My own deep sea demon

10. Спал тревожно. Ночью несколько раз вскакивал. Снились кошмары: Кавказец в луже крови, разорванный на части, будто волками; Вадим, который утонул; Васька, который после того, как узнал о гибели друга, повесился на своём складе, почти до отвала заполненном рыбой. Да только кому она теперь, нахуй, нужна? Проснулся под утро весь липкий от пота и с опухшими от слёз глазами. Еле успокоился. А успокоили меня зелено-дымчатые волосы, торчащие из-под одеяла, и тяжеленная рука, что обхватила меня. Женя рядом, и я ложусь обратно, скромно забираясь к нему под одеяло и поближе. Однако заснуть уже не получается и я осторожно, чтобы не разбудить, разворачиваюсь в его сторону. Тихонько разглядываю самого красивого парня, которого только можно встретить. Всё в нём такое необычное: начиная от цвета волос и заканчивая оттенком кожи. Ой, а это что? Пытаюсь вспомнить, а было ли это раньше у Жени на спине. Хотя я-то особо и не видел его нагим, лишь в самый первый раз, когда он примерял мой свитер. Тогда-то я мельком увидел его грудь, а вот спину не разглядел. У него слишком выраженные позвонки, прям я бы сказал, аномально-острые и странно выпирают. Может искривление позвоночника? Делаю предположение, легонько касаюсь их и веду к плечу. Прохладный. Внезапно перехватывает мою руку, и я пугаюсь, ведь его ногтевые пластины и фаланги пальцев почти сине-фиолетовые, будто от удара дверью или шлакоблока. Я, конечно, не врач, но ещё похоже на очень сильное обморожение с некрозом ткани. Разворачивается и улыбается: — Доброе утро, Солнечный человечек. Ты так плохо спал — всю ночь ворочался. Хочешь кушать? — Женя, что с твоими ногтями? Это как получилось? На работе придавило чем-то? — я паникую, удерживая его руки, и рассматривая их. Он смотрит тоже, а потом резко прячет. Кажется, что даже замешкался на пару секунд. Как-то странно ощупал своё лицо и зачем-то ноги. — Жень?.. Что случилось вчера? Я плохо помню, как вышел из дома Вадима, и совсем не помню, как добрался домой. Мы что, встретились и вместе дошли? — Да. Я перехватил тебя у остановки, но на автобус мы не успели и пошли пешком. — отвечает и спешно надевает свои вещи и мой мохнатый зелёный свитер. — Ты куда? — Прости, Ликс, мне нужно на пару часиков в рыбный цех сбегать. А! Так вот, где он работает! Теперь многое понятно. Там же холодина. — Тебе нужно не на работу, а в больницу, причём срочно! Женя, у тебя кончики пальцев синие. Где твои перчатки? Вы что, ледяную рыбу голыми руками перерабатываете? — я нервничаю и тоже начинаю спешно одеваться, чтобы сопроводить его в больницу. — Я схожу в больницу сам. Обещаю! Вернусь и буду, как новенький. Я тебя прошу, останься сегодня дома и никуда не ходи! Умоляю! — просит так, что замедляюсь и перестаю натягивать уличную одежду. — Обещаешь, что если останусь, то ты сходишь сам или с Джиной? — Обещаю. — целует меня своими холоднющими губами и крепко обнимает. — Будь дома! Я через пару часиков вернусь. Киваю и провожаю его до двери. Покормил Мотю, который тоже проводил Женю, и вернулся в свою комнату. Попробую хотя бы немного ещё поспать, да только без него теперь не спится. Отсутствие Жени очень остро ощущается внутри — там, где по мнению Евдокии Афанасьевны прячется душа. Сейчас ощущение, что у меня там дыра, заполненная кусками льда. Странное ощущение. Давно заметил, что когда рядом со мной нет брата Джины, то мне всегда тревожно и до боли в костях одиноко. Скорее бы он вернулся. Одеваюсь и иду умываться. Голова немного гудит, вспоминаю вчерашний вечер у Вадима. Не дочистив зубы, ищу свой сотовый. На тумбочке нет и на столе тоже. Рыскаю по карманам дублёнки. Нашёл. Просматриваю и вижу исходящий Ваське. Пытаюсь вспомнить, а зачем я звонил ему так поздно. Он, кстати, мне всё-таки перезвонил. Правда, в пять утра, но я тогда спал в объятиях моего зеленоглазого гостя. Продолжаю вспоминать отрывками. Так… Толян ушёл с Тоней. Кавказец! Ёбаный Кавказец, ведь тоже там был. Не дай Бог, он пошёл за ними! Нервничаю и бросаю короткий вызов брату. Бля, надо бы закинуть соточку на счёт. Выскочу в «Кудесницу» потом. Он сразу перезванивает, но голос сонный. — Ты где? — ору в трубку. — Дома… у Тони! Что случилось, братиш? Я выдыхаю. — Ничего. Переживал, как вы дошли вчера пьяные. — Мы-то нормально. Вы как? Тебя Азар проводил? Азар? Кто это? Что? Кавказец? Я ведь с Женей домой шёл. — Не помню, я вроде с Жекой шёл… — неуверенно мямлю в трубку и пытаюсь напрячь мозг и память. — Жека? Какой ещё Жека? Ладно, давай. Мы ещё спим. — Ага. Пока. Откладываю телефон, дочищаю зубы, елозя одно и то же место уже вторую минуту. Теряюсь в обрывках воспоминаний, и вдруг меня накрывает тревогой; холодным снегом за шиворотом; страхом, пробирающимся под дублёнку и… запахом крови. Почему я помню кровь? Может из-за кошмаров причудилось? Открываю холодильник и не понимаю, почему еда не уменьшается, а наоборот, словно её всё больше и больше с каждым днём. Джина вообще дома не ест? — Мотя, ты тоже в шоке? В этом доме только мы с тобой жрём как не в себя. Питомец реагирует на обращение к нему коротким мяу и лениво подходит к холодильнику. Беру его на руки и показываю, а он облизывает мою щёку. Вот же негодник пушистый! — Мотя! Фу! Прости, но теперь эти щёки разрешается облизывать только Жене… — улыбаюсь, прикрываю глаза и вспоминаю поцелуи, которые волнуют меня и человека, что их оставлял. Сразу сердце гулко начинает биться в груди и отдавать в виски. Грею суп на себя и на Джину. Думаю, она тоже скоро проснётся. Однако скоро