В пятнадцатый день седьмого лунного месяца

— Ничего, — прозвучало отрывисто и резко, так, что стало ясно — у Лань Ванцзи хватит силы расторгнуть договор. Такое случалось с демоническими лисами, особенно если было недостаточно сил, а Вэй Усянь всё же не мог похвастаться, что освободился. Слишком чистые души, слишком благородные заклинатели могли в последний момент отказаться, сохранить себя, ни капли жизни не отдав искушающему хули-цзин. — Ничего?.. Как же так — ничего? Мы ведь только начали… — чуть растерянно и немного удивлённо произнёс Вэй Усянь, лихорадочно прокручивая в голове всё, что произошло, и не в силах найти никакого изъяна. Нужно было придумать развлечение, которое хоть на мгновение изгонит тоску из этих янтарно-золотых глаз! Вот же человек ему достался на пути — с таким взглядом, будто умеет читать потаённые мысли, да ещё и столь чистый духом, что никакие уловки против него не работают в полную силу… Вэй Усянь хотел добавить что-то ещё, но внезапно Лань Ванцзи закрыл глаза и начал медленно оседать. Демоническому лису пришлось поймать его на руки. — Как там её, А-Цин?! — фыркнул он. — Волшебные зелья теперь совсем никуда не годятся… *** Лань Ванцзи стоял посреди деревенского двора. Белые одежды струились к самой земле, дорогая ткань — но простой и изысканный крой, едва заметная вышивка, изображающая легчайшие облака, посверкивала в лунном свете. Наверное, выполнена серебряной нитью. Не понимая, что он тут делает и где это — тут, Лань Ванцзи переступил и вдруг осознал, что не один. Рядом с ним стоял Вэй Усянь, одетый скромнее, чем Лань Ванцзи помнил, спрятавший собственную лисью природу за личиной человека. Лань Ванцзи собирался спросить его, где они и зачем прибыли сюда, но Вэй Усянь начал первым: — Что ты, в конце концов, задумал? И внезапно тело Лань Ванцзи начало действовать само по себе. Он совершенно не мог препятствовать тому, что происходило дальше. Его собственные ноги сделали два шага к низенькому курятнику с сетчатой дверцей из тонкого бамбука, его руки отворили ту самую дверцу и вытянули распушившегося от такой наглости рыжего петушка. Вэй Усянь, стоявший поблизости, как будто остолбенел. Лань Ванцзи испытал невероятный стыд. Разве то, чем он занимается, не воровство? Да и зачем он вообще это делает?! Но тело продолжало действовать в отрыве от разума. И руки мгновенно вручили петушка Вэй Усяню. — Что? — удивился тот, но прижал птицу к груди. — Петушок, — даже голос не слушался, но звучал так проникновенно и мягко, как будто за этим словом скрывалось что-то другое. Лань Ванцзи задумался — может, он во сне? Может, он видит своими глазами, но не владеет собой поэтому?.. И хоть он размышлял, разговор продолжился сам по себе. — Вижу, что петушок, но зачем ты мне его даёшь? — не понимал Вэй Усянь. — Это тебе, — звучал его собственный голос. — Мне?.. Что ж, ладно, — Вэй Усянь не отпустил птицу, как будто опасался, что если отвергнет такой странный дар, то непременно рассердит дарителя. Между тем телу и этого было мало — руки зашарили по клетушке, пока не поймали ещё одну курицу. Та громко и зло закудахтала, совершенно не собираясь становиться подарком, а следом за ней закричали и заволновались все прочие куры. Этого переполоха телу показалось достаточно, так что в несколько лёгких прыжков оно само собой перемахнуло через забор. Вэй Усянь не отставал, всё так же прижимая к груди петуха. — Это всё тебе, — снова ожил его голос. — Тебе… — и отдал вторую курицу Вэй Усяню. Тот не сдержал смеха, наверное, забавлялся происходящим, и внезапно в груди растеклась невероятная боль, как будто Лань Ванцзи хотелось, чтобы Вэй Усянь понял смысл этого жеста, разобрался бы в нём, вот только он и сам не понимал, что же за этим крылось. Горечь на губах стала столь яркой, что мир вокруг потерял краски. На миг значимым и ясным оставалось только лицо Вэй Усяня, а потом и оно пропало. Наконец, Лань Ванцзи осознал, что лежит — и, похоже, в постели, а темнота — это закрытые веки. Он открыл глаза и увидел, как привычную ему комнату пронизывает вечерний свет, а Вэй Усянь стоит прямо в этих лучах, внимательно глядя куда-то за окно. «Всё тебе», — раздалось ещё раз где-то в памяти и тут же исчезло.