(Don't) panic

Что тебе эта боль? Если что, сделай вид, что ее не знаешь. Не кричи и не вздрагивай — взгляд рассеянный в чашку переведи. Ее вехи лежат вдоль границы усталых клавиш. (с)

***

      Питер стоит в крохотной ванной и смотрит в зеркало. То, что он видит там, ему совершенно не нравится: землистого цвета кожа, потрескавшиеся сухие губы, лопнувшие сосуды в глазах и тёмные круги под ними. В самом деле, Питер не может припомнить момент, когда он выглядел отвратительнее, чем сегодня. Если честно, Питер очень бы хотел остаться дома, но это означало неминуемое общение с тетей Мэй, объяснение пропущенных занятий и фальшивые насквозь уверения в том, что с ним всё в порядке. Поэтому он лишь натягивает капюшон синего худи пониже и слетает со ступеней, крикнув что-то насчёт того, что опаздывает, в ответ на слова тёти о завтраке.       В школе лучше не становится, Гарри глядит на него обеспокоенно, покусывает уголок губы, как делает всегда, когда волнуется. От внимательных серо-голубых глаз не укрываются ни тёмные круги, ни общий потрепанный вид, но приятель не говорит ни слова, потому что Гарри знает.       Когда Питер возвращается домой, тетя Мэй уже уходит на вечернюю смену. Питер остается в доме один, и ему это совсем не по душе. Поэтому он надевает костюм и патрулирует город, а после долго сидит на крыше одного из небоскребов, бездумно глядя на линию горизонта. Питеру одиноко. Ему тоскливо, и он не знает, что делать, в конце концов, ему всего шестнадцать. Питеру не с кем поговорить. Дружелюбный сосед Человек-паук на самом деле очень одинок. Питер вглядывается в пронзительно-алый закат и чувствует, как у него печёт под веками. Питер, по сути, никому особо не нужен: ни вымотанной тёте Мэй, которая устроилась на вторую работу, чтобы хватало на оплату счетов; ни Тони Старку, который в редких случаях вызывал даже не Питера — Человека-паука для очередной заварушки, а потом вновь забывал о мальчишке, выбрасывая его из своей жизни до следующего раза. Да что там, он даже не был нужен единственному другу. Гарри Озборн занят своими делами, будущим поступлением и выбором элитных университетов, в которые собирается подавать документы. У Гарри — Мэри-Джейн и компания отца, ему не до Питера. И Питер его понимает. Не сердится даже. Все нормально. Питер уже смирился и привык.       На долгие недели он погружается в заторможенное состояние зыбкого покоя. Питер будто в спячке, эмоциональный диапазон значительно сужается, так что теперь его не особо волнуют ни взгляды Лиз, ни подколки Флэша. Питер ходит на занятия, помогает тёте, здоровается с соседями и делает вид, что все в порядке. Питер словно заледенел. Тетя Мэй все чаще смотрит на него с тревогой, и Паркер старательно выдавливает из себя улыбку днем, чтобы тем же вечером трястись в груде скомканных одеял от ужаса и рвущихся наружу рыданий. Радует только, что ему удается скрывать участившиеся приступы от Мэй и одноклассников.

***

      Питер выгорает. Эмоционально, физически, умственно. Сил не хватает буквально ни на что, его оценки в школе становятся хуже, и Питер боится, что скоро об этом станет известно тете Мэй. Питер уже несколько дней не объявляется в городе в костюме Человека-паука, и на форумах все чаще задаются вопросом, куда же он делся. Кто-то волнуется, кто-то насмешничает, что его все-таки прихлопнули. Питеру всё равно, потому что всем этим людям нужен лишь Человек-паук, а не Питер Паркер. Хотя, если задуматься, им даже Человек-паук не нужен. Они лишь забавляются, наблюдая за ним, словно за диковинкой в зверинце. Внимание, только сегодня, членистоногая тварь, снимающая котят с деревьев! Не пропустите на арене цирка уродов!       Питер никогда еще не чувствовал свое одиночество с такой силой. Питер раздавлен ответственностью за каждую жизнь, что не может спасти, раздавлен этой тайной, которой не может поделиться ни с кем (в самом деле, не идти же ему со своими подростковыми проблемами к Старку или, и того хуже, к Хэппи, считающему, что Питер — малолетний сопливый идиот), раздавлен собственным рассудком. Питер ужасно беспомощен и почему-то у него не хватает смелости рассказать о том, что с ним происходит, тете Мэй. Ему кажется, стоит только раскрыть рот, чтобы заикнуться об этом, и вся их относительно нормальная жизнь рухнет. Ему кажется, что с этим разговором Питер перевалит всю эту ужасающую ответственность и проблемы, от которых сгибается позвоночник, на неё. А он этого совсем не хочет.       Когда Питер в очередной раз трясется на постели в выворачивающем на изнанку приступе, он чувствует особенно сильное сейчас — и абсолютно деструктивное — желание что-то делать. Его пальцы скребут по коже, царапают обгрызенными ногтями с нечеловеческой силой, и эта обжигающая боль позволяет ненадолго отвлечься, переключиться с царящего в голове безумия.       Это ново для Питера. И это приносит облегчение. Он не может дать происходящему названия, не задумывается о том, как это выглядит со стороны, но сейчас это не имеет значения. Поэтому Питер смотрит расширившимися зрачками на свою левую руку, пока пальцы правой с силой царапают, почти раздирают тонкую кожу запястья. Его дыхание сорванное, сбитое и поверхностное, но это действие помогает обуздать страх. Сердце Питера бьётся как сумасшедшее, и впервые за долгое время он чувствует облегчение и удовлетворённость. С каждым разом, когда ногти проходятся по саднящей, покрасневшей коже, покрывающейся ранками, он чувствует себя все более уверенно. На самом деле, это странно и как-то по-особому больно — причинять повреждения самому себе, но Питер лишь сильнее кусает нижнюю губу и смаргивает влагу с ресниц. Если это поможет справляться, то боль не важна.       В конце концов, благодаря паучьей регенерации к утру не останется ни следа.

***

      На следующее утро Питер просыпается удивительно спокойным, и хотя, как он и ожидал, кожа на запястье была чистой, ему все равно лучше. Он словно скинул с себя какую-то часть многопудового груза, что лежал на подростковых плечах и мучил, мучил его кошмарами, мигренью и приступами паники. Питер чувствует себя отдохнувшим, очищенным, и ему это нравится. Он встает и понимает, что уже давно не чувствовал такого воодушевления и надежды, что новый день принесёт что-то хорошее. Питер впервые за последние недели почти искренне улыбается тёте Мэй за завтраком, отчего та смотрит на него взволнованно и радостно, а затем собирается в школу. Сегодня он постарается на занятиях, и, может, даже сходит с Гарри сыграть в приставку.       В рюкзаке, помимо тетрадей, учебников и прочего, свое место занимает небольшая пластиковая коробочка с булавками.