Дух весны

      Дождь шел без перерыва уже пятый день. Дороги размокли в кошмарную грязь, сточные канавы готовы были выйти из берегов, повозки и скот размесили перекрестки до того, что в лужах боялись застрять даже лошади.       Люди, проклиная непогоду, тянулись вдоль разъезженной колеи медленно, горбясь под тяжестью своего скарба. Крестьяне с корзинами, полными овощей, и торговцы с самодельными узкими телегами, набитыми немудреным товаром — тканями, утварью, соломенными шляпами, солью, лечебными травами. Путешественники, увешанные сумками, укутанные тепло для дальней дороги.       Первые возвращались из города, волоча непроданный товар или то, что получили за него в обмен, вместо меди и серебра. Недовольные, злые. Вторые шли в город, и дорога, которая вела их теперь вверх, из топкой грязи проселочных дорог на мощеные камнем улицы, вселяла надежду и радость, что скоро конец долгого пути, и можно будет перевести дух. И те, и другие были уставшими, хмурыми, промокшими до нитки под ледяным дождем. В узком и особенно грязном месте, которое было никак не обойти, они встречались — те, кто уходит, с теми, кто приходит, — и, ни слова друг другу не говоря, казалось, обменивались своими печалями: торговцы дарили путникам разочарование и обиду, а те взамен делились усталостью от долгой дороги. После этой встречи торговцы сбивались с шага и начинали кряхтеть и еще сильнее сгибаться под тяжестью своего груза, а путники теряли надежду в глазах и сквозь широкие каменные ворота входили в город уже с тоскливыми лицами.       Одни только вездесущие мальчишки бегали туда-сюда мимо ворот по своим суетливым мальчишечьим делам, и общее уныние было им нипочем. Они кричали, вертели головами, ругались, как стайка воробьев под кустом, бойко огрызались на недовольных путников, у которых мешались под ногами, уворачивались от рук сердитых стражников, под шумок тащили все, что могли стянуть из крестьянских корзин и тут же делили добычу, словом — были в своей стихии.       Высокий молодой человек в мокром и тяжелом плаще, который, судя по виду, не раз служил ему в долгом пути и постелью, и единственным кровом, пересек городские ворота вместе со всеми. Длинный капюшон его плаща был до того истрепан, что сквозь дыры в нем было видно лицо — узкое, красивое, только очень бледное. Живые и умные глаза выдавали в нем скорее ученого или доктора, нежели торговца, а грязная и никудышная одежда больше подошла бы нищему оборванцу, а не служащему. Но доктора́ и ученые не путешествуют пешком и налегке, не говоря уже о служащих, а нищие не держатся так прямо и с таким достоинством. Странный был молодой человек.       Он шел бодро, ловко перепрыгивая лужи и грязь на булыжной мостовой, двигался пружинисто, легко лавируя в толпе. Лет ему было непонятно сколько, но он казался едва ли старше студента. Его плащ, хоть и был перепачкан грязью и являл собой печальное зрелище, тем не менее совсем не подходил путешественнику: такие плащи чаще носили монахи и астрологи. Высокие сапоги с тугой шнуровкой будто были сняты с охотника или солдата, но на тех молодой человек совсем не походил фигурой — был недостаточно широк в плечах, коренаст и суров лицом. Но главное — руки! Их молодой человек прятал в широкие рукава плаща — как это делают монахи, перебирая там, в складках одежды, четки, — потому что именно руки выдали бы в нем человека не знакомого ни с крестьянским трудом, ни с ратным делом, ни с ремеслом охотника, ни с каким бы то ни было другим тяжелым занятием, ибо это были руки художника или музыканта — мягкие, без единой мозоли, с тонкими пальцами и ухоженными ногтями.       Он быстро пересек площадь у ворот, грустно поморщился, бросив взгляд на мальчишек, устроивших свалку из-за упавшего с повозки вялого кабачка, и, мельком обернувшись, словно за ним могли следить, нырнул в одну из темных улочек. Там перешел с быстрого шага на бег, пару раз свернул в переулки, и только преодолев несколько кварталов, перевел дух.       