Lost and Found

      Ночью в лесу тихо, и Дэрил надеется, что так и будет дальше. Небо темнеет, звёзды проглядывают сквозь ветви, и он считает время до утра, каждая прошедшая минута приближает их к возвращению на ферму. Он пытается представить себе лицо Кэрол, момент, когда она поймёт, что всё закончилось, всё в порядке. Но думать об этом странно, поэтому Дэрил старается вообще ни о чём не думать.       Дэрил переходит в состояние, которое не является ни сном, ни бодрствованием, что-то, что он помнит с детства, когда он сидел в засаде с отцом на охоте. Дэрил ненавидел это - ненавидел находиться на природе, но застрявшим на одном месте, ненавидел близость к отцу, то, как он чувствовал себя скованным по рукам и ногам без возможности видеть перед собой след, по которым можно было что-то выследить. Его отец не пил, когда они выслеживали дичь в лесу, для этого у него было достаточно здравого смысла. Но в те дни, когда они сидели в засаде, он приносил всё, что ему хотелось, пил весь день и злился, когда целился в оленя и промахивался. В хороший день это была всего лишь упаковка из шести бутылок, и он открывал одну для Дэрила. В плохой день - банка его собственного самогона, запах которого бил Дэрила по голове и обжигал глаза тем, что, он знал, должно было вскоре произойти.       Тогда Дэрил отключался. Так называл это его папаша, ударяя его по затылку и говоря, чтобы он перестал витать в облаках. Но Дэрил не мечтал - он вообще не думал. Он просто сливался с тишиной, мозг работал медленно, уши воспринимали информацию, но не слушали как полагается. Так было легче ждать, отключившись, дыша спокойно и ровно, надеясь, что если он будет достаточно неподвижен, олень наткнётся на них, что день может на этом закончиться, что его старик забудет о его присутствии. Дэрил делал это пару раз и дома, когда был совсем маленьким, прячась под диваном, слушая, как Мерлу или его маме достаётся по полной, или когда он стал старше, когда Мерл ушёл, а его мама умерла, и отец вытаскивал ремень.       Дэрил отключился, просто присел у дерева, слушая, наблюдая, держа в руках арбалет, пытаясь не думать, когда он слышит, как девочка плачет.       Это отличается от прошлой ночи. Тогда он слышал один-два случайных всхлипа, и если бы он не видел дорожки слёз на лице Софии, он мог бы подумать, что у неё просто простуда или что-то в этом роде. Но это не так. Это даже не похоже на настоящий плач, какой-то сдавленный всхлип, который не вырывается наружу, проникая под кожу Дэрила и сверля его через уши к мозгу, так что он больше не может отключиться.       Он не знает, что делать. Она спит, наверное, девочка слишком тихая по натуре, чтобы шуметь так громко по собственной воле. Он гадает, что ей снится, что она так плачет, и решает, что не хочет знать. С тошнотворным чувством в животе он гадает, не он ли это.       Он должен разбудить её. Ей плохо, он слышит это, и он помнит это чувство, чувство, что ты застрял в кошмаре, из которого не можешь выбраться, страх, скребущий его по горлу, панику. Он помнит это лучше, чем должен был - Мерл задолбал его насмешками, что Дэрилу всё ещё снятся кошмары в его возрасте. Так она всё равно не отдохнёт по нормальному. Он мог бы помочь ей, разбудить, остановить её слёзы.       Или он мог бы просто сделать всё хуже.       Дэрил снова кусает кожу вокруг большого пальца, пока слушает. Она звучит как раненое животное, как кошка с застрявшим в двери хвостом, как собака после пинка. Этот звук сводит его с ума, но что, если он разбудил её, и от этого она только сильнее заплачет? Он не может представить, как прикоснется к нёй, не после всего этого дерьма. Он помнит, как разбудил её, когда Грег и Марк подкрались к их укрытию прошлой ночью, как неистово её руки царапали его, как она смотрела ему в глаза. Он не может этого сделать.       Но она звучит испуганно, и этот звук всё глубже и глубже проникает в его голову, и в какой-то момент он не может больше этого выносить.       Дэрил не двигается. Вокруг него на земле валяется много всякого - сломанные ветки и комья земли, мелкие камешки. Он целится осторожно, он не хочет причинить ей боль. Дэрил начинает бросать их на покатую крышу навеса. Конструкция слегка двигается, листья падают, с тихим шорохом.       