Прежде чем мы выжили

      Старая пресса повергла Мию в литературный шок. В журнале из нулевых использовалось выражение «Великий американский вызов». Ну вот написали вы предложение для статьи… Прочтите его вслух. Вдруг там закрался смысл, который бы вы не хотели туда закладывать… Редакция явно не догадывалась, какую пошлую двусмысленность допустила в печать.       Мия усмехнулась. Ну дела. Даже в сложившихся обстоятельствах нашла повод для хохмы.       Эндер вернулся, когда она, закинув ноги на решётку, дочитывала последнюю страницу. Он всё ещё старательно избегал зрительного контакта. Впрочем, Мия уже не особенно хотела одолеть его таким образом.       — Как же часто люди путают выражения «взяться за ум» и «взяться за голову». Я-то думала, что уж публицисты разницу знают, — Мия взглянула поверх журнала на своего похитителя. — Профдеформация бывшего журналиста — везде вижу орфографические и лексические ошибки.       Небольшой рассказ о себе был не просто частью познавательного процесса. Это ещё и вода для обработки жертвы. Заодно Мия хотела узнать больше о своём оппоненте, подтолкнув и его рассказать о себе. За время, проведённое здесь в одиночестве, Мия окончательно утвердилась в своей мысли, кто здесь жертва, а кто угроза. Её похититель нервничал больше, чем полагалось, вёл себя не очень смело и сомневался в каждом своём слове, которые, по идее, должен был тщательно отработать. А уж его тактика устрашения — вообще никудышная. Взывать к интеллектуальным придаткам того, кто совершенно не продумал такое серьёзное преступление, было бы недальновидно. Пора расставить всё по местам. Мия здесь угроза. Угроза — это Мия. И она терпит чужие выходки только для того, чтобы не навредить человеку. Глупому, самонадеянному, отчаявшемуся, но всё же человеку.       Отложив журнал, Мия поднялась на ноги.       — Откуда ты знаешь обо мне?       — О тебе многие знают.       — Да, но ты человек. И обитаешь в той среде, где молва обо мне не распространяется.       — Ты просто забыла, — без интереса бросил Эндер. — Через твои штабы проходит такой поток, что ты уже никого не запоминаешь.       Штабы. Вот до чего доводит доброта. Не то чтобы для Мии это стало открытием.       — Ты подумала над своим поведением?       — Я же сказала, что согласна отдать всё. Просто не тем путём, которым ты хочешь.       — Я не стану ждать, пока ты соберёшь мне десять миллионов.       — Речь не о месяцах, а о нескольких неделях… Хорошо, не злись. Сколько дней у меня есть?       — Ровно столько, сколько ты захочешь тут торчать.       — Так ты меня не отпустишь?       — Я похож на дурака?       Мия понимала, что он не отступится. Сейчас ей просто нужно, чтобы её акции в его глазах хотя бы не подлетели. Это могло бы затруднить её высвобождение.       — Тебе настолько срочно требуются деньги? — зашла она с другой стороны. Отсутствие насилия и унижений отвлекали от положения пленницы. К тому же, Мия располагала временем, чтобы опробовать разные варианты повлиять на похитителя и задеть в его сердце нужную струну. — Ты не выглядишь как человек, который зациклен на подобном.       — Деньги предназначены моему сыну. Они — это всё, что я могу для него сделать перед тем, как отдам богу душу.       — Ты умираешь?       — Все мы умираем. Люди не бессмертны, — ответил Эндер неуверенно. Однако по тону его было ясно: он понял вопрос.       — Да-да. Оттого и такая спешка, и плохо проработанный план вымогательства. Ты придумал, как выманить меня из другого штата, изучил историю моей семьи, но совершенно не знаешь, как теперь выбить из меня деньги. Признай уже, Эндер, что есть причина, по которой это всё происходит.       