растянулось, как и «пару часиков», про которые говорил Женя. Пока я жду чудных родственников, решаю быстренько помыться, да и хочется согреться. Снова батареи едва тёплые. И за что мы платим? Твари! Пока я мылся и сушил голову над газовой плитой, мне звонил Васька. Пару раз, а если быть точнее, то девять. Только я хотел перезвонить — набирает десятый. — Фелюнчик, ты чего на меня хуй положил? Я звонил раз десять. — Привет, Васян. Я же говорил, что сегодня не выйду на рынок. — объясняю ему, думая, что его встревоженный голос связан именно с моим отсутствием. Удивляюсь, как он сам пошёл, после пьянки. — Да какой рынок после такого количества алкашки? Я и сам не пошёл. Тут другое… Я такую хуйню натворил. Ты дома? — Ну да. — отвечаю и не успеваю спросить, какую именно, ведь только и слышу его «Хорошо. Зайду». Положил трубку. Не прошло и двадцати минут, а в мою дверь уже звонят. Васян буквально залетает. Смотрю на него и понимаю, что действительно что-то случилось. Мне даже страшно. — Феля, ты сам? — Джина спит. — отвечаю, а он уже взял меня под руку и ведёт, будто это я у него в гостях. — Понял. — приглушает голос и закрывает дверь кухни. — Что случилось? Васян отвечает в своём стиле: — Доигрался хуй на скрипке — очень музыку любил. У тебя это… похмелиться нечем? Я отрицательно качаю головой. — Ничего. У меня с собой. — достаёт бутылку коньяка. Наливает мне и себе, но я мотаю головой, что не буду. — Фелюня, только ты не осуждай и не плюйся, ладно, но мне совет чей-то нужен, а я только тебе доверяю и Вадиму, конечно… Но с ним не обсудить такое. В общем, насчёт него… Я вчера лобызал Вадю, а если точнее, то всего его облобызал. На выдохе ответил и коньяк в себя залил. Я сижу в приятном ахуе, а Васька голову обхватил и, кажется, готов руки на себя наложить. Нервно усики свои дёргает и смотрит на меня. — И? — жду продолжение. — В смысле, «и»? Я мужика всего с ног до головы обцеловал, понимаешь?.. — удивляется с моей реакции, ведь ожидал чего-то явно другого. — А Нина? — А что Нина?.. Мы её по очереди, а потом вдвоём одновременно… ну и она довольная спать ушла после этого. Мы на кухне остались. Короче, курим. Смотрим друг на друга… Голые. Так пристально смотрим, а потом… Потом как вцепились друг в друга. Ох, пиз…ц пиздецовый! Я его всего облизал. Всего, понимаешь? Я с интересом и с глазами по пять рублей слушаю, а Васян рассказывает и светится. И такое ощущение, что даже его усики смеются от счастья. Вот оно что! Вадя, видимо, не просто друг близкий. Я хитро улыбаюсь и головой качаю, а он не останавливается и, вероятно, каждый момент пересказывает. Специально, но не для меня — для себя, чтобы в памяти освежить и не забыть. Я тоже так делал, чтобы помнить наш с Жекой первый поцелуй. — Всего-всего? — переспрашиваю, прищуриваюсь и руками хер показываю. Он выпивает второй стакан коньяка и голову снова обхватывает. — Ох, почти облизал и там… Уже даже в руки взял, но струсил и пошёл на улицу снегом умываться. — В табло получил после? — спрашиваю и улыбаюсь, ведь не наблюдаю под глазом фонаря, да и зубы на месте. Поднимает на меня голову: — Нет. Мы ещё покурили одну на двоих, со стола убрали, ещё пару раз сочно засосались и спать пошли. Я смеюсь и похлопываю друга по плечу: — Что ж, поздравляю тебя с первым настоящим поцелуем… — Ага! Спасибо. А делать-то теперь что? — Тебе понравилось? Повторить хочешь? — спрашиваю, а он молчит, но губы расползаются в его коронную улыбочку. — Мне можешь не отвечать. Я и так знаю ответ. А теперь будь мужиком и перед тем, как уплывёт снова, но лучше по свежему и прямо сегодня поговори с ним. И по ситуации действуй. Забираю у него полный стакан и выливаю обратно в бутылку. Он и так уже полон решимости и при мне звонит Вадиму. Тот берёт не сразу, заставляя Ваську изрядно понервничать. — Здоров! Я зайду вечером. Потрещать надо. Ага и тебе. Смотрю, сразу улыбается, усики подкручивает и снова счастливый, будто всю рыбу за раз продал. Кстати, такое было всего единожды, но я запомнил, как он радовался и сейчас сидит такой же. Резко поднялся, поблагодарил за совет и пошёл к разговору готовиться. А я убираю солёные огурцы и коньяк в холодильник. Не хочу, чтобы Женя подумал, что я алкаш и бухаю при любом удобном случае. Хотя последнее время я с удовольствием пил и кайфанул от коньяка и компании только с Джиной. Остальные мои попойки как-то нехорошо заканчивались. Слышу шум в уборной. О, а вот и Джина проснулась! Пока я делаю ей чай и грею остывший суп, она медленно выползает и садится за стол. Бледная такая и выглядит очень уставшей. Я бы даже сказал, выглядит плохо. — Джина, ты не заболела? Может тебе сделать сегодня выходной? — Не кипишуй. Это я пельмешки просто давно не ела, хотя есть такое… Устала немного, ещё и Женя наседает. Так-так! А вот здесь можно подробнее! — Если он просит тебя о том же, о чём и я: чтобы ты бросила торговать своим телом, то я только за. — Я давно уже бросила. Я в хостеле работаю, Фелюнь, но там мрак. — Правда? — не могу скрыть свою радость и обнимаю её. Она пахнет точно так же, как и Женя. Не придаю этому особого значения, ведь они родственники. Может и мы с Райкой одинаково пахнем. — Зато ты, смотрю, огурцом-свежачком. Что я пропустила? — смотрит на меня, по-лисьи прищуривается и широко улыбается. Ответно натягиваю лыбу: — Ты ему сказала, да? — Кому? Что? Вот хитрая, делает вид, что не в курсе. — Кому-кому? Брату своему. — как с сестрой с ней общаюсь и самое главное доверяю. Знаю, что не разболтает, поэтому наклоняюсь к её уху и делюсь сокровенным: — Целовались… Мечтательно вздыхаю, а она улыбается так, будто знает чуть больше, чем знаю я. Может и знает, может брат ей уже тоже рассказал. Они, наверное, близки так же, как и я со своей сестрой, только вот я Рае, к сожалению, не смогу рассказать, что целовался с парнем и влюбился в него со второго взгляда. — Так о чём тогда тебя Женя просит? — возвращаюсь к нашему разговору. — Хочет, чтобы в столицу перебрались или куда потеплее. У меня внутри всё упало. Я, конечно, помнил об этом всё это время и знал, что уедут, но не знал, что так скоро и внезапно это настигнет меня. Я так уже привык к ним… А Женя? Ну как я без него? — И к-когда вы с-собираетесь уезжать? — я даже заикаться начал от эмоций. — Это получается, что мы даже Новый Год не встретим в-вместе? Я готов расплакаться, как маленький мальчик. Помню, как мама сказала, что ёлки, подарка и Нового Года не будет, потому что Деда Мороза волки украли и съели в лесу. Как же я плакал! В горле ком, и мне стало так же грустно, как в детстве. Она не отвечает на мой вопрос, а пожимает плечами. Вероятно, всё будет зависеть от того, когда они возьмут билеты на поезд. — Ой, а деньги? Ты же за два месяца оплатила, а я уже хозяйке отдал. Она машет рукой так легко, будто это не деньги, а простые бумажки, которые случайно унесло ветром и которые не жаль. Пока думал и гадал, что будет с моим праздником, Джина начала собираться на свою новую работу. Говорит, что их там даже кормят и с собой можно ничего не брать. Пельмени не дают, но очень сытно кормят. Сказала, что теперь будет приходить чуть раньше. Попрощались. Позвонил матери. Она жаловалась, что отец снова кони мочит и приходил к ней и дяде Вите. Мужчины подрались, а потом водку сели пить вдвоём. Жаловалась мне на Райку, что та не приходит к ней в гости. И почему я не удивлён?.. Утешаю мать, что ко мне она тоже не приходит, мол, работа-муж-некогда. Вроде успокоилась и тут она заявляет, что всё знает обо мне. Я аж на стул упал. — И давно ты с девочкой этой встречаешься? Почему матери не сказал? Я что, последний человек на Земле, который обо всём узнаёт. — причитает, чуть ли не плача. А! Об этом знает! Вот же Толян! Всем разболтал о Джине. — Мама, да вот только-только. Не хотел торопить события. — Хорошо, но хоть на ужин нас пригласите. Хочу познакомиться с ней и взглянуть в глаза этой девицы, которая моего мальчика охомутала. Я едва сдержал смех, даже чаем подавился. — Глаза красивые, мам! Очень! И девушка она хорошая. Пельмени мне варит каждый день. — успокаиваю мать и улыбаюсь. Она начала причитать, что пельмени часто есть вредно и надо разнообразить рацион. Я дакал несколько раз, и она сдалась. Потом ещё немного пожаловалась на дядю Витю и сказала: «А вот отец таким не был, хоть и пил. Как же достали эти мужики. Вот уеду к тёте Яне в Сибирь. Она мне найдёт нормального мужика.» Вздыхает, а я думаю, как бы так аккуратно завершить разговор, но его завершил стук в мою входную дверь. Я бы даже сказал, что её пытаются выломать. Завершаю звонок и думаю, кто же это может быть. У Жени есть ключ. Он сказал, что сделал дубликат. У Джины тоже есть, но она ушла на работу. Может Толян? Васька обычно звонит, да и у него важный разговор с Вадимом. Подхожу к двери и заглядываю в глазок, но, кажется, его специально закрыли пальцем. Радуюсь, что я параноик и выдыхаю, что мои двери всегда закрыты. Я привык, когда жил один, да и сейчас, когда Жени нет дома — всегда закрываю. — Открывай, мразь! Мы знаем, что ты дома. На кухне свет горит. Меня адреналином не хило ударило, а ещё в пот бросило. По голосу узнал одного из тех, кто меня подрезал. Молчу и едва дышу. Они тарабанят со всей силы, кажется, что вот-вот, и сорвут с петель. — Ты что с Азаром сделал, сучёныш? Куда он пропал? Он позвонил нам вчера ночью и сказал, что ты чуть не убил его. Адресок нам твой подогнал. А сегодня от него ни слуху, ни духу. Ты же понимаешь, что тебе кранты. Рано или поздно выйдешь и мы тебя снова того, но на сей раз постараемся, чтобы ты больше не проснулся. Стучать перестали. Всё затихло, но я всё равно не дышу. Я боюсь. Не за себя — за Женю. А вдруг он вот прямо сейчас поднимается, а они там с ножами и… Стучу со всей силы по дереву и так же сильно прикусываю язык. Не знаю, нахуя так делаю, наверное, от Евдокии Афанасьевны набрался. Да что ж я за идиот-то такой? Опять номер Жени не записал. Тихонько подхожу к выходу. Можно сказать, на цыпочках, и хочу заглянуть в глазок старой двери, исцарапанный Мотей изнутри и вот такими ублюдками снаружи. Смотрю в глазок… И бабах! Слышу что-то типа: «А? Что? А ты тут откуда?» Снова громко, но чужие голоса теряются в каком-то скрежете, булькотании и многократно повторяющихся ударах, и таких сильных, что я ощущаю, как трясётся вся наша сталинка. Отскакиваю в ужасе от двери, не успев даже понять, сколько их утырков там стоит. Ладонями закрываю уши, чтобы не слышать этих пугающих звуков. Снова глухой удар о дверь. Неужели решили выбить её? Да нет! Не решились бы, ведь соседи запросто могут милицию вызвать. Дак и я могу. Вот прям сейчас могу, но… Но милиция не понадобилась, потому что дверь резко открывается и передо мной… нет, не мой Ангел-Спаситель, а Женя. Стоит, улыбается, как ни в чём не бывало. Бодренький такой. Я бы даже сказал, живой такой! Странно звучит, но вот ощущается именно так. А я стою, уши зажимаю ладошками и дрожу. Всё ещё боюсь, но несусь проверять, закрыл ли он на замок входную, да и всё же хочу заглянуть в глазок. Однако он меня перехватывает и словно в танце кружит и поёт:

Дай мне танец

Без прикрас

Как хочет сердце

Как просит твоя душа

Спрячем звезды

В рукавах

Всё так серьезно,

А мы идем не спеша…

Дни так тревожны и светлы

Блеск наших глаз развяжет узлы

Юность в груди

Шепчет: беги,

А мы горим, горим, горим…

И пусть проливные дожди

Смоют наши раны и то, что внутри

Все тесные слова растворятся в дали

Остановись

Остановись!

passmurny — Проливные дожди

И я останавливаюсь… Забываю обо всем. Сейчас есть только он, его нереальный голос и глаза, от которых и с ума сойти не страшно. Целует, а затем, подняв под бёдра, кружит меня по комнате. Я смеюсь и ничего не понимаю. Ну что он вытворяет? А у него, наверное, и нет цели: он просто заставляет меня улыбаться. — Жень… Ну, Жень… Ну, тяжело же. Опусти. — Тяжело? Не смеши. Ты весишь меньше, чем сеструха моя. —А я не знал, что поёшь? Красиво. — чмокаю его в щёку и прижимаюсь крепче. — Да я и сам не знал. С тобой вот петь хочется и творить всякое-разное… Заинтересованно смотрю на него, беру его ладони в свои, чтобы посмотреть на ногти и фаланги пальцев, ведь мне до сих пор не даёт покоя то, что я увидел сегодня утром. — Всякое-разное? Это какое? — улыбаюсь и глажу его пальцы, а сам рассматриваю. Абсолютно нормальные! Как такое может быть? Даже не забинтованные. Никаких следов ушибов или облезшей кожи. Как? — Ходил в больницу? — быстро спрашиваю, не давая ответить на прошлый свой вопрос. — Как видишь! Отогрели, и всё нормально. И так у него всё просто и легко! Да только вот не бывает такого! Не бы-ва-ет! Я же не слепой! Я видел, как жутко выглядели его синюшные от некроза кончики пальцев. Я даже у матери сегодня спросил. Напугал её, конечно, она подумала, что у меня обморожение. Рассказал, что по телеку в фильме увидел. Она почти как студенту медицинского провела мне полную лекцию. Сказала, что по тому, как я ей всё описал, похоже, что у человека третья стадия обморожения. В этом случае отмершая ткань отторгается в течение двух-трёх недель. Далее в течение одного месяца происходит процесс рубцевания. А тут даже сутки не прошли! Как?! Женя своими поцелуями развеивает мои подозрения и тревоги. Я отвечаю на его ласки, всасываю ответно его губы — в голове пусто. Сладкий кисель из удовольствия и ощущения, что всё уже не важно. Только Женя! Отстранились, и я, наконец-то, могу откашляться и жадно хватать кислород. Вот он всегда так целует, что я прям захлёбываюсь будто. Не знаю! Может так и надо, может так и происходит при поцелуях, но… Но странно! Сравнить не с чем… У меня-то вот с Женей первые поцелуи и надеюсь — последние. Другие не хочу. — Прости. Дыши! Просто когда начинаю, не могу остановиться. Ты такой… Такой… — думает, с чем сравнить. — Вкуснятина! Вот! Точно! Я смеюсь и шучу: — Жень, ну звучало так, будто ты чудовище и хочешь меня сожрать. Он внезапно меняется в лице и застывает. Смотрит на меня так страшно, и я прям почувствовал, что его этот взгляд меня пробрал до самых костей. Резко смеётся и понарошку рычит: — Аггррррх! Иди-ка сюда, Вкуснятина моя. Загрызу тебя. С чего бы начать? Я смеюсь и делаю вид, что убегаю. Догоняет меня, окольцовывает своими крепкими руками, а мне хорошо от ощущения его силы. Чувствую себя с ним в безопасности. Нравится, что он держит меня крепко, будто я его. Нравится! Пусть так и будет дальше. Легонько покусывает меня, и это так хорошо, хотя зубы у него очень остро ощущаются. Или это мне так кажется? Надо будет спросить у кого-то, кто уже активно целуется и кусается. Так сказать, разузнать, а как у других, и сравнить. — Что будем делать? — Женя спрашивает меня и тащит на кухню. Неужели проголодался? Мотя было испугался громких звуков — забился под кухонный пенал, но стоило нам войти — вылез и начал приветствовать Женю. Трётся о его ноги. Так интенсивно. Мяукает очень громко. Хмм! Тоже странно! Я ведь кормил его, и пушистый бандит не может быть голодным. Значит, просит не еду. — Не знаю. А что ты хочешь? — А поехали на каток? — предлагает и смотрит на меня с улыбкой? — На каток? Серьёзно? Кивает, а я смеюсь. — Дак я не умею кататься. И стыдно на люди выходить в дублёнке моей старой, а ватник тяжёлый и тебе будет со мной неловко. Ты такой стиляга. — выдаю все свои страхи и опасения. — Кататься научимся. Я тоже не умею, а про неловко — ты это брось. К тому же, у меня есть лишняя шубейка. На тебя будет как раз. Мне любопытно, и я жду, пока вернётся из комнаты