Прошло немного времени, прежде чем шум прекратился, и Дэрил решил, что она проснулась. Он снова пытается отключиться, внезапно он так устал, буквально измучен, он просто хочет передать девочку её маме, пойти в свою палатку и проспать несколько дней. Его бок пульсирует без остановки, он почти не помнит, каково это - не чувствовать этого второго сердцебиения под рёбрами. Скоро всё закончится, думает он, прижимая руку к ране, которая кажется горячей на ощупь. Чёрт.       Скоро всё закончится.       Дэрил удивлён, когда София вылезает из под навеса. Он думал, что как только она проснётся, она просто будет лежать там, пока не уснёт снова. Но она выползает, сжимая в одной руке куклу, и молча садится радом с потухшим костром, свернувшись калачиком, и Дэрил не знает, что сказать. Тишина между ними кажется густой и неестественной, и Дэрил это ненавидит. Тишина для него всегда была знаком безопасности, сейчас ему не нравится повисшая напряжённость.       Он ждёт минуту, чтобы посмотреть, заговорит ли она первой, но она не делает этого. Просто сидит, сжавшись в комочек, с несчастным видом, руки сцеплены на коленях, кукла зажата под подбородком. Если бы был огонь, было бы проще - они могли бы наблюдать за ним, смотреть на искры на фоне неба. Огонь заполнил бы пространство. Но огня нет, ничего, кроме шёпота леса вокруг и темноты. — Не можешь заснуть? — спрашивает Дэрил. Его голос хрипит, и он сглатывает. Не нужно пугать её ещё больше, звуча как Фредди, блять, Крюгер.       Она качает головой. Её голос звучит через мгновение. — Я - я проснулась.       Дэрил кивает. Облизывает губы. — Ты не– не хочешь... — Последнее, что он хотел бы делать, это говорить о кошмарах, но, может быть, девчонки так и делают в таких ситуациях. Облегчение ощущается почти физически, когда она снова качает головой, чуть быстрее, её спутанные волосы разлетаются от движения. — Нет, спасибо, — быстро говорит она. — Ладно, — говорит Дэрил. Он смотрит на небо, щурится. Может быть, два или три часа до восхода солнца. Ему внезапно до трясучки захотелось курить, что-то, чем можно было бы занять руки, чтобы был повод не говорить. Интересно, что случилось с его, вероятно, растоптанной в труху пачкой, когда он упал в овраг. При нём её точно нет, когда он так в ней нуждается. — Расскажи мне об этой книге, — внезапно говорит Дэрил, и чувствует, что краснеет, когда София смотрит на него. Дерьмо. Он не знает, что делать - он никогда раньше не чувствовал необходимости нарушить тишину. Но вопрос глупый, и он чувствует себя по идиотски, сидя тут, спрашивая какую-то девчонку о какой-то хреновой книге, как будто не знает, что она только что плакала во сне. — Голодные игры?       Дэрил согласно мычит. — Ага. Про неё. Время ещё есть. — Я... я не дочитала. Это была библиотечная книга, и когда мой... я имею в виду. Нам пришлось вернуть ей, прежде чем я закончила.       Нахуй Эда. — Ну, я тоже её не читал, так что. Ты знаешь больше меня.       Снова становится тихо, и Дэрил откидывается на дерево. Ну и ладно. Это был глупый вопрос. Малышка не должна говорить, если она не хочет. Чёрт, Дэрил тоже не должен говорить. Они могут просто дождаться восхода солнца и вернуться на ферму, и Дэрил больше никогда ни с кем не заговорит. — Она стреляет из лука, — говорит София. Её голос тихий, но уже не тот тихий, и он задается вопросом, как он может отличить громкость от намерения, если он просто врёт себе, что может читать девчонку, проецируя на неё свои собственные мысли. Но, по крайней мере, теперь она не сидит тут, как маленькое немое привидение. — В книге? — Эта девчонка? Которая спит на деревьях? — Угу. Китнисc. — Арбалет? — Неужели это всё, о чем он может говорить? Дальше он спросит о силе натяжения какого-то выдуманного оружия? Дерьмо. — Нет. Или- я имею в виду, там не сказано, что это арбалет. Там просто написано лук. Ей пришлось спрятать его за забором, потому что им запрещено иметь оружие? — Почему?       