Под его внешним спокойствием промелькнула ярость. Эндер не мог простить Мие этого замечания, как человек, знающий своё слабое место и ревниво скрывающий его от чужих глаз.       Повисла долгая тишина.       — Аневризма. Её разрыв может убить меня за считанные секунды в любой момент.       Сказав это, грабитель как-то сразу потеплел к Мие. Возможно, теперь он надеялся, будто благородная цель ускорит переговоры.       Ну вот. Всё так, как Мия и предполагала. На то, чтобы форсировать вопрос денег, Эндера толкала вовсе не жадность. Он отчаялся. Первоклассной подготовке к похищению помешали мысли о собственной кончине. Сложно наделить миссию особенной важностью, когда посреди этого стоит куда более важное — твоя жизнь. Сколько ему осталось? Если уж совсем немного, то есть вероятность, что похититель всё это время находился в предсмертной эйфории. Когда для человека вдруг перестают существовать все общественные нормы, ведь дальше он и сам перестанет существовать, а значит, может делать что угодно.       И всё же Эндера должна была волновать успешность операции — деньги ведь предназначались для сына. Но выбранный им набор шагов имел шансы всё сорвать. Что, если бы Мия не оказалась такой любопытной пронырой? Что, если бы она не сама отправилась в Берлингтон? Что, если бы она просто не сунулась в заведомо очевидную западню? В любом случае, прямо сейчас нужно работать с тем, что есть. Похитителю удалось воплотить свой хилый план, а тяга к приключениям обернулась для Мии поучительным уроком. Прими и действуй исходя из этого. Например, попробуй переманить его в свой фланг.       — Твоя семья знает о том, что ты затеял?       Эндер злобно сощурился. Мия не понимала его сопротивления. Бесспорно, тема ему неприятна. Но почему?       — Нет у меня больше семьи.       И по надрыву в голосе стало ясно, Мия угодила в то самое, болезненное. Вот оно. Узловое событие.       — Дело ведь не просто в деньгах. Я же вижу, ты не плохой человек, — больше Мия не стала напирать, предпочтя умолкнуть, чтобы не упустить удачный для сближения момент. Этому она научилась за годы общения с Виктором. Не задавай вопросы. Не настаивай. Дай достаточно времени, и тебе сами расскажут всё, что у них на уме. Это очень тонкое и терпеливое дело, как хирургия.       — Когда-то я был священником. Долгие годы верно служил Господу — нашему немногословному и непостижимому Создателю. Я жил с его образом, жил его суровыми и безжалостно-требовательными учениями. Самоотрекался и избегал греха, продолжая свой путь к Небесам, к маленьким узким воротам… пока однажды в моей жизни не появилась она…       Она? Женщина! Ну конечно же…       — Игра… — продолжил Эндер, заставив Мию обомлеть. — Я знал, что мне следует покаяться в своём грехе. Попросить силу справиться с искушением, оградить себя от него и жить праведно. Жить прежнюю жизнь, в которой я люблю своего Бога и верен его Слову. Но становясь игроком, ты превращаешься в совершенно другого человека… Это были лёгкие средства. Я думал, что смогу всегда этим заниматься, а карты — навеки мои лучшие друзья. Искушение — нас призывали избегать его без исключений, никогда не поддаваться ему, чтобы не потерять свой шанс на спасение. Но это одно из самых сильных чувств, перед которым не устоять человеку. А ещё был азарт, сладкий риск…       С ужасом для себя Мия поняла, что ей знакомы названные чувства.       — В такой жизни есть только одна система: ставишь — проигрываешь — занимаешь — крадёшь — проигрываешь. И я потерял всё. Сначала накопления, потом дом, затем и семью. Они больше не хотят меня знать.       — Твоя жена и сын?       — Она настроила его против меня, я это точно знаю! Но ещё я знаю, что всё поправимо. Если бы я мог оставить ему что-то, он бы взглянул на меня по-другому. Я хочу вернуть ему всё, что отнял. Мой сын заслуживает лучшего.       