Черная печаль твоих глаз

      Из университета Тилл выходит с пониманием двух вещей. Первое, это то, что погода явно хочет снести своим ветром всех. А второе, это то, что он явно не против. Погода в последнее время вообще, чудит конечно. То на на улице один градус, то минус двадцать. А бывает, что так по несколько раз в день меняется. В такие дни, он предпочитает не выходить из дома. Тилл аж зависает на крыльце универа, от того, как ему в лицо дует снег. Одногруппникам рядом будто даже в кайф, они что-то обсуждают, стоя у лестницы; ещё так увлеченно и громко, что интересно становится. Неужели, им правда нравится вот так, вставать на холоде и разговаривать? Тилл обычно не общается с ними, так, перекидывается словами иногда, но на сей раз почему-то хочется не сразу спешить домой.       Это потому что, на истории искусств поспать получилось. И он даже не проснулся ни разу. — Привет, – они сегодня уже здоровались, ну, ладно, — что обсуждаете? Компания в пять человек затихает и тишина затихает. Тилл начинает жалеть, что решил подойти. Он поправляет лямку рюкзака. Возможно, стоит отшутиться… — Тилл, не хочешь с нами в кафешку? — Да, посидим, пообщаемся!

Давно вместе не собирались!—

Парень выдыхает. Вновь начинается бурное обсуждение и они объясняют, что итак хотели написать в группу и планируют это уже давно. Тилл задумывается, получится ли в кафе? Нет, точно нет, иначе он вероятно, уснёт на работе, а это ему не нужно. Ему можно пинать хуи на работе, но не до такой степени. — Да, было бы весело, жаль, что я не смогу, у меня работа. — Мы можем в другой день! Не успевает он ответить, что и в другой день вряд-ли получится, как на него набрасываются с вопросами. — О-о, ты же работаешь с ними? — Наверное, это мерзко! — К тебе подкатывали парни? — Про тебя ходит слух, что ты устроился туда, чтобы быть рядом с парнями твоей сексуальной ориентации… — Эм, нет, там… – Тилл начинает пытаться все отрицать, как вдруг мозг будто обрабатывает информацию, — Какой, блять, слух?! Неосознанно, тональности его голоса поднимаются, пугая тем самым девушку, что говорила. — Ну, это просто, видимо из-за внешности… — Что не так с моей внешностью?! «А я и не думал, что такой сахарок, пьёт кофе без сахара.» Воспоминание отдаётся болью в голове, Тилл раздражённо выдыхает, протирая глаза. — Я там работаю, потому что, это легкие деньги, а ещё мне так удобно, а не из-за того, что… Короче, я пожалуй пойду. Наверное, ему нужно поспать подольше. Пока он едет в автобусе раздражение почти спадает на нет, но остаётся неприятный осадок, состоящий из непонимания. Блять, если бы он устроился бы на эту работу, только ради этого, то его бы давно запекли бы в эту же больничку, заодно с его, — боже, — парнем. Он думает, что наверное нужно было рассказать, мол, мне вообще нравится девушка! Да, она немного сама по девушкам, но. Автобус резко останавливается, Тилл ударяется головой об пластмассовую ручку сиденья.       Видимо, сегодня везение решило покинуть его полностью.

