first present i open tonight

В последнее время Минджон просыпается рано. Первые несколько минут она проводит с закрытыми глазами, вдыхая ощущение комфорта, дома. Воздух неподвижен, и внешние звуки Сеула приглушены двойными стеклопакетами и плотными шторами. Когда она открывает глаза, вокруг сумрачно. Их с Джимин спальня залита приглушенным солнечным светом, просачивающимся на простыни бледно-золотыми лучами. Джимин в отключке на своей стороне кровати; глубоко дышит и немного похрапывает. Минджон ненадолго снова засыпает тем сном, о существовании которого она раньше и не подозревала, но освоила почти пять лет назад — в первые ночи после того, как они привезли Ниннин домой: она спит, но осознает каждый мельчайший звук в своем доме. Джимин называет это бодрствованием с закрытыми глазами. Когда Минджон снова открывает глаза, Джимин отворачивается от неё, плечи сгорблены под мягкой хлопковой рубашкой, руки засунуты под подушку. Поэтому Минджон выскальзывает из кровати осторожно, выходит в коридор и направляется на кухню, шаркая своими поношенными тапочками. На дворе субботнее утро, канун Рождества, и есть впечатление, будто весь дом в её полном распоряжении — пока не начнётся суета с приготовлением еды и упаковкой подарков. На кухонной стойке покоится кофемашина со слишком большим количеством кнопок. Минджон не читала инструкцию и не собирается этого делать; в конце концов, она никогда не ошибалась с функциями старт и стоп. Движения уже знакомы, даже если они не такие отточенные, как у Джимин. Она проверяет, надежно ли закреплен портафильтр, регулирует поддон для сбора капель, а затем начинаются долгие грохочущие вибрации. Они заполняют всю комнату, от открытой кухни до гостиной. Вскоре после этого появляется Ниннин. Её волосы — птичье гнездо, несмотря на то, что Джимин провела почти час, заплетая ей волосы прошлой ночью перед сном, и она только в трусах и пижамной рубашке с длинными рукавами; тем не менее, она направляется к телевизору с таким видом, будто находится на задании. Минджон наблюдает, как Ниннин направляет пульт на экран и вводит цифровой код Tooniverse. Утренний показ Totally Spies вот-вот начнётся. Её пухлые пальцы неуклюжи, поэтому ей требуется несколько попыток. 010, нет, это не то. 011, нет, и это тоже не то. Ниннин издает разочарованный вздох. Она пытается снова, так сильно нажимая на каждую резиновую кнопку, что та скрипит по пластику — 1, 0, 0. Вот оно. Она находит канал как раз в тот момент, когда с экрана раздаются вступительные ноты музыкальной темы. Удовлетворенная, Ниннин забирается на диван и сворачивается в своём любимом углу, поджав под себя ноги. Она становится выше, думает Минджон, старше. Ей уже под пятый год, у неё большие розовые щёки и округлый животик. Она ест столько же, сколько и Джимин, с таким же энтузиазмом, но ей никогда не удается усидеть на месте достаточно долго, чтобы вес оставался. Сейчас каждая неделя жизни Минджон характеризуется разнообразными занятиями Ниннин. Некоторые дни тратятся на то, чтобы отвезти ребёнка на танцы в местный детский центр, другие утра — на то, чтобы закончить отчёты по работе, пока фальшивое пение Ниннин доносится из импровизированной студии в их главной спальне, которую сделала Джимин. Но в центре всего этого тот факт, что Ниннин становится старше. Это… Это странно. Иногда Минджон мельком смотрит на её лицо и точно знает, как она будет выглядеть через десять лет, через двадцать. Это полностью сбивает с толку, лишает дара речи. Заставляет её сердце биться в смеси волнения и опасения. Тема Totally Spies стихает, яркий блеск заставки тускнеет, превращаясь в знакомые бело-голубые отблески на мягком лице ребёнка. Минджон берёт пакет молока из холодильника, наливает немного в свою дымящуюся кружку с тёплым кофе. Затем она берёт из шкафа фиолетовый пластиковый стаканчик Ниннин, чтобы налить ей тоже. Она не сможет оторвать её от телевизора для завтрака, пока это шоу не закончится, поэтому Минджон прибережёт свою рассудительность для другого спора. Микроволновка на их кухне старая, даже старше, чем Ниннин. Она уродливого грязно-белого цвета, с поворотными ручками вместо электронной панели и унылым куском золотой мишуры в качестве единственного украшения на этот сезон. Минджон и Джимин купили её со скидкой во