Родная кровь

Гришка подвез маму до дому и оставил коней на брата, зайдя в дом. Дуняшка тут же накинулась на Григория, решив задушить его в своих объятиях. —Как ты, братушка? Ух черт, так бы и задушила, забыл совсем родню! —Дуня, отпусти! Дай отдохнуть с дороги. Дарья, на стол собери, ишь разлеглась барыня! — раскомандывалась пожилая хозяйка, зло сверкая Дашке глазами. —А мы-то думали, не ждать нам тебя, Григорий. Аксинья где? То бы одной хозяйкой больше. —Не одной большой, а вообще всего лишь одна! Ты кого ить хозяйкой зовешь? Себя? Ишь! —Дашка, слыш, слово про Аксинью скажешь, голову оторву, не побрезгую! — сказал Григорий, скаля белые зубы в усмешке. —Напужал! Ну напужал! Ишь, атаман! — огрызнулась Дарья, мило улыбнулась, вильнула юбкой и вышла в сенцы. Григорий лишь закатил глаза ей вслед. —Да, уж почти позабыл, что у Петра такая чудная жена! Хозяйка! — иронично посмеялся Гришка, осматривая родной дом, образ которого всегда был в сердце. И печка тут роднее, и люди, а всё равно мысль об Аксинье и детишках промелькнула. Тянуло в свой новый дом сердце, ныло что-то в душе. Не мило ему без своей казачки, и даже дом какой-то чужой. —Эх, брат! Ну, здорово живешь! — пробасил Петро, заходя в курень. Григорий по-детски улыбнулся, пожимая руку старшего брата. —Слава Богу! Сам как? —Да сам так же, один за хозяина остался, не распускаю тут ничего. Вроде ладно всё. Курень стоит, гумно в порядке. Быки, вон, видал какие! Бате царство небесное, не посрамлю его хозяйство... — последнюю фразу старший брат добавил куда тише, чтобы мать не услышала. —Был бы ты, братушка, так нам бы управнее было, конечно... — взгрустнул Петро. —Взрослый ты казак, брат, а всё равно об одном! Ну не будем. У меня ж дома... Аксинья, дочки. Хозяйство какое-никакое! Будет, слыхали... —А Аксинья как? —Ничего, здоровехонька. Дай Бог и дальше так будет. На жизнь не сетует покуда. —На сторону не ходить? — с неким подозрением протянул Петро, но тут же пожалел. —Об своей гулящей гутарь, а Ксюшу не трожь! Не твоя Дашка она, на сторону и думать не думает, слыхать не слыхивает! Братец, хоть и родной ты мне, а сердцу Аксинья роднее. — прорычал Гришка с почерневшими от гнева глазами. Больно на батю походил в бешенстве, да так уж страшно, что Петр аж отшатнулся, пусть и не нравилось ему о Дашке рассуждать. —Ну всё-всё... Что ты! В самом деле... Понял. Хорошо же... Гутарили... Полно тебе, оставь. Понял я.. — пролепетал брат, покусывая усы. "Сейчас бы к Ксюше... Интересно, как она с детьми там без меня?" — вновь мелькнуло в голове у Григория. А Аксинья была вся в хозяйстве. Проводила мужа, да взялась за уборку. Танюшка мучала своего кота, пока тот не убег, а затем пристала к маме. —Ну маменька! Куда батя уехал, а? —Ишь ты! Пристала, куда да куда. Дела, донечка, дела! Что ж ему дома всю жизнь сидеть? — Аксинья усмехнулась сама себе, поглядывая на дочь. —Да, сидеть! То гости, то нет никого... Мх.. — Аксинья тут же стерла с лица улыбку, видя слезы на глазах дочки. Да, она же ещё ребенок, ей мало чего объяснить можно. Хочет с Гришкой провести время и всё тут. —Ну чего ты, чего? Не реви, сейчас вернется твой батька, никуда не денется. Вот ты плачешь, ему же больно делаешь. Думаешь, рад бы он был, узнав, что ты расстроилась, ну? Танюшка всхлипнула, утирая слезы рукавом. —Ну... М... Ну нет.. —Конечно нет. Давай, успокаивайся, к Дону сходим. Ведра донести поможешь, на уток посмотрим. — приулыбнулась Ксюша. Знала она, как