***

Он наконец-то добирается до своего подъезда; время уже четыре, голова раскалывается то ли от того, что в автобусе ему прилетело от ручки сиденья, то ли в целом болит. По жизни, блять. Поднимается на третий этаж, открывает зашатанные жизнью двери, заходит в однокомнатную квартиру. Между прочим, это его квартира! Вы спросите, как? А Тилл, на самом деле, в душе не ебёт, как так получилось. Она досталась ему в наследство от бабушки, которую он в глаза, — и живую, — видел раза три. Когда ему рассказали, Тилл был не то, что вахуе, он готов был в след за бабкой на небеса улететь. Но больше всего удивило, что претендентов больше не нашлось, короче, в этом плане, ему очень повезло. Конечно, квартира была не в лучшем состоянии, а делать какой-то ремонт денег особо нет. Так и получилось, что он устроился на работу. Потому что, стипендии не хватало, чтобы жить (как её вообще, может хватать на что либо?). Он уже купил себе некоторую необходимую мебель; кровать, стол на кухню. Стены на первое время заклеил какими-то плакатами, — ну, хоть немного уюта добавить, — что остались ещё с подросткового возраста. Вообще, ему для счастья только кровать, да душ нужен. Тилл же не водит никого к себе, значит, стесняться нечего. Парень опускается на мятую, не заправленную постель. Он ещё даже не переоделся, — просто снял куртку и обувь скинул. Глаза предательски закрываются, а в голове какой-то бред, что-то типа: «Будильник надо поставить… Вот бы никуда не идти и выспаться просто. Надо переодеться; ну блин, а потом опять одеваться. Нахуй оно надо.» Тилл зевает, переворачиваясь на другой бок. «Как там Мизи? Блин, может пораньше на работу приехать, чтобы пересечься… Интересно, а тот парень из-за чего вообще попал в больничку?» Он все-таки ставит будильник, откладывая телефон под подушку и со спокойно душой раскидывается на кровати. «Ха, граффити рисовал? Наверное, его пидорскую натуру вычислили по поведению…» Мысли утопают куда-то в сознание, тело наконец-то полностью расслабляется, вся усталость будто проходит в ту же секунду и дыхание выравнивается. Что-то звенит; Тилл подскакивает на кровати. — Блять. Это не его будильник, неужели проспал? — Блять, куда я кинул телефон? – вслух ругается он, рыскает, все ещё находясь в прострации; голова уже начинает болеть от ебучего звона, за пару секунд Тилл успел обматерить телефон, человека, который звонит, себя, за то, что закинул телефон не понятно куда, а ещё просто, эту жизнь. Телефон находится за кроватью, из-за чего приходиться сначала двигать её, а потом уже лезть туда и только потом, ему удается посмотреть кто там такой настойчивый. На экране высвечивается «Лука(хуесос с работы)», прежде чем взять трубку, Тилл смотрит время, чтобы понять насколько все плохо и сколько претензий придётся выслушать. Парень тупит в телефон, не понимая, галлюны это или что блять? «19:15», — какого? Он сидит на пыльном полу между стеной и кроватью, а потом в непонимании берёт трубку, ставя на громкую. — Че тебе надо? – охото добавить ещё много эпитетов, описывающих Луку, но он сдерживается, сжимает челюсти и этот, злосчастный, телефон. — Какие мы злые, – говорит в трубке наглый голос и щас об стену полетит либо телефон, либо башка Тилла, — доброе утро. — Сходи-ка ты… — Приедь пораньше, – перебивает тот его, на фоне какие-то странные звуки, непонятно, то ли Лука на стуле там вертится, то ли на хую. — С чего вдруг блять? – выдыхает парень страдающим звуком, слова в этом хриплом голосе еле различимы; он рассматривает свою кровать, половина постели на полу, подушка лежит рядом с ним, а наволочка от неё вообще в другом углу комнаты. Ближе к ванной. — Мне надо уйти, – что-то шуршит, Тилл искренне надеется, что Лука там не собрался уже домой. — А раньше, ты, – шипит сквозь зубы, разделяя и выделяя каждое слово, — сказать не мог? — Нет, – кажется, кое-кого вообще не смущает, что собеседник не доволен, — через сколько будешь. Это даже не вопрос, выбора нет. Тилл желая поскорее закончить диалог, отвечает, — выплёвывает, — что будет через минут двадцать, а после скидывает. Скидывает, как можно быстрее. Скидывает, словно молния маквин. Скидывает. Скидывается. Он смотрит ещё кажется, минуту, в стену, после чего приходится встать. Тело все ломит, его будто били несколько часов, хочется завалиться в кровать и опять уснуть, сейчас даже насрать, что на ней нет постельного белья. Тилл зевает, от него точно воняет и надо это как-то исправить. За пять минут успеет помыться? Нет? Ничего, Лука подождет. Сейчас когда он скидывает одежду, то понимает, что спать в ней было плохой идеей. Теперь Тилл весь потный, а ещё жарко. А ещё в голову опять приходят плохие идеи принять холодный душ. Заболеть ещё не хватало. Но, какое-то чутьё подсказывает, что если мыться в теплой воде, то есть вероятность уснуть стоя, упасть, разбить голову, умереть и… Ну в общем, ему не особо хочется, что его нашли с голым торсом на полу в душе. Тилл пытается быстро помыть голову, параллельно на, ебать, каких скоростях, водить мочалкой по телу. Под холодной водой это сложнее раза в три. Но, в конце-концов, он справляется. Даже удивляется с сам себя. «Боже-блять-ненавижу-Луку», — звучит у него в голове, на протяжении всех этих действий. Словно мантра, Тилл говорит её, пока не может натянуть носок на мокрое тело, пока пытается высушить волосы полотенцем, — фена то нет, — пока ищет телефон, — опять, — пока идёт на кухню и… Тилл вдруг останавливается, тупя глаза в кофе.