время одной из праздничных акций Lotte Mart на Чусок, когда только начали жить вместе в колледже (и с тех пор при каждом включении гадали, не станет ли это использование последним). Джимин уговаривает её купить что-нибудь новое, но Минджон презирает выбрасывать вещи, которые прекрасно работают. Она позволяет им трудиться и мучиться, пока они не будут готовы сдаться, но не раньше. К тому же, эта микроволновка работает — молоко Ниннин идеально прогрето, не слишком горячее. Минджон кладёт туда немного ванильного экстракта, чайную ложку сахара — и затем направляется в гостиную. Ниннин всё ещё восторженно смотрит на экран: персонажи подпрыгивают, словно сквозь них пробежал электрический ток. Ниннин смеётся, чешет под коленкой, затем успокаивается. Она совершенно неподвижна, завороженная. Шевелится только тогда, когда Минджон проходит мимо неё. Ниннин напрягается, чтобы мельком увидеть экран позади своей матери, не желая расставаться со своим любимым шоу даже на секунду. Минджон ставит обе чашки на низкий журнальный столик, садится и достаёт телефон из глубокого бокового кармана пижамы. Она со вздохом опускается на диван. Ещё нет и 8 утра, но Минджон обнаруживает, что больше не может спать. Но чаще всего она остаётся в постели. Потому что постель означает Джимин — её тепло, её мягкие губы, звук её уставшего, сонного голоса. Их графики практически противоположны, хотя Джимин больше старается быть дома, и когда они вместе, то всегда втроём. Минджон любит видеть Ниннин и Джимин вместе, то, как они взаимодействуют и играют. Эта связь между ними, которой она иногда завидует. Но есть что-то всё ещё захватывающее в том, чтобы быть с Джимин наедине; как мало у них этого, так что они извлекают из этого максимум. Каждый поцелуй кажется секретом; и хватка Джимин на её коже кажется обещанием. На периферии её зрения вспыхивают фиолетовые вспышки. — Готово, — щебечет Ниннин, размахивая чашкой перед лицом матери. Быстрый взгляд на телевизор фиксирует рекламную паузу. — Мама, я всё. Минджон хватает кружку, потому что знает, что будет очень недовольна, если ей придется отмывать брызги молока с безупречного тканевого дивана. На экране телевизора маленькая девочка окунает куклу Барби в неглубокий бассейн из мягкого пластика. — Где твои штаны? — спрашивает Минджон у ребёнка, ставя кружку на журнальный столик. — Слишком холодно, чтобы бродить вот так. Минджон хотела бы высказать мысль о том, что Ниннин не должна никуда ходить без штанов, но это битва, которую она уже некоторое время постоянно проигрывает. — Нет, — отвечает Ниннин. Она сильно хмурится, как будто сам этот вопрос звучит нелепо, словно они не проснулись утром с морозом за окнами и словно скошенная трава во дворе их дома не покрылась инеем. — Слишком жарко. Сняла штаны, и теперь всё в порядке. Она ползёт по мягким сиденьям дивана, чтобы забраться на колени Минджон — её острые коленки очень близки к тому, чтобы представлять реальную опасность. Минджон перекладывает свой кофе из одной руки в другую, пока Ниннин устраивается. — Не слишком ли холодно сейчас? — говорит Минджон, пытаясь уговорить её, поглаживая ладонью её голые ноги. — Не было бы неплохо прикрыться? — Мама, — говорит Ниннин, немного приподнимаясь, чтобы взглянуть на неё. Она выглядит очень серьёзной и немного удивленной, как будто её мать должна была бы это знать. — Мне не нравятся штаны. Минджон замолкает, делает глубокий вдох. Она как можно ровнее спрашивает: — Почему нет? Ниннин пожимает плечами. Глаз Минджон дёргается — пожимание плечами — раздражающая привычка, которую Ниннин подхватила в детском саду. Минджон это совсем не нравится. — Используй слова, — увещевает она. — Нин Ичжуо, пожалуйста. — Я не знаю, — говорит Ниннин, вытягивая это так, будто это самый сложный вопрос, который ей когда-либо задавали. Она снова пожимает плечами, но ловит взгляд Минджон и замирает — плечи застревают на уровне её ушей. Она медленно опускает их, будто Минджон не заметит. Вместо этого Минджон щипает её за маленький подбородок и говорит: — Тебе придётся надеть штаны, если ты хочешь выйти сегодня на улицу, малышка. Ниннин выглядит взволнованной, желая вообще избежать этой темы. Её глаза нервно бегают по сторонам, останавливаясь на телевизоре, где рекламу уже сменили передачи Tooniverse. Она