дочка любит это дело. Не пускала ее одну никогда, считала ещё слишком маленькой, да и вместе редко выходила, просто неуправно теперь-то c Василисушкой. Танюшка действительно успокоилась и стала немножко собираться. А затем пристала к маменьке, когда же наконец на Дон. Аксинье делать ничего не оставалось, укутала младшую потеплее и пошли все втроем на Дон родимый. Григорий приехал только к ночи. Дети уже спали, а Аксинья сидела у окошка, поджидая своего любимого. Вымоталась она за день, но ждала, знала, что вернется. Когда приехал Григорий, Аксинья накинула платок на плечи и вышла на крыльцо, прислонившись к косяку двери. Григорий увидел любимую и улыбнулся. Оставил он кобылку на дворе и в пару прыжков оказался у Ксюши, горячо ее обнимая. —Здорово живешь! Как ты, как дети? — тихо спросил Григорий, заглядывая в наполненные любовью и преданностью глаза. —Слава Богу, Гришенька! Девочки спят уже... Чего их было ждать заставлять. Утром порадуются. Голодный ты небось, душечка? Я на стол соберу, повечеряешь? — засуетилась женка. Пусть она не была полна энергии, да о дружечке своем печалилась. И явства же были готовы, ещё теплые щи дожидались Григория. —Не хочу, спасибо! Перестань... Вон сама не своя, так глядишь и с ног свалишься! Всё... Иди.. В курень иди, ложись ночевать, я сейчас лошаденьку в сарай и присоединюсь к тебе. — ласково гутарил Григорий, хотя сам бы не отказался от еды. Но мучить Ксюшу не смел. Она вымученно, но благодарно кивнула и скрылась в дверях. Зажгла свечку, а сама легла. Но сон ее сморил, не дождалась Гришу, так и уснула А утром как всегда проснулась ранехонько. Рядом всё ещё спал Григорий, чему Аксинья несказанно успела порадоваться с самого утра. Солнышко уже успело пробиться сквозь занавески и играло своими лучами на стенах куреня. Аксинья тихо встала и пошла заниматься делами. Первым делом решила сходить к Дону. Повязала косынку, взяла ведра с коромыслом и пошла по давно истоптанной дорожке. Любила она, бывало, так прогуляться одна до Дона, до родимого берега с чистой водой. Где-то пели птицы, солнце медленно поднималось на свое законное место, а Аксинья присела у лазурного берега, опуская руки в воду и наслаждаясь моментом. Тем временем дома жизнь уже активно шла своим чередом. —Пап! Ну где ты вчера был!? — недовольно спрашивала Григория Танюшка. Тот ещё не успел открыть глаза, но подхватил дочку на руки, присел на скамейку и посадил ее на колени, ласково улыбаясь. Какая-то странная нежность по детям переполняла его. —К бабушке твоей ездил, дядю и теть твоих видал, малышка. Приезжай, говорят, ишо... —А ты не езди! Мы тут по тебе соскучились не меньше! Григорий чуть ли не всплакнул. Поцеловал дочку в маковку и обнял. —И я соскучался... Не уеду, родная. Не переживай, теперь всё хорошо, все дома же... — улыбался Григорий. К тому моменту вернулась и Аксинья. —Здорово ночевали! — мило улыбнулась Ксюша, слыша привычное "Слава Богу". —Вскочили с позаранку, ранние птахи! Чего не спится... Позоревали бы ишо... — сетовала Аксинья, мягко улыбаясь. —Не сладко без тебя зоревать, — тихо ответил Гриша, заставляя Аксинью краснеть и невольно вздыхать. Но тут Аксинья почувствовала руки на своей талии и мельком бросила взгляд на Мелехова. —Пусти, чертяка этакий, дети увидють... — шепнула Аксинья. Григорий лишь усмехнулся, ближе прижимаясь к своей казачке, вздыхая сладкий аромат ее шеи. —Не увидют... Танюшка во двор ушла, мы тут одни.. — сказал