Дух весны

      Болел Сюн долго. То как будто шел на поправку, то снова его начинали трепать температура и злой кашель. Стоило подняться, и он валился с ног, едва сделав пару шагов. Стоило начать говорить — задыхался. От еды мутило, от чая он обливался ледяной испариной.       В деревне за ним ухаживала Сяо — знакомая господина, одинокая вдова. Она была к Сюну добра и внимательна. В ее лачуге было холодно, по полу тянуло сыростью, но Сюна она старательно укутывала тряпьем и дырявыми одеялами, поила горячим чаем и бульоном, на который, должно быть, извела всех своих кур — во всяком случае к концу третьей недели болезни Сюн заметил, что похлебка ее стала совсем водянистой. Она таскала его на себе, мыла, как маленького, в деревянной кадке, кормила с ложечки и ни разу ничем не попрекнула.       Господин тоже был с ним рядом в первую неделю болезни, когда Сюн был совсем плох и болтался между жизнью и смертью. Господин держал его за руку, гладил по голове. Потом исчезал. Потом снова появлялся. Однажды он принес с собой что-то и это что-то, будто змея, укусило Сюна длинным острым жалом за руку — там, где сгиб локтя, — и стало лучше. Болезнь не прошла полностью, но помирать Сюн с тех пор передумал. А вот господин ушел уже насовсем — не появился ни через день, ни через два, ни через неделю.       Сюн, как только почувствовал себя лучше, стал выходить из дырявой, сырой избы на улицу — там уже вовсю была весна. Он садился у порога на солнышке и с любопытством коренного горожанина взирал на деревенский быт. Снег сошел. Воробьи щебетали в кустах. Затопленные паводком поля уже были полны крестьян — те шли по жидкой грязи плотной шеренгой, словно держась за невидимую веревку. Одетые в смешные штаны, подвернутые до самой задницы, с широкими соломенными шляпами на головах, сгорбившись, они копошились в земле: не то сеяли, не то пололи — Сюн не понимал.       Сяо, которая была едва ли младше матушки Ю, хлопотала в своем огороде — тоже что-то рыхлила и копала, щебеча бодрую песенку, будто подражая воробьям. Хозяйка была маленькой и коренастой, как и большинство деревенских. Седые волосы и по-детски оттопыренные розовые уши она подвязывала платком, но белые пряди то и дело из-под платка выбивались. Сяо часто улыбалась, и на ее загорелом почти дочерна лице темные глаза блестели весело и лукаво. Она была не болтлива, а Сюн не знал, о чем с ней говорить, так что они впустую не трепались. Хозяйка вставала рано, дел у нее всегда было много, и Сюн целыми днями был предоставлен сам себе.       Он был еще слаб, как слепой котенок, но дух его уже торжествовал над исхудавшим телом. Он бросался помочь Сяо — то хотел поднести ведро с водой, то собрать с земли хворост для очага, но хватало его ненадолго: кашель прошел, а одышка нет. Силы прибывали медленно, но все же день ото дня он становился крепче, как поломанный бобовый росток, который под весенним солнышком упрямо тянулся вверх и расправлял листочки. Одно было плохо — отъезд господина казался теперь окончательным.       — Не горюй, парень, вернется твой Рэй! Уж он тебя не оставит, — успокаивала добрая Сяо. — Пойдем, раз такой молодец, поможешь мне зерно перебрать.       И Сюн послушно перебирал с хозяйкой зерно. Крошил огромным тесаком траву для цыплят, топил печь и варил жидкую кашу для себя и для хозяйки, пока та была занята в огороде. И тосковал. Вернется ли за ним господин, он не знал, а как жить дальше — возвращаться ли самому в город, оставаться ли у доброй Сяо — тоже не представлял. Старая жизнь, без господина, казалась теперь Сюну очень далекой, словно с тех пор, как он промышлял на базаре воровством, прошло ужасно много времени — например, целый год или даже два! А деревенская — совсем незнакомой.       