Между нашими мирами

Мир №1

Иногда мы так долго стремимся к чему-то, что убеждаем себя: стоит только достичь цели — и всё встанет на свои места. Жизнь преобразится, наполнится яркими красками, лёгкостью и… счастьем, наверное. Но пока мы несёмся вперёд, не замечаем, как преграды и жертвы, которые мы приносим на этом пути, незаметно обесценивают саму цель. Но что, если цель — не просто амбиция, а сама жизнь? Победа в войне. Выживание. Это, кажется, важнее всего. Но цена — выше, чем мы готовы признать. Ты теряешь добрых и верных друзей, хороших учителей и мудрых наставников, одногруппников, что росли подле тебя и трапезничали с тобой за одним столом, тех кто когда-то вдохновлял и поддерживал тебя. Ты даже теряешь места и вещи, когда-то приносившие тебе удовольствие. Полки книжных магазинов покрываются пеплом, любимые кафе и пабы становятся лишь грудой бетона и кирпича. Если уж надо обобщать, то исчезает всё, что ты любил. Будто этого мало, вместе с этим теряешь и себя. Не в переносном, а в самом буквальном смысле. Вы забудете, кем были, и попытки вернуться к прежнему себе окажутся тщетными. Можно ли снова стать собой, если тебя больше нет? Можно только пытаться строить что-то новое на руинах того, кем ты был. Я убеждаю себя, что это пройдёт. Что ещё немного — и я смогу снова дышать. Но это — ложь. Я больше не знаю, кем была раньше, не знаю, как снова стать собой. Этот лабиринт из шипов не отпускает. Сколько бы я ни пыталась найти выход, он становится только гуще. Острые ветви впиваются всё глубже, и каждый мой шаг назад или вперёд лишь усиливает боль. Я не знаю, что находится за пределами этих зарослей. И каждый раз, когда пытаюсь, снова думаю: а заслуживаю ли я того, чтобы найти выход? Может быть, этот лабиринт создан специально для меня? Как наказание. За то, чего я не сделала. За тех, кого я не уберегла. И за тех, кого уже никогда не вернуть. За то, что сделала недостаточно. Когда умерла Луна, я видела, как это уничтожило Тео. Она была светом в жизни каждого, кто её знал, но для него она была всем. И её смерть разбила его на тысячи осколков. Могу ли я сказать, что чувствовала подобное за время войны? Лишь однажды, когда думала, что мы попрощались с Гарри. Но ведь на самом деле мы его не потеряли. И с тех пор благодарность кажется мне бременем. Не потому, что я не ценю то, что у меня осталось, — живых родителей и большую часть друзей, близких и хороших знакомых. А потому, что каждый день — это список того, что я должна ценить, словно груз, который тянет меня вниз и не дает мне плыть дальше, заставляя колебаться на месте. Я вижу лица друзей, и в их взглядах читаю немую мольбу и надежду, словно они верят, что я — та, которая точно может справиться с чем угодно, найти решение любой проблемы и вылезти из любой ужасной ситуации без последствий. Только вот я не справляюсь. Идти вперёд кажется невозможным. Как будто внутри меня поставили якорь, цепляющийся за каждую боль, каждый страх. Как отпустить? Как сделать шаг, если ты не чувствуешь, что имеешь право на это?

