В тени алых глаз

Когда всё идет не по плану, нужно с гордо поднятой головой принять свою кончину. Кровь окрасила деревянный пол, алыми разводами, словно хотела впитаться в каждую щель, остаться навсегда. Девочка стояла неподвижно, вцепившись пальцами в край своей одежды, которая давно превратилась в лоскуты. Её руки тряслись, тонкие пальцы цеплялись за ткань, пока из мелких порезов на ладонях сочилась кровь. Она не чувствовала боли, только жгучее, глухое напряжение, которое сдавливало её грудь. Перед её глазами отец оседал на пол. Его гордая осанка, всегда выпрямленные плечи, которые казались непоколебимыми, теперь казались ломкими и хрупкими. Последняя улыбка, тёплая, но в то же время пронизанная прощанием, была обращена к ней. Как будто в этом взгляде он хотел оставить что-то важное, что-то большее, чем просто улыбка. Но она не поняла. Или поняла слишком поздно. Перевороты никогда не идут, как нужно. Она не плакала. Ни тогда, ни позже. Её слёзы будто застыли внутри, замерзли в ледяных осколках, которые с каждым днём ранили её изнутри. На похоронах, окружённая чужими скорбными лицами, она стояла, как статуя, не отрывая взгляда от земли. Её губы сжаты в тонкую линию, а дыхание едва слышно. Она чувствовала себя чужой и лишней даже на прощании с отцом. Когда вернулась в дом, который вдруг стал таким пустым, она молча прошла в комнату, где всегда пахло чаем и табачным дымом отца, и просто села на пол. Обнимая старое хаори отца, она пыталась обмануть себя, что папа сейчас, как обычно, на миссии. Что он обязательно вернется, принесет ей травы или чай, погладит по волосам и скажет, что все хорошо. Она закрыла глаза, представив, как дверь распахнётся, и он войдёт — с тихим смехом, с крепким объятием. Но вместо него был лишь пустой ветер, гуляющий по дому. Тишина давила на уши, пронизывала, как иглы. Даже старый кот, всегда уютно свернувшийся у окна, теперь был отнят той кровавой ночью. Все и должно было быть так: она одна, забытая в этом доме, но её уединение нарушил сам Хокаге. Он вошел, словно хозяин, окруженный своей свитой. Дыхание само задержалось, когда она встретила его взгляд. Но не его. Алые глаза Учихи резали её, словно тысячи острых лезвий, и каждый секунда обжигала. Ей было страшно. Ведь именно Учихи, без шума, устранили всех. Ей хотелось кричать, бежать, запретить им переступать порог, но она знала — никто не заступится. Её голос здесь ничего не значил. Она лишь молча склонила голову, попятилась назад, словно живая тень. Её клан выбрал путь, который привёл к уничтожению. А ей теперь оставалось наблюдать, как всё, что она знала, медленно исчезает. Когда на её плечи легли руки наставника, ощущение было почти непривычным. Отец сделал всё, чтобы её взяли в команду. Он мечтал, что это приблизит их к Сенджу, сделает клан сильнее. Она тогда не понимала его настойчивости, но теперь осознавала: он знал, что другого пути не будет. Что, кажется, только из-за учителя ее и не тронули. Она обмякла в его объятиях. И лишь там, в присутствии учителя, позволила себе впервые заплакать. Слёзы жгли, как расплавленное железо. Её тело сотрясалось от рыданий, но она всё повторяла про себя: зачем? Почему? Что это всё дало? Зачем клан хотел власти, которая лишь уничтожила их? Обидно было, что и отец ее бросил, не думая, что с ней теперь будет. Клан сам выбрал этот путь. Путь, который вёл к уничтожению. Ей оставалось лишь стоять на краю пропасти и смотреть, как обрывается всё, что ей было дорого. Когда Яманака пришёл, она уже не чувствовала ни страха, ни боли. Только тяжесть. Она понимала, зачем он здесь. Её разум больше не принадлежал ей. Она молча склонила голову, не сопротивляясь. Это было бессмысленно. Она не сопротивлялась, потому что знала, что другого выхода нет. Тобирама молчал, но его взгляд был холодным, словно ледяной клинок, направленный прямо в её душу. И когда её усыпили, она лишь коротко кивнула, давая согласие. Не ощущая, как ее плечи сжали, не слыша, что учитель рычал, что дети тут ни при чем. «Деревня на первом месте, как и преданность только ей.» Она проснулась в окружении улыбок. Хокаге говорил мягко, почти ласково. Его слова прощения обжигали, как яд. Она не могла поверить, что всё так просто. Внутри что-то сломалось окончательно. Теперь её задачей было до последнего защищать деревню, быть верной ей, как будто это могло искупить ошибки её клана. Она говорила себе, что всё будет легко. Что ей нужно лишь следовать правилам. Но внутри тлело отчаяние. Каждый день начинался с мысли: что она сделала не так? Каждую ночь она засыпала с этим вопросом. Сцены того дня преследовали её, заполняли каждый уголок сознания. Кровь на полу, лицо отца, его улыбка… И первое знакомство с командой. Учихи не улыбаются, но Кагами и Сарутоби были рады наконец увидеть девочку. Она пыталась не замечать их улыбок. Она говорила себе, что не нуждается в их утешении. Но каждая их попытка помочь разбивала её ещё сильнее. Их сочувствие из-за неудачной миссии вызвало лишь приступ горечи. Глаза ребенка впервые были подняты на наставника. Значит, неудачной миссией за границами страны скрыли предательство нескольких кланов?