Просто притворись мужчиной

      Знаете это странное чувство, когда нажимаешь кнопку на будильнике, и видишь на циферблате, что сейчас только девять утра. Затем неохотно плетёшься на кухню, в ванную, делаешь свои дела, которые совсем не важны, но так привычны. Совсем обыденны, без них не бывать полноценному дню. Но когда твой взгляд вновь падает на часы, то замечаешь, что уже полдень. И ужасаешься, вновь задавая себе немой вопрос: «Уже?!». Но это факт. Время истекло. И стрелки движутся только вперёд. Иначе никак. То же самое чувство буквально преследовало меня по пятам, пока мы тренировались, бегали по утрам, ели в столовой, разговаривали в комнате парней. Я часто выпадала из реальности, словно абстрагировавшись абсолютно от всего. Трезвость ума мне возвращал лишь Белобрысый, который неустанно целовал мою шею и щёки, чтобы слегка подразнить. Рик часто приходил в нашу с Косым комнату, и я уходила в коридор, где слонялась без дела. Пыталась сделать всё, лишь бы Косой и Рик почаще оставались наедине. Этого им особенно не хватало. И вдруг вокруг стало слишком много пар. Муха и Руби, Рик и Косой, Мэттью и я, Бобби и кофе. Иногда я сталкивалась с командиром, но он быстро отводил взгляд, и поскорее скрывался за ближайшим поворотом. Мы больше не тренировались в тренажёрном зале. И так было даже лучше. Мне не хотелось привязываться к нему. Не хотелось помнить всё в таком ключе. Пансион становился всё более родным для меня местом. Я знала здесь каждый уголок, каждую трещинку на деревянных перилах. А когда мы с Мухой дежурили в столовой, то часто делали вид, что находимся на нашей кухне. Притворялись, что мы богатая семейная пара, живущая в особняке в центре Денвера. Муха с серьёзным видом помешивал кофе, хмурился, и поднимал ко мне голову. — Дорогая, неужели утреннюю газету ещё не принесли? — спрашивал он сердитым мужским басом. Я неодобрительно цокала языком, отламывая ломоть хлеба. — Этот курьер Джон совсем разленился! Муха качал головой. Затем возмущался: — Снова яичница?! Дорогая, я хочу тосты с авокадо. Когда же ты мне их уже приготовишь? Я обиженно отворачивалась к стене: — На курсе домохозяек нас не учат таким вещам! Тебе не хватает того, что я глажу все твои рубашки так, что на них нет ни единой складки?! Он задумчиво округлял губы и оглядывал свою старую помятую футболку с дырками на плечах. — Гм… Ты права, любимая. Со стороны это выглядело ещё более абсурдно, но нам нравилось вносить в жизнь подобное разнообразие. Белобрысый бы не понял этот глупый спектакль, а Косой ржал бы как гиена. Но мы с Мухой были совсем сумасшедшими. Настоящими безумцами. Руби часто задумчиво глядела на меня, и я так же часто терроризовала Муху, всё спрашивая, не выдал ли он меня. Пусть и случайно. Ответ был отрицательным. Муха всегда клялся хлебом, своей матерью, и всем своим ценным барахлом, что Руби ничего не знает. Я верила ему. Возможно, у неё просто появились вполне предсказуемые подозрения. Но теперь я старалась не смотреть на Мэттью, когда Руби оказывалась рядом. Может, она и могла поверить в то, что я являюсь геем. Но подозревать Белобрысого было слишком нелепо. Он никогда не скрывал свою всепоглощающую страсть к женскому телу. Когда наступила весна, и снег начал стремительно таять, тренировки на улице возобновились и стали более ожесточёнными. На моих ладонях появились мозоли, канат болезненно натирал кожу на руках. Ботинки словно высасывали весь сок из ног. Мои волосы уже отросли чуть ниже плеч, и я тайком пробралась в комнату парней ближе к рассвету. Хотела лишь слегка укоротить волосы… А получилось как в тюремной парикмахерской. Муха своими тупыми ножницами жутко криво подровнял мои кончики. Закончил и пробормотал: — Упс… А затем Белобрысый долго утешал меня, пока я по-детски ревела в его объятиях. Теперь мне совсем не хотелось снимать парик. Волосы были