Часто Сюну казалось, что он заблудился. Потерялся в незнакомом месте и не найдет теперь сам дороги домой. Застрял непонятно где — и назад не вернуться, и вперед не пройти. В таком настроении дни тянулись один за другим, одинаковые, как желтые цыплята, что гуляли по двору.       День, еще день, потом еще. Немного больше сил. Горький чай из трав, каша из проса, пресная лепешка на ужин, прошлогодние сушеные яблоки. Еще день. Ноги уже не дрожат при ходьбе. Ведро с водой из рук не валится. Еще день. Еще больше сил, еще больше сомнений.       По вечерам, когда Сяо ложилась спать, а ложилась она рано — с заходом солнца, Сюн подолгу сидел перед очагом и смотрел на тлеющие огоньки. В такие минуты в его голове появлялось единственное счастливое воспоминание из детства: он совсем маленький, тетка затопила печь и готовит в углях каштаны. Их много, и можно есть, сколько захочешь — ругаться не будут. Каштаны горячие, черная скорлупка обжигает пальцы, а мякоть — рот. Но все равно вкусно и весело.       — Матушка Сяо? — не выдержал однажды Сюн и позвал как-то вечером спящую хозяйку.       Та удивленно всхрапнула, проснулась, потерла сухими руками лицо.       — Чего ты? — удивилась она. — Чего не спишь-то?       — Скажи, матушка Сяо, часто ли к тебе приезжает господин Рэй? Может быть, он тебе родня? Может быть, не просто так он меня с тобой оставил? Может быть, ты знаешь, когда он вернется? — выпалил Сюн все, что было на сердце.       — Какая же он мне родня, что ты, милый. — Сяо мелко затряслась от смеха. — Разве черепаха журавлю родня? Так — знакомые.       Хозяйка повернулась на циновке, улыбнулась Сюну:       — Он хороший человек, твой Рэй. В том году снадобье мне достал, без него я померла бы. Однажды мешок риса подарил, да было раз — привез мне отрез ткани. Я из того куска платков нашила и еще на саван осталось. Хорошая ткань, красивая. Синяя как небо. Красивый выйдет саван — загляденье!       Она снова легла. Глаза ее закрылись, язык забормотал невнятное. Потом потянулась тихая песня, которую Сяо часто пела перед сном, будто колыбельную себе самой:       Звезд на небе россыпь       Мне милый подарил.       Журчание ручья       Мне милый подарил.       Лилий букет да ветер теплый       Мне милый подарил…       Хозяйка, казалось, уснула, но вдруг сказала Сюну четко и громко:       — Не о том ты думаешь, парень! Ты должен был умереть, но не умер, а значит, боги твою судьбу наново переписали! Раз так, тебе нужно решить, чем ты сам хочешь в жизни заниматься. Куда ты, Сюн, сам идти хочешь! А господин твой вернется, куда он денется. — Сяо отвернулась к стенке. — Еще надоест он тебе, вот увидишь… Чувствует мое сердце.       И Сяо оказалась права. Ожидание было мучительным, но закончилось как будто по решению самой судьбы — ровно в тот день и час, когда должно было.       Утром Сюн увидел вдалеке над дорогой облако желтой пыли, потом услышал топот лошадиных копыт. А потом господин въехал во двор на черном скакуне. В седле он сидел прямо и казался еще выше, чем обычно. Тонкий, стройный, длинные волосы собраны в косу, на плечах накидка.       Он спешился, кинул поводья на шест у забора и подошел к Сюну. Положил ему ладони на щеки и внимательно посмотрел в глаза:       — Верхом ездить умеешь?       Сюн оробел. Ему так многое хотелось сказать, так о многом спросить, но он молчал. Только глядел на господина преданно и с надеждой.       — Не умею, — сказал он наконец.       — Научишься, малыш. Обязательно научишься!

