Апофеоз провальной победы

      Татьяна Климова в конечном итоге вернулась в родной город. До сих пор немного простывшая, она покинула пассажирский поезд с полным и тяжёлым рюкзаком на спине. Хмуро направилась по перрону в сторону выхода на городские улицы. Общая малочисленность населения её совсем не заботила, хотя и бросалась в глаза. Первым делом Таня зашла в ближайшую аптеку, и здесь бы ей тоже следовало очень удивиться: витрины были разбиты, а фармацевта не было на месте. Даже когда зазвенел колокольчик! Какие некомпетентные работники всё-таки бывают. Климова громко чихнула, привлекая к себе внимание, так как стеснялась позвать словами. Никто не приходил. — Как-то странно, — тихо произнесла Татьяна. Разумеется, странно. По всему полу лежат осколки стекла, а она недоумевает, почему на месте нет фармацевта. — И ладно, не суть.       Климова взяла нужные лекарства сама и вышла обратно на свежий воздух. Прошла около пятидесяти метров, когда увидела летящий по небу снаряд. Спокойно сопроводив его взглядом, подметила, как же ей повезло: удар пришёлся прямиком по аптеке и уничтожил ту в щепки. Снова чихнула. «Ненавижу болеть», — подумала Татьяна и продолжила путь.       Конечно, улицы не могли быть абсолютно пустыми. Кое-где происходили столкновения между разными лицами. Что это за лица? Девушка не стала смотреть. Какое ей дело до лиц? У неё на носу простуда. Голова болит, сопли струйками хлещут. Нет времени на лица заглядываться. Тем более, когда лица умирают одно за другим и уничтожают друг друга, и лучше поскорее убраться куда подальше. Так Татьяна и поступила. — Делать им что ли больше нечего? — спросила она вслух, уйдя достаточно далеко от опасных мест. Привычка разговаривать с самой собой у неё была с детства, что говорило о большом уме. — Жили бы себе спокойно, но нет, не хотим, хотим сосать пули. Блин, как же хочется чаю…       Возвращаться в родительскую квартиру у неё желания не было. Надо бы подыскать новую. Учитывая происходящее, она решила, что можно запросто найти свободные квадратные метры и при этом за них не платить. Стоит ли говорить лишний раз о её богатом уме? Походя по подъездам и лестницам многоквартирных домов, она обнаружила подходящую однокомнатную квартиру. Дверь в неё была нараспашку раскрыта. Внутри была красота, наблюдались все бытовые удобства. Пришлось, правда, вытаскивать труп из душевой, заколотый десятками ударами острым ножом. Но это ничего, главное что хата на халяву. Татьяна выбросила мёртвое тело из окна, обустроилась и осталась здесь жить. — Прекрасно, — произнесла Климова, удобно расположившись в кресле после того, как поела и приняла лекарства. Некоторое время кто-то ломался в дверь, но и здесь эта умная девушка действовала определённо верно: заперлась на десять замков и не стала открывать ни в коем случае. В конце концов незнакомцы ушли. Судя по голосам, их было несколько. Или же это был шизофреник-пародист-любитель, всякое бывает. — Теперь можно и поспать. После всего этого дерьма я заслужила хороший сон.       Татьяна закрыла глаза. Так бы она и заснула. Моментально и, возможно, надолго. Да вспомнила об одном. О чём не могла не вспомнить, хотя следовало вспомнить раньше. Что возьмёшь с больной девушки? Вспомнила она о родителях, о своём подрастающем брате. Обеспокоенность не за себя, а за близких в ту же секунду оживила её. Страх заставил быстро встать на ноги и побежать к ним. На ходу она звонила по телефону, всем троим. Все трое не отвечали. Предсказуемая ситуация. Предсказуемо то, что будет дальше.       Татьяна бежала к квартире родителей, что было сил. Позабылась болезнь, позабылись иные проблемы кроме возникшей здесь и сейчас. Панический страх не давал покоя. Даже творящийся в городе хаос не был сравним с тем ужасом, который может приключиться с родными.       Необходимый ей дом был неподалёку. Когда она добралась до него, свершилось то самое. Некогда красивое здание превратилось в полуразрушенное. Часть дома была уничтожена: именно в этой части жила семья Климовой. Безжалостно и бесповоротно, навсегда. Нулевые шансы на выживание, только если они не успели покинуть это место. Татьяна остановилась, когда увидела, какой кошмар здесь произошёл. В этот раз не было внезапного всплеска эмоций. Странная девушка. Вместо того, чтобы пустить слезу, почувствовать тяжесть в груди, тошноту, головную боль или шок, она ощутила сильное облегчение. Нет, оно не было связано с её эгоизмом. Эгоисткой она не была, ну да это уже давно стало ясно. Какое-то нелепое облегчение. То ли от того, что произошла невероятная трагедия. То ли от того, что сбросилось бремя. Больше не надо ни за кого волноваться. Облегчение. Поистине странная девушка.       Татьяна вспомнила о болезни. Пускай её состояние и называлось облегчением, в него закралось страдание. Невозможно не страдать от переживаний и мрачных мыслей.       Климова побрела домой. Случившееся не изменишь, не исправишь положение дел. Оставалось принять и запомнить, потому что забыть невозможно. Жизнь продолжала свой ход. Таня в очередной раз чихнула. Промолчала, оставив сокровенные мысли при себе.