Это объяснение сложнее, какой-то хреновый расклад о дистриктах и столицах и что-то о причине создания голодных игр, и всё это звучит, как фильм ужасов, который они с Мерлом смотрели под кайфом как-то поздно ночью. Он не пытается хвататься за сюжет, просто позволяет её рассказу захлестнуть его и просто слушает. Девочка звучит лучше, её голос сильнее, менее испуганный. Он не может сказать, заботит ли её то, что она говорит, но, видимо, заботит достаточно, чтобы продолжать рассказ, и когда она говорит, часть напряжения тает, заставляя тишину казаться такой, какой она была раньше, как уютное одеяло вокруг него. — И вот она слушает, как меняют правила, и слышит, что они собираются позволить двум трибутам победить, если они из одного дистрикта, и она кричит "Пит!", и вот тогда мне пришлось отдать книгу. — Блин, — говорит Дэрил, хмурясь. — Но это же всё равно пиздец. Та другая девочка. — Ру, — говорит София. — Я плакала. — Но они, конечно, победят, — говорит Дэрил. — Китнисс и Питер. — Пит, — говорит София, что заставляет его снова хмуриться. Разве он не так сказал? — Не знаю. Надеюсь. — Не написали же они целую книгу о девчонке, чтоб потом позволил ей умереть, — прагматично замечает Дэрил. — К тому же у неё есть лук. И она охотница. Навыки выживания.       София пожимает плечами, в ней что-то сдувается, и Дэрил мысленно ругается. Черт. Облажался. — Наверное. — Что? Думаешь, Питер умрёт, прежде чем она его найдёт? — Он хочет вернуть тот момент, когда он слушает историю ребёнка. Если для этого нужно, чтобы он выглядел как идиот, ладно. — Чёрт, она же следопыт. Она его найдёт. — Не знаю. Может быть. — Он видит, как она пожимает своими маленькими плечами. — Там должно было быть продолжение. Но... — Ну, раз есть продолжение, думаю, они выживут, — говорит Дэрил. — Возможно. — Она секунду возится с волосами куклы, прежде чем заговорить. — Просто... мы никогда не узнаем этого, наверное, да? — София смотрит на него, её глаза широко раскрыты в темноте, и она внезапно выглядит невероятно маленькой. Но она понимает, что она говорит, и Дэрил снова думает думает, какой она умный, чёрт возьми, ребёнок. Прячется посреди сраного леса и оплакивает мир историй и возможностей, которые у неё отняли, которых у неё никогда не будет. Внезапно это кажется неправильным, что у Дэрила было так много времени - блять, он, вероятно, провёл столько же времени, следуя за Мерлом, торгуя наркотиками, сколько она была жива. У неё почти ничего не было, а всё это было - испорчено ебучим Эдом, а теперь этот мир развалился. Возвращение её домой к маме не вернет его. — Чёрт, девочка, не похоже, чтобы эти ходячие ели книги, — резко говорит Дэрил. — Мы можем найти тебе копию. — Не похоже, чтобы книги были едой или лекарствами - он готов поспорить, что книжные магазины почти не были тронуты. У него перед глазами внезапно возникает картина, как он идет в Barnes and Noble и уходит с охапкой книг для неё.       Лицо Софии проясняется при этом, как будто полная луна сияет из её глаз. — Ты думаешь? — Да, чёрт возьми, — говорит Дэрил, стараясь не думать о том, как глупо сейчас обещать кому-то что-либо. — Дерьмо, у Хершела есть дочери, там, на ферме. У одной из них, может, уже есть та, которая тебе нужна. — Там есть дети? — Нет, — быстро говорит Дэрил, не желая обнадеживать её. — Ну, только Карл. Дочери Хершела постарше - подростки, я думаю. — Девчонка Гленна, вероятно, была ещё старше. Или, по крайней мере, Дэрил на это надеется, судя по тому, как Гленн пыхтел по ней. — И у них есть лошади, — предлагает Дэрил, как будто это замена детям. Хотя, когда Дэрил был ребёнком, чёрт, Дэрил бы променял весь свой третий класс всего на одну лошадь. Его дядя Джесс некоторое время работал на ферме, когда он учился в начальной школе, и Дэрил иногда помогал ухаживать за лошадьми. Это была мирная работа, пока его отец не узнал об этом и не поддал ему за то, что он раздавал свой труд за бесплатно. — Правда? — Да. Я ехал на одной из них, когда искал тебя. Редкостная дрянь, — ворчит Дэрил, затем вспоминает, с кем он разговаривает. — Э-э, просто она меня сбросила, так что. Да. — Дэрил трёт затылок ладонью. — Тебе не обязательно рассказывать маме обо всех плохих словах, которые я сказал, верно? — Но потом это кажется странным. — Не то чтобы... э-э... я имею в виду, не стоит хранить секреты от твоей мамы, — неуверенно продолжает Дэрил. — Просто... если она не спросит, тебе не обязательно рассказывать ей. — Ладно, — говорит София. — Но всё в порядке. Мой отец говорит плохие слова. — Что-то меняется в её лице.— Я имею в виду. Он говорил.       Блять. Опять всё через жопу. — Ну, да, — говорит Дэрил, ковыряя подсохшую корочку около кутикул. — Извини.       