безнадёжно испорчены. — Они отрастут. Отрастут до лета, — всё шептал Мэттью, целуя мои волосы. Я яростно покачала головой. — Мне это не нужно! — Как хочешь, — равнодушно пожал он плечами. Я вытерла слёзы и легонько шмыгнула носом. Чтобы не выдать свой интерес, безразлично спросила: — А что будет летом? — Много планов. Можем полететь в Милан. Да хоть в Венецию, чёрт возьми. Он знал, как же нужно правильно успокаивать меня. И вскоре я совсем обмякла в его руках, строя планы на это лето. Мне нравилось говорить о нашем совместном с ним будущем. Это всегда меня успокаивало. А вот Муха ещё долгое время настырно извинялся передо мной. С фанатичным воодушевлением предлагал: — Хочешь, я на неделю твоим рабом побуду? Ну хочешь, Виви? Буду за тебя всё делать! Я со смехом отталкивала его, но он всё следовал за мной, как одержимый призрак. Настигал и в столовой. Пугающий стук подноса о стол. И снова змеиный шёпот прямо в ухо: — Хочешь, все носки тебе заштопаю? Неожиданно появлялся и на поле, пока я чистила свой автомат. — Хочешь, буду отдавать тебе свою порцию картошки? Стой! Прежде чем отказаться, хорошенько подумай! Я не каждому такое предлагаю! Перехватывал меня за талию прямо на лестничной площадке. — Хочешь, подарю тебе свой ремень? Да не смейся ты, он же качественный… От дедули мне достался. Мне удалось убедить его, что всё в порядке. Обида давно исчезла. Я почти привыкла к новой причёске. Хотя и смотрелась в зеркало раз в неделю, пока украдкой принимала душ. Солдаты всё больше закалялись. Казалось, уже почти каждый готов к командировке. В том числе и я сама. Решение было окончательным. Я поеду в Иран со всеми. И если выживу, то вернусь домой. А если нет… Я старалась не думать о подобном исходе. Косой часто спрашивал меня о будущем. Странно. Мы частенько сидели в нашей комнате одни, и играли в карты. Я зажимала между зубов сигарету Мэттью. Незажжённую, конечно же. Но чувствовала себя важной, словно мексиканский наркобарон, играющий на миллион долларов. Косой выдернул карту из моей колоды. Взглянул на неё, и грязно выругался: — Похоже, сегодня не мой день. Я засмеялась, и взяла себе новую карту. Моя улыбка так же уныло погасла. — И не мой тоже. Косой отбросил карты в сторону, лёг на пол, и внимательно взглянул на потолок. Страшный потолок, покрытый жёлтыми пятнами от засохшей воды. Одинокая лампочка качалась на тонком алюминиевом проводе. Зак вдруг медленно произнёс: — Кажется, я пьян, Щуплый. Я прищурилась. — Где ты достал пиво? Он засмеялся и качнул головой. — Пьян не от спиртного, засранец. А от жизни. Косой тихо выдохнул, а я недоверчиво приподняла бровь. — Пьян от жизни? Он медленно кивнул. — Пьян от жизни. Она такая… охуенная. Жизнь. В детстве казалось, что это такое дерьмо. Хоть на туалетной бумаге вешайся. А сейчас… Сейчас я очень хочу жить. Лишь бы жить и жить, Вуди. До тех пор, пока не стану старпёром номер один. Мы помолчали некоторое время. Затем я задала вопрос, который до сегодняшнего вечера не решалась и озвучить: — Как у тебя с Риком? Косой приподнял голову. Скорчил смешную рожицу. — Типа, кто сверху, а кто снизу? Я расхохоталась и ударила его в плечо. — Да нет же! — Понял. О чувствах речь? После моего утвердительного кивка, Зак слегка улыбнулся: — Хрен его знает. Хорошо, наверное. Я думаю о нём, когда засыпаю. А когда просыпаюсь — снова перед глазами лицо Рика. Как думаешь, он подсыпал мне в еду приворотное зелье? Я расплылась в широкой улыбке. — Маловероятно. Косой коротко похлопал меня по плечу, и забрался на свою койку. Шумно зевнул. — Через две недели уже в Иран. Готов, Щуплый? Он щёлкнул выключателем, и комната быстро погрузилась в темноту. Когда мои глаза привыкли к кромешной тьме, я коснулась пальцами железных краёв кровати. Перед глазами медленно плыли круги. Мишени. Попасть точно в цель… Затем тихо, но уверенно я ответила: — Готов.

