Под куполом цирка.

Стерильная чистота царила в лаборатории, как в храме науки, где любые эмоции были подавлены в угоду рациональности и прогрессу. Запах хлорки и химикатов щекотал ноздри, напоминая, что каждая поверхность здесь очищалась до идеала. Медицинские сотрудники сидели сгорбившись над препаратами и микроскопами, их движения были отточены, словно у часовщика, но всё же заметно напряжённые. Каждый жест сопровождался фиксацией в журналах и компьютерах, каждый шорох бумаги или щелчок клавиши отдавался в тишине, нарушаемой лишь мерным гудением аппаратов. Мистер Кляйн стоял за ними, его острый взгляд будто прожигал насквозь белоснежные халаты работников. Его высокий, сухопарый силуэт напоминал хищника, выжидающего момент. Казалось, он замечал каждую мелочь: дрожь рук, заминку в движении, сбивчивость речи. И его молчание — куда более красноречивое, чем любые слова, — давило сильнее, чем приказ.       — Оплодотворение завершено на сорок процентов, — сухо бросила одна из сотрудниц, убирая пробирку с пипеткой в сторону. Она внимательно следила за тем, как другие вводили сперматозоиды в яйцеклетки, размещённые в питательной среде.       — Показатели нестабильны, — добавил её коллега, взглянув на экран, где высвечивались графики. — Слишком высокое рассеивание энергии. Полагаю, что приживаемость снова окажется ниже запланированного уровня.       — В коробках уже три случая отторжения подряд, — подал голос другой, кивая в сторону отчёта, лежащего перед ним. — Женщины жалуются на боль и температуру. Ещё один случай — и мы потеряем контракт с ними. Коробками в компании называли арендованные тела, женщин, которые за стабильную оплату соглашались стать инкубаторами для вынашивания. Они подписывали NDA, сидели в просторных комнатах, напичканных поддельным комфортом, и рожали детей, чьи ДНК были тщательно модифицированы. Но даже в этих идеальных условиях успех был редкостью.       — Генетика слишком нестабильна, — произнесла старший биолог, хмуря брови, её пальцы нервно подрагивали, когда она перелистывала страницы. — Мы пытаемся внедрить больше улучшений, чем позволяет организм. Нестабильность энергии разрушает эмбрионы ещё на раннем этапе. Мистер Кляйн шагнул ближе, его туфли бесшумно скользнули по идеально чистому полу. Он изучил данные на экране, словно выискивая в них изъян, который можно было бы устранить.       — Нестабильность, говорите? — его голос прозвучал холодно и отрывисто, как удар камня о стекло. — Может, проблема не в сырье, а в ваших руках? Наступила напряжённая тишина. Никто не осмелился ответить, зная, что любое слово может обернуться увольнением или чем-то худшим.       — Решите это, — продолжил он, в упор смотря на главного биолога. — У нас нет права на ошибку. Наши заказчики ждут результата. Если вы не справитесь, мы найдём тех, кто сможет. Он повернулся к большому стеклу, за которым виднелись женщины — «коробки». Их лица были усталыми, а глаза потухшими. Они жили в комфортабельных камерах, окружённые заботой компании, но за всем этим стояли страх и обречённость.       — Время не на вашей стороне, господа, — бросил он, прежде чем покинуть помещение. — И не на нашей тоже. Мистер Кляйн вышел из стерильной лаборатории, плотно закрыв за собой металлическую дверь. Его шаги звучали гулко в длинном коридоре, освещённом холодным неоновым светом. Он быстро прошёл мимо рядов других лабораторий, за стеклянными стенами которых мелькали фигуры учёных, сосредоточенных на своих проектах. Оказавшись в небольшой комнате для персонала, он снял белоснежный халат, под которым был безупречно выглаженный костюм, и подошёл к старинному телефону с массивной трубкой. Взяв трубку, он набрал номер на круглом дисковом наборе, глядя на часы. Линия треснула коротким шипением, прежде чем раздался хриплый голос на другом конце.       — Говорите, Кляйн, — звучал он сухо, словно ждал чего-то неприятного.       — У нас проблема, сэр, — начал Кляйн, не тратя времени на приветствия. Его голос был ровным, но напряжение сквозило в каждом слове. — ДНК третьего поколения показывает серьёзные сбои. Модификации разрушили базовую структуру генома. Они нестабильны, их энергоёмкость слишком высока, а выживаемость эмбрионов ниже 15%. Более того, судя по последним данным, образцы теряют способность к естественному размножению. На другом конце провода повисла пауза. Затем раздался тихий смешок, переходящий в глухой кашель.       — И вы считаете это проблемой? — голос стал почти насмешливым. Кляйн нахмурился, но ответил сдержанно:       — Это ставит под угрозу нашу цель. Мы не сможем обеспечить стабильное производство в будущем. Если наши ресурсы иссякнут, проект может быть закрыт.       — Напротив, — перебил его собеседник, голос которого приобрёл твёрдость, — это превосходно. Вы не видите перспективы. Разве это не то, к чему мы стремились? Эти создания, эти дети — они уникальны. Они будут существовать только благодаря нам. Никакой самовоспроизводимости, никакой утечки силы за пределы нашего контроля. Кляйн молчал, впитывая слова.       — Подумайте, Кляйн, — продолжал голос, становясь всё более властным, — мы будем держать в своих руках не только ядерное оружие, но и яйца всего мира, как вы сами любите говорить. Суперсолдаты, элита, послушная только нам. Мир будет трепетать не перед ракетами, а перед армией, которая не знает страха, усталости или поражения. Кляйн провёл рукой по лбу, где выступили капли пота.       — Но, сэр, это также означает, что мы будем зависеть от ограниченного количества женщин. Наши коробки не вечны, и без них проект рано или поздно остановится.       — Тогда найдите больше коробок, — спокойно произнёс голос, словно предлагал самую простую вещь на свете      — Люди отчаянны, Кляйн. Дайте им деньги, пищу, защиту — и они будут рожать, пока смогут. Мир полон голодных ртов. Используйте их. Линия затихла на мгновение, а затем голос добавил с хрипловатой усмешкой:       — Помните, Кляйн, наша сила не только в оружии. Она в контроле. И эти дети — наша гарантия, что контроль всегда останется за нами. Трубка с глухим щелчком была повешена, оставляя Кляйна в тишине. Он медленно опустил взгляд на свои руки. Они казались ему испачканными, несмотря на идеальную чистоту помещения. В его голове звучали слова о контроле, о страхе, о том, что эти дети никогда не будут принадлежать себе. «Командование поменялось, но методы и цели остались неизменны» — подумал мужчина и устало сел на стул. Он посмотрел в зеркало и глаза его встретились с чьими то призрачными, серыми глазами. Нора резко открыла глаза, словно вынырнула из тёмных глубин. Тяжесть собственного тела придавливала к постели, а в груди разливалась тупая, но неутихающая боль. Запах хлорки и стерильных медикаментов щекотал нос, а вокруг раздавались глухие звуки голосов и шагов. Она попыталась повернуть голову, но всё тело будто протестовало. Видение всё ещё стояло перед её глазами: серые, пустые глаза в отражении Кляйна, холодный голос по телефону, контроль, страх… Всё это будто отравило её разум, оставив чувство беспомощности и ужаса. Она пошевелила пальцами, стараясь проверить, способна ли она двигаться. С огромным усилием Нора попробовала приподняться, опираясь на локти, но почти сразу же почувствовала резкую боль в животе. В дверях появилась женщина в белом халате — медсестра. Её лицо выражало смесь усталости и профессиональной строгости. Она быстро подошла к Норе и мягко, но решительно уложила её обратно.       — Nein, nein, bitte bleiben Sie ruhig, — проговорила медсестра, разводя руками, чтобы показать, что Норе нельзя двигаться.       — Я… не понимаю… — прошептала Нора, морща лоб от боли.       — Bleiben Sie liegen, — повторила медсестра, чуть нахмурившись, но добавив что-то мягким голосом, словно старалась успокоить. Нора попыталась заговорить ещё раз, но голос её сорвался, а силы полностью оставили. Медсестра, видимо заметив её напряжение, взяла шприц с прозрачной жидкостью и ввела успокоительное в капельницу. Тёплая волна начала затапливать сознание, медленно унося её обратно в сон.       — Нет… я не могу… — едва слышно прошептала она, пытаясь бороться с дремотой. Но силы покидали её. Последнее, что она видела, прежде чем окончательно погрузиться в сон, было лицо медсестры, слабо освещённое больничной лампой.