Индульгенция. Поношение себя. Нет. Это была система самооправдания. Когда человек делает что-то плохое, нечто противоречащее его моральным нормам, но покрывает себя благими намерениями. Мие открылась ранее спрятанная сторона характера похитителя. Корысть — не его суть, а лишь средство достижения цели. Да и не было у Эндера ни ухмылочки мерзкого циника, ни угрожающих замашек. В нём не жила настоящая злоба. Просто, потерпев неудачу однажды, мы тянем за собой опыт своих ошибок.       — Я лишь хочу вернуть свою жизнь. Сколько бы та ни продлилась.       — Твоя жизнь по-прежнему с тобой, — заговорила Мия. — Думаешь, дашь денег сыну, и он всё забудет? Думаешь, озолотишь, задобришь, и боль на его сердце вдруг исчезнет? Я кое-что знаю о сыновьях, уж поверь. Скажу крамолу, но раны купюрами заклеиваются очень непрочно.       Эндер изобразил непоколебимость, сжав в ладони пистолет. Однако его дрожащие бескровные пальцы портили устрашающую картину. Часто люди, которые создают для других зависимое положение, сами очень нервничают. Мимика, поведение, руки, язык тела — их выдаёт всё. Но было в Эндере ещё что-то очень странное и укрывающееся от внимания Мии.       — Ты верующая?       Похоже, они оба прощупывали позиции друг друга. Теперь, когда похититель сдавал позиции, Мия попыталась привести себя в хорошую эмоциональную форму. Подумала, какой бы ответ стал уместнее.       — Да. Бог меня любит, и не раз я чувствовала его прикосновение.       — А я вот разуверился. Почему Господь не избавил меня от искушения, не дал мне больше воли, чтобы его преодолеть или хотя бы больше сопротивляться ему? Я понимал, что карточная игра сама по себе не исчезнет как явление. Но ведь Бог мог подавить моё влечение к ней, притупить мои чувства перед азартом. Да, я оступился, столкнувшись с вызовом, как небезупречный человек, коим каждый из нас является. И Господь непременно отрёкся от меня. Он забрал у меня всё. Я больше не верю, что есть что-то, способное направить меня и спасти. Я теперь всё держу в своих руках, а не полагаюсь на всевышние силы.       — Человек всегда должен всё держать в собственных руках, а не уповать на божью милость. Но чаще всего люди отрицают ответственность за то, чему они косвенно способствуют. Ни одна капля дождя не чувствует вину за наводнение. Как и ни одна снежинка не ощущает ответственность за лавину…       — Хватит болтовни, — перебил Эндер и неожиданно подобрался. — Звони.       — Нет, — спокойно произнесла Мия. — Этого не будет, и вот почему…       Выстрел в воздух прозвучал чудовищно громко. В ушах невыносимо зазвенело. Мия успела забыть, каким оглушающим бывает оружие — совсем не как в кино. От этого звука начинает тошнить, а слуху становится физически больно.       — Я сказал, звони. Хочешь поиграть в героиню? Ну так вот не выйдет на этот раз и рыбку съесть, и на люстре покачаться. Мне терять нечего, я могу просто размозжить тебе мозги и следом застрелиться. Как тебе такое? Твой сынок останется без матери. А фигура матери очень важна для мальчика. Важнее фигуры отца. Как думаешь, кому ты сделаешь лучше своим героизмом?       Если бы здесь была прежняя Мия, она бы непременно заорала: «Не смей говорить о Теодоре!» Но сейчас она понимала чужую злость. Людям, как Эндер, нужен кто-то вроде неё, чтобы чувствовать себя лучше. Вина Мии состояла в принадлежности к неугодным — высокому социальному классу. И только уничтожив этого врага, жить станет гораздо легче. Безусловно, не станет. Но оправдание — один из механизмов неосознанной психологической защиты. Жертва в клетке, к её виску приставлен пистолет. А значит, похититель чувствует, что вправе что-то требовать от неё.       