хватается за это как за спасительный круг. — Снова начинается, — спешит она сказать, неловко прижимая пальцы к губам Минджон, чтобы заглушить любые будущие жалобы. Ниннин серьёзно смотрит на неё: — Нам нужно провести тихое время, сейчас. Минджон закатывает глаза, но только когда ребёнок снова поворачивается к телевизору. Она допивает свой едва тёплый кофе и ставит его на низкий столик перед собой, прежде чем потянуться за одеялом на кресле; затем она подтыкает его вокруг них, убедившись, что ноги Ниннин прикрыты. Теперь, когда она застряла здесь — с рукой Ниннин, обхватившей ее спину, и головой на груди — Минджон не остаётся ничего другого, кроме как пялиться в свой телефон. Она не из тех, кто много сидит в социальных сетях, или, вернее сказать, она вообще не сидит; она там есть, но только из-за друзей. Она не была активна в Facebook по крайней мере три года (последнее, что она помнит — это момент, когда она лайкала это короткое видео, где Йеджи, пьяная, пытается спрыгнуть с перил на обочине, а Эри, тоже пьяная, кричит на неё на заднем плане). Её Instagram столь же скуден: размытое селфи её, измученной, и Ниннин, опустошенной, после одного из эпических детских срывов; фотография Ниннин, читающей иллюстрированную книгу, слишком большую, чтобы поместиться у неё на коленях. Но ей нравится просматривать его, она делает это несколько раз в неделю, чтобы наверстать упущенное. Эри публикует различные фотографии с коллегами из редакции. Лента Йеджи — это фотография за фотографией различных блюд, привезенных из разных уголков Сеула, в стиле какого-нибудь фитнес-центра с этими длинными, бессвязными позитивными подписями. Но больше всего Минджон нравится аккаунт Джимин. Он не аккуратный и не особенно тематический, но в нём есть определенный элемент непрерывности, эстетика, которая её привлекает. И, конечно, он в основном о любимой теме Минджон. Есть фотография маленьких рук Ниннин, сжимающих запястья Джимин, пока та играет мелодию на пианино — Хью Мартина, вспоминает Минджон. Снято сверху — Минджон направила камеру, чтобы запечатлеть движение их рук, и едва успела поймать мягкий изгиб подбородка ребёнка, прежде чем Джимин рассмеялась. Ещё один пост — пара тапочек Муми-троллей Ниннин (которые она никогда не носит) в их коридоре, рядом с лакированными туфлями Минджон и классическими трёхполосными Adidas Джимин. Есть несколько фотографий Минджон, больше Джимин, но в основном безобидные, повседневные вещи, снятые на плёнку. Два зонтика, воткнутые в песок рядом с парой сандалий; темнеющие облака, разворачивающиеся на открытом воздухе между серыми небоскребами; люстра с широкими полями и спиральной металлической клеткой вокруг лампочки. И, когда Минджон обновляет страницу, вдруг появляется её собственная фотография: нос уткнулся в мягкие волосы Ниннин, они свернулись калачиком рядом на диване, укрытые толстым вязаным пледом. Минджон хмурится, сосредоточившись на своем телефоне, а Ниннин, совершенно расслабленная, наблюдает за чем-то в кадре: сейчас это Doraemon. Минджон бросает взгляд в сторону коридора, где стоит Джимин, только открывшая глаза и сонная. Тепло разливается по её позвоночнику и тает в животе. — И давно ты там стоишь, извращенка? Джимин смеётся, убирая телефон обратно в карман. Ниннин оживляется от этого звука и широко улыбается, когда Джимин подходит, чтобы обхватить её лицо и поцеловать. Совсем скоро внимание Джимин переключается на Минджон. И когда это происходит, Минджон обнаруживает, что всё ещё теряется в такие моменты. Её губы раскрываются почти автоматически, горло пересыхает в предвкушении. Джимин подмечает всё это с кривой усмешкой на губах, но её глаза остаются нежными, теплыми, когда она наклоняется вперёд, чтобы поцеловать её в губы. Это быстро и целомудренно; с руками Джимин, всё ещё зажатыми в мёртвой хватке Ниннин. Джимин садится рядом с ними, когда отцепляется от ребёнка, так близко, что Минджон может чувствовать её тепло. Джимин долго и глубоко вздыхает и изо всех сил старается слиться с диваном. На её щеках всё ещё видны морщинки от подушки. Её рука лезет под одеяло, чтобы лечь на бедро Минджон, но остается там всего секунду — она быстро сдвигается, чтобы обхватить лодыжку Ниннин. — Сейчас очень рано, — Джимин говорит Минджон, наклонив голову на край