Джины. Вероятно, там они сложили свои вещи. Выходит и несёт мохнатую красную шубу, похожую на свою. Не могу скрыть смех: — Хахах! Да она ж как твоя зелёная, вернее, Женькина. — На неё эта маленькая, а вот на тебя как раз будет, а ещё она тёплая. Уже представляю, как буду выглядеть в ней. Будем там на катке, как два попугая или петушка. Смеюсь ещё больше. — Жень, ну что люди подумают? Он так искренне удивляется и смотрит на меня, будто я что-то странное говорю. — А что подумают? Да и вообще, какая разница, что подумают или скажут? В чём хотим, в том и ходим. К свободе нужно стремиться и мыслить шире. И то верно! Соглашаюсь и надеваю. Смотрю на себя и тоже становлюсь похожим на Жеку, словно я тоже из столицы приехал — модник. — Вот ещё, штаны возьми тёплые с начёсом. Они полегче, чем твои ватные. Смотрю на штаны. Мне они конечно нравятся, и я бы с удовольствием носил такие, но… — Жень, они ж спортивные. — Ну, правильно. Мы ж на коньках идём кататься. Спорт? Спорт! Снова соглашаюсь и надеваю. Шапка только не подходит, а так я вылитый стиляга из столицы. Мать родная не узнает. Женя посмотрел на меня и предложил вязаную шапку Джины надеть. — Она же женская! — сразу возражаю. — И что? Кто кроме тебя об этом знает? И то правда! Надеваю. Смешной такой. На каток идём пешком. Погодка сегодня чудесная: ветра нет, привычный мороз, снег закончился час назад. На часах едва три набежало, а уже так серо. Но не у городской ёлки. Здесь красиво и фонарики горят. Всё сверкает и напоминает о предстоящем волшебстве новогодней ночи. Посещение катка бесплатное, но нужно оплатить пользование коньками за тридцать рублей и отметиться. На льду для безопасности должно быть определённое количество людей. Женщина, которая пропускает за ограждение, отмечает ушедших и запускает новых. Мы ждали недолго: минут десять, но пока стояли, на нас глазели все, кому не лень. — На нас все пялятся. Может уйдём? — мне уже перехотелось кататься, а учитывая, что я вообще не умею, то не хочу позориться перед таким количеством людей. — Идём. Скоро здесь никого не будет. А пялятся, потому что завидуют. Быстро натягиваю коньки, чтобы не было видно моего большого пальца, просящего жрать и призывно кричащего зашить эту огромную дыру на носке. И откуда они берутся? Только же зашивал. Продолжаю диалог с Женей, который уже ждёт меня: — Хахах! И чему тут завидовать? Отмечаю про себя, что шуба на удивление очень тёплая, хоть и выглядит тоньше моей дублёнки. — Завидуют мне. — сообщает с гордостью и берёт меня за руку, помогая подняться. — Вокруг меня светит Солнце, а им будет слишком темно кататься. Сначала не сообразил, о чём он, а потом как сообразил… Покраснел в цвет шубы и заулыбался, как дурень. Становимся на скользкую поверхность и медленно идём. Держимся за ограду, чтобы почувствовать и лёд, и себя на нём. Только вот я себя не чувствую — ощущение, что вместо меня корову поставили, но и она будет выглядеть более грациозно. К слову, у Жени чувство равновесия развито намного лучше, и он всего два раза поскользнулся, но удержался от падения. А вот я шлёпнулся на задницу раз восемь, прежде чем смог более-менее уверенно стоять и кое-как передвигаться вдоль ограды. Пока я сосредоточенно старался не опозориться, то не заметил, как Женя, придерживая меня, разгонялся, и мы вместе неслись по льду вперёд. Я смеялся и кричал, что мы сейчас снесём ограждение и врежемся в катающихся рядом людей. Мы кружились, наслаждались атмосферой, иногда я падал и тянул Женю за собой. Мне даже в детстве не было так весело и радостно, как сейчас. Да и по-настоящему на катке я сегодня впервые. Те разы, когда в десять лет я просто стоял у ограды и смотрел, как катались другие — не считаются. А сейчас так здорово. Чувствую себя маленьким и очень счастливым, словно праздник сегодня и этот праздник только для меня. У Жени светились глаза в прямом и переносном смысле, наверное, мне это причудилось. Думаю, это просто огоньки так отражаются в его нереальных океанах. И мне снова всё кажется каким-то волшебным: и этот момент, и этот каток, и ёлка, сияющая огнями, будто только для нас двоих. Оглядываюсь, а вокруг почти никого нет. Как так? Только что протолкнуться нельзя было, а теперь всего несколько человек и те собираются уходить, ведь неспеша снимают коньки. А мы кружимся на льду: я ещё боязно и медленно, а мой спутник уже демонстрирует чуть ли не спираль