Наши демоны нас берегут

Сереже не нравится новая школа. Вся какая-то серая, грязная. В книжках школы рисуют другими: яркими, красочными и теплыми. В стенах этой безумно холодно. Даже в теплой куртке. В центре раздевалки с полу-отвалившимися крючками висят огромные выпуклые часы. Тик-так, тик-так. Это нервирует. Пожилая учительница со строгим, даже суровым, сморщенным лицом громко противно причмокивает своими тонкими лиловыми губами, пока представляет Сережу всему классу. Голос у нее низкий, прокуренный, как у отца. Она явно не рада новенькому. Никто не рад. Дети смотрят на него как на пони в цирке. Смеются, шушукаются, только что пальцем не тыкают. Сережу сажают она первую парту к какой-то очкастой девчонке с огромным, раза в два больше ее головы, бантом. Та демонстративно отодвигается на самый край стула и моментально возводит между ними стенку из пенала и учебника. «Не очень-то и хотелось.» — думает Сережа. У Сережи проблем других полно. Что ему до какой-то выскочки! Вот уже почти месяц Разумовские живут в квартире, а вещей все нет и нет. Отец злится, мама плачет, а Сережа все еще спит под тонким одеялом и с незакрывающейся форточкой. Если бы не голодный Демон, вылезающий из-под кровати, стоит свету выключиться, мальчик бы слег с простудой уже на третий день. Но помимо пуганий и обещаний сожрать, стоит Сереже взглянуть монстру в лицо, от подкроватного жителя есть и польза. Демон очень теплый. А еще очень приятный наощупь. В других обстоятельствах Сережа и не подумал бы о нем в таком ключе. Но на улице стояли крепкие морозы, квартира не отапливалась, а грузовик с вещами по ощущениям ехал к ним через Китай и Польшу. А так, демонюга ложилась сверху и Разумовский мирно засыпал, натягивая маску на глаза. Правда последнее несильно помогала. Демон стаскивал ее. Для него эта была игра. И на кону стояла жизнь. Сереже все еще было не по себе, но как обычно, он попробовал привыкнуть. У кого-то дома живет кот. Кто-то заботится о шиншилле. А у Разумовского под кроватью живет голодный Демон, которого пока что получается сдерживать своеобразной игрой и мамиными котлетами. Их они делят на двоих. Что будете когда демону надоест играть, Сережа старался не думать. Вопреки ожиданиям учительницы Сережа в программе не отстает. Бодро отвечает на вопросы, слушает со всей внимательностью и старается не дрожать от холода. Первый урок проходит относительно спокойно. На перемене его сторонятся, и Сережа карандашом рисует на полях тетрадки крохотных птичек. В животе пусто. Мама приготовила утром жидкую овсяную кашу, причитая что ничего не успевает. Сережа ее съесть не смог. Спрятал под кровать вместе с тарелкой. Под кроватью недовольно заурчало, но днем существо предпочитало спать, потому Разумовский совсем не испугался. В рюкзаке покоилось скукоженное, прямо как лицо учительницы, яблоко. Желтовато-коричневое, но зато точно сладкое. Сережа решил оставить его на потом. Русский дается Разумовскому сложнее математики. У него быстро устает рука, а буквы пляшут и не попадают точно в клеточки. К тому же учительнице очень не нравится, что у Сережи одна тетрадь для обоих предметов. Она громко и долго отчитывает его перед всеми, возмущаясь и жестикулируя. Класс мерзонько хихикает и мальчик понимает, что эти дети ему совершенно не нравятся. Садясь на место, он чувствует как жадные взгляды утыкаются в его спину. И на следующей перемене все начинается. Самый крупный мальчик в классе дает ему больный- пребольный щелбан, ожидая что Сережа как девочка возьмет и расплачется у всех на глазах. Но Сережа молча смотрит на него огромными синими глазами. В сравнениями с подзатыльниками отца ничего не идет. — Э, Рыжий! Че ты перевелся к нам среди года? Из старой школы выгнали? — гнусавит другой мальчишка с ушами как у слона. — Мы с родителями переехали. — Ну так и пошел бы в школу в следующем году. Че сейчас приперся? — Так отец решил. — спокойно отвечает Сережа, надеясь что хулиганы потеряют к нему интерес. Надежды рушатся, когда тот крепкий выхватывает у Сережи единственную