Григорий, обдавая шею Аксиньи горячим дыханием, а затем мягко целуя. Ксюша, кажется, ещё больше залилась краской и обернулась к Григорию. Но все это вышло так спонтанно, они чуть ли не соприкасались носами. —А что это ты нас от меня воротишь, моя любушка, м? — шутливо спросил Гриша, страстно впиваясь в губы Аксиньи, требовательно целуя. Она поддалась жесту, прикрывая глаза от удовольствия. —Гриш, ну всё... — промямлила Ксюша, обнимая своего любимого, прижимаясь к родной груди. —Ну чего ты, Ксюш? — улыбнулся Григорий, обнимая свою ненаглядную в ответ. —Люблю тебя, Гриша... —И я тебя люблю, родная. Только давай без слез, Ксюш... Хорошо же всё, все живы здоровы, все дома... Ну всё-всё... — принялся успокаивать Аксинью, которая стала потихонечку всхлипывать. Остальной их день прошел как всегда, а точнее как всегда замечательно! Такой обычный и славный бытовой день, чего нельзя было сказать о семье, которую Григорий покинул. —Ух, Дунька! Сягодня пойдешь со мной на игрища, ясно тебе? — смеялась Дашка, весело щурясь на Дуняшу, которая скромно улыбалась, коротко вздыхая. —Хоть бы перед Петром постыдилась! Какие игрища? Замужняя ты баба, а всё как молодка! —Дуняш, ну что ты как мамка твоя стала? Развлечемся, девка! Тебе ещё гулять и гулять, а ты дома сидишь да утирки вышиваешь! А кому? Мишке что-ли? — посмеивалась Дарья, выглядывая в окошко на закатное солнце. Дуняшка зарделась и промолчала. Как раз в этот момент вошла Ильинична. —Чего это вы тут как кот с мышкой? Брысь по делам! —Мамань, Дашка вон опять на игрища собралась! — протянула Дуня, невинно хлопая глазками. Конечно, хозяйке такой расклад не понравился. Подняла она крик. —Ну какие игрища! А что Петро скажет?! Хоть бы на секунду о муже-то задумалась, неблагодарная! Вот же сука поблудная. Ишь, ласки ей нет! Курва! —А кто не хочет ласки-то, мамань? От Петьки чего доброго ничего не получить! В делах, в заботах! —Гриша мой тоже в делах, в заботах! А что? Аксинья поди на игрища не мотается, дома с доченьками сидит! —Аксинья ваша, мамаша, срамота сплошная. Да чтобы такую славу обресть на весь подол! Вы меня ею не срамите. — зло огрызнулась Дарья, раздувая ноздри от гнева. —А я буду срамить! Она ушла от мужа! Путалась с Гришкой мальчонкой! Да стала ему лучше любой жены. Ты Петьке и жена, а хуже не пожелаешь, смотреть стыдно! Жалко любит, иначе выкинула бы тебя зараз, не всплакнула! — в сердцах сказала Василиса, скрестив руки на груди. —Да я сама уйду! Не потерплю такого скотского отношения! А вы, если хотите, вон Аксинью с Гришенькой-то покличьте, пущай тут живут! —Маманя! Дарья! — окликнула их Дуняша, переводя жалобный взгляд то на одну, то на другую. Ссора крепкая легла между ними. Ничего нельзя было сделать. И ушла Дарья Мелехова в ночь. Да так и не вернулась. Неделя прошла, а дом Мелеховых лишился одной какой-никакой, а хозяйки. —Петь... Захворашь так совсем. Отощал весь, из себя вышел... Ты бы знаешь... Можешь к Гришеньке съездить? Узнаешь, как он там, да и... — матушка вздохнула, — спросишь, не хотят ли к нам... В тесноте, да не в обиде... С тем и порешили. Петр уже к вечеру был на незнакомом дворе. Он заметил лишь маленькую девочку, которая с интересом заглядывалась на незнакомого для нее дядю. Петр приветливо улыбнулся, присел на корточки, чтобы оказаться одного роста с малышкой. —Здорово живешь! Красавица, ты чьих будешь? — ласково спросил незнакомец, снимая фуражку. Девочка замялась, хлопая глазками. Учили ее не подходить к незнакомым, да тут как получилось: незнакомый сам в их дворе оказался. —Мелехова... — скромно пробубнила девчонка, пряча руки за спиной и оборачиваясь на дверь куреня. —Вот оно как...