***

      Сборы отняли у нас всего лишь полчаса. Я волновалась, что на территории Ирана нас ждёт полный медицинский осмотр. Но Белобрысый и Муха настойчиво уверяли меня, что всё будет хорошо. Или они так же, как и я, надеялись на очередное чудо? До этого дня нам всем жутко везло. И это даже пугало. Вместе со страхом появилось и лютое волнение. Что же там нас ждёт? Как всё пройдёт? Вернёмся ли мы? И главное… Смогу ли я? Справлюсь ли? Как и говорил командир, неизвестность устрашала. Но ещё, она нас очень манила. Притягивала, словно костёр обычно околдовывает мотылька. И он так глупо, так безжалостно бросается в объятия смерти. Но его смерть красивая. А боль мимолётная. Впрочем, я оказалась права. Человеку не может везти во всём. Удача — капризная штучка. И временами она жутко подводит. За окном стояла безлунная ночь среды, когда я шустро прокралась в ванную, и привычно начала купаться. Намыливать короткие волосы стало намного проще, хотя вода из-под крана была почти ледяной. Я прижалась лбом к кафелю, прекрасно зная о том, что завтра мы уже будем далеко. За тысячи миль отсюда. Каждая стенка пансиона словно кричала о предстоящей разлуке. Каждая вещь здесь была особенно дорога моему сердцу. Незаменимые вещи. Странно. Так бывает. Дверь тихо открылась, и я тут же замерла, прижавшись грудью к холодной стенке. На часах было три ночи. Кто сюда зашёл? В такое время… Мне хотелось надеяться, что это Мэттью. Я невзначай упомянула о том, что буду принимать душ поздней ночью. И он может присоединиться ко мне, если захочет. Белобрысый никогда не упустил бы этот шанс. Никогда. Осмелев, я хрипло крикнула: — Белобрысый?! Стенка надёжно укрывала меня собой. Но вошедший в душ человек молчал, всё пугая меня. Моя одежда лежала на подоконнике. А парик валялся под штанами. Если я дотянусь до подоконника… Тот человек сразу же увидит меня. Паника тяжело сдавила мне сердце. Я шумно сглотнула, и выключила воду, повернув ржавый кран. Почти задыхаясь от ужаса, шепнула: — Муха? Тишина. Но он стоял там. Дышал. Боже мой. — Кто ты?! — крикнула я, уже не скрывая звенящей тревоги в своём голосе. — Мне всегда было интересно, почему же ты никогда не принимаешь душ вместе с нами… — протянул незнакомый задумчивый голос. Я резко оцепенела всем телом. Схватив полотенце с крючка, тут же обмоталась им. Но мои волосы… Они… Из стенки внезапно выглянул высокий парень. Я подавила испуганный крик, вжавшись в угол кабинки. Его лицо казалось мне смутно знакомым. Шон? Билли? Один из тех солдат, с которыми я обменивалась парочкой слов лишь раз в месяц, не более. Незначительная фигура. Совсем для меня не опасная. Больше нет. Его глаза, водянистые, серо-голубые, расширились. Казалось, он совсем не ожидал подобного результата. Но его слова противоречили выражению его потрясённого лица: — Девчонка… Так я и знал. Я учащённо задышала. — Стой, стой! Дай мне всё объяснить! Билли… Парень усмехнулся. — Не Билли. Стивен. — Ладно… Стивен, — прошептала я, предупреждающе поднимая руки. Мозг работал почти лихорадочно. Думай, Вивиан. Думай. Не смей паниковать. Взвешивай свои слова. Каждое слово хорошенько обдумывай. — Прошу, выслушай меня, прежде чем… Стивен громко присвистнул. — Да ты здесь уже почти восемь месяцев! И никто не понял, что ты тёлка?! А твой сосед? Косой, да? Спорю, что он втихаря трахал тебя все эти месяцы. Ярость ярко вспыхнула во мне. Как и страх. Я мотнула головой. — Никто не