I hold Death's hand in mine

Агата проснулась, когда солнце начало светить прямо в глаза. Пели птички и шелестела листва на деревьях. Хакрнесс нехотя открыла глаза и приподнялась, отгибая край ткани у лица Николаса. Что-то явно было не так. Обычно Николас просыпался раньше, с первыми солнечными лучами, и уже играл где-то в стороне, напевая себе под нос всë, что приходило в голову. — Ники? — шепнула Агата и коснулась плеча мальчишки. — Ники! Ники! — уже громче, а движения сильнее и ощутимей. Она не могла дышать. Еë сердце будто уже не билось, а в глазах застыл животный ужас. Она думала об этом каждую секунду жизни, с самого рождения Николаса, но не была готова. Никак не была. — Нет! — закричала во весь голос, срываясь на слëзы. — Мне нужно больше времени! Мне нужно больше времени! — кричала так, словно Рио могла услышать и что-то сделать прямо в данную секунду. Агата резко села, схватила Николаса и положила себе на колени. Она касалась ладонями его груди и шеи, в попытке нащупать сердцебиение. Наклонялась к спокойному лицу, пытаясь услышать дыхание. — Нет, Ники! Нет, нет! Нет, нет, нет! — прошептала сдавленно, с надрывом, и уже захлебываясь в собственных слезах. Агата прижала ребëнка к своей груди, утыкаясь носом в темные волосы. Она не могла остановиться рыдать. Это был не плачь, а самые настоящие рыдания, которые смахивали на какие-то звериные крики. Николас не двигался, лишь висел в еë руках тряпочкой. — Я ненавижу тебя, Рио, ненавижу, — проорала во весь голос Агата, прижимая малыша к себе. — Я тебя ненавижу! Она задыхалась. Задыхалась от крика и собственных слëз, которые лились из глаз просто беспощадно. Руки дрожали и прижимали ребëнка всë ближе к себе. — Ники, нет… Мне нужно больше времени, — из последних сил прошептала она и уткнулась носом в холодную щëку ребëнка, роняя свои слëзы на светлую кожу. Агата нашла в себе силы отпустить Ники лишь через несколько часов, когда удостоверилась, что ничем не может помочь. Она выпустила его из своих рук, укладывая на подстилку. — Прости меня, Ники… Я не смогла, — продолжала плакать, пока застегивала пуговицы на его рубашке. — Я ни черта не смогла… Я никчемная ведьма, я ужасная мать и… Я не смогла спасти тебя от неë, — она уронила голову сыну на грудь, пачкая его белую рубашку мокрыми пятнами своих слëз. Дрожащими пальцами поправила рукава, а затем принялась застегивать жилетку. Осторожно завязала платок на его шее в красивый бантик и уложила концы ровно по воротнику рубашки. — Прости меня, — продолжала шептать безутешно, судорожно поправляя одежду на мальчишке, словно это имело какой-то смысл. Она несколько раз остановилась, сгибаясь в приступе невыносимого плача. Такого, от которого все внутренности скручивало в комок и начинало тошнить. Воздуха не хватало, а в груди словно образовалась огромная дыра. Она никогда не заживет. Агата подтянула его брюки, а затем опустилась к ботинкам, поправляя и их. Почему-то перед глазами сразу начали мелькать моменты, когда они вместе играли в поле, когда он приносил цветы и сдувал одуванчики прямо Агате в лицо. — Я не переживу, Ники, — всхлипнула Агата и сжала в своих ладонях его маленькую руку. — Это так мало… Так не должно быть. Она буквально ограбила нас с тобой, — шмыгнула Харкнесс, наблюдая за тем, как слëзы потекли уже на руку Николаса. Она резко сделала вдох, пытаясь собраться с силами. Опустилась рядом и прижала Николаса к себе, поглаживая по волосам. Сжимала тело мальчика в своих руках. Он казался таким же маленьким, как при рождении, будто умещался на ладонях. — Прости, прости, прости. Эти слова эхом раздавались в голове и разносились по лесу. Казалось, что всë живое в радиусе нескольких миль могло услышать это «прости». Агата оставила поцелуй на лбу сына и встала, отправляя шар магии в землю. Благодаря этому постепенно образовалась яма, в которую Харкнесс опустила мягкую подстилку на которой они обычно спали. Николас наверняка хотел бы, чтобы Агата использовала «свой фиолетовый». Он любил. Поэтому она опустила его тело в землю с помощью своей магии. Осторожно, словно укладывала младенца в колыбель. — Я тебя люблю, моя любовь, — шепнула Агата, наклоняясь над ямой и сбрасывая туда горсть земли. Постепенно, с помощью магии, укрыла своего малыша покрывалом из земли, а затем принялась выкладывать камнями, чтобы всегда можно было найти. — Знала я всегда, дорога дика и жестока, — хрипло пропела Агата, рассматривая выложенную груду камней. — Хороню я своë сердце, здесь с тобой, мое дитя. Она нарвала цветов, которые были поблизости. Красивые и фиолетовые, а ещë душисто пахли. Так для Агаты теперь пахло горе. Рио оставила их специально, чтобы это могло хоть каплю утешить и чтобы Агата смогла положить их сыну. Перед всем этим она срезала у него прядь волос, которую поспешила спрятать в свою брошь. Он навсегда с ней, где бы она не была. Частичка самого любимого Ники — где-то на груди матери. — Не станет одного, мы идëм вперëд, — голос сорвался, а по щекам вновь покатились слëзы — Но сколько б ни прошла, куда б ни забрела. До самого конца мама будет любить тебя, — Агата заткнула себе рот ладонью, сдерживая рыдания. Рио нагрянула чуть позже, когда Агата уже ушла собирать себе новый ковен из глупых и наивных ведьм. Она опустилась на колени у кучки камней и разрыдалась, прижимаясь к ним щекой. Она больше никогда не увидит своего Ники, который буквально был еë отражением. Не послушает его чудесную песню и не обнимет, поглаживая по мягким волосам, в которых обязательно нащупает какое-нибудь сено или яркий цветок, который сама сунет ему, пока тот не видит. — Прости меня, — всхлипнула Рио и тут же поспешила стереть слëзы со своего лица. Она знала, что для Агаты теперь стала злейшим врагом. Но она постарается всë исправить, если это вообще возможно. Она постарается сделать хоть что-то. Рио укуталась в свою накидку и уткнулась лбом в колени, тихонько всхлипывая. — Прости меня, Ники.