— протянул Петр, а сам аж просиял. Нашел сходство со своей сестрой родной даже. Модет почудилось, но так уж показалось. —Покличь батьку своего с дому! К нему приехал, никого не обижу. —Бати нет дома, уехал он... —Кхм... Ну мать в курене? Покликала бы... Танюшка кивнула и вскачь добралась до крыльца, забегая внутрь. Недолго пришлось ждать Петру. Через минуты 2 на пороге появилась знакомая Аксинья, а позади неё, держась за юбку, вышла и пугливая девчонка. Признала Аксинья Петра и скромно улыбнулась, накидывая на плечи платок и направляясь к старому знакомому. —Здорово живете! — учтиво сказал Мелехов старший, кратко кивая. —Слава Богу! Здравствуй, Петро. Прости, занята была, не слышала вовсе, как ты приехал... Не стой тут, пойдем в курень. Как раз печь топила. Ты к Григорию Пантелеечу, верно? Нет его, да зараз обернется, путь не близкий, обождешь? — Аксинья говорила размеренно, но немного скомканно и стеснительно. Но вполне себе по-хозяйски. Петр не отказался и вскоре они уже вместе были в курене. —А ты изменилась, Аксинья. Похорошела! — между делом приметил Петр, разглаживая усы и поправляя чуб. Аксинья кинула на него беглый взгляд темных глаз, улыбнулась. —Давно не виделись, Петр, вот и кажется тебе. Ничего не изменилась... Какая была, такая и осталась. — мягко гутарила Аксинья, ожидая, пока наконец закипит самовар. —Чего ты к брату? Просто так, али дело какое есть? С мамой что не дай Бог приключилось? — последнее свое подозрение Аксинья высказала чуть тише и более испуганно. Григорий бы этого просто не пережил. —С матушкой хорошо всё! —Слава Богу. — отозвалась Ксюша и перекрестилась на образа. —А к Грише по делу. Естб об чем погутарить... Дождусь покуда, сил нет, долго ехал к вам. —Дождись, дождись! Приедет. Какой-то у них совет там, всех казаков созвали. Говорила, не езди ты, пустое. Но гутарил, что надо... Но не мое это дело, не бабье, у него коли захочешь узнаешь. —Узнаю, ежели расскажет. А как вашу девку-то звать? Ишь, пугливая какая! Спасибо и на том, что тебя покликала. —Танюшка. Ну то и дело, приехал незнакомый казак, а ты с ним и гутарь! И я б испугалась. Не знает же, что дядя родной. — с любовной улыбкой говорила Ксюша, поглядывая на дочь, которая с интересом и неким страхом смотрела на взрослых. Петр при этом разговоре тоже как-то изменился. Почтительная улыбка для Аксиньи сменилась более ласковой и трогательной. Сам же дочку имел, да только умерла совсем малюсенькой. —Гарная девка! Твои глаза, Аксинья. Эх, повезло брату! — улыбался Петро, подперев руку кулаком. Нет, не ревновал он, не завидовал черной завистью. Искренне был рад за Гришку. И Аксинья это чувствовала. —Будет тебе... Сам как? Дарья жива-здорова? —Не знаю... Неделю дома не объявляется. — Петр изменился в лице. Какая-то нездоровая тень легла на его глаза. Аксинья невольно испугалась и сжала губы, быстрее желая исправить свои слова. —Прости... Прости! Не знала... Ну ничего-ничего, погуляет и вернется... Это ж Дашка. — Тягостно сказала Аксинья, наливая чай. В этот момент в другой комнате недовольно заплакала Василиса. —Я зараз! Ты пока пей чай... Прости, младшей сегодня нездоровится чего-то... Плачет и плачет. Ох, горюшко моё.. — досадливо сказала Аксинья, ещё раз извинилась и быстро убежала к