«Растворимый кофе без сахара?»

Он кладёт в рюкзак ещё одну кружку, стараясь не думать об этом. Выходя на улицу, точнее, выбегая, Тилл посильнее натягивает капюшон на мокрую голову. До остановки идти быстро, но из каши снега под ногами, которая будто замедляет и не даёт нормально идти, он добирается туда только спустя пять минут. Автобус будто специально, опаздывает. Нервирует. Надо бы купить шарф. Ему очень везет с автобусом, тот как назло заполнен просто до упора. Если бы не холод на улице, Тилл бы сел на другой, но сейчас парень выбирает быть как селёдка в банке. Между прочем, даже за проезд платить не пришлось, так что, доезжает он считай успешно. Зато, на подходе в больницу, все проходит не так гладко. Ебанный гололёд. Тилл падает раз десять, больно стукаясь жопой, а ещё руками.

«Боже-блять-Лука-я-тебя-ненавижу.»

Он пачкает в грязном снегу куртку и джинсы, ругается вслух так громко, что прохожие оборачиваются, какая-то бабка креститься, но Тилл уверен, что даже это ему не поможет. В больницу заходит с таким хлопком, что кажется, в зале упали какие-то вещи. Настолько взбаламошный и мокрый он наверное, никогда не приходил. Когда Тилл видит одетого Луку на диванах, хочется его задушить. Разозлено тыкает в него пальцем, наконец-то вываливает слова, что носил в своей голове слишком долго. — Боже, блять, Лука, – он переводит дыхание, — я тебя ненавижу. Тот скептично оглядывает его с ног до головы, поднимает бровь и отводит глаза в сторону. — Хёна, ну что, пошли? Тилл смотрит в ту же сторону куда и Лука. — Ты серьёзно? Блять, лучше бы, я не приезжал, – стонет парень, проходя наконец-то в гардеробную. Хёна выглядит растерянной, она улыбается, напоследок прощаясь рукой с Тиллом и уходит, вслед за Лукой.       Ну, конечно, как будто у Луки могли быть серьёзные причины уйти с работы пораньше. Ну конечно, как Тилл не догадался сразу, Лука просто хотел уйти вместе с Хёной. Тилл не желает об этом думать. С него стекают капли грязного снега, он снимает куртку, вешая её и уходит к своей ненавистной любимой будке. Кидает рюкзак в угол, надеясь что кружки внутри не разобьются. Надо бы сделать кофе, но так лень, что он просто садиться за стул, пытаясь осознать вообще. Тилл берёт телефон, пишет Луке, что если тот проспит, — ведь может, — и придёт позже своего времени, пускай больше не ждёт таких «подачек». Нажимая отправить, экран вдруг гаснет. Твою мать! Боже, блять, ненавижу Луку. Кладёт, — кидает, блин, такими темпами он точно разобьётся, — телефон на стол. И рукой растирает глаза. Боже, блять, ненавижу Луку. Тилл вдруг слышит смешок со стороны и пугаясь, подпрыгивает на месте, больно ударяясь рукой об стол. — Ты повторил «боже-блять-ненавижу-Луку» уже третий раз за три минуты, – Тилл узнает этот голос. Он поворачивается и со вчера этот парень никак не изменился. Кажется, что даже его выражение лица не поменялось. Такое же хитрое и лукавое. Тилл на секунду думает, что ему это кажется, он пару раз моргает, но фигура не пропадает. — Ты че тут делаешь? – как-то тупо спрашивает тот. Ещё хочется добавить «и как я тебя не заметил», но это он сдерживает. Крутая из него охрана конечно. Он быстро проходится взглядом по нему, словно оценивающе. Парень сидит на диване, на нём уже одета эта белая одежда, которая здесь на каждом пациенте, лишь черные кроссовки выделяются на фоне. — Очередь жду, – словно дождавшись пока его рассмотрят, он отвечает на вопрос. Тилл не понимает, — какую нахуй очередь, — его собеседник тоже молчит, глаза не отводит. У него, у Тилла, в голове словно сбой, замыкание в нервной системе, блять. Разрывая зрительный контакт, он наконец-то смотрит в компьютер.