***

      Порою приходится возвращаться к надоевшему месту десятки и сотни раз, несмотря на своё явное нежелание. Александр и Михаил оказались в этом месте впервые, однако оно им уже надоело. Длинный и тёмный, зловещий коридор больницы иного мира, созданный безликим доктором. Они не могли не знать про этого странного добряка, ведь не раз общались с Людьми, у которых есть демоны. С другого конца коридора появился тот самый доктор. Открыл дверь кабинета, пригласил их к себе и скрылся внутри. Революционеры переглянулись. Ни Александр, ни Михаил не любили посещать врачей, поэтому как ни в чём не бывало пошли к выходу, не говоря при этом ни слова друг другу.       Безликий привык, что пациенты всегда заходят в его кабинет. Он получал странное наслаждение от того, чтобы есть труп пациента перед самым пациентом, хотя мог делать это и без его присутствия. Он подошёл к мёртвым революционерам, лежавшим на полу, и сел возле них в позе лотоса. Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Пациенты не приходили. Медитирующий врач вышел из транса и вспомнил, насколько эти двое своенравны. Вздохнув, поднялся и направился на поиски тех, кого ему не терпелось отведать… То есть спасти.       Тем временем Ленчиков и Куликов строили деревянную лестницу: очень уж они горели желанием перелезть через кирпичную высокую стену. — Даже если там ничего нет, — говорил Саша, — было бы здорово спрыгнуть и пропасть в никуда. Это как чёрная дыра, понимаешь? Неизвестно, что скрывается в ней, но мы это никогда не узнаем, потому как умрём прежде, чем преодолеем её. Здесь же у нас есть шанс остаться в живых. — Уверен, до нас до этого никто не додумывался, — произнёс Михаил, пиля бруски необходимых размеров. Ленчиков же их забивал, на два самых длинных бруска, которые и представляли собой длину лестницы. Её непременно должно хватить на то, чтобы перелезть через стену. Неизвестность манила авантюристов-бунтарей.       Вот вышел и безликий доктор собственной персоной. Как только его глазам предстала картина происходящего, он ужаснулся. Даже ему было неизвестно, что скрывается в этой тьме, пустоте и неизведанности. Одно он мог сказать точно: смерть. Однако же само это слово ничего за себя не говорит. Уже много сказано про неё и ребёнком, и взрослым. Но толком никто и не скажет, что за стеной. Ведь что-то да должно быть, ведь так не бывает, чтобы не было ничего вовсе. Закрывали ли вы когда-нибудь глаза на какое-то малое время, представляя, что вас не стало? Страшные и мрачные мысли. И вот это вот представление, эта мрачная мысль, — за этим скрывается нечто неуловимое, которое всё-таки улавливается на доли секунды, осведомляя об этом волнующим чувством, а затем исчезает. И после ты на долгое время забываешь об этом, а ответа на вопрос не находишь. Что же там, за стеной? Неужели всего лишь то самое волнующее чувство и ничего более?..       Да, ничего более.       Безликий доктор стоял во дворе больницы всего пару минут, затем ломанулся обратно: к себе в кабинет. Революционеры, увлечённые работой, даже не заметили, как он выходил. — Вот и готово, — довольно сказал Михаил и отбросил ножовку. — Полезай первым. — Конечно, я первый, это не обсуждается, — ответил Ленчиков и поставил лестницу к ограждению. — Сейчас и узнаем, что скрывается в вечном мраке.       Им не суждено было узнать, потому что ничего и не было. Да разве смельчаков, гордящихся своим безрассудством, что-нибудь остановит? Даже страх не остановил бы их от этого шага. И всё-таки они не боялись. На то они и безрассудные смельчаки.       