Путь Гордого Бессмертного Злодея ко спасению

Лёгкой жизни я просил у Бога:

Посмотри, как мрачно всё кругом.

И ответил Бог: Пожди немного,

Ты ещё попросишь о другом.

Вот уже кончается дорога,

С каждым днем всё тоньше жизни нить.

Лёгкой жизни я просил у Бога,

Лёгкой смерти надо бы просить.

      И. И. Тхоржевский

      Зловоние гниющей человеческой плоти, подпалённой демоническим огнем, было ново для Ло Бинхэ: императора демонов, объединителя трёх миров, чье триумфальное шествие по жизни завершилось казнью человека, которым он когда-то восхищался и которого превозносил до небес. Его мастер, Шэнь Цинцю, или то, что от него осталось, представлял сейчас из себя бесформенный кусок окровавленной плоти, в котором с трудом угадывались очертания человеческого тела, державшийся исключительно благодаря демонической крови, не дающей ему испустить дух.       Смотреть на это было откровенно больно. Человек, бывший когда-то гордым повелителем второго по значению пика великой школы заклинателей, превратился в то, что современные люди назвали бы "грушей для битья", хотя это понятие и в половину не описывало того кровавого кошмара, от которого даже придворные демоны, привыкшие к жестокости, в ужасе отводили взгляды.       То, что началось как представление на потеху демонической публике, призванное высмеять и унизить человека, демонстрируя превосходство демонов над заклинателем, вылилось в кровавое безумие, которое даже для Ша Хуалин, известной своей чрезмерной жестокостью, стало уже чем-то за гранью допустимого. От этого делалось несмешно. Когда розовая пелена спала с её глаз, правда открылась ей во всей своей неприглядности, и она с отчаянием увидела, какой властью над её супругом обладал этот человек, несмотря на свой статус пленника. Ещё тревожней было наблюдать за тем, как её муж и господин откровенно лгал самому себе, заявляя, что именно он контролирует ситуацию и он - тот, кто одержал победу. Неудивительно, что император словно с цепи срывался, когда его захлёстывала волна кровожадности: он силком пригонял сюда всех без разбору, вынуждая смотреть на уничтожение бессмертного, наслаждаться его криками и агонией и злорадствовать по поводу унижения владыки пика Цинцзин.       Несмотря ни на что, этот надменный бессмертный наотрез отказывался подчиняться. Холодный, высокомерный и язвительный, как змея, насмехающийся над ними всеми после каждой пытки, подначивая их быть более изобретательными, он словно бы не обращал внимания на то, что его конечности были оторваны, и на их месте торчали заскорузлые обрубки с вывороченными окровавленными суставами и ошмётками рваной плоти. Когда его подвесили перед полыхающим пламенем на ледяных зачарованных цепях, напитанных отравляющим меридианы составом и одним движением лишили глазного яблока, он, наполовину ослепший, всё также продолжал плеваться ядом, издеваясь над своим непутёвым учеником, Небесным демоном-полукровкой, словно над глупым провинившимся щенком, не способным ничего сделать как следует, не разочаровывая учителя. Притом что он, очевидно, терпел нечеловеческие муки и кровь заливала его лицо из растерзанной глазницы: осатаневший Ло Бинхэ был так ужасен в своём свирепствующем безумстве, что перед ним меркли все кошмары Бесконечной Бездны.       Шэнь Цинцю стойко переносил дикую боль, а унижение было для него ещё худшей пыткой, вкупе с осквернением его истекающего кровью тела и постоянной насильственной регенерацией с помощью демонической крови без возможности упокоиться с миром. В конце концов, он был человеком, но человеком, никогда не знавшим мира и покоя, и если его несчастное рабское прошлое чему-то его и научило, так это выживать всему и всем назло.       - Шэнь Цинцю! Ты - самодовольный сын шлюхи! - яростно прорычал демон, полыхнув огненным взором, заставившим его подданных повалиться ниц перед непомерной силой, напомнившей старейшинам о временах правления его венценосного отца, Тяньлан-цзюня.       - Что ты имеешь против шлюх, презренное отродье? Относись с уважением к тем, кто вынужден волею злой судьбы честно зарабатывать на хлеб своим телом! - скривился бессмертный, подавляя стон и рвущиеся из груди проклятия в адрес своего мучителя.       Несмотря на его жалкое состояние, то, как держался под пытками этот несгибаемый заклинатель, заставило сердце Ша Хуалин пропустить удар. Да и как могло быть иначе? Ведь в своё время эта человеческая палка была непревзойдённым красавцем, которого она сама была бы не прочь заполучить себе в качестве развлечения (в чём она, конечно, никогда бы не призналась своему грозному мужу).       