Дети Подземелья

      Он чувствовал себя монстром. Он прятался в тени канализаций, недостроенных зданий, балок, переулков, дверей. Он как самый страшный кошмар, который настигает внезапно. Он — крыса. Во всех переносных смыслах.       — Вы можете помочь? — вопрошают широкие, точно два бескрайних моря, два детских глаза. Из темноты.       — Нет.       Девочка — судя по голосу, это именно «она» — вытирает рукавом щёку. Храбрится, словно не боится нависшего над ней волком человека. В темноте. Она напоминает себе, что даже у темноты есть сердце.       А он — видит её как на ладони. Как на солнечном свету. Словно девчонка светится как маленький, неопалимый тьмой огонёк.       Он отшатывается, когда маленькая ладонь касается сгиба руки. Тепло проскальзывает вверх, опаляя. Он искривляется, оставаясь незамеченным в своей неприязни.       — Ну? — требовательно. — Чего тебе, девочка? — тянет.       Молчит. Обиделась?       Детская рука тянет в сторону, кажется, нащупав его в темноте. Настойчиво. Решительно.       И он поддаётся. Покорно идёт по туннелям, переплетениям водосточных дурнопахнущих водоканалов, впитавших в себя, кажется, все сточные бедные запахи мира. Идёт по серому нижнему миру. Город нависает над ним, давит своим присутствием. Им, обречённым жить в тоннелях, не понять людей у солнца. Смотрит вверх — до богатства совсем не достать. Даже рукой. Особенно такой мелкой, как её.       Ладья тянет его всё дальше и дальше. Мимо затхлых нычек. Меж покосившихся железных домов. Мимо труб, выпускающих пар.       Света мало, но он видит её решительное лицо. А сам кутается в плащ, будто пытаясь защититься.       В конце-концов она приводит его. Покосившийся, трухлявый домик. Железная скамья. Развороченная дверь на петле. Не закрывается? Нет.       Входят внутрь, там, на удивление, прибранно.       Ладья застывает. Она сама поведала ему своё имя по пути. Она так же прямолинейна, как и должна.       — Помогите ему... — её большие глаза вводят в транс, в бессознательное. Заглядывают в душу, вырывая её и выворачивая наружу, вытряхивая, точно пыльный замшелый и никому не нужный ковёр. Он сжал старый, поеденный молью плащ.       Он не любит детей. Потому что кого-то тоже был ребёнком. А на холодной скамье ютился именно ребёнок. Маленький, размером со стульчик. Маленький, красный, и даже издалека видно — горячий.       — Болеет?       — Совсем недавно ему стало плохо. Совсем плохо, понимаете! Вы ведь должны понимать, вы же доктор! Помогите ему, пожалуйста! — И вновь в слёзу.       Он сжался. В груди гулко билось холодное чёрствое сердце, боясь хоть на секунду растаять. Он уже и забыл, как сложно отказывать им. Детям.       Их слишком много, чтобы можно было спасти всех.       Маленькое тёплое бьющееся тельце прижалось к боку, обхватив длинными пальцами таз.       — Помогите ему! Ну пожалуйста! — Тихое, — ну пожалуйста...       На плащ капнуло что-то жидкое. Он поджал губы, отводя взгляд. Вскинул было руку, чтоб отодвинуть девчонку, да... Нет.       Тепло вновь побежало по телу — сначала в руки, потом в сердце, после — к глазам. Из распахнутых чёрных глаз появилась слеза.       — Хорошо.       Она вскинула голову.       — Хорошо.       На залитом слезами лице прояснилась улыбка.       Он чувствовал себя монстром. Он прятался в тени канализаций, недостроенных зданий, балок, переулков, дверей. Он как самый страшный кошмар, который настигает внезапно. Он — крыса. Во всех переносных смыслах. И одна маленькая рука вывела его на свет.