София долго молчит. Когда она говорит, ее голос тихий, как будто она даже не осознает, что говорит. — Я не чувствую, что мне жаль, — шепчет она, но Дэрил прекрасно её слышит. — Это плохо? — Нет, — тут же отвечает Дэрил. — Чувства так не работают. Ты просто чувствуешь дерьмо, когда чувствуешь. — Он помнит чувство после смерти отца, пустоту, которая не ощущалась как потеря, потому что ему было просто всё равно. Он гадает, будет ли ему когда-нибудь не всё равно. Дэрил скучает по чему-то - он скучает по мысли о том, что у него есть отец, по которому он мог бы скучать, по мысли о том, что однажды его отец протрезвеет. Но это никогда не был Уилл Диксон. В этот момент Дэрил задаётся вопросом, будет ли он когда-нибудь скучать по нему. Мысль заставляет что-то двигаться в его груди.       Снова становится тихо, и Дэрил щурится на небо. Почти рассвет. — Он был в моём сне — почти беззвучно говорит София, и Дэрил замирает. Он не уверен, должен ли он был это услышать или нет. — Он был ходячим, а я бежала по лесу, и он... — Этого не случится, — твёрдо говорит Дэрил. Он не должен говорить ей, что видел, как Кэрол превратила голову её отца в желе киркой в ​​лагере в Атланте, поэтому вместо этого он говорит. — Он не превратился. Он не может тебя достать.       София медленно кивает, её пальцы теребят пряжу на голове куклы. — Сны бывают дерьмовые, — бормочет Дэрил. — Но они не реальны. — Так сказал бы ему Мерл, после того как безжалостно высмеял его за то, что он просыпался испуганным. Тогда они делили кровать, Мерл достаточно часто мотался в колонию для несовершеннолетних, и их отец решил, что не стоит разоряться на два матраса. Мерл шлёпал его подушкой, чтобы разбудить, затем грубо обнимал его за плечо, обхватывая шею Дэрила так, что если бы это был его отец, он бы обмочился. «Сны бывают дерьмовые, братишка», говорил он, «но они нереальны.» Иногда он грубо целовал Дэрила в лоб и снова отталкивал его, переворачивался и снова засыпал.       Дэрил внезапно захотел увидеть Мерла сильнее, чем сигарету. — Они кажутся реальными, — говорит София, и Дэрил ковыряет ранку на пальце. — Но это не так, — бормочет он. Он видит, как плечи Софии снова ссутуливаются, и это заставляет его тоже немного сгорбиться. Блять. Что он сейчас сказал не так? — Тоже их вижу иногда. Но всегда просыпаюсь.       Дэрил старается не думать о тех ночах в его детстве, когда во сне он бежал по дому, ища свою маму, а повсюду был чёрный дым. О том, как когда он просыпался весь заплаканный, рядом оказывался его папаша и он переносится из одного кошмара в другой... — Но ты уже взрослый, — говорит София, внимательно за ним наблюдая, словно пытаясь понять, лжёт ли он. Он пожимает плечами. — Да, наверное, — бормочет Дэрил. На мгновение он в ужасе от того, что она спросит его, что ему снится. Она же рассказала свой кошмар. Было бы справедливо. Он не уверен, что сможет это сделать. Он готовится к этому, но вопрос всё не звучит.       Единственное, что приходит, это первый намёк на восход солнца, темнота становится достаточно белёсой. — Ну что, пошли. — тянет Дэрил, подтягиваясь. Он движется напряженно и медленно и думает, стоит ли ему найти палку и для себя, прежде чем они отправятся. — Не хочу тратить дневной свет.       София улыбается ему, как будто она поняла, что это была шутка, от чего что-то внутри него становится легче. Кажется, она больше его не боится. Может быть, с тех пор, как взошло солнце. Дерьмо выглядит по-другому при дневном свете - Дэрил это знает. — Еще несколько часов, — говорит Дэрил, когда София опирается на костыль, чтобы подняться. — У тебя не будет никаких кошмаров, когда ты будешь спать в настоящей кровати. — Кэрол будет рядом, хочет он сказать. Кэрол прогонит плохие сны. Но, по-видимому, Кэрол была рядом с Софией всю её жизнь, и кто знает, остановило ли это хоть что-нибудь. — Ты готова? — Да, — говорит София. Она трёт глаза, лицо. Её челюсть решительно сжата - должно быть, у неё тоже что-то сильно болит, но она ничего не говорит. — О, подожди. — Она разворачивается и, кажется, собирается заползти обратно под навес, и Дэрил усмехается. — Чёрт, да просто сними крышу. Не стоит снова заползать и вылезать.       София делает это нерешительно - словно разворачивает подарок. Наклоняется.       Там, в пустой банке из-под оливок после ужина, стоят три розы чероки. Они выглядят немного потрёпанными, вялыми от того, что целый день лежали в кармане. Но София достает их, словно они драгоценны и совершенны, с особой осторожностью кладя в боковой карман своих капри, цветки торчат наружу, словно им нужно дышать. — Ладно, — говорит София, выпрямляясь. — Теперь я готова.       Он тоже.       Они уходят.