дивана, чтобы они могли посмотреть друг на друга. — Да, — тихо отвечает Ниннин, не отрывая глаз от экрана. — Надо посмотреть Totally Spies и Doraemon. Джимин смотрит на неё сверху вниз. — Да? — повторяет она. — Тебе нравится? — Угу, — говорит ребёнок, не отрывая глаз от мультфильма. Она пытается устроиться поудобнее на груди Минджон, её тон слегка укоризненный: — Я слушаю, мам. Тихо. — Да, да, — смеётся Джимин, обмениваясь взглядами с Минджон. Только после окончания шоу, минут через десять, Ниннин выходит из оцепенения. Она потягивается, чуть не заезжая Минджон по носу одним из своих крошечных кулачков, а затем заявляет: — Мне сейчас нужно на горшок. Минджон помогает ей слезть со своих колен. — Иди. Помой руки, мы будем завтракать. — Ты без штанов? — спрашивает Джимин, хватая Ниннин за руку и заключая её в объятия. — Почему вы без штанов, мисс? Ниннин хихикает, прижимаясь своей щекой к щеке Джимин. — Я не хочу. Мне больше не нравятся штаны. Джимин смотрит на Минджон, но Минджон уже стоит, размахивая ладонями. — Ты можешь продолжить этот спор, если хочешь, только не втягивай меня. Она возвращается на кухню, беря яблоко из вазы с фруктами на стойке. Оно немного мягче, чем ей хотелось бы, но она всё равно моет его. Из крана течёт ровная тонкая струйка, пока она слушает Ниннин и Джимин позади себя. — Что ты хочешь на завтрак? — спрашивает Джимин у ребёнка. — Блины, — следует немедленный ответ. — И мороженое. И кока-кола. Джимин тянет задумчивое хм-м-м-м… (читать как: делает вид, что ожидала чего-то другого от своей дочери). — А теперь выбери что-нибудь более реалистичное. Ниннин вздыхает, обиженная. Но всё жё с надеждой спрашивает: — Блины? Едва наступает пауза, Джимин пытается спросить: — Ты наденешь штаны, если я приготовлю блины? Минджон украдкой бросает взгляд через плечо. Ниннин вывернулась из рук Джимин. Они смотрят друг на друга, руки ребёнка крепко сложены на её тонкой груди. — Я подумаю об этом, — говорит Ниннин, а затем выбегает из комнаты, прежде чем Джимин успевает что-либо сказать. Минджон смеётся, опираясь локтями на остров, разделяющий кухню и гостиную. — Фантастическая работа, — дразнит она, глаза тёплые, когда Джимин поворачивается на диване, закинув руку на спинку. С яблока неуклонно капает вода, которая стекает по её запястью, и Минджон хватает кухонное полотенце. — Тогда давай я посмотрю, как ты это сделаешь, — смеётся Джимин, вставая и направляясь на кухню. Минджон наблюдает за Джимин и тянется к ней, как только она подходит достаточно близко. — Это не тот аргумент, который я готова принимать в половине девятого, — бормочет она. Теперь они стоят нос к носу, одна рука Джимин свободно лежит на её бедре. Минджон прижимается к её губам долгим поцелуем; губы раздвигаются липко и сладко. Она улыбается: — Доброе утро. — Доброе утро, — отвечает Джимин приглушенным голосом. Она поднимает свободную руку, чтобы откинуть назад спутанную копну волос, упавшую на лоб Минджон. — Тебя не было в постели, когда я проснулась. — Ты будешь жить, я уверена. Ты готовишь завтрак? В голосе Минджон звучит надежда. У неё совсем нет таланта к готовке, так что было здорово переложить эту задачу на Джимин. — Что я получу взамен? — спрашивает Джимин. Она забирает из её рук яблоко и полотенце, откладывая их в сторону, и притягивает Минджон ближе. Минджон закатывает глаза: — Удовольствие от кормления ребёнка и жены? Джимин наклоняет голову, втягивая воздух сквозь зубы. Губы растягиваются в ухмылке. — Я, конечно, надеялась на другой вид удовольствия… Минджон бьет её по голове, но в итоге они хихикают, как школьники, прижавшись друг к другу. — Что вы делаете? Ниннин стоит у входа в коридор, хлопая руками перед собой и отряхивая воду с ладоней. Она всё ещё без штанов, но уже перешла на ношение носков, по крайней мере. Минджон не знает, лучше это или хуже. — Я дарю твоей мамочке утренний поцелуй, — говорит Джимин, выпутываясь. — А что, ты тоже хочешь? Ниннин корчит рожицу, как будто она не всегда первая в очереди за поцелуями Джимин. — Не хочу поцелуев, — пожимает она плечами. — Хочу блинов. — А я, — быстро вмешивается Минджон, огибая остров, чтобы добраться до ребёнка. — Хочу, чтобы ты надела штаны. Мама не шутит, Ниннин, слишком холодно. — Но мама, — хнычет Ниннин. Она яростно дуется, хотя и