***

Прошло не меньше двух суток с её последнего пробуждения. Она оставалась неподвижной, глубоко погружённой в этот непонятный, тревожный сон. Поначалу Драко решил, что заклинание было наложено с ошибкой — возможно, он сам что-то сделал не так, поэтому обратная магия заблокировала её сознание. Но колдомедик, завершив обследование, развеял эти опасения: дело было в самой Гермионе. Её магия среагировала на чрезмерный стресс и поместила её в состояние, похожее на искусственную кому — защитный механизм, который должен был помочь организму справиться. Выйти из этого состояния она могла только сама, без внешнего вмешательства. Гарри и Драко всё это время не отходили от неё, сменяя друг друга только для того, чтобы не упустить момент пробуждения. Никто не знал, что именно это может означать и какие последствия у всего этого будут. Пэнси и Джинни навещали их время от времени: приносили еду, ухаживали за Живоглотом. Кот тоже чувствовал всеобщее напряжение и вёл себя беспокойно, то урча и взъерошиваясь, то стараясь устроиться рядом с Гермионой, словно закрывая её собой ото всех. — Это была случайность, никто бы не подумал, что будет настолько плохо, — голос Гарри разорвал тяжёлую тишину, которая давила на них последние часы. Он говорил негромко, но в этой тишине слова звучали слишком резко, почти болезненно. — Поттер, — протянул Драко, выговаривая фамилию так, словно она была горькой на вкус. Он ожидал услышать это, но любые слова утешения были совершенно бесполезными. Осознание вины не оставляло его ни на секунду. Каждый поступок, каждое решение, что привело к этому моменту, нависали над ним, как грозовые тучи. И всё же, даже сейчас, когда Драко чувствовал себя виновным во всём, ему не нужна была жалость. Гнев, ярость, обвинения — что угодно, но не это. Гарри понимал его лучше, чем мог признаться вслух. Они оба не искали оправданий — ни друг для друга, ни для себя. Драко смотрел на неё. Гермиона лежала неподвижно, дыхание было ровным, но тело казалось хрупким, как фарфоровая статуэтка. Её лицо, лишённое привычной маски силы и уверенности, напоминало ему о том, чего он никак не мог отпустить. Он помнил тот день до мельчайших деталей. Беллатриса мучила её, кромсала заклинаниями, оставляла незаживающие следы на теле и в сознании. Её крики разрывали воздух, но не было ни одного упрёка в его сторону. Она даже не взглянула на него с мольбой. Гермиона никогда не искала виноватых. Несмотря на то, что для всех бездействие Драко было «правильным решением», она могла злиться на него, имела на это полное право. Но не сделала этого. Всегда была такой: готовой пожертвовать собой ради цели. Чертова Гриффиндорка. Он ненавидел это ее качество. Превосходный солдат — без чувств и эмоций, умирающий молча. Но война закончилась, а её борьба продолжалась по сей день. В какое-то время он даже поверил, что у неё получается жить дальше. Она приходила на общие встречи, улыбалась друзьям, больше не пряталась в своей квартире, как когда-то. Даже её кошмары, казалось, начали отступать. Но вся её «жизнь» напоминала лишь книгу Златопуста Локонса. Лживая, пустая, будто Гермиона играла роль, которую сама себе прописала. Вплодь до её дыхания, все звучало, как фальшивая нота в идеально сыгранной мелодии. Драко вспоминал, как долго он наблюдал за ней, как она возвращалась к жизни. Как приходила к друзьям, смеялась над шутками, приносила вино, наслаждалась сигаретами на балконе. Но это была лишь обертка. Позже он увидел её руки, которые чуть дрожали, когда она подносила сигарету к губам. На Рождество разглядел жуткую пустоту, которую она прятала, прятала так тщательно, что никто другой, кроме него, этого не замечал. Через две или три встречи заметил, как её улыбка исчезала, стоило ей отвернуться от него. Поэтому произошедшее не было случайностью. Драко знал, что делает. И не остановился. Видел, как её ровный голос начал дрожать, как пальцы крепче сжимали сигарету от просто вопроса: «Ты в порядке?». От этого желание растворить её иллюзии, открыть кровоточащую рану увеличилось ещё сильнее, и, похоже, он сломал её. Цена его желания оказалась слишком велика. Теперь Гермиона снова лежала перед ним, ни жива, ни мертва, а Драко ничего не мог сделать. — Это была моя вина, — он не ожидал, что итог его собственных размышлений будет произнесен вслух, видимо не выдержав такого напора, слова сами нашли выход. Гарри хотел было ответить, но подходящей формулировки не находилось. Драко был прав. Всё, что случилось, конечно, происходило не только по его вине, но Гарри не мог отрицать: Малфой сделал тот шаг, который остальные сделать боялись. И это стоило Гермионе больше, чем кто-либо готов был принять. Прервав свои размышления, младший Малфой оглядел спальню, стараясь отвлечься. Он никогда прежде не заходил сюда, да и в гостиной Гермионы бывал всего несколько раз. Любопытство въедалось в него, но обстановка не содержала ничего личного, за что можно было бы зацепиться взглядом. Небольшой комод, кровать, пара книг на прикроватной тумбе. Всё выглядело обыденно, почти стерильно, как в больничной палате. И всё же одна деталь заставила его насторожиться. Зеркал не было! Ни одного. Ни в спальне, ни в ванной, ни в прихожей. Драко подумал было, что это просто странность. Не все держат зеркала в своих комнатах, даже если это кажется привычным. Все-таки, не все были воспитаны нарциссичным отцом и помешанной на внешнем виде и приличиях матери. Но чем дольше он оглядывал пространство, тем сильнее росло напряжение. Драко даже отправился на их поиски на кухню и в гостиную — просто чтобы доказать самому себе, что это нелогичное наблюдение не имеет значения. Но зеркал нигде не оказалось. Эта деталь била по нему с тупой настойчивостью, словно холодная игла в висках. Он не мог понять, почему это так насторожило его, но ощущение было сродни настойчивому зуду, который не даёт покоя. Отсутствие зеркал в квартире Гермионы говорило о чём-то, чего Драко пока не мог осознать, но что казалось слишком важным, чтобы это игнорировать. Что это? Низкая самооценка из-за внешности или невозможность смотреть самой себе в лицо по каким-то моральным убеждениям в её голове? А может, наоборот? Гермиону настолько не заботит собственный внешний вид, что за пару лет она так и не увидела надобности приобрести хотя бы маленькое зеркало? Пока Драко метался в этих нелепых, по его же мнению, догадках в гостиной, послышалось движение в спальне, что означало только одно: она просыпается.