***

В Агате не осталось ничего, кроме ненависти. Она принялась безжалостно вытягивать магию и отбирать силы у своих «сестëр». У наивных дурочек, которые поверили слухам о балладе и начали искать эту мифическую «Ведьмину дорогу», которая должна была дать им всë, чего не хватало. Было желание завалить Рио работой, чтобы та никогда не посмела даже на несколько метров приблизиться. Каждый раз при исполнении песни внутри у Агаты что-то со звоном разбивалось. Разлеталось осколками, вынуждая истекать кровью. Это что-то всегда резало детским голосочком в голове, который постоянно подпевал. Харкнесс и себя ненавидела. Ненавидела за то, что не спасла своего сына, не смогла уберечь. Ненавидела, что использовала придуманную им песню в таких отвратительных целях. Она знала, что Николас бы не одобрил. Простить — наверное простил бы, но не поощрил бы явно. Она каждый раз просыпалась в ужасе и слезах, потому что каждую ночь ей снился Николас. Казалось, что проще уже не спать, но глаза каждый чертов раз предательски закрывались, вынуждая провалиться в сон. Во сне он улыбался, лежал рядом и сжимал руку, как было всегда. Поэтому когда Агата подрывалась и не обнаруживала его рядом — ей было адски больно. Иногда ей снился малыш Николас и она подрывалась посреди ночи из-за того, что услышала детский плач, но по итогу в доме была полная тишина. Тогда она открывала свою брошь и доставала прядку волос, вдыхая аромат и проводя ей по своим губам. Хотелось поцеловать его в макушку, как раньше, и заснуть не в слезах, а с ним в обнимку, под тихое сопение крохотного носа. Агате он хотя бы снился. А Рио теперь никогда его не увидит. Даже во снах, потому что она не спала. Завидовала Агате, что та видела его хотя бы так, хотя бы на несчастные несколько секунд перед пробуждением. У Рио не осталось абсолютно ничего, кроме воспоминаний. Ни волос, ни игрушек, ни его одежды. Остался лишь шрам, который ныл почти безостановочно. Через несколько веков создалась иллюзия, что Агате стало легче. Она меняла места своего жительства, меняла окружение, стиль и людей. Не менялось лишь несколько вещей — ненависть к Рио, убийства ведьм и подвеска на груди с прядкой волос внутри. Агата не искала любви. Не искала, но в один прекрасный день нашла еë капельку, когда открыла дверь своего дома, а у порога обнаружила чудесного белого кролика с светло-коричневыми пятнами на шубке. — Ну привет, дружище, — она слабо усмехнулась и присела на корточки, поднимая животное с земли. Она помнила, как Ники упрашивал еë взять кролика. Как ласково обходился, когда нашëл того бедолагу в лесу. Помнила, как она не разрешила и теперь была вынуждена винить себя за это остаток своей жизни. — Будешь жить со мной, мистер? — Агата ласково провела ладонью по плюшевой шубке и взглянула на милую мордочку. — Пойдем в дом, — шепнула она и оставила поцелуй между ушей кролика. Нужно было как-то жить. Получалось пока плохо, но Агата старалась. Теперь у неë даже было о ком заботиться.