вполне податлива в руках Минджон, когда позволяет матери развернуть себя и увести дальше по коридору. — Без но, — утверждает Минджон. — Или никаких блинов. Заставить ребёнка сотрудничать — та ещё задачка. Её худые ножки скачут туда-сюда, куда угодно, только не в штанины пижамы. Минджон опускается на колени возле кровати, где она нашла штаны, и смотрит на неё с измученным видом. Она сдаётся, умоляя: — Нин-и, пожалуйста? Пожалуйста, надень это? Ниннин резко останавливается. Она нечасто слышит отчаяние в голосе матери — Минджон немного унижена, но упорствует. — Будешь хорошей девочкой для мамы? Ниннин обдумывает это, уже протягивая руку к поясу мягких синих фланелевых штанишек. — Я хорошая девочка, — говорит она задумчиво. Она трёт ткань между большим и указательным пальцами, и Минджон так близка к победе, что почти чувствует её вкус, но она старается не показывать этого на лице. Когда ей наконец удалось надеть на Ниннин пижамные штаны, Джимин тут же вознаградила её горячими мягкими блинчиками. Ниннин ест с удовольствием, липкий шоколадный сироп размазывается по её щекам и пальцам. Она настаивает на том, чтобы есть руками, потому что, конечно же, она это делает. Они завтракают так: расслабленно, счастливо. Это наполняет всё существо Минджон чувством парения. После этого она встаёт напротив стиральной машины и наливает в свою кружку теплого свежезаваренного мятного чая, пока Джимин заканчивает есть. Машина загружена, и звуки воды, плещущейся в барабане, заполняют дом — тонкий, пыхтящий бульк, бульк, бульк и пауза. И так по кругу. Ниннин соскальзывает со своего стула, когда машина начинает механический жужжащий цикл. После беглого очищения лица и рук Ниннин направляется в гостиную. Минджон проходит мимо дивана к широким окнам. Вид за ними, скажем прямо — не особо впечатляющий: бесконечные ряды прямоугольных окон, скрытые простыми шторами, лёгкими тюлями или плотными жалюзи. Но их собственный двор — это цветущий лабиринт, где летом, думает Минджон, было бы идеально провести жаркий денёк. А если долго смотреть, то можно уловить закономерность в потоке людей, снующих туда-сюда в магазинчик 7-Eleven на углу соседнего квартала. Да, ничего особенного. Но мерцание огоньков на их рождественской елке добавляет уюта. Ниннин сидит прямо под ёлкой. Там есть несколько упакованных подарков разных цветов и принтов. Это любимый праздник Ниннин (каждый праздник — её любимый), и поэтому она нетерпелива. Минджон несколько раз ловила её на том, как она ковыряла пальцами хлипкую ленточку. Хорошо, что они положили под ёлку не все подарки — большая часть из них ждёт своего часа упаковки и предвкушает визги при открытии. Ниннин осторожно берёт каждую коробку и слегка встряхивает её. Дело даже не в том, что она пытается выяснить, что внутри, а скорее в том, что ей доставляет удовольствие понимать, что внутри что-то есть — что она скоро откроет подарок, насладится им. Ниннин держит коробку в своих маленьких ручках, смотрит на неё, наклоняет из стороны в сторону, затем ставит на место и принимается за следующую. Минджон пользуется благословенной возможностью провести время в тишине и начинает убирать за ребёнком. Игрушки здесь, выброшенный синий треугольник там. Минджон может поклясться, что её лоб всё ещё покалывает, даже после всех этих лет. Он закатился за один из столиков, и когда она наклоняется, чтобы поднять его, Джимин вдруг хватает её за плечо и тянет назад. Минджон торопится обратно в спальню, чтобы увидеть, как Джимин пытается собрать игровой домик. Конечно, инструкции нигде нет, но именно этого она и ожидала от своей жены. Если бы вы сказали ей лет десять назад, когда она впервые встретила Ю Джимин в университетской кофейне кампуса, что наступит время, когда им обеим будет уже за тридцать, они поженятся, у них будет ребёнок, которого Джимин нашла буквально случайно, и она будет жить с ней в тихом семейном счастье — Минджон бы рассмеялась над вами прямо там. — Тебе нужна помощь? — усмехается Минджон, садясь на пол рядом с Джимин. Джимин возмущенно фыркает на неё, то и дело перебирая два одних и тех же кусочка пазла, которые по идее должны стыковаться где-то внутри. Минджон, посмеиваясь, ищет глазами инструкцию. Понятное дело, Джимин в неё ни за что не глянет, и она знает, что в итоге Джимин