тетрадку и рвет ее на две части. — Нет! — вскрикивает Сережа. До ближайшего книжного с канцтоварами ехать на машине полчаса. А Отец очень строго следит за бензином и ни за что не позволит использовать автомобиль ради пустяка. — Зачем ты это сделал! Крепкий довольно ржет, противно улюлюкая. — Смотрите, он сейчас разрыдается! Чучело рыжее! Разумовский кидается поднимать остатки тетрадки, но его грубо толкают в бок. Он падает. — Че тетрадка одна на всю жизнь, а? Нищеброд. — Семенов, ты больной?! — рявкает вошедшая в класс учительница — Вон из класса! — А че я сделал? — ВОН! И чтоб без родителей не возвращался. Крепкий отвешивает Разумовскому неслабый пинок в бок и шипит, что Рыжий — покойник. Учительница рывком поднимает Сережу на ноги. — Вставай! Чего разлегся! Первый день, а уже проблем доставил. Господи, где же делают таких недоумков-то… Сереже чертовски обидно. Сереже хочется закричать на весь мир. Он не виноват, что тот крепкий порвал его тетрадку и ударил его. Но молчит. Знает, что взрослые никогда не защищают детей. Сжимая плотнее зубы мальчик смиренно пишет на обрывках тетрадки, думая, где же найти новую. В спину переодически прилетают скомканные бумажки. Соседка нарочито громко вздыхает и косится, а Сереже почему-то чертовски хочется, чтобы его подкованный монстр слопал и ее, и лопоухого, и крепкого. До конца дня Сережу сторонятся. А после уроков Сережа находит свою куртку на полу с четким отпечатком кроссовка. Приходится оттирать ладошкой, ведь платка у него нет. Соседка по парте нарочно задевает его плечом и гордо чапает к ждущей ее маме. Сережу не ждет никто. На улице холодно. Уши моментально краснеют, но шапка осталась в фургончике с вещами. Разумовский поплотнее закутывается в капюшон и понуро бредет по сугробам. Сердце колотится от страха, стыд от того, что именно мальчик задумал сделать, заполняет каждую клеточку. До книжного он плетется долго. Ноги болят от усталости и холода, но мысль, что сегодня Сережа избежит наказания, греет душу. На кассе восседает толстая тетка с черными бровищами. Такая не угонится. Охранник спит, накрытый газетой. А единственный консультант — женщина на каблуках. Разумовский знает, что это очень неудобная обувь. Мама постоянно жаловалась на нее, пока не перестала носить что-то кроме «бабских сандалей». Тетрадка ложится в рванный портфель так легко. Словно так и должно быть. Разумовский для вида ходит между стеллажами, рассматривая товары. Огромный альбом с пандой на обложке, акварель с двумя дополнительными цветами: золотым и серебряным, ручка с помпоном на конце. Чуть дальше книга о приключениях Тома Сойера и Гекльберри Фина. Сережа с завистью смотрит на всем это богатство. Как бы ему хотелось купить хоть что-то. Но раньше Нового года ничего просить нельзя. Отец и так рассщедрился на покупку новых теплых ботинок взамен старых и уже маленьких. Жаль, что они остались в фургоне. — Мальчик, что ты шляешься здесь! — сердито окрикивает кассирша. — Коли ничего не покупаешь, нече бродить туда-сюда. Грязь разводишь! — Я замерз. — оправдывается Разумовский, что впрочем правда. — У меня тут не баня! Пшел вон отсюда! Не отпугивай покупателей. Сережа быстро юркает к входу. Но у самого выхода его снова окликают. — Подожи! А не спер ли ты чего ненароком? А ну иди сюда и выворачивай карманы! Разумовский пускается наутек. В след ему орут благим матом, но мальчик ловко заворачивает за угол. Сердце колотится как бешеное. Легкие горят в агонии, но Сережа останавливается лишь в паре кварталов. Все написанное раннее Разумовский переписывает, зашмыгнув в чей-то подъезд, сидя на ступеньке. Дома ему все равно попадает. За то что шлялся после школы. И за мокрые в ботинках ноги. — Идиотина малолетняя! Вот все назло делает! Нет ребенок, а наказание! За что ты мне такой! Все дети как дети, а ты! Очень обидно и больно. Мама громко ставит тарелку с водянистым рыбным супом. — Вот возьму и расскажу отцу! Он с тебя три шкуры сдерет, дрянь ты эдакая! Горло сжимает тисками. Зачем она так? Знает же, что отец прийдет