Александр ступил на первую ступень. Лестница стояла крепко: сделано на славу. И всё же Михаил держал её снизу, чтобы друг не упал. Деревянным лестницам свойственно шататься. Саша поднялся на самый верх и оказался на голову выше стены. Он остановился и замер, глядя в пустоту. Куликов что-то ему кричал, однако он этого не слышал. Он был занят тем, чтобы смотреть в пустоту. Возникло то самое волнующее чувство. Оно не покидало его. Стремясь к нему, к этому волнующему чувству, Александр поднялся на стену с ногами, сел аккуратно на корточки. Лестница ему больше была не нужна. Теперь он мог видеть больше пустоты, чем прежде. Волнующее чувство усилилось неоднократно. Только оказавшись лицом к лицу с пустотой, он осознал, что в ней ничего нет. Сомнения были ни к чему. Пустота на то и пустота. Тьма — это всего лишь тьма. Смерть… Эта мразь забирает с концами и лишает всякого смысла.       Ленчиков больше не хотел. Не хотел туда. Но тело двигалось само. Оно стремилось к падению. К бессмысленному падению. Поднявшись на ноги, тело уже было готово прыгнуть. Последний раз выпрямилось, чтобы последний раз ощутить лёгкость бытия.       И прыгнуло в никуда. Как ожидалось.       Последнее, что видел Михаил, это исчезнувшее во тьме тело друга. К неожиданности для себя он очнулся при свете дня. Глаза не были готовы к столь быстрой смене суток. Серое хмурое небо. Оно гораздо лучше кромешного мрака. Мгновенно пришло облегчение от того, что он выбрался из того ужасного спасительного места. Но удалось ли выбраться Александру?       Вставать сиюминутно не хотелось. Куликов даже не шелохнулся, глядя на тучи, ощущая сильно стучащее сердце. Первое в его жизни воскрешение, подтверждение силы безликого. Вдруг Ленчиков не смог выжить? Воскрешение произошло в тот же самый миг, как он спрыгнул со стены, игнорируя его зов. Михаил звал, потому как интересовался, видно ли что-то в той тьме. Его интерес не подтвердился. Достаточно спросить друга сейчас, когда закончилось их пребывание в том мире. Однако причина, по которой Михаил до сих пор не вставал, была в страхе, что для Ленчикова уже всё закончилось. Лишь бы страх не оправдал себя.       Наконец он нашёл в себе и силы и смелость встать с земли на ноги. Они находились там же, где когда-то и умерли. Возможно, прошёл всего один день. А может, и больше. Александр лежал совсем рядом. Верно, Михаил же умер на руках друга. Александр дышал. Верно, он не мог умереть так глупо. Он попросту не успел окунуться в пустоту. Они жили, умерли и воскресли вместе. И напоследок умрут тоже вместе. По крайней мере, на это надеялись оба.       Ленчиков открыл глаза. Сразу осознал, что произошло. Михаил стоял над ним и протягивал руку, чтобы помочь подняться. Александр принял её и в ту же минуту оказался на ногах. Что-то поселилось внутри него, и он сохранял спокойствие. Многое осознал, что знал и до этого. — Всё в порядке, Саш? — поинтересовался Михаил. — Можешь сказать, что ты там видел? — Да, я в полном порядке, — ответил Ленчиков. — Что я видел? Да в общем-то ничего. Совсем ничего. Пустота и смерть. Только подумать… К чему мы стремились в тот момент? Я чуть не пропал в нигде. Где-то. Меня самого потянуло вперёд. Я не хотел. Но доктор спас меня. И тебя. Он спас нас обоих. — Да, мы должны быть безмерно благодарны ему, — согласился Михаил, внимательно выслушав Александра. — Я понял тебя. Не стоит искать смысл в пустоте и бессмысленности. Сейчас мы целы и невредимы, чего не скажешь о многих наших друзьях. Интересно, сколько мы времени пролежали мёртвыми? И что изменилось, пока нас не было? — Полдень, — произнёс Ленчиков, посмотрев время на мобильном устройстве. — Мы погибли вчера. Так что не думаю, будто многое потеряли. Одно мы можем сказать точно: наша борьба продолжается.       