психанет и свалит, а Минджон останется страдать с этой головоломкой одна. Поэтому, когда она находит инструкцию, заброшенную под коробку, Минджон нарочито торжественно извлекает её, добавив для пущего эффекта победное ага-а! — Мне это не нужно, Минджон. — Тебе-то нет, а вот мне она понадобится минут через десять, когда ты сдашься и займешься чем-нибудь другим, а я в итоге буду заканчивать это дело сама. Джимин закатывает глаза, а Минджон смеётся над её надутыми губами, которые красуются на её прекрасном лице. Но надутые губы живут не долго, когда Минджон наклоняется и смахивает их поцелуем. — Я собираюсь закончить это. Я думаю, — бормочет Джимин, когда Минджон отстраняется. — Я надеюсь на это. — Конечно, — смеётся Минджон. Она снова переключает внимание на равномерное распределение конфет, которыми они планировали наполнить чулки, но чувствует, как что-то ударяет её по затылку. Минджон поворачивается, чтобы посмотреть вниз, и видит инструкцию к игровому домику, скомканную рядом с ней. Ее взгляд устремляется к Джимин, чьи глаза превратились в любимые полумесяцы, которые появляются, когда она смеётся, и Минджон решает, что в чулках пока достаточно конфет. Она оглядывается и молча благодарит себя за то, что всё ещё не держит в руках синий треугольник, который подобрала ранее, и запускает его в голову Джимин. Она дуется, когда Джимин уклоняется от него, и Минджон быстро вскакивает, чтобы схватить её. Джимин, кажется, знает, что сейчас произойдет, поэтому она метается навстречу Минджон и на полпути ставит ей подножку. Минджон грохается на пол с фырканьем и выбрасывает ногу как раз вовремя, чтобы захватить ею Джимин, из-за чего та теряет равновесие и падает. Джимин быстро подползает к ней. Минджон устраивается на её ногах, и они обе продолжают смеяться друг над другом. Этого достаточно, чтобы ввести её в то состояние, когда она резко осознаёт, как же ей повезло с тем, что именно это — её жизнь. Её жизнь с Джимин и их прекрасной дочерью. Минджон не может не плакать, когда вспоминает всё, что им пришлось пережить ради Ниннин. Джимин, кажется, замечает перемену в её настроении и ёрзает до тех пор, пока не выпрямляется, а Минджон продолжает сидеть у неё на коленях, крепко обнимая за талию. — Минджонги? Что такое? Минджон встречается с её обеспокоенными глазами и обхватывает лицо своей жены ладонями, прежде чем наклониться и запечатлеть на её губах нежнейший поцелуй. Она издает звук удивления, когда Джимин углубляет его, их тела, казалось бы, напрочь прилипают друг к другу. Нечасто у них есть возможность целоваться, как пара подростков, но с тихим потрескиванием камина и мерцанием рождественских огней они не могут ей не воспользоваться. Минджон неохотно отстраняется и прижимается лбом к лицу Джимин. — Джимин, — тихо говорит она. — Нам надо закончить собирать эти игрушки и завернуть остальное. Джимин просто кивает головой, крепче прижимая Минджон к себе. — Это значит, что тебе придется меня отпустить, глупышка. — Не хочу. Минджон слышит недовольство в её голосе и снова соединяет их губы, прежде чем быстро отстраниться. — Если мы поторопимся и закончим сейчас, я позволю тебе подольше поцеловаться со мной перед сном, — шепчет Минджон, шевеля бровями. Она сдерживает смех, когда Джимин быстро усаживает её на пол рядом с собой и отползает, чтобы развернуть инструкцию к игровому домику. Минджон не может вспомнить, когда в последний раз видела Джимин такой решительной. — Что? — усмехается Джимин. — Ты сказала, что позволишь мне целовать тебя до потери пульса, если мы закончим, так что это всё, на чём я сейчас сосредоточена. — Ладно, я не говорила ничего из этого. — Ты сказала подольше поцеловаться, это достаточно близко. Я хочу эти губы перед сном, так что если это означает, что мне придется читать эти дурацкие и бесполезные инструкции, то так тому и быть. Минджон просто смеётся, качая головой, и заканчивает упаковку последнего из подарков Ниннин. Она смотрит на кучу и не может поверить, сколько всего они купили. Каждый год Джимин и Минджон говорят, что не собираются перегибать палку, и каждый год это становится очередной ложью, которую просто повторяют себе из раза в раз. Справедливости ради, не все подарки от них и не все они для Ниннин. Минджон знает, что это будет аргументом, который