в положении ласточки и тройной аксель. Смешит меня и придерживает то за поясницу, то без стеснения за руку. Я не понимаю, как он без перчаток в минус пятнадцать. Сказал, что ему от меня жарко. Верю. Мы упали, я лежу на нём, и меня тоже в жар бросило. Мы вот-вот и поцеловались бы, но внезапно откуда-то к нам прикатила женщина, что выдавала коньки. Сразу поинтересовалась: — Ребята, у вас всё хорошо? Скорее поднимайтесь, и нечего лежать на холодном. Мы кивнули и поднялись. Она ещё раз с подозрением зыркнула на нас и ушла. Покатавшись минут двадцать, решили идти домой. Пока катались, было хорошо, а сейчас чувствую, что цокаю зубами от щипающего меня мороза. — Замёрз… Идём! — берёт меня за руку, и мы звучно шагаем по тротуару, засыпанному снегом вперемешку с солью. Я не знаю, куда конкретно он ведёт меня, но точно знаю, что этот район в центре города в основном для более зажиточных граждан, чем я. А когда останавливаемся возле «Океана», то я стою, как вкопанный, у этого красивенного и огромного здания. Глазею на него с детским восторгом и пониманием, что никогда там меня не будет. Рая говорила, что этот ресторан для самых богатых, и там даже кушал сам Филипп, тот самый, в честь которого меня так и не назвали. А вот мама спорила с ней и сказала, что это обычное ничем не примечательное кафе, но дорогое — это да. Сказала, что там, чтобы поесть нормально — нужно три зарплаты оставить. Он тянет меня внутрь, а я пячусь назад. — Жень… Ну куда? Дорого, и нас не пустят. У меня с собой только сто рублей. Не уверен даже, что на корку хлеба хватит. — Идём, глупенький! Я заплачу. — Да не… Давай завтра. — сопротивляюсь и почему-то боюсь. Я уверен, что нас даже не впустят внутрь, а Женька настойчивый и очень убедительный. — Завтра может и не быть, так что жить нужно сейчас. Сейчас самое время. Мне так стыдно, и я снова в цвет шубы. Заходим в зал, и нас встречает администратор. Осматривает, но не выгоняет, а дружелюбно улыбается и указывает на свободный стол. Народу немного, но те, кто сидит, выглядят дорого-богато. Мужчины в костюмах тройках, а дамы в таких блестящих платьях, похожих на комбинации Джины, а сверху у них коротенькие меховые накидки, у некоторых шаль. Я вспомнил, что по сравнению с этими людьми я выгляжу, как голодранец с вокзала, ещё и в чужих спортивных штанах, в потасканной майке и в байковой рубахе поверх неё. Ну, очень солидно! Меня аж трясти начало. — Жень, давай уйдём. Мне не нравится. Все смотрят. — Кто? Абсолютно никто не смотрит. Они воспринимают тебя за своего. Не переживай. Раз ты здесь, значит — из их болота. — успокаивает, и мне вроде бы действительно показалось, что с отвращением на нас никто не смотрит. Официант принёс меню, которое я никогда в жизни в руках не держал. Умоляюще смотрю на Женю, а он лишь улыбается и, заглядывая на первую страницу, делает заказ вместо меня. — Нам два салата «Прага», три лангета, гарнир, сок гранатовый — тоже два и потом мы ещё десерт закажем. Молодой официант вежливо кивнул и пообещал принести все меньше, чем через десять минут ожидания. — Жень, ну что, дома не могли поесть? — стесняюсь, но огромными глазами разглядываю интерьер вокруг. — И дома поедим, и здесь тоже. Напоминаю ему, что у меня только скомканный стольник в кармане. Он смеётся и говорит, чтобы я об этом вообще не думал и хорошо кушал. И я кушал, но если быть точнее — жрал как не в себя и не только потому, что был голодный, а потому, что вкусно очень. Мне кажется, я и порцию Жени съел, которую он незаметно мне подсунул. Торт «Шоколадный» уже не влез — забрали с собой, а вот фирменное мороженое «Северное сияние» в жизни не забуду. Вкуснятина! Я не видел, как Женя оплачивал наш ужин, ведь наслаждался моментом и приятной живой музыкой, которая играла в ресторане. Согрелся, и мы пошли домой. Зашли ещё по дороге в Кудесницу. Он спросил, что мне хочется, но честно говоря, кроме его губ и объятий я уже всем был сыт. Правда, мой правый глаз всё же предательски покосился на тот самый молдавский коньяк. И то ли Женя такой внимательный, то ли я так явно это сделал, но вечно счастливая продавщица уже протягивает бутылку коньяка, лимон и два апельсина, при этом предлагая нам очень свежие шоколадные конфеты «Белочка». Я мотаю головой, мол, не надо, но Женя кивнул женщине, и она щедро сыпнула на весы полкило этой «Белочки», которая стоит дороже коньяка в три раза. — Гулять так