Сказав это, он посмотрел в сторону крепости. Михаил повернулся туда же. Чёрный флаг по-прежнему веял над городом и призывал всех к созданию нового мира. — Что ж, — вздохнул Александр. — Война войной, а обед по расписанию. Зайдём в столовую и пойдём дальше резать буржуев. Как тебе такая идея, а? — Я тоже проголодался, — улыбнулся Миша. — Само собой, мы продолжим начатое, без этого и быть не может! — Тогда вперёд и с песней! Анархия-мама сынов своих любит, Анархия-мама не продаст!.. — запел Саша, и его друг подхватил припев.       Конечно же, они видели. Видели сотни мёртвых тел сотоварищей, которые устилали всю площадь. Видели уничтоженный непассажирский поезд, ставший таким родным. И всё-таки держались, не опускали напрасно головы. Чтобы не терять сил для продолжения всеобщей оппозиционной борьбы. И оплакивали погибших в незатаённых собственных мыслях, проходя мимо каждого, кто попадался им на пути.       Да, любит Анархия-мама своих сыновей. Поэтому незримо целует, покуда те спят беспробудно и с торжеством.

***

      С наступлением войны гражданской война с соседней страной никуда не девалась. Положение на фронте усугубилось, и некогда дружественное государство, — насколько вообще допустимо называть государства дружественными между собой, — перешло от защиты в активное нападение. От разочарования и злобы, а возможно, ради собственной выгоды правитель того государства решил воспользоваться суматохой, чтобы одержать победу вместо прекращения войны вовсе. Таким образом ни оккупанты, ни защищающиеся не проявили себя с хорошей стороны. Однако это вина не Людей, не простого народа, а вина тех, кто ими руководит. На обычных Людях лежит лишь ответственность, которую невозможно как-либо сбросить. Ответственность за подчинение или сопротивление. За направленное оружие на подобных им или на тех, кто сверху. Ответственность за ответственность. И тот, кто отвергнет её, не достоин уважения.       Из-за ослабшей армии роль защитников родной страны приняли на себя анархисты. Армия дезорганизовалась по причине распада государственного строя. Не будет государства — не будет и армии. И наоборот.       Хмурые дни не прекращались. В конце концов осень. Дожди начинались и заканчивались. Солнце не хотело выглядывать, чтобы посмотреть на бренный погибающий мир. Посмотреть на то, как он умирает, самозабвенно стремясь к утопии. Чтобы создался мир новый, где и будет царить это благое время.       Алексей, накинувший на себя одеяло, так же хмуро смотрел на улицу из окна, как хмуро глядел на него непогожий день. Прошло уже несколько суток, как он не покидал свою квартиру. Однако холодильник быстро опустел и просил наполнить себя свежими продуктами, а повесившаяся в нём мышь глядела жалобно и тоскливо на Теплякова каждый раз, как он открывал дверь и спрашивал, как у неё дела. Дела шли не очень.       Понятное дело, выходить на улицу в такое время страшно и небезопасно. И художник долго решался, то подходя к двери и изучая лестничную площадку в глазок, то изучая улицу из окна. Несмотря на опустошённость, город по-прежнему жил. Пускай и по-своему. Полмиллиона граждан не могли куда-то пропасть в одночасье. Не могли погибнуть за такой короткий промежуток времени или покинуть город. Хотя многие так и сделали, некоторые оставались и иногда были вынуждены выходить наружу. Как и Алексей, всё-таки решившийся пойти за продуктами.       