***

Нора снова оказалась в странном месте. Тусклый свет окутывал пространство, в котором она стояла. Это был ни то дом, ни то лес, полный серого тумана. Вдалеке кто-то шёл к ней. Сначала фигура была расплывчатой, но чем ближе она подходила, тем отчётливее Нора видела девушку. Она была молодая, хрупкая, с длинными светлыми волосами. Но что-то в её лице заставило сердце Норы замереть. Эта девушка… Она была так похожа на Хоуп, её дочь.       — Кто ты? — едва слышно спросила Нора, её голос дрожал, будто не принадлежал ей. Девушка остановилась всего в нескольких шагах от неё, её голубые глаза смотрели с каким-то странным сочетанием печали и радости.       — Мы уже рядом, — прошептала она, её голос звучал как эхо в пустоте.       — Рядом? Что это значит? — Нора сделала шаг вперёд, но ноги её не слушались, как будто она двигалась в воде.       — Тебе нужно быть сильной, — ответила девушка, наклоняя голову. — Они идут за тобой. Но я рядом. Мы рядом. Её голос становился всё тише, а образ начал таять, словно утренний туман. Нора протянула руку, чтобы коснуться её, но девушка исчезла, оставив после себя только чувство тепла и слова, звучащие в ушах:       — Мы рядом… мама

***

Нора очнулась снова, в той же белой палате, холодная реальность вернулась вместе с болью. Она попыталась осмыслить увиденное, но что-то внутри неё подсказывало, что это было больше, чем просто сон. Это было предупреждение.