Ноги принесли его не в самую приличную часть города. Трущобы остались за спиной, здесь и улицы были пошире, и дома поприличней, но грязь и давка были такими же, как несколько минут назад. Вокруг кричали и пихались локтями. Люд был простой, плохо одетый, суетливый — как все бедняки. Намалеванные вкривь и вкось прямо на стенах домов вывески приглашали зайти к ростовщикам и менялам, узнать судьбу у гадалок, пообедать в дешевых харчевнях, заглянуть в публичный дом, поиграть в кости и выпить вина. Зазывалы хватали прохожих за рукава и хрипло нахваливали свой товар — кто чай, кто лапшу, кто бумагу и тушь, кто девочек, а кто сулил удачу в игре.       Молодой человек шел в толпе, иногда толкая людей плечом, иногда опасливо обходя, и искал глазами нужную вывеску. Та нашлась шагов через пятьсот.       «Дом лилий и журавлей» — так называлась убогого вида гостиница. Двухэтажное здание с широким балконом во весь фасад было зажато как в тисках между игорной лавкой и очередным борделем. Размашистые, но некрасивые иероглифы были намалеваны на потемневшем от дождя и времени куске ткани, который свисал с перил балкона. Рваная бумага на окнах, истрепанные фонарики над входом и кривые ступени выдавали заведение низкого класса. С карниза струями, прямо за шиворот прохожим, текла вода. Дверь поддалась со скрипом.       — Что изволите? — тетка за столом криво осклабилась беззубым, как у черепахи, ртом.       — Комнату.       — Три монеты за ночь. Девочку прислать?       — Обойдусь. — Молодой человек прошел к конторке и снял капюшон. — Комнату побольше и с окном во двор.       — Пять монет.       — Чего-нибудь поесть и теплого вина.       — Еще две монеты сверху. — Хозяйка гостиницы окинула гостя брезгливым взглядом. — И задаток. Как вас записать? — она раскрыла конторскую книгу и макнула огрызок кисточки в чернила.       — Меня зовут Мо. Купец из приморского города.       — Конечно, конечно. — Тетка мелко затряслась и обнажила лысые десны. — Богатые купцы, знатные вельможи, сановники и великие артисты не обходят мое заведение стороной!       Она расхохоталась над собственной шуткой и тут же закашлялась. Отдышавшись и сплюнув на пол, продолжила:       — Семь монет за постой и обед и три в задаток. Как пишется ваше имя?       — Туман над водой пасмурным утром.       Кисточка замерла над книгой, и хозяйка наморщила темный лоб. Пока она размышляла, как записать нового постояльца, молодой человек, назвавшийся чужим именем, извлек из недр мокрого плаща одну монетку — зато крупную и блестящую. Золото он накрыл пальцами и придвинул ближе к хозяйке.       — Я хотел бы получить в вашем уютном доме покой и безопасность — это в первую очередь. Надеюсь, я могу на это рассчитывать?       Он убрал ладонь с монеты, и лицо хозяйки озарилось гримасой радости.       — Конечно, сударь! — Она проворно сцапала золотой и выскочила из-за конторки. — Матушка Лян Ю к вашим услугам, господин Мо, — представилась хозяйка и низко поклонилась. — Позвольте я отнесу ваши вещи?       Когда она улыбалась, ее лицо становилась похоже на сушеный инжир — морщины собирались на нем в такой плотный узел, что нельзя было разглядеть глаз, без сомнения хитрых.       — У меня одна сумка, и я ношу ее сам.       — Само собой, само собой, сударь, — забормотала хозяйка и потянула гостя за рукав по коридору к лестнице, а дальше на второй этаж. Не переставая кланяться и льстиво растягивать рот, она прошла по скрипучему полу до дальней двери, отворила ее и пригласила постояльца в комнату. — Прошу, господин Мо! Здесь вам будет хорошо, здесь вам будет уютно! Здесь вас никто не побеспокоит!       Вопреки ожиданиям комната оказалась довольно чистой. Пол покрывала соломенная циновка, сплетенная местным хитрым узором. Окно, хоть и небольшое, было целым и выходило не на шумную улицу, а во двор. Лампа, которую хозяйка принесла с собой, горела тускло, но, благодаря низкому потолку, света от нее хватало. Постель, маленький столик на низких ножках, чаша для умывания, сундук, немудреный рисунок тушью на стене — вот и все убранство.       — Обед и вино принесут тотчас же, сударь, — пообещала хозяйка. — Чем матушка Ю еще может быть вам полезна?       — Где у вас здесь можно помыться? — спросил молодой человек, скидывая плащ и осматриваясь.       — Бани в одном квартале на запад, сударь. Или приказать, чтобы принесли вам горячую воду сюда?       — Нет, не нужно, — отказался гость. — Я схожу в купальни.       — Что-нибудь еще? — отрабатывала золотой хозяйка. — Может быть, все-таки девочку? Нет? Пригласить костоправа? Певичку? Достать вам опиума? Прислать посыльного?       Выставить ее за дверь оказалось не так-то просто.       Оставшись один, тот, кто преставился именем Мо, устало повалился на постель и с наслаждением вытянул ноги. За окном темнело. Из-за стены доносились звуки лютни, смех и девичье пение — там явно намечалась пирушка. Мысль сходить в бани — погреться и расслабиться — казалась все более заманчивой, но у молодого человека были другие планы на вечер. При мысли о еде в животе у него противно заурчало, но, не успел он по-настоящему рассердиться, как в дверь постучали: служанка принесла поднос с обедом и вином.       После недели в пути, он готов был съесть и уличную похлебку, которую на базаре варят из рыбьих голов и капусты, но, похоже, хозяйка гостиницы решила задобрить щедрого простачка: на подносе была миска с лапшой в остром бульоне, маринованные овощи, чай и даже сладкий соевый пирожок. Подогретое вино было кислым и пахло скипидаром, как и всякое дешевое вино в этом городе, но это было неважно — вино было крепким, хорошо согревало, и с первого же глотка приятная нега разлилась по телу.       Утолив голод и согревшись, странный гость вылил остатки вина в чашу для умывания, выставил пустой поднос за дверь, задул огонь в лампе и лег в постель, убедившись перед этим, что ставни толком не запираются, а окно с улицы сможет открыть и голубь. От вина и сытного обеда клонило в сон, но молодой человек мужественно с ним боролся: он лежал тихо и неподвижно, свернувшись в углу постели так, чтобы не пропустить мимо ушей ни одного шороха, а глазами ни единой случайной тени.       Городские сумерки вместе с уличной сыростью заползали внутрь комнаты через многочисленные щели. По полу тянуло холодом. Тонкое одеяло пахло плесенью и горькой настойкой, которой местные прачки отгоняли непрошеных жильцов — клопов и блох. Лютня в соседней комнате играла мелодию из пяти нот, а тонкий девичий голос выводил песню на незнакомом диалекте, в которой было ни слова не понять. Снизу доносился кашель хозяйки и ее сердитый голос, она явно кому-то выговаривала. Прислушавшись, можно было даже разобрать слова:       — Говорю тебе, этот дурак выдул целый кувшин вина, наелся и спит! В купальню не пошел. Простофиля не заметит, если подвесить его за ноги…       Гость улыбнулся и с этого момента весь обратился в слух.       Через пару минут на ветхом карнизе за стеной послышался тихий шорох, не громче птичьей возни. Окно скрипнуло, медленно отъезжая в сторону — совсем чуть-чуть, так что взрослому и плечо было бы не просунуть. Снова на миг стало тихо, только гуляки за стеной расхохотались над шуткой да дождь не переставая барабанил по крыше.       Наконец заскрипели по полу шаги — легкие, почти невесомые. Еле слышно стукнула крышка сундука. Потом узкая тень скользнула по стене, совсем рядом с постелью, и тут же раздался сдавленный писк:       — Пустите…       — Ага, — шепнул молодой человек, крепко схватив вора не то за руку, не то за ногу. — Попался!       Он ловко вскочил на ноги, накинул одеяло на свою добычу, скрутил ее, перевязав заранее заготовленным шнурком, и бросил барахтающийся сверток на пол. Быстро выбежал в коридор и вернулся уже с горящей лампой.       — Так-так, — поднял он фонарь повыше, чтобы рассмотреть того, кто угодил в его ловушку. — Мальчишка!       Тени заплясали по комнате, и тусклый свет лампы выхватил перепуганное лицо, которое, впрочем, сразу перекосилось яростью.       — Отпусти, — зашипел сверток. — Пусти-пусти-пусти!       — Да брось, — примиряюще сказал молодой человек. — Рыпаться тебе уже поздно, поражение надо принимать с честью. Бояться нечего, я тебе плохого не сделаю, разве что поколочу немного за то, что пытался меня обокрасть, но ты к этому наверняка привычный.       Мальчишка яростно засопел, но брыкаться перестал и, досадливо скривившись, ответил:       — Поймал, поймал. Празднуй. Молодец!       — Тонко подмечено, малец. Уж поймал, так поймал. Только больно уж легко. Ты что, новичок?       — Не новичок! — Неудачливый воришка выбрался из складок одеяла и зло прорычал: — Просто не повезло.       — Со всеми бывает. Не расстраивайся. Профессия рисковая, что и говорить.       — И что теперь? Потащишь меня к страже?       — Дай-ка подумать. — Молодой человек потер гладкий подбородок. — Что тебя ждет за кражу? Как в этом городе принято?       Мальчишка помрачнел сильнее и прижал правую руку к груди.       — Ясно. Неужели китайцы переняли практику у мавров?       — У кого? — злобно вылупился пацан.       — Ну, у арабов. Или у татар. Как вы тут их называете?       — Монголы, что ли?       — Монголы? — Постоялец удивился: — мавров записали в монголы? А впрочем, в нынешние времена не до сантиментов. Так что, мне отвести тебя к городовому или потолкуем как взрослые люди?       — Потолкуем. — Мальчишка уселся на полу, подмяв под себя ноги, и сжался, как щенок под дождем. — Бить будешь?       — Посмотрим. Погоди-ка. — Удачливый охотник потянулся и сдернул с головы своей жертвы шапочку, до того грязную и истлевшую, что та едва не рассыпалась у него в руках. — Да ведь ты не местный!       Из-под шапочки выскочили темно-русые лохмы, густые и длинные, но ужасно грязные.       — Нос узкий, глаза светлые! Ты не китаец и не кореец. И не японец, конечно, их почти не осталось. Варвар?       — И что? — вскинулся воришка, собирая волосы в хвост. — Я ничем их не хуже!       — Уверен, местные так не считают, — хмыкнул молодой человек и поднял фонарь, чтобы света стало больше.       — Да пошли они! — злобно выплюнул мальчишка.       — Что верно, то верно. Больших причин любить их у тебя наверняка нет.       В тусклом свете лампы лицо пойманного воришки казалось очень бледным. Его рваная одежда висела на тощей фигурке, как куча тряпья, обмотанная как попало вокруг тела. Штаны, сделанные будто из одних заплаток, были подвергнуты выше щиколоток, и босые грязные ноги торчали из них нелепо и жалобно. Глаза — светлые — горели страхом и яростью из-под насупленных бровей.       — Имя? — спросил молодой человек, усаживаясь на корточки напротив мальчишки.       — Сюн.       — Как пишется?       — Не знаю, — раздраженно тряхнул тот головой.       — Ты неграмотный?       — Читать умею! — надулся Сюн.       — Возраст?       — Не знаю.       — Примерно?       — Я взрослый! Что ты пристал? — дерзко вскинулся мальчишка. И сокрушенно добавил: — Вот уж не повезло вляпаться…       Молодой человек улыбнулся:       — А мне напротив кажется, что сегодня нам обоим улыбнулась удача! По виду тебе лет двенадцать, светловолосый Сюн. Откуда ты родом?       — Не знаю!       — Давно живешь с местными?       — Не помню. Давно…       Оба посидели минуту молча. Сюн буравил незнакомца глазами, а тот погрузился в мысли и, казалось, не замечал нетерпеливого взгляда. Только иногда шевелил тонкими бровями да бормотал непонятное. Наконец спросил:       — Голодный? Только не говори опять «не знаю».       — Голодный, — нехотя буркнул непрошенный гость.       — Вот и отлично! — хозяин поднялся и бодро хлопнул себя по бокам. — Покажешь дорогу в купальни? Заодно куплю тебе поесть. Меня зовут Рэй, имя можно написать иероглифом «дух».       Он посторонился, пропуская мальчишку вперед, к двери, но тот заартачился. Вывернулся из рук и упрямо встал посреди комнаты.       — Хозяйка побьет, — сказал он, указав пальцем в коридор. — За то, что попался.       — Верно, — кивнул Рэй. Он задвинул дверь на место и кивнул в сторону окна: — Покажешь, как бы нам обоим уйти отсюда незаметно?