      ***

      Костер, сложенный из сырых веток, разгорелся только к ночи, зато так ярко, что пламя поднялось вровень с человеческим ростом. Снопы красных искр летели в черное небо, соперничая со звездами.       За краем освещенного костром круга недовольно храпел и перебирал копытами Лютик — так Рэй назвал коня за его мягкий и веселый нрав. Лютик жевал тощий куст и обиженно поглядывал на пламя. Его большие глаза сверкали в темноте, а во взгляде читалось осуждение — давно пора было спать, но люди снова засиделась с разговорами.       Ночь была по-весеннему теплой, и Рэй улегся возле огня прямо на землю. Сюн тоже хотел так развалиться, чтобы смотреть на звездное небо, но толстый кокон из одеял, в который его замотал Рэй, не давал ему даже толком пошевелиться.       Болезнь давно прошла, но стоило Сюну ненароком чихнуть или хотя бы поежиться от холода, как Рэй тут же закидывал его всеми теплыми вещами, что у них с собой были. Протесты не принимались — по вопросу здоровья Рэй был непреклонен и словно наседка следил, чтобы помощник не простыл.       — Ничего, малыш, — зевнул Рэй, сладко потягиваясь в мягкой траве. — Завтра приедем в город и будем спать как цари на пуховых перинах! Пойдем в лучшую харчевню и поедим от пуза. Выпьем вина, помоемся в бане, приведем себя в порядок. А пока не вздумай раскутаться, а то выдеру!       Сюн и не думал раскутываться. В гнезде из одеял, курток и накидок он на самом деле чувствовал себя очень уютно.       — Расскажи-ка еще раз, — попросил он Рэя, — почему нам нельзя в Вавилон? Я не совсем понял.       — Долгая история, малыш, — ответил тот, покусывая соломинку. — Долгая история…       — Ты у них что-то украл? — догадался Сюн.       — Не совсем… Точнее, кое-что немножко украл, кое-что позаимствовал, кое-что взял и вернул не вовремя… Ничего такого. Дело не в этом. — Он бросил на Сюна быстрый взгляд и со вздохом продолжил: — Ладно, чего уж там. Меня выгнали за то, что я кое-что от них утаил! Знание. Книгу. Ты уже знаешь, что Вавилон — это город мудрецов. Богатый город. Потому что они там умеют делать такие штуки, до которых остальным еще двести лет расти. Наука, малыш, — великая сила! Они и лекарства научились делать от всяких хворей, и взрывающийся порошок, и молнии умеют вызывать, когда им надо. И всему научились из книг!       Давным давно, когда мир был другой, и людей было куда больше, чем сейчас, и всюду были города и разные страны, люди умели делать множество удивительных вещей. Они летали по воздуху в огромных кораблях, бурили ходы до центра земли, могли ездить по дорогам без лошадей. Смотрели на землю из-за края неба, знали, как одни болезни лечить, а другие вызывать. И жили бы себе, как в раю, но что-то у них не заладилось. Мы плохо знаем, что именно: то ли война была, то ли мор. О том в книгах не написано. Одно ясно — выжили тогда не все. Уж кто как сумел. Некоторые страны вовсе навсегда исчезли, некоторые распались на города-государства. Китайцы, например, очень быстро оправились, да только откинуло их в такие времена, о которых в поздних книгах пишут — средневековье. Оказалось, очень хорошо они умеют организовывать города-крепости. Землю пашут, торговлю ведут, а дальше — вроде как и не надо. Им и так хорошо.       В других местах тоже это самое «средневековье», но не везде одинаковое. Где-то торгуют, где-то воюют. Где-то потихоньку вымирают. А где-то, как в Вавилоне, решили знания из старых книг в кулек собрать — для своей пользы, и получается вроде неплохо. Одна проблема — эти самые знания, да и книги тоже, больше хорошим товаром не считаются. Теперь в ходу золото, драгоценные камни, пушнина, зерно, скот. Рабы… А книжки что? Ими досыта не наешься! Их и раньше-то было небогато, а с годами и вовсе приходится искать, как самородки в грязи. Вот люди в том же Вавилоне и посылают по всему свету за ними охотников — вроде меня. За хорошую добычу и деньги хорошие платят. Жить можно!       