ребенку. Петр задумчиво и немного удивленно глянул ей вслед. Не знал, что еще одна дочка у Гришки имеется. Не говорил он. Странный, однако. Спустя минут 10 Василиса замолчала и Ксюша вернулась к гостю. —Прости ещё раз! Не знаю что такое. Вроде все со здоровьем в порядке. Дай Бог обойдется... —Дай Бог здоровья малышке! — чтиво откликнулся Петр, на что Аксинья благодарно приулыбнулась и кратко кивнула, тем самым благодаря. Петр уже отметил для себя, что никогда не знал Аксинью. Или она действительно так изменилась, видно, что в курене чисто, тепло и светло. Танюшка выглядит здоровой, да и любит мать, видно. И Аксинья об Гришке тепло гутарит, о матери и о детях. В мыслях пожелала брату всего лучше и даже сам захотел, чтобы эта пара стала жить с ними. Так и по хозяйству управнее, и в доме веселее. Дуняшке и маме было бы не так скучно... Григорий вернулся спустя час примерно. Зашел в курень в приподнятом настроении: уже приметил Петрова коня. —Вот это гости! Петька! Чего ж ты без предупреждения, я-то и не ждал! — улыбался Григорий. Петр встал ему навстречу, они обнялись, весело улыбаясь. Танюшка тоже накинулась на папку с объятиями. Тот аж покраснел, но дочку обнял, поцеловал. —Ты привез?! Ну пап?? — требовательно спросила малышка, хлопая глазами. Григорий усмехнулся и отдал дочке леденец. —Спасибо! Люблю! — дочка получила свой подарочек и не стала мешать взрослым, забралась на печку, да там и стала себе шуршать. С Аксиньей Григорий лишь перекинулся полюбовным взглядом, говорящим о том, что он соскучился, но брата надо было уважить. Аксинья немо отвела о понимании и сильной любви. Брат мог только догадываться об этих загадочных диалогах. —Садись, Гриш... Сейчас чаю налью, согреешься. —Спасибо, Ксюш! Григорий присел напротив брата и улыбнулся, начиная расспрашивать о доме и хозяйстве. —Гришатка, выйдем. Разговор есть. Не для женских ушей... — сказал Петро, на что Григорий удивился, но все же делать нечего. Вышли они в сенцы, Петро скрутил сигаретку и затянулся, выдыхая горький дым. —Гриш, возвращайтесь домой, а. Не житье это. Жизнь серая стала, однообразная. Маманя вон загнется скоро совсем, о тебе часто говорить стала. Дуняшка... Говорить о ней нечего. Девка молодая, а радости как кот наплакал. Да и мне невесело живется уж. Дарья... Ну ты ее знаешь. А тут пособачились с маманей, да и ушла сука. Не возвращается. И соседи ее не видали... Короче, плохо всё. Долго же ещё в тот вечер они прогутарили. Петр не схотел на ночь задержаться, поэтому поехал, даже не попрощавшись с Аксиньей и другими домашними. Григорий в хату вернулся один. Аксинья тихо сидела и пряла, думая о чем-то своём. Завидев мужа, так и замерла от этого грустно вида. —Уехал Петр? — глухо спросила Аксинья, сжимая губы. —Уехал... Стеснять не хотел... —Гриш, вечерять будешь? Давай совебу на стол, там и погутарим. —Давай. Устал я что-то, а в желудке дыра, ни крошки с утра. —А я говорила, не едь ты на это сборище! И завязался у них диалог. Странный, настроение Григорий передавалось его любимой, оттого было невесело. Всё пересказал Григорий, как мог. —Ну что ж... Ежели примешь решение, поеду с тобой, куда ж я денусь, м? Заберем дочек, поедем, коли надумаешь. Мое дело маленькое. Только Василисушка чего-то чувствует себя нехорошо, Гриш. Ежели бы повременить совсем немного. Пусть оклемается дите, а там поехали бы с Богом. Уживусь с твоими, не беспокойся. Гриша крепко обнял Ксюшу, проронив лишь горькое "спасибо".