Мия позволила Эндеру насладиться триумфом. Пусть. Его единственная отдушина. К слову, он даже был прав. Играть в героиню сейчас не время. Нужно уладить кругами расходящуюся проблему и подумать в первую очередь о Теодоре.       Мия слабо верила, что Эндер выстрелит в неё, но изо всех сил убеждала себя, что это вот-вот произойдёт. У её похитителя свистит чердак от горя. Что, если он действительно захочет нажать на курок, а затем отрежет ей голову?       Сработало. Тело отреагировало — в горле пересохло, конечности сделались ватными и почти перестали слушаться. Инстинкт самосохранения включился, и наконец Мия могла размышлять с положения жертвы.       Хорошо. Сейчас она сделает то, что от неё просят. А потом уже разберётся со всем, что наворотит. Мия способна один раз засунуть язык туда, куда солнце не светит. Она потерпит один унизительный разговор с Виктором — ради Теодора.       Порой отчаяние способно сделать хорошего переговорщика из кого угодно.       — Ладно, я согласна, — Мия протянула руку через решётку. Ей хотелось поскорее со всем этим покончить. К тому же, зная о том или нет, похититель надавил на старую рану Мии, заговорив о фигуре матери в жизни Теодора.       Эндер достал из кармана одноразовый телефон и набрал номер.       — Только попробуй пикнуть что-то лишнее! Прострелю башку.       — Тебе следовало подготовить для меня текст.       — В следующий раз обязательно! Давай, девять миллионов, — сторговался он, наверняка испытывав гордость от собственного благородства.       Гудки длились убийственно долго.       Мия уверила себя, ей нечего бояться. Виктор поймёт, что она в беде. Он никогда не страдал ни излишней доверчивостью, ни излишней глупостью. С другой стороны, они месяцами не говорят друг с другом, и эта связь могла быть уже давно нарушена…       Молодец, девочка, план надёжен, как швейцарские часы, как фейерверк в День независимости! Радовала лишь мысль, что это вот-вот кончится, хотя и не тем образом, которым Мия хотела бы. И всё же ею двигали хорошие помыслы — она пожалела Эндера и стремилась уладить всё с меньшими для него последствиями.       — Слушаю, — наконец ответил голос Виктора.       — Это я.       — Здравствуй. Откуда звонишь? Что с твоим телефоном?       — Неважно. В общем… Без долгих предисловий. Я решила развестись, — сообщила Мия со всем притворным безучастием, на которое была способна. — Не стану претендовать на что-то кроме единоразовой компенсации. Девять миллионов на мой счёт, как можно скорее.       Пауза. Мия была уверена, что в этот момент Виктор придумывает способы прийти ей на выручку. Она попала в неприятности — это же просто очевидно.       — Понимаю, что эту ситуацию приятнее никак не сделать, но…       — Это всё? — прервал он её.       — Да. Как я уже сказала, в дальнейшем не стану ни на что претендовать. Подпишу все бумаги, но позже, даю слово.       — Я спрашиваю не о деньгах. Это всё, что ты хочешь мне сказать? Тебе неинтересно, что думает об этом вторая сторона?       Эндер перехватил пушку, боясь, что Мия вот-вот сболтнёт лишнего.       — А о чём тебе ещё хочется поговорить?       Невыразимая мысль, что план не сработал, кусала сознание. Нет. Не может быть!       — Например о том, почему ты решила расстаться?       Пока Мия просто думала об этом, как о стратегии, та не казалась такой уж сложной. Но теперь, когда Виктор слышал её и, кажется, не понимал намёков, Мия начинала паниковать.       Она ответила с издевательским вопросом:       — Потому что мы отдалились друг от друга.       — Я едва ли могу допустить мысль, что названное стало причиной. Это ведь случилось не вчера.       — И не позавчера. И даже не год назад. Всё слишком затянулось.       — А мы уже исчерпали все мирные пути решения разногласий?       Как назло, Ван Арту приспичило поговорить с ней именно сейчас! Он действительно думал, что это хороший момент для большого разговора? Да они столько времени избегали прямых слов, боясь их разрушительной силы. Они оба в упор не замечали их латентный конфликт — это было незыблемое правило, благодаря которому их пара просуществовала годы в вежливом безразличии.       — Ну, может быть, дело в том, что я просто тебя не люблю.       — Может быть?       — Не может — точно. Не люблю.       — Вот как?       Виктор разговаривал так, словно это имело в нему самое посредственное отношение. Как будто Мия просто набралась где-то неверных идей. Почему именно сейчас его надрало поговорить об этом?! Почему? Почему этот вечно подозревающий и всё контролирующий вампир верил ей именно сейчас?       — И когда же это случилось?       — Не знаю. Возможно, я никогда и не любила.       Теперь-то до него должно дойти. Стратегическая уловка — такая кривая и очевидная. Ну давай же!       — Никогда?       — Ни секунды.       Мия почувствовала, случилось что-то необратимое. Брошенное «никогда» отрезало ей все пути назад. Наверное, почва всё это время была подготовлена. И не осталось больше ничего, что связывало бы их с Виктором на телепатическом уровне. Он не понял её. Или давно ждал, когда Мия озвучит эту правду. В любом случае, если Виктор купился на такую очевидную фальшивку, значит, между ними действительно всё кончено.       — Ты же сказала, что любишь меня, когда уезжала.       — Да, чёрт возьми! Сказала. Это просто такая фраза. «Пока, люблю». Ты ведь тоже говоришь, «скучаю», «целую» и всё такое.       — Это просто вежливость.       — Вот именно. Ты чертовски вежливый тип, Ван Арт. И я в ответ была вежлива с тобой.       — Ясно.       Горло от накатывающих слёз сжималось, Мие было всё труднее разговаривать невозмутимо. Однако она ещё слепо надеялась, что Виктор просто поддерживает её сценарий…       — А ты, что же? Ты что, любишь меня?..       — Я думал, что да. Но место, которое ты занимала, так и не заполнило пустоту. Я был ещё несчастнее.       Люди способны на страшные вещи. Запутавшиеся озлобленные люди делают и говорят гнусности. Ради того, чтобы кто-то важный их наконец-таки заметил. Они идут на риск и унижение, чтобы одёрнуть нужный им взгляд. Посмотри на меня! Посмотри же! Я здесь Я. Здесь. Виктору следовало понять, что это тот самый случай. Если уж не догадался, что его близкий человек в опасности, пусть хотя бы догадается, что это игра на одного зрителя и банальная женская провокация. Но он не услышал. Не почувствовал. Поверил в лютую чушь!       Мию затошнило. Ей приходилось не только отказываться от своей любви, но ещё и оплёвывать её на прощанье. Виктор и правда решил, что ей есть дело до их многолетнего молчания? Что ей есть дело до искры в отношениях? Он правда думал, что она готова ради этого разрушить свою семью, прихватив по пути несколько пачек долларов?        Ты идиот, Ван Арт! Ненавижу. Такой умудрённый опытом, всегда догадливый, не к месту проницательный и такой идиот теперь, когда это действительно важно! Может, от них действительно ничего не осталось, если уж получилось всё так легко разломать? Она сказала: «прощай». Он ответил: «принимаю это». И всё. Как будто кто-то щёлкнул выключателем в комнате.       Что ж, тогда и Мие такая семья не нужна.       — К концу дня деньги будут на твоём счету. Боюсь, в банке могут быть задержки. Крайний срок — завтра утром.       Он правда просто заплатит? Он правда поступит с ней так же, как привык поступать с остальными, прежде чем избавиться?       