Бог помог нам встретиться друг с другом

После того, как Арсения покинул очередной парень, Арсений не выдержал. Он плакал пол-дня. Родители многозначительно ухмылялись. Они с самого начала говорили ему, что в гомосексуальной среде не может быть ничего стабильного. Потому что мужчина может по-настоящему любить только женщину, всё остальное — похоть, прикрытая маской сладкого мифа. Арсений не знал, что на это возразить. Геи неверны? — да, неверны. Ник заглядывался на каждую симпатичную мужскую «курватуру», и сколько раз он изменил — Арсений мог лишь догадываться. Иногда они смотрели вместе порно. Сидеть в обнимку, но при этом вожделеть каких-то незнакомых людей на экране — это уже готовность к измене. «Но некоторые гей-семьи — пожизненны», — бубнил он в оправдание. «Бедные травмированные люди!» — отвечала мать. Отец же добавлял, увещевая: «У них в детстве были неудачи, вот они и перенесли своё, гм, чувство на то, что в принципе вызывать его не может». Арсений слушал — и мучился. Были ли у них с Ником за полтора года «настоящие» чувства, «настоящая» любовь, «настоящая» страсть? Тех, которые в романтических книгах — как-то не наблюдалось. Скорее, вместе — было не так больно существовать. Утолялся телесный голод. Было немного теплее от того, что можно вернуться с работы домой к кому-то. Но пыла признаний, клятв, романтических глазок, нежности до одури, когда не можешь жить без другого — ничего похожего, даже в помине. Даже сейчас Арсений оплакивал не чудо взаимного единства, которое утратил. Ему просто было больно, одиноко и обидно, а ещё — страшно от незнания, сколько это продлится, пока он не словит очередную «синюю птицу». Особенно мучили Арсения сетования матери. «Я никогда не буду нянчить внуков». Да, это исправить он никак не мог. Он понимал, что даже если бы жил в стране, где разрешено усыновление или суррогатное материнство — такое решение проблемы было бы неестественно. Ребёнок не будет их собственным. Это не достижение — в смысле выполнения требования эволюции, передать свои гены и гены любимого человека дальше по цепочке поколений. — И вот зачем всё это было начинать? — иронизировал отец, добивая безутешного парня. — Лучше бы с Алёнкой сдружился, которую мы тебе предлагали, детишек бы давно нянчил. Оба — на «А», замечательная бы вышла пара! Алёнка была племянницей одного из знакомых отца по работе, тоже «старая дева», двадцать пять лет — и ни намёка на отношения с парнями. С офигительными длинными ресницами, васильковыми глазами и толстым жгутом волос, скромница, опрятная и непритязательная, она тем не менее не вызывала у Арсения никаких чувств, даже приятельских. Им не о чем было поговорить. Они были просто двумя случайными людьми, которых свели родители в умирающей надежде, что это «поможет». Не настаивали, впрочем. Понимали, что времена «волевых решений» прошли, недостаточно стукнуть кулаком по столу и сказать «стерпится — слюбится». Когда настал вечер, отец неслышно подошёл к сидящему за компьютером, нахохлившись, скорбно и напряжённо поджав плечи, Арсению. — Ну, что теперь? — с недоброй иронией спросил он. — Опять будешь сидеть на своих досках знакомств и искать своих… потрахунчиков? — отец использовал другое слово, гораздо более грубое, которое хлестнуло Арсения, как плеть. Арсений не искал «потрахунчиков» и считал, что его партнёров нельзя назвать этим беспредельно обезличивающим, сводящим человека до плоского трафарета, словом. Однако доказать это он бы не смог — на каждое слово об индивидуальности и преимуществах у его родителей нашлось бы два, сводящих эти преимущества в ноль, причём, по большей части даже не про этих конкретных любовников, а про других геев. Которые стремятся захватить мир, насаждая бездушие и бездуховность. Или вытесняют честных артистов, прыгая на сцене и кривляясь. Или которых сажают за преступления. И никакие аргументы не помогли бы разделить тех и других, ведь те, упомянутые Арсением, поддерживают своим поведением существование гейства, а значит, и вторых, а значит, это одна шайка. В общем, всё запутано. — Может, послушаешь маму? У неё есть знакомый священник. Сходил бы к нему. — Вы уже водили меня к какому-то целителю-шаману, — хлюпнул носом Арсений. — Нифига он не помог. — А-а-а, — отец сморщился, как от головной боли, и едва не припечатал руку ко лбу, — это совсем другое. — Шаман — это колдовство, — добавила мать от двери. — Грех большой мы на душу взяли. Отмаливать придётся. — Да, священник — тут всё по-православному. Сбоев не будет, если Бог захочет, — заверил отец, подняв ладони. — Или хочешь мучиться? — Поробуй, надо же что-то делать, — ободрила мать. Арсений что-то пробормотал. — Что? Я не слышу, — уточнил отец. — Хорошо, — почти безгласно прошептал Арсений, сглотнув слезу. Родители торжествующе переглянулись.