знал! — Ну да… — он оглушительно заржал. Чёрт, все ведь проснутся! — Ты слишком умело притворялась мужчиной, да? Вжилась в роль. Но я что-то подозревал! Я, блядь, настоящий гений! Стивен сделал шаг вперёд и резко схватил меня за локоть. Другой рукой я держала полотенце на груди, не позволяя ему соскользнуть с мокрого тела. Но проворно подняла колено вверх, с точностью ударив его по паху. Парень застонал от боли, и упал на колени. Опёрся ладонями на мокрый пол. — Сучка… — прошипел он. Я рывком схватила свои вещи, и выбежала в коридор. Глаза слезились от ужаса. От смятения. Всё произошло слишком быстро… Я попалась так нелепо, так глупо. Спустя столько месяцев. Попалась в лапы малознакомого придурка. Да ещё и в душе… Мне хотелось побежать прямиком к Мэттью, но таким образом я ставила его под удар. Под подозрение. Стивен не будет держать язык за зубами. Это точно. Его нужно убить. Я ужаснулась этой нелепой мысли. О каком убийстве речь?! Думай! Что ещё?! Мои пальцы мелко дрожали, я застыла в тёмном коридоре, судорожно обдумывая свой следующий шаг. Всё построенное разваливалось на куски, словно песочный замок под порывом жестокого ветра. А затем в конце коридора раздался истошный крик. — Помогите! Я застыла от шока, когда Стивен показался в дверях ванной. Вновь громко заорал: — Подъём! Все сюда! Сглотнув, я быстро понеслась в сторону своей комнаты, оставляя мокрые следы от босых ног. Тело дрожало как в ознобе. А щёки покраснели и горели. Косой храпел на своей койке, чему я была безмерно благодарна. Нацепив на голову парик, я принялась лихорадочно одеваться. Ноги никак не двигались, словно совсем одеревенели. А футболка прилипла к влажному телу. Я вспомнила, что забыла про эластичные бинты, и вновь разделась, дрожащими пальцами обматывая ими грудь. Стивен всё продолжал вопить, а мои истеричные стоны словно окончательно вырвали Косого из сна. Он тут же включил свет, и сонно прищурился. — Какого хрена происходит в коридоре, Щуплый? Я быстро замотала головой. Надела рубашку поверх футболки, а затем и пуловер. Господи… За что же всё это… Дверь в нашу комнату резко распахнулась, и я тут же завизжала от ужаса. Это был сонный Муха и взволнованный Мэттью. Мои друзья. Белобрысый рывком обхватил меня за щёки. — Чёрт возьми, это ведь не то, о чём я подумал? Я закивала, чувствуя как слёзы обжигают мне глаза. — Он всё понял… Муха громко охнул, и схватился за голову. Выбежал в коридор, чтобы поскорее заткнуть Стивена. Косой быстро спрыгнул с койки. Потёр свои прищуренные глаза, и широко зевнул. — О чём вы, блядь? Нихуя не понял. Белобрысый напряжённо сжал челюсти. Затем со стремительной скоростью выбежал из комнаты. Я рванула следом за ним, но Косой удержал меня за руку. Потряс её. — Что происходит, Щуплый? Объясни уже… Он не договорил, так как мы оба застыли, услышав зычный голос командира в коридоре: — Что вы тут устроили? Мэттью, Стивен, Чарли! Что-то во мне оборвалось в эту же секунду. Молчать больше не имело смысла. Мои друзья могли пострадать. Из-за меня. Я резко сорвалась с места, толкнула дверь, и выскочила в узкий коридор. Все солдаты уже с любопытством выглядывали из-за дверей своих комнат. Командир оттолкнул разбушевавшегося Муху к стене. Он вытирал кровь с подбородка. Белобрысый рычал словно раненый зверь, ожесточённо пиная Стивена по рёбрам. — Заткни пасть, сучонок! — Командир, выслушайте! — орал Стивен. Из его разбитой губы текла