гулять! — констатировала продавщица и умудрилась ещё продать нам килограмм пельменей. А вот это лишним не будет — Джина обрадуется. Интересно, во сколько вернётся? Поднялись в квартиру, немного переоделись. Убираю продукты, а Женя забирает коньяк и такой: — Выпьем? И с грохотом ставит бутылку на стол. Я ж не алкаш — интеллигентно отказываюсь, ведь он и так много раз видел меня пьяным. Недовольно гримасничает и продолжает давить: — Ты пил со всеми: с Женькой моей, с Вадимом, с Васькой. А со мной? Чешу затылок и сажусь за стол, а он уже нарезает лимон и высыпает конфеты в вазочку. Ёбаный в рот! Конфеты шоколадные! Аааааа! Я уже даже и вкус их забыл. Иногда, конечно, могу позволить себе купить грам триста барбарисок и хожу сосу их два месяца. А вот шоколадные… уже лет пять не ел. Ну точно праздник сегодня! У меня ощущение, что Новый Год… И мне резко так грустно становится. Во-первых, я без подарка, а во-вторых, это будто намёк, и Женя таким образом прощается. — Родной, ты чего нос повесил? Что-то не так? Хотел вместо конфет пирожное? Или нужно было лучше фарша купить, чтобы котлет тебе пожарить. Я улыбаюсь, и от этого тёплого «родной», и от котлет улыбнуло. — Ты мне такой праздник устроил. Спасибо! Я так счастлив сегодня. А мне вот даже подарить тебе нечего. Он смотрит на меня и так загадочно улыбается: — Уже подарил. Свой свет. Я не понимаю, о чём он, но ответно расплываюсь в улыбке. Чокаемся стаканами, и я пью свой любимый коньяк с человеком, которого могу и хочу любить. Только вот хочет ли он этого? Когда алкоголя в крови было предостаточно, я решил, что самое время перейти к разговорам по душам. — Жень, скоро Новый Год… У тебя есть желание?.. Вот знаешь, самое заветное такое и то, что может исполниться только с помощью новогоднего чуда… Слегка пьяно давлю лыбу, жую дольку апельсина и жду ответ. Морщусь от непривычной кислоты. Ещё бы… после десятка конфет-то. — Есть, конечно. А у тебя? Вопросом на вопрос — хитро! — У меня очень много. И они вроде бы как все заветные — не могу выбрать одно. — Тогда выбери одно самое неисполнимое на твой взгляд. Смеюсь и перебираю в голове всё то, что хотелось бы обделённому ребёнку. Но половину из этого Женя сегодня уже исполнил, поэтому в голове остались лишь взрослые желания, о которых стыдно говорить в слух. — Ну же, давай! Самое-самое безумное желание? — подначивает и допивает свой коньяк. — А потом я расскажу своё. — Мне стыдно. Я не могу-у. Т-ты посчитаешь меня и-извращенцем. — язык уже слегка заплетаются, и я тяну некоторые буквы. — Клянусь! Не посчитаю. Мне, правда, очень любопытно. Подвигаюсь к нему поближе, и он понимающе подставляет ухо: — Хочу еблю с осьминогом. Я сначала сказал, а потом подумал. Вот же пьяный дурак! Женя даже глаза округлил. Но по правде говоря, это действительно самое безумное и неисполнимое, что можно придумать. Дабы не выглядеть совсем сумасшедшим, рассказываю Жене о том, что видел подобное на видеокассете, привезённой Вадимом из Японии. Я под алкоголем, и от воспоминаний слегка завёлся — на эмоциях начал подробно пересказывать Жеке всё увиденное. Он слушал с нескрываемым интересом и даже переспрашивал моменты, которые возможно не смог представить в голове из-за моего сумбурного рассказа. Когда я закончил пересказывать сюжет фильма, то чуть не кончил и от ярких картинок в моей голове, и оттого, как жадно Женя смотрел на меня. Вообще, мне очень нравится, когда он так смотрит. Ощущение, что срывает с меня не только одежду, но и кожу. Я сглатываю, когда столкнулись взглядами. Мне даже почудилось, что у него глаза сверкнули. Видимо на сегодня мне хватит алкашки… Отставляю коньяк в сторонку, и такой сразу хозяйственный: начинаю убирать со стола и обёртки от конфет в мусор выкидываю. Лишь бы он не смотрел на то, какой я красный и как у меня встал. И тут Женя внезапно предлагает: — Идём телек посмотрим, пока не отключили все каналы на профилактику. — Ага. Мысленно смеюсь, ведь чувствую себя Пятачком, который отвечал Винни Пуху про шарик. Мне показалось, что я даже таким же голоском писклявым ответил. Смотрим французскую комедию, потом погоду на завтра, а потом бац — профилактика… Ого! Так поздно уже? — Нужно позвонить Джине. Уже так поздно. — немного переживаю, что ещё нет дома, хотя обещала прийти пораньше. — Она у парня своего останется на ночь. — спокойно отвечает. — У парня? — у меня глаза по пять рублей. — У