злой и голодный. Неужели не понимает, что предает Сережу? — Ну че ты ноешь? Че ты ноешь? Фу! Аж противно. Родила уродище себе на погибель. Разумовского тошнит. Но он упрямо заливает в себя безвкусное варево с косточками. Сердце ноет в ожидании расправы. Тремор не прекращается. Дрожащий как осиновый листочек на ветру, Сережа решает простенькие примеры, пишет прописи и читает колобка. Домашнее задание никто не отменял. Отец не приходит домой. Сережа слышит, как родители о чем-то ругаются по телефону, по привычке забиваясь в угол с книжкой. Вечереет. Но ночь уже давно не пугает. Пугает то, что на кухне воет как раненная выпь мама. Сейчас ее лучше не трогать, как бы жаль не было. Ей надо остыть. Горячую воду снова отключают. Мальчик моется холодной. Отросшие рыжие волосы скоро можно будет заплетать в косички. Если отец снова не озвереет и не обстрижет сына ржавыми ножницами. Жаль, что они не остались в грузовичке. Сережа ложится на кровать, закрывает глаза и готовится ждать. Обычно это не занимает много времени. Демон выползает, стоит маме погасить свет. В этот раз мама не приходит уложить его. Сережа ждет минуту, две, а потом идет выключать сам. Наощупь идти непросто. Мальчик падает на пол. Слышатся смешки. — Доброй ночи, мой дорогой завтрак. — сыто облизывается Демон. — Привет, Птица. — Сережа слепо шарит руками по полу, пока не натыкается на когтистую конечность. — Молодец! Нашел. — со смехом говорит Монстр, подхватывая мальчика на руки. Сережа доверительно жмется к теплой груди. — У нас воды горячей нет! — сообщает мальчик. — Я бы удивился, если б она у вас была. — фыркает Птица, крепче обнимая его. Разумовский сладко зевает. — Сегодня я впервые пошел в школу. — И как? — Мне не понравилось. Демон мелодично смеется. Пушистые руки обвивают Сережу полностью. Он размеренно покачивается туда-сюда. — Один мальчик порвал мою единственную тетрадку. И учительница наругала. И еще…еще я сегодня сделал нехорошую вещь. — Это какую же? — А ты никому не скажешь? — Нет, конечно. — Я…тетрадку украл. — сознается Сережа. — И мне очень стыдно. — Ох! Преступление века! — насмешливо говорит Птица. — Да ты прямо бандит! Разумовский обиженно дует щеки. Ничего он не понимает! — Ну не дуйся на меня! — миролюбиво воркует Птица. — Все мы с чего-то начинали. — Но я не хочу быть плохим! — А что значит быть плохим? — философски подмечает Демон. — Кто сказал, что есть хорошо, а что плохо. — Маленьких мальчиков есть плохо. — бурчит Сережа. — А я и не говорю что хороший! — хихикает Монстр. — Я — само Зло! Сережа против воли улыбается. Однажды Птица сказал, что он абсолютно безжалостен и бессердечен. Вот только у него есть сердце. Оно бьется. Сережа слышит. Не так как у людей, но бьется. Может это для людей Демон плохой. А для себеподобных хороший. Для овцы ведь волк тоже — злодей невиданных масштабов. Кто ж виноват, что Птица ест людей? Обычная пища лишь притупляет голод, но не утоляет его полностью. Разумовский прижимается ближе. Стучит чужое сердце. Тук…тук. Огромные крылья, укрывают словно пуховое одеяло. Жаль, что посмотреть нельзя. Приходится ощупывать. Птица гладит его по голове. — Никогда бы не подумал, что буду так нянчится с едой. — сам себе удивляется Демон. — Ты поразительно хорош для закуски. — Может я лобстер? — сонно спрашивает Сережа. — А это съедобное? — Не знаю. — Вроде бы это подают в ресторанах за большие деньги. Только богачи их кушают. — Вот и я не знаю. Сижу здесь. И даже за пределы квартиры не могу выйти. — жалуется Монстр. — Если б не книги прошлых жильцов, совсем одичал бы. — А ты умеешь читать? — спрашивает Сережа. — Конечно. А что еще делать целыми ночами? Скука страшная! — А мне почитаешь? — Если так уж хочется. — пожимает плечами Демон. — Хочется! — шмыгает носом мальчик. — У тебя красивый голос. — Никогда бы не подумал о себе в таком ключе. Ну и чудной ты. Сережа сонно угукает. Наверное будь Птица человеком, Разумовский мог бы назвать его другом. Жаль конечно, что в конце Демон его съест. Сережа надеется, что до этого еще далеко.