кровь. — Выслушайте! Томас с отвращением приподнял истерично стонущего парня за воротник. Внимательно взглянул на Мэттью. — В мой кабинет, живо. Остальные — по комнатам! — громко приказал он. Солдаты растерянно разбрелись по своим комнатам. Двери захлопнулись. Вновь воцарилась тишина. Косой остался недоуменно стоять на месте. — Это что за петух? Стивен что ли? Вопил как старушка на рыбном рынке. Командир тут же увидел меня. Сурово сдвинул брови: — Вуди, идите к себе. Стивен мерзко расхохотался. Я содрогнулась, когда он хитро прошипел: — Это не Вуди! Это гребаная Виктория! Командир качнул головой. — Что за чушь ты несёшь? Муха яростно вырвался из рук командира. — Не слушайте его! Он гребаный шизофреник! Я видел, как он принимал какие-то таблетки! Честно! Да, да, он чёртов шизик! Белобрысый презрительно процедил сквозь стиснутые зубы: — Он наркоман. Долбанный торчок, который давно слетел с катушек. Стивен громко ахнул. — Сукин сын! Думаешь, я больной?! Это вы больные! Командир, выслушайте, прошу! Умоляю! Мне есть, что сказать! Томас устало вздохнул. Закрыл глаза, и потёр свои веки. Затем коротко скомандовал: — Зак, Вуди, следуйте за нами. Быстро. Стивен повторил жалкую попытку договорить: — Командир, он… — Живо! — рявкнул Томас. От неожиданности мы все отшатнулись назад. Затем Косой кивнул, и слегка подтолкнул меня в спину. Мы все медленно последовали за командиром, на второй этаж. Белобрысый отстал позади. Нашёл мою руку. И не глядя вниз, крепко её сжал. Своеобразный жест, говорящий о том, что он рядом. Я сжала его ладонь в ответ. Муха повернулся к нам. Послал мне успокаивающий кивок, а затем и слабую улыбку. Только Стивен злорадно посмеивался. Косой и вовсе пребывал в нелепом недоумении. Мне стало его даже жаль. Мы вошли в уютный кабинет командира. Он почти беззвучно закрыл дверь, и убедившись, что мы все молчим, опустился в своё кресло. — Стивен. Тот сразу же возбуждённо замахал руками. — Командир, я знал, знал это! Белобрысый пригвоздил Стивена к стене своим убийственным взглядом. Его ноздри гневно раздулись, венка на лбу пульсировала. — Закрой рот! — прошипел Муха. Томас жестом остановил обоих парней. Повернулся к Стивену. — Что именно ты знал? Без лишних слов. Стивен со смешком указал на меня пальцем. — Это девушка. Девушка в гребаном парике. Она притворялась мужчиной. И я знал это! Знал! Вот и всё. Последний паззл воссоздал целую картину. И теперь всё превратится в ничто. Командир повернул ко мне голову. Он не выглядел потрясённым. На его лице не было ни шока, ни ужаса. — О чём он говорит, Вуди? — Хуйню какую-то несёт! — крикнул Муха. Косой со смехом покачал головой. — Вы чего, ребята? Да Стивен совсем сбрендил! Я с Щуплым живу с самого сентября. Он точно не баба! Командир, Стивен аскорбинок наглотался! Это же очевидно. Я молчала. Комок в горле становился всё более тяжёлым, скользким. Белобрысый взглянул на меня. Этот безмолвный обмен чувствами не остался незамеченным. Мэттью ясно дал понять о том, чтобы я стояла на своём до последнего. Но всё уже было потеряно. То, что мы скрывали месяцами. То, что когда-нибудь должно было раскрыться. Но ведь не сегодня! Не перед самым отъездом в Иран! Не сегодня! Томас подошёл ко мне ближе. Наклонился к моему лицу. Белобрысый тут же дёрнулся к нам, но Муха качнул головой, удержав его за плечо. — Только хуже сделаешь, — донёсся до моего слуха его тихий шёпот. Командир наклонился