Рэй мечтательно посмотрел на небо, уже рябое от ярких звезд.       — Доберемся до харчевни, возьму себе свиных ушей в остром соусе! А ты, малыш, что хочешь?       Сюн ответил не раздумывая:       — Сладкого чего-нибудь! Слив, например, и меда!       — Хороший выбор. Я от сладкого пирожка тоже не откажусь, пожалуй! — Господин продолжил: — Так вот, чем больше я этим делом занимался, малыш, тем больше стал замечать, что не все знания идут людям на пользу. Достал я им однажды ужасно редкую книгу — про всякие ядовитые пары́. Как из серы и поташа такое сделать облако, что от этого облака враги враз помрут, как мухи. Вроде бы полезное умение, да только так стали его широко применять, что все чужие деревни вокруг Вавилона за полгода начисто повывели. И ладно бы всех убили — так ведь не всех. Те, кто не сразу умер, потом долго мучился и к праотцам ушел в таких страданиях, что страшно было смотреть. А я видел. Вдоволь тогда насмотрелся, что знания, моими руками добытые, людям принесли. Вот тогда я и решил, что не всем подряд буду с вавилонскими мудрецами делиться. Им это, конечно, страшно не понравилось, мой подход к делу они не оценили, обиделись. А таким людям, когда они обижаются, лучше в руки больше не попадаться! Черт их знает, какую они еще гадость из книжек успели вычитать. Понимешь, малыш, какой расклад?       — Понимаю, — кивнул Сюн. — В Вавилон мы не поедем!       — Верно, — кивнул Рэй. — Не то чтобы я все контакты с ними прекратил, вовсе нет. Золота у них много, за книги они платят дорого, да и штук полезных через них достать можно. Например, лекарство от твоей пневмонии я у них купил. Но работаю теперь, как это в книгах называется — свободным подрядом. С другой стороны, дай людям со злой волей все знания старого мира, и они от нового мира камня на камне не оставят!       Рэй сел, вытянул ноги к огню. Достал из походной сумки толстую книгу, которую всю неделю с собой возил. Ласково погладил по потрепанной обложке. Сюн уже видел ее в руках господина и даже успел с горем пополам прочесть название: «Allgemeine Relativitätstheorie», — в котором, конечно, ни слова не понял.       — Простите, герр Альберт, — сказал Рэй, обращаясь к пожелтевшим страницам, — но до Вашей мудрости мы пока не доросли.       Он закрыл книгу, бережно покачал на руках, будто ребенка, вздохнул и добавил совсем непонятное:       — Каждый раз тоскливое чувство в душе, будто совершаю страшное преступление! Многие знания — многие печали. Но без Вавилона мы с тобой проживем, малыш, а мир, как оказалось, очень хрупкий, и никогда не угадаешь, какая соломинка надломит спину верблюда.       И бросил книгу в костер.       В красных углях она загорелась не сразу — нехотя. Сперва почернела обложка, потом задымились уголки. Горький дым пошел от нее, словно она была сделана из полыни. А потом вспыхнула ярко и затрещала, цветные искорки посыпались из нее, вихрь огня подхватил их и потянул к звездам.       — Большая медведица! — показал Рэй на небо, снова улегшись в траву. — Завтра, малыш, к обеду, самое позднее — к ужину, доберемся с тобой до восточного города. Там будут баня, мягкие перины, мед и сушеные сливы, вино и лапша, и сладкий пирожок! Или цыпленка взять в кисло-сладком соусе? Даже не знаю…       За краем освещенного костром круга недовольно фыркнул конь.       — Конечно, Лютик, конечно. И теплое стойло и фураж для тебя, само собой!