Каждый шаг к выходу давался с трудом и неуверенностью. Тепляков и не знал, что может так сильно чего-то бояться. Сам себя не узнавал, ведь привык держаться храбрецом. Уверенный и сильный характером творческий человек куда-то пропал, подкинув навязчивый страх. Взяв волю в кулак, он убедил себя, что нужно найти его. Пропавшее всегда должно хоть как-то искаться. Даже если поиски заведомо могут не дать результатов.       Когда он вышел из подъезда, его ждала приятная встреча. Навстречу, пересекая пустующую и заросшую сухой высокой травой детскую площадку, продвигался Андрей Валерьевич Лебедев. Он успел узнать, где живёт его друг, поэтому спустя некоторое время ожидания решил проведать засевшего дома и не отвечающего на звонки художника. — Отлично, к тебе я и шёл, — произнёс Философ, подходя ближе. — Как ты? Всё хорошо? Почему не отвечал, когда я звонил? — Я в полном порядке, не переживай обо мне, — ответил Алексей, невольно улыбнувшись Андрею. — Был в безопасности, пока не выходил из квартиры. А телефон у меня давно уже выключен, чтобы не отследили спецслужбы. Разве ты не делал то же самое? Нам даже инструктаж проводили. — Решил пойти на этот риск, когда мы с тобой разошлись. Слишком волновался, как ты там. — Спасибо за это. Раз мы оба целы и невредимы, прогуляемся до ближайшего магазина. Я за этим и выходил. — Да, вдвоём будет не так страшно, — согласился Лебедев.       Облегчение настигло обоих. В одиночку было нелегко и до гражданской войны, а сейчас — тем более. И они пошли наиболее безопасными путями к магазину, что был в пятистах метрах от них. Когда они добрались туда, их ожидало ожидаемое: на полках не было ни единого продукта питания. Разве что корм для котят. Проголодавшийся Тепляков от отчаяния распаковал одну пачку, и друзья на пару разделили её друг с другом. — Никогда бы не подумал, что буду есть кошачий корм, — произнёс художник, черпая в руку горсть этой вкуснятины. — Что только не съешь, чтобы выжить… О, вот эта подушечка ничего. Деликатес! — Ты никогда не ел корм для кошек? — удивился Философ. — Каждый хоть раз должен попробовать его на вкус. Даже если это будет один кусочек. К слову, до этого я один кусочек и пробовал. Как раз такую подушечку. Действительно, деликатес. Теперь это чуть ли не единственное, что спасёт нас от голода, пока длится война. — Надеюсь, она закончится очень скоро. Потому что не хочется отбирать у котят их законную пищу. Невероятный запах, чудесный вкус… Истинное блаженство! — В некоторые магазины города продолжают доставлять продукты. Обычные добровольцы, которые тоже рискуют жизнью. Видимо, сюда они либо приезжают нечасто, либо не приезжают вовсе. Не помню, чтобы он когда-то пользовался большим спросом. — Когда начинается война, даже невостребованное становится необходимым.       Доев корм в дальнейшем молчании, они взяли с кассы по пакету и набрали в них все оставшиеся пачки. На четыре-пять дней должно вполне хватить.       