она будет отстаивать, когда их друзья придут на рождественский ужин позже, но также она знает, что они с Джимин зайдут сколь угодно далеко, лишь бы увидеть улыбку на пухлых щечках Ниннин. Остаток дня, кажется, теряется среди упаковки подарков, покупки продуктов к Рождеству в последнюю минуту и уговоров Ниннин снова надеть штаны (откуда ребенок может знать столько мест, где можно спрятать штаны?!), так что прежде, чем кто-либо из них осознает это, уже почти 2 часа ночи. И Джимин, и Минджон знают, что Ниннин проснется сегодня как можно раньше. Как будто у этого маленького демонического создания есть датчики, которые предупреждают её о том, что наступило рождественское утро — поэтому, естественно, ей нужно встать ровно в то мгновение, как только первый луч Солнца коснётся Земли. Минджон осторожно кладёт последний подарок под ёлку, прежде чем взглянуть на Джимин и улыбнуться. Джимин работает над тем, чтобы собрать последние части игрового домика Ниннин — это действительно умилительно; она немного высовывает язык, сосредоточенно пытаясь завязать идеальную ленту, чтобы водрузить бантик на верхушку игрового домика. Минджон оглядывается вокруг и понимает, что через несколько часов их гостиная будет похожа на зону чрезвычайного бедствия, но даже бесконечная уборка стоит того, чтобы их девочка улыбнулась и обняла каждую из них своими маленькими ручками, крича слова благодарности, прежде чем убежать, чтобы навести новый беспорядок. — Да ладно, — говорит Минджон, помахивая рукой перед Джимин. — Пойдем спать, ладно? Ниннин проснётся через несколько часов, а я всё равно хочу поцеловать тебя ещё. Джимин усмехается, кивая и беря Минджон за руку; они спускаются в спальню и обе падают в постель. Минджон вскрикивает, когда чувствует, как Джимин хватает её за запястье и тянет к себе на колени, прежде чем прижаться губами к её шее. Джимин кусает Минджон за мочку уха, пока её руки скользят вверх и вниз по спине. Минджон наклоняет голову, позволяя Джимин полностью пометить её шею своими поцелуями. Минджон тянется к краю рубашки Джимин и тянет ткань, бормоча снимай, снимай до тех пор, пока Джимин это не сделает. Она двигается, садится у изголовья кровати, и Минджон опускает голову, чтобы снова соединить их губы. Неважно, сколько раз она целовала её — Минджон знает, что это навсегда останется её любимым занятием. Она чувствует, как Джимин крепче сжимает её талию, пока Минджон проводит языком по её губам; между ними нет пространства, и она может чувствовать, как синхронно бьются их сердца. Она наклоняется, хватает руку Джимин и переплетает их пальцы, а затем поднимает их между их телами и кладет на грудь. — Столько лет, Джимин. Столько лет, и вот что ты делаешь с моим сердцем до сих пор, — хочет сказать Минджон, но Джимин проглатывает её слова, и они снова целуются так, словно от этого зависят их жизни. Джимин отстраняется первая и укладывает их так, чтобы можно было удержать Минджон как можно ближе к себе. Минджон позволяет ей убаюкивать себя, пока Джимин рисует на её спине любимые маленькие узоры. Кажется, они не спят и несколько минут, когда вдруг Ниннин почти вышибает дверь их спальни — вбегая и начиная прыгать вокруг них. — Вам пора вставать! Рождество! Я хочу открыть подарки! Минджон фыркает, когда Ниннин подпрыгивает на её торсе, прежде чем Джимин обхватывает ребёнка руками и осыпает поцелуями все её лицо, чтобы успокоить. Излишне говорить, что это не работает; никто не встанет между Нин Ичжуо и рождественскими подарками. — Ма-а-а-а-а-а-а-а-ам, я больше не буду спать! Подарки! Минджон закрывает глаза и притворяется спящей, пока Ниннин не пускает в ход своё лучшее и смертельное оружие — тычет ей в бок со всей силой, на которую только способен почти шестилетний ребенок. Джимин посмеивается, когда Минджон пытается спрятаться под одеялом, а затем встаёт, перекидывает Ниннин через плечо и уносит её в гостиную. Минджон, хотя и уверена, что после праздников появится на работе с синяками от убийственных пальцев Ниннин, не может сдержать улыбку, когда видит, как растрепанный конский хвост Ниннин подпрыгивает, пока она смеётся где-то в коридоре. Минджон выпрыгивает из кровати, чтобы пробраться в гостиную; когда она наконец оказывается там, Джимин уже ждёт у камина, чтобы раздать чулки. Минджон смеётся