Зачем я вообще с ним разговариваю?

На камерах изменений почти нет, все вроде по-старому. Он видит Мизи в кабинете психиатра и до него наконец доходит какую очередь. — А, – отрешенно выдаёт Тилл. Ему стало привычно, что когда он приходит на работу, никаких «движений» не происходит. Зевая, ставит чайник. Сон в три часа на него плохо влияет. Боже, ненавижу Луку. Мизи выходит из кабинета, в глазах у неё застывшие слёзы, а на губах улыбка. У Тилла ёкает сердце. Девушка шмыгает, вытирает нос и поднимает глаза. Она натыкается на Тилла, который печально поджимает губы и слегка оживляется. — Тилл, ты сегодня рано, – Мизи улыбается, но будто через силу.       Он понятия не имеет, о чем они там разговаривают, но становится тяжело на душе. — Да… – говорит тот, хриплым голосом, наблюдая за Мизи. — Ладно, я пойду, – девушка неловко прощается, уходя к лестнице. Парень тяжко вздыхает, ему кажется, что в последнее время она больше не светится также ярко, как раньше, как в первую встречу. Мизи больше не задаёт много вопросов, а ещё не пытается разговорить Суа или других врачей. Дверь кабинета снова открывается, оттуда выглядывает Суа, та тоже выглядит уставшей. Сегодня видимо, у всех день не задался. — Иван, можешь заходить, – зовёт она, раскрывая дверь пошире. Тилл смотрит на него и немного удивляется, когда его взгляд сталкивается с черными зрачками. Внимательными такими, что зарождаются мысли, — где-то на подкорке сознания, невесомые и незначительные, — мол, может он и не переставал смотреть вовсе. Иван, — как он теперь знает, — молча встаёт и принимая «приглашение» Суа, заходит внутрь хлопая дверью. В зале становится совсем тихо. Тилл наливает кофе и отрешенно наблюдает за монитором. Глаза слипаются. Он смотрит за камерой из кабинета психиатра, где ничего особенного не происходит; они просто разговаривают, Суа что-то записывает. Ему вдруг почему-то становится интересно, о чем думает Иван, когда смотрит на него… так? Вообще, он всегда плохо понимал людей. У него в целом, никогда не было много друзей, поэтому, сильно париться по этому поводу не приходилось. Тилл себя то не понимает. Ему не приходилось сталкиваться с кем-то сложным, с кем-то таким, у кого каждое действие и слово что-то значит. Но, у него появилось чувство, что Иван именно такой человек. А ещё чувство, что он таких людей ненавидит.

В рюкзаке лежит вторая кружка, которая сводит с толку.