Когда они вышли на улицу, смеркалось. Алексей посмотрел на небо и задумчиво спросил друга: — Что же нам теперь делать? Ждать, когда всё образуется? Ведь смелости сражаться у меня нет. Да и не хочу лишать жизни даже наших врагов. Слишком добрый. Слишком хороший. Эх, Андрей… Если бы картины, песни и тексты могли останавливать бомбы… Не пришлось бы нам сегодня есть корм для кошек. — А я верю и знаю, что могут, — с неподдельной уверенностью ответил Андрей. — Пусть и звучит неправдоподобно, слишком оптимистично, однако нам нужно во что-то верить. Верить во что-то существенное и реальное. Если и ты поверишь, а заодно сделаешь даже малейшее полезное дело, то сделаешь этот мир лучше. Хочешь остановить бомбу своим творчеством? Приступай. — Ты всегда такой, — произнёс с грустью Тепляков, повернувшись к Лебедеву. — От тебя исходят пафосные речи и громкие слова. Ты и сам испытал их бесполезность в своём путешествии. Так почему возвращаешься к ним снова и снова? Если я нарисую картину, она не остановит летящую в неё бомбу. Не повернёт её вспять. Даже не заставит задуматься того, кто выпустит эту бомбу. Не заставит задуматься и остальных, кто увидит её, кто придерживается рабского мышления и тотального рефлекса. Понимаешь, Андрей? Эти речи на меня не действуют.       Андрей внимательно слушал своего друга и понимал, о чём тот говорит. Привычка разглагольствовать не покинула Лебедева, как он думал недавно. С возникновением причины стресса он старался попросту успокоить речами и себя, и других. Не всегда верил в то, о чём сам же пытался убедить кого-то другого. Он просто знал, что если и должен что-то сказать, то только это. Обвинить в бездействии его было нельзя. В конце концов он лично участвовал в свершении революции. — Прости, — извинился перед Алексеем Философ. — Конечно, это всего лишь болтовня. Но по крайней мере я имею на неё право. И ты знаешь об этом. Теперь я доказываю свои слова действиями. У меня есть смелость, у тебя её нет. Но ты ведь хочешь что-то изменить, верно? А даже если и не изменишь. Достаточно будет того, что ты сделал это. Я тебя понимаю. Что насчёт тебя? — Я не дурак, мне тоже ясно, о чём ты, — ответил Алексей. — Да, я и сам подумал об этом. Просто из чувства долга перед собой и другими. Просто из желания это сделать. С призрачной надеждой на успех. Я сделаю это. Постараюсь остановить бомбу картиной. И приступлю к этому прямо сейчас. Пошли, ты мне поможешь. — Вот это уже другой настрой, — улыбнулся Философ, и они направились к дому художника.       На протяжении всей ночи друзья не спали, выполняя задуманное. В основном трудился Алексей, работая так неистово и быстро, как только мог. Словно каждая минута была на счету. Словно этим можно было спасти чьи-то жизни. Они и правда так думали. Остановить бомбу всего лишь одной картиной, написанной от всего сердца. С любовью ко всему человеческому. Остановить бессмысленную агрессию.       Рано утром на рассвете на стене многоэтажного дома был прикреплён большой лист бумаги, который можно было увидеть издалека. Друзья выбрали для этого самое большое здание в районе. Даже солнце выглянуло этим утром, чтобы освятить сие искусство. Тепляков и Лебедев, чтобы посмотреть на картину со стороны, забрались на крышу противоположного дома, который был намного меньше того. Всего за одну ночь на этом листе бумаги родился белый котёнок, который с унынием смотрел на пустую миску. Именно это, по мнению, художника, должно было заставить задуматься всех Людей. Именно это должно было остановить бомбу.       Но бомба уничтожила и дом, и картину за считанные секунды, прилетев непонятно откуда. Андрей с Алексеем смотрели на падающее здание с болью в сердцах. Солнце смотрело на это с болью в протуберанцах. Котёнок всё так же смотрел с унынием в пустую миску, пока не сгорел заживо.       Бомба не была остановлена.