неё есть парень? — А почему не должно быть? — улыбается и удерживает меня за руку, когда я хочу выключить телевизор и пойти подготовиться ко сну. — Нет, я к тому, что мне не рассказала. — А! Дак не успела ещё. Она мне только сегодня сказала, пока мы в «Океане» были. Вспоминаю, что Женя, действительно разговаривал по телефону, когда я вышел из уборной, но я не понял, с кем. Теперь ясно. — Тогда нужно убрать всё в хо… — не договариваю, ведь Женя дёргает меня, и я падаю к нему на колени. — Не спеши. Сперва хочу съесть немного твоей вкуснятины… Торт, что ли, хочет мой доесть? А потом до меня доходит… Влажно целует мои губы, прихватывая поочерёдно то верхнюю, то нижнюю. Ну вот… Просто целует, а я уже сдаюсь, отдаюсь и стону, как баба. Трогает меня под свитером руками прохладными, а мне жарко, будто я в Африку приехал. Раздевает меня и пытается уложить на спину. Стягивает утеплённые спортивки, и когда я чувствую его дыхание чуть выше, чем мой лобок, резко отстраняю его и отползаю. — Жень, стой… Не знаю, что ты хочешь сделать, но я это… грязный. Подожди минут десять… — Ты чище, чем все, кого я встречал. Самый чистый человек на этой чёрной Земле. Опять не понимаю, о чём толкует, и сколько их было тех, кого он встречал. Но мне уже плевать на других, ведь его язык уже скользит по мне, но он ощущается как-то не так, как я ожидал… Нет, не то чтобы я жаловался, но вот он почему-то не шершавый, как у Моти. Люди, конечно, не коты, и у нас не прям такой, но и не особо гладкий же. Выдыхаю, и меня выгибает в дугу, как древесину, которую используют для создания лука. Нервы, уже как тетива: вот-вот и выстрелит. Женя умело натягивает их своими действиями. — Ж-жень… Я в душ… — стою на своём и не хочу, чтобы от меня воняло алкоголем или по́том. Женя идеальный, и мне нужно соответствовать, хотя бы в этом. Отпускает, и я спешно намыливаюсь детским ромашковым мылом. Хорошенько вымываю всего себя и очень тщательно зад. Ну а чё? Мало ли! В душе́ очень надеюсь на это, но сам стесняюсь сказать. Ну не подойду же я к Жене и такой: «Жень, а давай ты меня в жопу выебешь?» Как-то это не по-столичному звучит, а по-деревенскому больше. Да и Женя… он же не ебётся… Нет, ебётся, конечно, но назвать это надо иначе, более интеллигентно. Пока думаю о названии, то бегом чищу зубы какой-то новой пастой, наверное, Джина купила. Так-то лучше! Выхожу в зал. Темно. Телевизор выключен. Может он сразу пошёл в мою комнату? Зову его. — Здесь я. Просто мельтешит — я и выключил. Хочешь свет включи. — предлагает, но я не хочу свет — хочу поскорее к нему. К слову, иду полностью голый. Ну а чего время терять-то на раздевания? — Давай скорее под одеялко. Замёрзнешь. — прячет меня под ватное одеяло и сам ныряет. Я зачем-то нюхаю его. К слову, от него совсем не несёт выпитым коньяком или по́том. — Воняю? Хочешь, чтобы помылся? — поднимается и уже собирается оставить меня в одиночестве. — А! Нет… Я просто нюхаю. Мне очень нравится твой запах. Хороший одеколон у тебя и тебе идёт этот морской аромат. — честно отвечаю и тяну его на себя обратно. В полной темноте не вижу, но слышу, что раздевается. Залезает ко мне под одеяло. Я встрепенулся от холода, который он принёс с собой, но крепко обнимаю всё его тело, когда ложится сверху на меня. Обхватываю ногами за поясницу. Сливаемся в поцелуй. Поглощаем уста друг друга, пока я не начинаю задыхаться и захлёбываться. Кашляю. Он отстраняется и извиняется за столь сильный напор. Мне всё нравится, поэтому говорю, чтобы не извинялся и не останавливался. Однако остановился, и я у шеи слышу его шёпот, смешанный с поцелуями: — Ты мне доверяешь? — Да. — отвечаю мгновенно и уверенно, но сердце уже ускоряет свой ритм, и чувствую, как у меня пульсирует теперь во всех конечностях. Мне становится так жарко, будто стою у печки-буржуйки. — А если я скажу, что могу исполнить твоё желание? В моём слегка опьянённом мозгу не сразу начинает работать механизм и шестерёнки слегка заржавели от коньяка. Из-за этого я не сразу соединяю сказанное Женей с тем, что говорил ему я, да и желаний у меня много, поэтому без колебаний отвечаю: — ...Тогда я скажу, что ты мой Дед Мороз! И не синий, а зелёный… Приподнимаюсь в положение сидя и громко ржу. Жека пару раз тоже дёрнул плечами от смеха. Однако я перестал смеяться сразу после того, когда почувствовал что-то очень длинное и скользкое на своём хуе… Вот так с Новым Годом!