***

— Что? — Ты хочешь угостить меня кофе? — Это… — Ты можешь просто ответить, хочешь ты или нет? – неприкрытое раздражение вываливается из него комком. Словно комок шерсти из кошки, только комок неловкости и банального дискомфорта. Иван стоит возле будки, видимо осмысливая. Это молчаливое удивление напрягает еще сильнее. — Хочу, конечно. — Так бы сразу, – закатывает глаза Тилл, доставая из рюкзака ту самую кружку. Она белая, ничем не примечательная, он наливает в неё кипяток и прежде чем отдать Ивану задумывается. Ставит кофе на стол и начинает шариться в ящиках. — Оп, нашёл, – переводит взгляд на парня, — сколько тебе сахара? — Три ложки, пожалуйста, – на его лице появляется довольная улыбка. Тилл морщится. — Жопа не слипнется? Нет, правда, куда столько? — Я люблю когда сладко, – простодушно пожимает плечами он, ставя руки на стойку. — Звучит странно, – глубокомысленно отвечает и кладёт сахар, стараясь перемешать побыстрее. — Возможно, – Иван получает свое кофе, лишь на секунду смотря на пар исходящий из кружки, после переводя глаза опять на Тилла, — а тебе зачем целая сахарница? — А кто сказал, что это моё? – ироничная ухмылка возникает на его губах, когда он закрывает ящик Луки. Собеседник в ответ хмыкает, делая пару глотков из кружки. Он облизывает губы, делает вердикт: — Вот это уже то, что надо, не понимаю, как ты пьёшь то говн… — Ой, всё! Пиздуй на диваны, – прерывает его Тилл, закатывая глаза. Нашёлся тут эксперт. Иван улыбается и сначала, — до того как уйти, — вновь проходится глазами по нему, а после говорит тихое, еле слышное и хриплое: — Спасибо.       Тилл не отвечает. Какое-то время они сидят в тишине, Тилл вновь пытается не уснуть, втыкая в экран, а Иван пьёт кофе и кажется, что он не дышит даже. Может порисовать? Мысль приходит невесомо откладываясь на потом. Сейчас ещё слишком рано. «20:34» — будто целая вечность прошла, с момента как он последний раз спал. Когда Иван вышел из кабинета, на его лице не было растерянности или грусти, казалось, тридцать минут разговора с Суа вообще на нем не отразились. Зато, когда Тилл подозвал его, тот оживился и удивился. Ему не особо хотелось объяснять, почему он взял эту, — чёртову, — кружку, или почему предложил это, — тоже чертово, — кофе. На самом деле, в этих действиях не было подтекстов. Ну, только если, маленькими курсивными буквами: «прости, за грубое поведение.» — Тилл, – вдруг подаёт голос Иван, прерывая мысли. Парень выглядывает из-за стойки, мол, слушаю, видит как руками тот теребит кружку, то сжимает её в пальцах, то ногтем царапает. — Уборщики, которые убирают в комнатах, шарахаются от нас, кривят лица, стараются побыстрее уйти, врачи относятся с презрением и явной брезгливость, люди на улицах, как только проходят мимо надписей на стенах шарахаются, – он сглатывает, — ты не боишься? Делиться вот так? Тем более, сам же вчера… — Нет, – перебивает его Тилл, — мне все равно. Но, только до того момента, пока меня никто не трогает, не причисляет к таким, понимаешь? Не выставляют свои отношения напоказ, хотя это ко всем относится. Ну и главное, чтобы никакие парни ко мне не лезли. Чего боятся-то? Иван, на самом деле, я и хотел извиниться за вчерашнее поведение этим кофе, наверняка, это все было неприятно, я воспринял твои слова не так, короче, я ещё заебанный был, прости, в общем. Иван молчит, он оставляет кружку в покое и смотрит на Тилла. Выражение лица какое-то отстранённое, словно здесь его и нет вовсе. — Спасибо за кофе, ещё раз, – подходит тот, со стуком ставит на стойку белую кружку, — мне помыть? — Э-э, нет, не нужно, ты уже идёшь? — Ага, мне таблетки ещё будут, точнее, таблетки выпить надо ещё. — Ладно. Иван поднимается по лестнице; Тилл наблюдает за тем, как тот идёт по коридорам, заходит в свою палату «219» и поднимает голову прямо в камеру, смотрит. По рукам идут мурашки.       Начинает казаться, что это за ним смотрят в камеры, а не он. Впереди целая ночь, но чернота этих глаз уже захватила его. Спать перехотелось.