Мобэй-цзюнь, заметивший шальной отблеск в её взгляде, устремлённом на Шэнь Цинцю, и безошибочно раскусивший её тайные фантазии, предупреждающе выгнул бровь, сделав ей знак помалкивать, если ей дорога жизнь. Будто она сама не знает! Она же не сумасшедшая, чтобы по собственной воле лезть к волку в пасть!       - И ты ещё смеешь валять дурака?! У тебя всегда было такое чувство юмора, шицзунь?! - выхватив хлыст, повелитель демонов кинулся к пленнику, стискивая его горло железной хваткой и заставив захрипеть, задыхаясь. По крайней мере, этот змей перестал мерзко улыбаться. Оглянувшись, император перевел взгляд на священную демонессу и кивнул ей, отдавая молчаливый приказ.       Пришло время искушения главы Цанцюн, главного покровителя этого мерзавца.       - Да, супруг мой.       Повинуясь воле повелителя, женщина невероятной красоты вместе с Мобэй-цзюнем удалилась, соблазнительно покачивая бёдрами, провожаемая агонизирующими криками пленника. Оба демона переглянулись, уже зная о планах, которые должны были добавить пикантности этому представлению.       В деревянном сундуке лежали отрубленные конечности Шэнь Цинцю. Ноги, руки... Глаз, как маленький трофей, Ло Бинхэ оставил себе, чтобы позже сделать его частью ожерелья, которое он собирался заказать, чтобы потешить собственное тщеславие. В письме на имя Юэ Цинъюаня он описал его, не скупясь на цветистые эпитеты, чтобы разжечь у главы пламя ярости перед лицом страшной судьбы, уготованной его любимому шиди, которому он откровенно потворствовал и благоволил к большому неудовольствию всех остальных лордов Цанцюн.       Неудивительно, что из-за подобного предвзятого отношения главы школы, собственной холодной отстранённости и роящихся вокруг имени Шэнь Цинцю многочисленных слухов, а также постоянно маячащей на горизонте темы убийства Бога Войны Байчжань, никто из его боевой семьи не захотел защищать проблемного бессмертного на суде, напротив - обрадовавшись возможности избавиться наконец от этой "черной овцы" Цанцюн. Этот извращенный ублюдок на протяжении многих лет у всех на глазах отвергал благороднейшего главу школы, словно тот был недостоин общения с ним. Публичная казнь для этого мерзавца была справедливым возмездием.       - Сяо Цзю!!! Мой сяо Цзю!!! Прости, прости своего Ци-гэ, он так сожалеет!!!       Дикий, нечеловеческий крик, больше похожий на рёв и вой раненого животного, сотряс предгорья Цанцюн. Глава школы, гордость заклинательского мира, надрывно выл и рвал на себе волосы и одежды, слёзы ярости заливали его лицо, струясь неостановимым потоком из запавших глаз в почерневших от скорби глазницах. Молва гласит, что нет ничего страшнее гнева доброго человека, и те, кто был свидетелем этой сцены, могли подтвердить, что никогда не слышали столь душераздирающего вопля, навсегда врезавшегося в их память.       Никто в Цанцюн не был готов к тому, что их Оплот Заклинательской Мощи получит от демонов изуродованные конечности своего возлюбленного сяо Цзю: уже тронутые тлением за время путешествия, бумажно-белесые, холодные, как дуновение пронизывающего ветра на землях, принадлежащих клану Мобэй-цзюня. Запекшаяся кровь тут и там прилипла к мертвой коже, словно Шэнь Цзю не заслужил даже милости омовения.       В ту ночь умер нищий босоногий мальчишка Юэ Ци, а вместе с ним и великий бессмертный заклинатель, глава школы Цанцюн Юэ Цинъюань, решившись на самоубийственную миссию, игнорируя предупреждения и увещевания его боевых братьев и сестер, умолявших его одуматься, проклиная бывшего владыку Цинцзин за то, что повредил рассудок главы школы. В ту же ночь на них ушатом ледяной воды обрушилось сознание собственной обреченности: смертельная ловушка для Юэ Цинцъюаня ознаменовала их собственный неминуемый конец.       У них больше не было ни Бога Войны Байчжань, ни их недооценённого главного стратега. Но в ту ночь они потеряли ещё и мастера меча Сюаньсу.       Великая школа Цанцюн канула в Лету, превратившись в тень своего прежнего величия, обреченная на бесславный конец от рук бывшего ученика, воодушевлённо копившего обиды все эти годы.       - Шэнь Цинцю. Подними голову, мерзавец!       - Оставь меня в покое, зверь. Ты - слишком унылая компания. Почему бы тебе не пойти и не поразвлечься с кем-нибудь себе подобным, например, с одной из своих жён? Номер триста тридцать уже из кожи вон вылезла, чтобы ты на неё внимание обратил.       Человеческая палка захрипела между стонами, с трудом переводя дыхание, лёжа на каменном полу в луже крови и нечистот. Разорванные в клочья одежды едва прикрывали наготу изуродованного тела. Но и в таком положении он даже взглядом не удостоил своего мучителя, всё ещё не пришедшего в себя после предыдущего раунда пыток.       - Неужели? Даже после столь любезного приглашения мной главы школы? Ты не умеешь быть благодарным, шицзунь! - он насмешливо хмыкнул, потешаясь над собственной шуткой. И, вынув из складок роскошного ханьфу небольшой шёлковый мешочек, с выражением нескрываемого ликования швырнул его в лицо шицзуню, с удовольствием наблюдая за тем, как недоверие на лице Шэнь Цинцю сменяется шоком и ужасом осознания.       Осколки Сюаньсу со звоном посыпались на замызганный пол темницы. Император поднял их, аккуратно разложив на виду у учителя, заливаясь безумным хохотом от мысли о том, что одна из его идей наконец-то сработала и попала в цель, пробив до того непробиваемую броню его упрямого шицзуня, и глядя на то, как рушится последний бастион надежды в гаснущем взгляде цвета цин.       - Что случилось, шицзунь? Ты язык проглотил? - он хохотал до коликов в животе, потешаясь над жалким своим учителем, потерявшим последний шанс на спасение. Хотя он уже отрезал ему язык и насмехался над ним за это, в порыве любопытства он снова вырастил его, чтобы насладиться искренней реакцией своего шицзуня.       - Ц... Ци... Ци-гэ...? - неверяще прошептал Шэнь Цинцю, и словно что-то надломилось в нём: как дамба, долгое время сдерживающая лавину эмоций, в одночасье рухнула под непомерной тяжестью, и горючие слёзы потекли из этих обычно холодных зелёных глаз. Весь восторг императора точно рукой сняло. Он неверяще пялился на своего несгибаемого бессердечного мастера, глядя, как слёзы по-детски, без остановки заливают бледное лицо, как всхлипы сотрясают худую грудь, как рвутся из охрипшего горла мольбы о прощении, обращённые к осколкам меча. Как он бьётся головой об пол, до крови расшибая лоб, скорбя по человеку, которого он в открытую, напоказ нарочито презирал и гнал от себя. Как его голос срывается от боли, оплакивая этого человека: - Ци-гэ, Ци-гэ, прости своего сяо Цзю!       Рвотный позыв скрутил его, а изуродованное тело била дрожь, от сознания того, что его Ци-гэ, такой бесстрашный в стремлении защищитить, но такой безрассудный, на этот раз не бросил его на произвол судьбы, а поплатился жизнью, приняв неверное решение прийти ему на помощь. Он рыдал до рези в глазах, так, что голова раскалывалась от невыносимой боли. Он потерял счёт времени и понятия не имел, сколько он уже убивался на глазах у Ло Бинхэ, так и застывшего поражённо окаменевшей статуей, осмысляя развернувшуюся перед ним картину.       Удар демона действительно достиг своей цели - так, как ему и не снилось - но ни малейшей радости и удовлетворения от открывшейся правды он не испытал, чувствуя поднимающиеся в груди клокочущий гнев, ярость и обиду. Он сломал учителя лишь для того, чтобы убедиться во всей полноте преданности того Юэ Цинъюаню!       - Так вот оно что?.. Значит, ты, всё-таки, способен на чувства?! - он в недоумении, скорее от удивления, чем от злости, с презрением и завистью вперился взглядом в осколки Сюаньсу.       Ему нужно будет сегодня хорошенько выпить, чтобы смыть кислый уксусный привкус с языка.       - Значит, ты чувствовал. Ты был способен на привязанность и сострадание. Только не по отношению ко мне...       Подковы удаляющихся императорских сапог гулко застучали по каменным плитам. Охватившее отчаяние погнало его прочь из затхлой темноты застенков, мимо зазывных улыбок многочисленных жён, обещающих ему самые страстные и бесстыдные наслаждения. Он почти бежал, очертя голову, подальше ото всех, от всего мира: туда, где он мог бы в одиночестве напиться до беспамятства.       Он не рассчитал. Если бы он был более осторожен, то смог бы предотвратить самоубийство своей любимой игрушки, проглотившей осколки Сюаньсу в качестве последнего знака любви к своему дорогому Ци-гэ.       Бессмертный мастер, владыка пика Цинцзин Шэнь Цинцю умер много лет назад, но Шэнь Цзю - боец, каждый день бросавший новый вызов неумолимой судьбе - погиб в тот роковой день, истекая кровью от осколков легендарного меча.