the tale of reckless love

      Чуя зачем-то выпрямляет спину перед тем, как толкнуть тяжелую дверь кабинета босса — знает, что сейчас его там быть не должно, но сама атмосфера этого места обязывает быть настороже. Это уже рутина: он навещает охрану, выслушивает отчёт о том, как его люди в очередной раз предотвратили покушение, идёт в кабинет Дазая, чтобы лично проверить каждый чёртов угол на предмет угрозы.       Дазай успел нажить себе врагов по всей Йокогаме. Работа Чуи — следить, чтобы он дожил до следующего утра, хотя с его грёбанными суицидальными наклонностями это порой кажется невыполнимой задачей.       Дверь захлопывается за спиной, и Чуя рвано выдыхает, когда замечает тёмный силуэт за дубовым столом. Красный шарф на чужих плечах словно стекает на пол, медленно обвивается вокруг щиколотки Накахары, и тянет к себе. И он повинуется.       Чуя ненавидит то, как знакомо и с готовностью подкашивается колено, касаясь холодного пола перед столом босса. Чуя презирает то, как легко его собственные пальцы касаются шляпы и стягивают её с макушки, прижимая к груди. Чуя скучает по тем временам, когда они могли играть в соревнование за первенство на равных. Он вспоминает об этом, опуская взгляд на собственные ботинки.       Когда-то Хигучи сказала, что уйти из Портовой мафии сложно, но возможно. Эти слова врезались в память и часто вторили его собственным мыслям, каждый раз, когда Накахара переступал через себя, опускаясь на колено перед Дазаем. Но было бы ложью сказать, что Чуя на самом деле рассматривал такую возможность. Он лучше перережет себе глотку, чем отступит и бросит его одного.       Он лучше дождётся возможности прикончить Дазая собственными руками.       А до тех пор будет убивать каждого, кто позарился на его добычу.       — Удивлён?       — Чёрта с два, — цедит Чуя, всё ещё не отрывая взгляда от пола. — Ты, должно быть, проторчал тут со вчерашнего вечера.       Накахара слышит холодный смешок.       — Субординация, Чуя. Подними голову.       Он сжимает зубы и вновь повинуется, сталкиваясь взглядом с карим глазом, во мраке кабинета кажущимся почти чёрным. Все, кто когда-либо оказывался с ним лицом к лицу, чувствовали, каково это — когда бездна смотрит на тебя в ответ. Это противоречиво: волнующе и отталкивающе одновременно. Чуя чувствует, как по шее бегут холодные мурашки, но быстро берёт себя в руки. Дазай выжидающе смотрит на него и молчит.       — Босс, могу я проверить ваш кабинет? — спрашивает Накахара.       Руки чуть крепче сжимают фетровую шляпу.       — Валяй, — отвечает Дазай, расцепляя пальцы, до этого покоящиеся под подбородком.       Он откидывается на спинку кресла и цепко следит за тем, как Чуя поднимается на ноги и начинает свой привычный обход: вводит код доступа к секретным дверям потайных ходов, проверяет каждый угол кабинета, целостность камер наблюдения и передаёт информацию охране по рации. Снимает перчатки и прикасается кончиками пальцев к панорамному пуленепробиваемому стеклу, на которое теперь практически постоянно опущена тёмная ширма, защищающая от солнечного света.       Когда Чуя убеждается, что кабинет всё также безопасен, как и прежде, поворачивается к Дазаю и слегка склоняет голову в почтительном жесте.       — Могу идти или будут какие-то указания?       Дазай расслабленно приваливается к подлокотнику кресла и подпирает подбородок кулаком. Уголок его рта медленно ползёт вверх в хитрой ухмылке, которую Чуя не видел, пожалуй, слишком давно. От этих воспоминаний веет тонким ароматом цветущей сакуры, нагревшейся на солнце тканью кожаной куртки и медикаментами от растрёпанных бинтов. Как-то сладко и одновременно больно тянет в груди.       — Ты знаешь, что самый верный способ навредить боссу Портовой мафии — это спрятать ловушку в его столе? Например, тихо нанести яд на поверхность бумаг или спрятать прослушку в незаметном месте, чтобы собрать компромат, — говорит он.       — Издеваешься, — шипит Чуя в ответ. — Ты бы и сам заметил, если бы кто-то хоть пальцем прикоснулся к столу.       — Иногда я могу быть таким рассеянным… — Дазай пожимает плечами и прищуривает глаз. — Столько мыслей в голове, с ума можно сойти. Да и зачем мне следить за безопасностью, если мой верный пёс отлично выполняет свою работу?       — Это приказ?       — Всё, что я говорю, — это приказ, — не без усмешки отвечает он.       Чуя тяжело вздыхает.       — Да, босс.       Он подходит к столу и под пристальным взглядом начинает внимательно перебирать бумаги, скользя по листам голыми подушечками пальцев. Ощупывает столешницу, стыки дерева, осматривает тускло светящуюся в темноте лампу. Это, блядь, просто смешно. Он чувствует себя идиотом — у Чуи полно других более важных дел, кроме как развлекать Дазая, исполняя его прихоти по первому зову. Но таков закон мафии.       Накахара подходит к той части стола, где Осаму всё ещё неподвижно сидит в кресле, как грёбанное изваяние.       — Мешаешься, — выплёвывает он в раздражении.       — О, правда? — слышит Чуя из-за спины, пока резко выдвигает ящики стола и шарит внутри. — Меня всё устраивает. — Накахара цокает и перешагивает через вытянутые скрещенные ноги Дазая, чтобы проверить ящики с другой стороны и убраться отсюда поскорее к чёртовой матери. — Чуя, мне не нравится, когда кто-то выполняет поручения спустя рукава. Проверяй тщательнее, — в его голосе слышатся едва скрываемые насмешливо-требовательные нотки.       В следующий момент Накахара чувствует, как его резко тянут назад за ремень на брюках. Все инстинкты, натренированные годами работы в мафии, начинают вопить. Задняя поверхность бёдер врезается в острые колени Дазая, а затем и спина прижимается к его груди. Правая рука Осаму крепко обхватывает Чую поперёк живота и подтягивает к себе, устраивая на коленях, а в левой сверкает клинок, который Дазай играючи покручивает между пальцев. Его, блядь, клинок. Когда этот мудак только успел его снова стащить?       — Прежде чем сделаешь что-то глупое, помни: ты не имеешь права причинять вреда своему боссу, — шепчет Дазай ему на ухо. — Неповиновение — смерть, а ты ведь так хотел убить меня первым.       — Ты совсем ебанулся? — шипит Чуя, предпринимая попытку вырваться. — Отпусти меня, блядь, иначе я…       — Что? — невозмутимо спрашивает Осаму. Он ведёт плоской стороной клинка по щеке Накахары, и это обжигает холодом. Подцепляет кончиком лезвия рыжую прядь. — Вырвешься и уйдёшь? — Чуя тяжело дышит от еле сдерживаемой ярости, стремительно смешивающейся с чем-то тяжёлым, пылающим, пульсирующим под кожей. — За-пре-ща-ю, — по слогам выдыхает Дазай в его шею, и Накахара поражённо вздрагивает, когда горячая дрожь сворачивается в низу живота.       «Всё, что я говорю, — это приказ».       Полный пиздец.       Он замирает, когда рука Дазая, до этого практически по-хозяйски покоящаяся на его животе начинает спускаться ниже, выводя узоры по тонкой ткани тёмно-бордовой рубашки. Чуя втягивает носом воздух, насквозь пропахший бинтами, сталью и его собственным поражением.       — Дазай, — слабо протестует он, едва пальцы Осаму невесомо обводят пряжку ремня. Ногти Чуи до скрежета ткани впиваются в подлокотники кресла, а изо рта вырывается шипение, стоит Дазаю переместить ладонь на внутреннюю сторону его бедра и уверенно сдвинуть ногу чуть вправо, раскрывая. — Д-дверь.       — Тише. — Оставляет влажный поцелуй на шее Чуи, и тот крупно вздрагивает, ёрзая на коленях Дазая. — Никто не посмеет войти без стука.       Он жадно ведёт зубами по шее Накахары и втягивает в рот кожу в местечке чуть ниже чокера. Чуя перестаёт соображать ясно, поэтому зарывается пальцами в волосы на макушке Осаму и сжимает у корней. На краю сознания мелькает мысль: они такие же мягкие и пушистые на ощупь, как когда-то себе представлял пятнадцатилетний Чуя, лёжа в постели в штабе мафии напротив причины всех своих бед.       Накахара снова ёрзает на коленях Осаму, желая получить хоть что-то. Если бы его спросили, он бы не смог словами выразить, что именно ему нужно. Всё?       Горячая ладонь скользит по внутренней стороне бедра вверх, задерживается на паху, и сквозь зубы Чуи вырывается болезненно-облегчённый стон. Дазай словно только сейчас вспоминает про клинок в другой руке, прислоняет лезвие к подбородку Накахары и аккуратно подталкивает, чтобы Чуя развернулся к нему лицом.       Он чувствует себя тряпичной игрушкой в руках кукловода, потому что послушно следует команде и встречает потемневший от желания взгляд в открытом глазу напротив.       Дазай кладёт ладонь на щёку Чуи и смотрит. Его зрачок мечется по лицу напротив: от огненных прядей челки, свисающих на глаза, до усыпанного веснушками носа и голубых глаз, уже без стыда и сопротивления преданно смотрящих в ответ.       Чуя ждёт, что Осаму поцелует его. Он думает, что это было бы жаляще и остро, что его лёгкие бы в ту же секунду сгорели, а он сам провалился бы под толщу земли без света и воздуха. Это обязательно должно быть на грани боли и удовольствия, с Дазаем ни в чём и никогда не бывало по-другому.       Но он вновь удивляет, невесомо касаясь тёплыми шершавыми губами уголка чужого рта. Дазай задерживается всего на секунду, но почему-то Чуя уверен, что это в последний раз.       Осаму легко возвращает клинок обратно в ножны на портупее Чуи. Отводит пустой взгляд и сглатывает, скрываясь за показным безразличием своих ёбаных масок и слоёв бинтов. Накахара медлит, но всё же отстраняется и слезает с его коленей, разглаживая помятую рубашку и поправляя съехавший в сторону галстук-боло. Он молча проходит мимо стола и забирает шляпу, но по дороге к выходу его окликает холодный голос Дазая:       — Завтра тебе нужно будет отправиться в Токио. Зайди к Хигучи и забери у нее папку с документами — в них все детали миссии.       — Я не собираюсь покидать Йокогаму, босс, — отвечает Накахара, сжимая ручку двери. — Моя работа — защищать вас.       — Я не спрашивал твоего мнения.       Чуе кажется, что звучащий за спиной голос горчит сожалением и тоской. Он, блядь, впервые в жизни так искренне и отчаянно надеется, что ему просто кажется.       — Это приказ?       Дазай молчит. Так что Чуя делает то, что должен: покидает кабинет и вновь вспоминает, где его место.