***

      Для одних в городе и стране наступил самый настоящий ад, в то время как для других он был словно нипочём. На скамейке у тротуара сидели местные алкаши. Пили одну чекушку за другой. Заедали сухим, но вкусным хлебом, отрывая по кусочку прямо от булки. Обещали бросить бухать и курить, да не бросали. Двое совсем обречённые: скрюченные пальцы, постаревшие не по годам лица, стеклянные глаза и спутанные речи. А третий ничего так, будто и вовсе не пил никогда, разве что выдавали всё те же стеклянные глаза.       По тротуару шёл таракан. Совершенно обычный, простой таракан. Его пытались травить, его убивали, но он убегал за угол и насмехался над теми, кто в тщетных попытках стремился свести его со свету. А потом и вовсе ушёл из квартиры, где стало скучно и несъедобно: мыши аж повесились в каждой комнате и на каждом потолке, не говоря уж о холодильнике. Случайный мужик забрался в пустующее жилище и пожарил всех этих мышей, чтобы съесть. А что оставалось бедному таракану? Он отправился искать новый дом. Там, где тепло и съедобно. За этими поисками его и застали трое алкашей, если не сказать, что это он застал их за распитием спиртных напитков в непосредственной близости детской площадки. — Дай выпить, — обратился он к самому трезвому. — И закурить.       Самый трезвый удивлённо повёл бровью, но всё же дал таракану и выпить, и закурить. Все трое с широко открытыми глазами смотрели, как тот залпом выпил целую рюмку и не попросил закуски. Сразу принялся за сигарету, которую он поджёг своими спичками. — Спасибки, — поблагодарил таракан алкашей и направился к подъезду. Потушил чинарик и бросил в урну как порядочный гражданин. Он не какой-нибудь там дурак, не стал бы бросать непотушенный окурок. В отличие от некоторых идиотов, из-за которых потом приходится тушить возгоревшийся мусор.       Алкаши не знали, что и сказать. Поэтому продолжили бухать и курить, обещая бросить бухать и курить.       Кроме всяких там алкоголиков без страха жили и откровенные безумцы. Или же дураки. Или реально сбежавшие из психиатрической больницы больные. Или наркоманы. Или храбрецы. Да кто только не живёт без страха, в конце-то концов.       Однако в жизни без страха кроется причина, по которой в определённый момент может прийти та ещё мразота. Речь всё о той же мрази, иными словами смерти. По её смелому мнению она может заявляться, когда захочет, но пошла она к чёрту, её мнение никто не спрашивал, потому что оно никого не волнует. Поэтому те, кто поумнее, доверяются страху, его подсказкам к сохранению жизни. И покидают опасное место в поисках безопасного. Точно так же, как таракан, сбежавший из квартиры с повешенными мёртвыми мышами.       София Емельянова, сумевшая выжить до сегодняшнего дня, уже находилась в аэропорте. Торопилась сесть в самолёт, направляющийся во Францию. Среди всех языков мира ей были хорошо знакомы только её собственный и французский, поэтому она и выбрала эту страну. Как неудивительно, аэропорты продолжали свою работу по всей стране. В том числе и в этом городе. Всё те же добровольцы, наплевав на то, что больше могут не увидеть зарплаты, помогали желающим улететь восвояси. Благо не все страны отвернулись от России в этот трудный для неё период и со всем радушием принимали новых релокантов.       София уже сидела в самолёте, готовящемся ко взлёту, когда внезапно объявились террористы и начали без разбору стрелять по пассажирам. Емельянова вовремя скоординировала, как у неё получалось это всегда. Бросилась на пол и притворилась мёртвой, приняв неестественное положение тела, высунув язык и закатив глаза. Террористы расстреляли всех живых и ещё некоторое время ходили по самолёту, осматривая тела. Осмотрели и Софию. Осматривающий её пощупал пульс на шее и заметил еле заметное дыхание, которое она в тот момент задержала, но неестественное положение тела, закатившиеся глаза и высунутый язык давали чётко понять, что она мертва. Ну не может же она притворяться, да? Так и подумал матёрый террорист и оставил её в покое. Вскоре они покинули самолёт, а она продолжала лежать ещё час, чтобы наверняка. Только потом поднялась и огляделась вокруг.       Та же ситуация, что и в «Сходке долбаного быдла». Куча мёртвых тел, усеивающих весь самолёт. Почему это повторилось снова и именно там, где оказалась она? Какую цель преследовали эти убийцы? Они даже не были коллекторами, иначе принялись бы извлекать ЖВО. Скорее всего, просто капиталисты, которые захотели прекратить стремления эмигрантов. Действия капиталистов лишены смысла.       София пошла в сторону кабины пилота. Минуя окровавленные тела, перешагивая через них. Кажется, она начала к этому привыкать. Ужасно.       Девушка зашла в кабину пилота. Сам пилот сидел мёртвым прямо в сидении. Она сбросила мужчину на пол и села на его место. Кровь на сидении успела высохнуть, но было всё равно неприятно от осознания, что она здесь вообще есть. Впрочем, от этой мысли ей помогла отвлечься приборная панель, на которую она уставилась с недоумением. Совершенно не разбираясь в том, куда что и когда, она запустила самолёт, взлетела и покинула злосчастный город в поисках нового счастья.       И трупы позади неё чувствовали зависть к единственно выжившей на протяжении всего недолгого полёта.