между бровями складочка. — Обыскалась по всему дому! А ты в своей комнате прячешься. Нездоровится что ли?       Она быстро подошла, приложила тыльную сторону ладони ко лбу сына.       — Мама… — ошарашенно проговорил тот.       — Что, дорогой?       — Ты жива.       Женщина всплеснула руками:       — Это еще что за разговоры? Конечно жива, что со мной станется?       Чимин обнял ее, крепко-крепко прижал к себе. Перед глазами вспыло старое, уже практически забытое воспоминание разорванных тел, о море крови, о погибшей в зубах нежити семьи. Он огляделся.       — Я дома?       — Вот именно! А должен быть в кафе, помогать отцу, — мать отстранилась, и внимательно посмотрела на Чимина. — Но если плохо себя чувствуешь, то я попрошу твоего брата. Он сейчас учится, но может и потом…       — Нет-нет, мам, всё нормально. Я просто задремал… через минуту пойду к отцу, — закивал он. На что женщина тепло улыбнулась, легонько потрепала сына по щеке, а потом вышла из комнаты.       Чимин опустился на стул, как тряпичная кукла. Ноги не держали, руки тряслись, в голове царил полнейший сумбур. Он потянулся пальцами к шраму на лице… ничего. Подошел к шкафу, распахнул дверь, уставился в зеркало: на него оттуда смотрел молодой парнишка с чуть отросшими волосами, гладкой кожей и чуть пухлыми щеками.       «Или это сон, или наоборот я проснулся от долгого кошмара, — прозвучала первая складная мысль. — Но то, что было на острове не могло быть сном. Всё было по-настоящему. Мы жили каждый день, делали сотни разных дел… Хотя в последние годы время там текло как-то странно, часто не замечались целые недели или даже месяцы. Но ведь это и есть взрослая жизнь, когда рутина пожирает твоё время и ты тратишь его на непонятно что».       В доме и в семейном кафе всё было как раньше, до начала конца света. Те же вещи, мебель, скрипучие полы, даже тот же запах. Тот же строгий отец, взявший сына в оборот, как только тот переступил порог кухни, тот же фартук официанта, те же клиенты и заказы, чаевые и тяжелые подносы с посудой.       — Ты сегодня ведешь себя необычно, — заметил отец, выдавая Чимину очередной заказ. — Улыбаешься до ушей, болтаешь со всеми. Не подумай, я не против, — старший Пак посмотрел на сына чуть виновато: — но вчера ты говорил, что кафе — это не твое, что хочешь заняться другим делом. Я отругал тебя, прости. Всё утро обдумывал вот, и решил, что ты прав, Чимини.       — Пап, давай я отнесу заказ, а потом поговорим? — предложил Чимин, тепло погладив своего старика по плечу.       Трудно было держать серьёзное лицо, когда старший Пак говорил с ним по-взрослому, объяснял, что ответственность за свой выбор мужчины несут сами, что нужно много раз обдумать своё решение и только потом что-то предпринимать.       — Хорошо, отец, — чуть поклонился Чимин. Он знал, что тот не прав, ведь мир в любой момент может рухнуть, жизнь может оборваться, и будет весьма печально, если всё отведенное время уйдет лишь на обдумывание и планирование важных шагов. Но вслух он этого произносить не стал, к чему огорчать родителя?       — Если нужен совет, знай, я всегда рядом, — взволнованный Пак заметно расслабился, видно прежде его сильно тяготило невысказанное.       Вместо ответа Чимин обнял отца, еще раз убеждаясь, что тот не видение. Зомби не разорвали его на куски, время не погребло под собой его останки. Вот он, тут, живой, здоровый и по-прежнему полный сил.       Вновь вспомнилось то, во что нашествие нежити превратило его семью. Чимин вздрогнул, отстранился, вгляделся в лицо родителя.       — Ты чего?       — Кое-что вспомнил, — не соврал парень. — Можно я отойду на полчасика, пап? Надо подняться в комнату.       — Ну, раз надо, — развел руками тот. — Обеденный перерыв закончился, сейчас народу будет немного, сам справлюсь.       Влетев обратно в комнату, Чимин схватился за голову. Видения жизни из сна вспыхивали одно за другим, причиняя зудящую боль. Зомби на улицах, оборона в доме, безуспешная… Потеря семьи и рассудка, команда добрых людей и их помощь. Потом поля, дороги, брошенные дома… Персиковый сад.       Образ сада казался неполным. Он помнил как убил первого мертвяка, как бежал к крыльцу дома, как… целовал кого-то.       — Юнги, — подсказали губы, помнившие тот первый поцелуй лучше чем разум.       И тут остальные воспоминания прорвали плотину и посыпались сплошным потоком.       Они с Юнги шли по полям, ночевали где придется, спрятавшись в обьятиях друг друга, держались за руки, сражались за жизнь спиной к спине. Нашли Юнджи, Хосока, нашли остров, спаслись на нём, любили друг друга… все эти годы.       — А если он был только сном? — осознал главный вопрос Чимин. Хорошо, конечно, что мир не развалился и родители живы, но как жить без Юнги? Проведя с ним бок о бок столько вымышленных лет, Чимин ощущал себя теперь неполноценным. Располовиненым.       Парень сел на кровать, обнял подушку и, уставившись в одну точку, попытался придумать, что делать дальше.       "Надо попробовать найти Юнги"        Чимин не знал адреса, но знал фимилию и род деятельности. Где-нибудь обязательно есть информация о молодом продюссере.       «А вдруг он не узнает меня? Конечно не узнает. Но это не важно, — понял Чимин. — Главное, чтобы он существовал».       С первого этажа снова донесся мамин голос. Потом ворчливый бас брата, и вот он уже заглядывает в комнату:       — Мама говорит, тебя там ждут. В кафе. Хмырь какой-то.       Не успел Чимин переспросить, как брат удалился, прикрыв за собой дверь. Парень выглянул в окно. У входа в кафе стояла незнакомая машина, явно из службы проката. Но в остальном всё было как обычно: молодые жители городка спешили по делам, дети с родителями, старички и старушки с палочками.       Спустившись, он быстро вбежал в зал кафе. Сердце бешено колотилось, ожидая чуда, точнее предчувствуя чудо… И не ошиблось. Возле стойки спиной к нему стоял Юнги. Даже не видя лица, Чимин понял, что это не тот Мин, которого он видел пару часов назад в своём сне, а молодой, без единого седого волоса, без шрамов и усталой спины, тот, каким был до их встречи в мире зомби.       — П-привет, — нерешительно окликнул его Чимин.       Юнги обернулся. Действительно молодой, безумно красивый и родной. Их взгляды встретились. Потребовалось несколько секунд, чтобы оба осознали реальность происходящего. И только после этого одновременно кинулись друг к другу в объятия.

***

      — А Хосок? — спрашивал Чимин, когда они выезжали из его городка. Дорога до города Мина, где парни решили жить вместе с сегодняшнего же дня, предстояла не близкая, но им было о чем поговорить.       — Хосочек в полном порядке. Я видел его перед тем, как к тебе рвануть. Говорит, что приснился странный сон… — Юнги посмотрел на спутника, тот понимающе кивнул. — На выходные заберу его, сможете поболтать.       — Как думаешь, всем приснилось…?       — Вряд ли, — покачал головой Мин. — Намджун знать ничего не знает. Цветет и пахнет в этой реальности.       — Неплохо было бы найти Юнджи.       — Я погуглил, пока ехал. Такая воспитательница и правда есть в одном из детских садов столицы.       — Заглянем?       — Если хочешь, — пожал плечами Мин, — всё, что хочешь, Чимини.       Он взял одной рукой ладонь парня. Не отвлекаясь от дороги, переплёл свои пальцы с его, крепко стиснул. — Мы наверное никогда не узнаем, что это был за сон, не поймем откуда он взялся, но я благодарен, что нам дали возможность прожить вместе еще одну жизнь.       Они добрались до столицы как раз к концу рабочего дня. Попали в несколько заторов, но всё равно довольно быстро нашли детский сад, в котором, если верить интернету, работала Ким Юнджи. Припарковались у входа. Родители выводили ребятишек, нянечки и учителя провожали. Солидные папаши усаживали своих чад в крутые авто и уезжали.       — Уже почти никого не осталось, — разочарованно произнес Чимин, глядя, как людской поток иссякает.       — Погоди, — Юнги приблизился к окну, едва не коснувшись его кончиком носа. — Смотри, а это не… как его звали?       Из сада вышел высокий широкоплечий мужчина, держа за руку мальчика лет четырех. Тот шел вприпрыжку, тараторил без умолку, размахивал маленьким рюкзачком. Это бы Тэхён. Не тот взрослый юноша, который покорил красотой всех девушек и женщин острова, а шебутной мальчишка с чуть вьющейся копной темных волос. А следом за ними вышла и Юнджи. Чимин с Юнги с трудом узнали в этой миловидной женщине в длинном платье в горошек свою подругу из мира апокалипсиса. Слишком разительная была разница. Она нагнала мужчину, взяла под руку, как-то особенно тепло сжала его предплечье, будто боялась что мужчина исчезнет, и приподнявшись на носочки, поцеловала в губы.       — Ее муж… Сокджин, — вспомнил Чимин. Юнги кивнул. — Став нежитью, он не причинил зла ни одному живому. Помнишь? Сеть...       Мин снова кивнул, не сводя глаз с женщины.       Та словно почувствовала на себе взгляд и слегка повернула голову, когда семья вышла из калитки садика. Всмотрелась, жмурясь от заходящего солнца. И вдруг на ее лице, таком молодом и ухоженном, совсем не как у той женщины, что осталась на острове, появилось узнавание. Она поджала губы, сделала было шаг в их сторону, но тут же передумала и лишь кивнула, улыбнувшись Юнги и Чимину, как старым знакомым.