над тем, какие большие глаза у Ниннин при виде всего этого, и подмигивает Джимин. Джимин подмигивает в ответ, протягивая ребёнку чулок и садясь на пол рядом с Минджон. Они наблюдают, как Ниннин визжит от восторга при каждом погружении руки в чулок, и кивают, когда она спрашивает, может ли она перекусить конфетами перед завтраком. Минджон улыбается, наблюдая, как Ниннин наконец-то достаёт подарки из-под рождественской ёлки, и клянётся себе, что никогда не устанет от того, как Ниннин запрыгивает к ним на колени и небрежно целует их в знак благодарности. Однако её улыбка быстро превращается в ехидную, когда она видит, как Ниннин тащит какую-то коробку, которую Минджон не помнит, чтобы они с Джимин упаковывали. Коробка грязная, упаковочная бумага лежит на ней криво-косо, так, что часть коробки всё ещё выглядывает. Лента явно была окунута во что-то, и Джимин позже скажет, что, по её мнению, это либо каша, либо картофельное пюре. — Что это? — тихо спрашивает Джимин, опускаясь до уровня Ниннин. — Это мой… — лепечет Ниннин, внезапно покраснев и смутившись. — Подарок. Для вас. Ниннин подбегает к ним с подарком в маленьких ручках и ставит тот на землю, прежде чем броситься в объятия Джимин. Они качаются взад-вперёд несколько мгновений. Минджон наклоняется и нежно целует Ниннин в лоб. — Кто тебе в этом помог? — спрашивает Джимин. — Тётя Эри. Вы собираетесь его открыть? Джимин смеётся, когда позволяет Ниннин соскользнуть с её колен, чтобы та смогла вручить им подарок. Он не кажется слишком тяжёлым, но Минджон может только гадать, с каким именно подарком Эри могла помочь их дочери. Но когда она открывает его, все мысли исчезают, а её глаза наполняются слезами прежде, чем она показывает его Джимин. Это их фотография с самого первого Рождества вместе. Ниннин была ещё совсем малышкой, и они только оформили документы на усыновление. Социальные работники приходили часто, постоянно придирались ко всему, что они делали, чаще всего доводили их до слез и заставляли их задаваться вопросом, способны ли они вообще быть хорошими родителями. Их первое Рождество было суетливым и паникующим — Минджон забыла купить рождественскую ёлку, Джимин спалила еду, а Ниннин устраивала истерики направо и налево. Поэтому вместо звезды они украсили искусственную пальму, которая была у них в квартире, печально известным пластиковым синим треугольником, Джимин бегала за готовой едой из Lotteria, а Ниннин позировала для своих первых рождественских фотографий, смеясь над рожицами, которые её родители бесконечно строили ей, чтобы предотвратить очередной срыв. За эти годы они проделали огромный путь. Минджон смотрит на Джимин и не может сдержать слёзы, когда видит, что та плачет тоже. Ниннин бросает на них взгляд, полный замешательства и беспокойства, прежде чем робко заговорить: — В-вам не нравится? — раздается её тихий голос, вырывая Минджон из воспоминаний. — Нет, Ниннин, нам нравится. Это идеально. Минджон раскрывает руки, чтобы ребёнок мог прижаться к ней. — Тогда почему вы с мамой плачете? — Иногда люди плачут, когда они действительно счастливы, Нин-и. И ты сделала меня и маму очень счастливыми сегодня. — Правда? — Правда, — отвечает Джимин. Минджон похлопывает Ниннин по спине, когда девочка встаёт и бежит к своему новому домику для игр. Она наблюдает за тем, как Джимин садится ближе и притягивает её к себе. Минджон обнимает её в ответ и улыбается, чувствуя, как Джимин целует её в висок. Их гостиная — полный хаос, и им нужно ещё приготовить завтрак, и они обе действительно ужасные плаксы, но Минджон так хорошо, что она просто наслаждается этим моментом вместе со своей женой и дочерью. — Счастливого Рождества, Минджонги. Я люблю тебя. Минджон поднимает голову, и Джимин наклоняется, чтобы поцеловать её снова. Это медленно и сладко, и Минджон тает в этом, как в первый раз. Когда они отстраняются и Минджон кладёт голову на грудь Джимин, она думает о том, что когда-то был момент, когда она не думала или не хотела, чтобы её жизнь выглядела так. Но здесь и сейчас, находясь в объятиях Джимин и наблюдая, как Ниннин играет со своими куклами, она знает, что никакой другой жизни у неё просто не может и должно быть. — Моё Рождество всегда счастливое с тобой, Джимин. Да. Это именно то место, где всегда была и будет Минджон.