Зря Мия готовила защиту от нападения — его даже не последовало. У неё вдруг возникло ощущение, словно она выпала из жизни. Как на крутом повороте: желание покончить с этой ситуацией умчалось вперёд, а саму Мию выбросило назад.       — Я подумала… Лучше оставь наличные в ячейке.       — Такая срочность. Ты решила бежать?       — Что, если и так?       — Ясно.       Мию поразила свобода и непосредственность этого преотвратного общения. Виктор относился к происходящему как к проблеме, которую поскорее нужно устранить. Как к временному неудобству. Для Мии было пыткой слушать такое тенденциозное изложение дела. Виктор разговаривал буднично, с готовностью, словно их брак — отработанный материал. И как только Виктор закончит телефонный разговор, это больше не будет его заботой.       — Что насчёт документов о разводе…       — Вернусь и займёмся.       — Ну и отлично.       Чувствуя, как заканчивается жизнь, которую она знала, Мия прижала ладонь к дробно застучавшему сердцу. Подступающие слёзы жгли глаза. Картинка перед ними превратилась в неразличимое сальное пятно.       — Теодор останется со мной, — произнёс ледяной спокойный голос.       Пошёл ты!       — Нет!       Мия вся состояла из тремора и нервной тошноты. В ушах звенело, нос обострённо улавливал запахи, перед взором полыхнуло белым — ярость теперь присутствовала во всех органах чувств. Пошёл ты! Пошёл ты! Пошёл ты!       — Я его мать!       — Я бы посоветовал тебе не возлагать на это больших надежд, но мои советы никогда не находят в тебе отклика.       Вот так просто он принял решение в одностороннем порядке. И даже не сомневался в своём праве на это. Мия не представляла, как ей примириться с таким унижением. Её натурально трясло.       — Не воспринимай это предательством. Я желаю ему лучшего в первую очередь.       Да как ты смеешь, как ты смеешь, как ты смеешь!       Мия уставилась в одну точку, переживая самое большое потрясение в своей жизни. Затем отдала Эндеру телефон.       Реальность настигла её.       — У меня там… нужно присмотреть за… — залепетал Эндер. Не зная, что ещё предпринять, он вышел за дверь.       

***

      Время словно бы остановилось.       Обездвиживающее отчаяние и пустота выходили на первый план, вытесняя все остальные ощущения. Сказанные в горячке страшные слова будто бы не относились к этому миру. И вместе с тем, они только ему и принадлежали. Мия всё пыталась понять, была ли это форма издевательства фантазии или это ужасная, извивающаяся в собственных кольцах действительность. Ей хотелось отвязать своё сознание от отвратительной сцены, но та вторгалась в её разум обратно. Мие даже начало чудиться, она теряет рассудок — настолько ирреальным выглядела теперь жизнь.       Она умоляла свой ум, чтобы тот замаскировал тяжкий ужас хотя бы ложью. И сознание возвращалось к источнику этой боли, взвешивая, ища фальшь, отрицая. Мия никак не могла объять всего кошмара произошедшего. И потому плакала — как ей самой казалось, — беспричинно и бестолково.       Мало-помалу между разумом и реальностью произошло слияние. И звонкая зловещая ясность ударила прямо в сердце. Замужняя жизнь всегда дарила Мие неповторимые ощущения дома и тепла. И вдруг эта удерживающая сила исчезла. Или она исчезла уже давно, а сегодня они с Виктором лишь уничтожили её тень. Семья, дом, замужество — единственное безопасное место Мие больше не принадлежало. Виктор просто одним махом сорвал с неё это чувство защиты.       Она теперь одна.       Мия знала, что ни у бабушки, ни у друзей не найдёт нужной поддержки, и ей придётся проживать это самой. Верно же говорят: как бы мы ни пытались убежать от себя, в итоге всё равно окажемся наедине с собой.       — Ну что же ты так безутешна?       Время снова напомнило о себе. Мия очнулась, увидела перед собой Эндера.       — Я только что продала за несколько миллионов свою семью, а так ничего особенного… Слышал, как единолично он всё порешал? С каким приговором мне сказали, что мой сын не останется со мной? Словно не я его родила.       Эндер сгорбился, точно невидимый груз давил ему на шею.       — Это же просто слова. Он сказал это со зла. Суд оставит ребёнка матери, вот увидишь.       — Суд?! Что ты вообще знаешь об этом?! Говоришь, изучил мир вампиров, а сам несёшь такую ерунду. Думаешь, они подчиняются человеческому законодательству?! Нет! Они над людским законом и вершат свой суд! Окей, допустим мой муж окажется очень порядочным и захочет перенести наши разногласия в суд. Такие, как он, умеют доставить большие неприятности, оставаясь при этом в рамках закона. Ты в курсе, что несколько лет назад я находилась в послеродовой депрессии, сидела на валиуме, рофиноле и лоразепаме? Что едва не довела себя до рехаба? А ещё за мной числится побег от собственного ребёнка! Да Виктор столько всего нароет, чтобы выставить меня непутёвой матерью. А теперь давай подумаем, кому даже чисто гипотетический суд оставит ребёнка? Непутёвой мне или отцу, у которого даже нет штрафов за неправильную парковку?       Мия всегда знала: однажды ей придётся ответить за свой побег. Но не представляла, что ошибка обойдётся так дорого. Какая же она дура! Надеялась, что Виктор услышит в её голосе неправдоподобную перемену. Разгадает знаки, которые она подавала ему. Ей пришлось сказать столько ужасных вещей, ведь меньшее могло показаться Виктору обыденной склокой… Но её грубость и холодность так и не дошли по назначению. С чего Мия вообще решила, будто у неё получится?       Один день всколыхнул целую жизнь… Как легко оказалось всё разрушить. Как непрочно держался их союз. Мия никогда бы не подумала, что к их с Виктором разрыву приведёт обыкновенное «не люблю». И что от любимого её отделит та же сила, что когда-то с ним объединила.       Просунув между решёткой тарелку, Эндер поставил её на пол и положил сверху небольшой свёрток.       — Ешь.       Внутри оказался сэндвич с индейкой.       Эндер же сел за свою тарелку и сразу заработал челюстями.       Мия взглянула на него. Внебрачный сын сатаны и гоблина, он, однако, больше не вызывал у неё отвращения. Скорее, усталую печаль и нечто подобное родству. Перед ней был обыкновенный человек, совершивший ошибку. Разглядел в ней идиотку, которая просто заплатит. Мия представила, какой должна быть жизнь у него, но быстро себя одёрнула. Именно доброта заставила её пожалеть похитителя. И это ни к чему хорошему не привело.       Лицо Эндера было подёрнуто каким-то эмоциями, словно он сдерживал боль. Оно то бледнело, то розовело, переживая мучительные приливы.       Мия механично откусила от своего сэндвича. Мясо было резиновым, но усталость и голод одолели сопротивление желудка.       — Хватит уже морщины на лбу хмурить, — сказал Эндер так, словно они старые друзья. — Как только я заберу деньги из ячейки, сразу же пойдёшь домой.       Мия взглянула на остатки сэндвича в собственных руках.       — Я уже не уверена, что хочу куда-либо идти.       Эта честность являлась безопасным откровением перед незнакомцем, которого видишь в первый и последний раз. Но она была так ей необходима. Прямо сейчас Мия находилась посреди собственной жизни. В такие моменты разум всегда ищет дорогие воспоминания. Он пронёсся по ним всем в поиске источника любви и вернулся с образами Виктора и Теодора.       — Прости меня, — вдруг произнёс Эндер с обезоруживающей искренностью. — Если бы я только знал, что всё так обернётся…       — Забудь. Это произошло не из-за тебя. Моя семья уже давно разрушена. Просто пришло время это признать.