так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Как бы я ни старалась сдержаться, слёзы текли из моих глаз. И он всё это видел. Его спокойный голос словно прорезал мою кожу: — Вуди, не лги мне. Только не мне. Я закрыла глаза, пытаясь не задохнуться в пучине адской боли. Затем медленно погрузила пальцы в парик, и сдернула её с головы. Мои влажные медовые кудри растрёпались, небрежно упав на щёки и шею. Командир резко отпрянул назад. Косой ударился затылком о стену. А Стивен только торжествующе расхохотался: — Ну? Что я говорил?! Я… Договорить он не успел. Одним коротким ударом в челюсть, Белобрысый вырубил его. Парень сполз вниз по стене. Растёкся лужицей по полу. Томас совсем не глядел на него. Его голубые глаза изумлённо блуждали по моему лицу, по фигуре. В первый раз я услышала то, как он ругается: — Чертовщина. Косой со свистом втянул в себя воздух. Вышел вперёд, и поспешно оглядел меня. — Ну да, ты почти рыжий. Но это же не делает тебя девкой?! Муха слегка улыбнулся. Облегчённо. — И всё же, она девушка. Косой замотал головой: — Быть не может! Я же знаю своего соседа! Никакая тёлка не могла бы так долго притворяться мужчиной. Не может быть! Не верю! Белобрысый отрезал: — Смирись. Воцарилась тишина. Гнетущая, давящая на виски. Настенные часы тихо отсчитывали секунды. Одна, две, три, семь… Я изучающе глядела в лицо Томаса. Он медленно гладил свой подбородок. Поражаясь? Негодуя? Злясь? Затем командир тяжело вздохнул. Качнул головой. — Иногда мне казалось… что ты девушка. Но затем ты отвергала все мои сомнения, мастерски вживаясь в свою роль. Так умело, что даже я поверил в это абсурдное шоу. Я требую объяснений, Вуди. Немедленно. — Вивиан, — мягко поправила я его. — Меня зовут Вивиан Нортон. Он недовольно поджал свои губы. — Рассказывай, Вивиан. И я рассказала. Всё, почти с самого начала. Не хватало лишь церковного хора: уж слишком всё напоминало скорбную исповедь. Зная, что здесь нет никаких лишних свидетелей, я рассказала Томасу и про своего брата близнеца. Про то, как мы умело провернули трюк с медицинской справкой. И как я сумела продержаться так долго на плаву. Все молчали. Кроме Косого. Он охал, ахал, цокал языком, приплясывал от нетерпения, ожидая продолжения. К концу рассказа и вовсе выпучил глаза, хватаясь за свои щёки: — Вот тебе и щуплый пидор… Томас нервно забарабанил пальцами по своему столу, когда я наконец-то остановилась, поняв, что рассказ оборвался. На такой нелепой ноте. Внутри меня метался бешеный шторм. Хотелось громко кричать во всё горло. Вопить. Разносить все вещи в этом кабинете. Но снаружи я стояла как вкопанная. Совсем неподвижно. Командир смерил взглядом всех солдат. — Чарли и Мэттью были в курсе, верно? Прежде чем я ответила, Белобрысый вмешался: — Верно. Муха кивнул: — Мы знаем, что за признанием последует наказание. Но, честно говоря, нам похуй. Главное, не трогайте крошку Виви. Я слабо улыбнулась. — Муха… Томас вдруг засмеялся. Устало, измождённо. — Так как утром вы отправляетесь в Иран, о наказании и речи быть не может. Но для Вивиан… — он повернулся ко мне. Резко вырвал парик из моих рук. Швырнул его в мусорную корзину. Я вздрогнула. Он был зол, и больше не скрывал этого. — О чём ты думал?! — затем чётко исправил себя: — О чём ты думала? О том, что как только попадёшь в Иран, вам вручат по автомату, и отправят мирно гулять по полю? Тебя вычислили бы в первую же минуту. Там не удалось бы крутить командиров вокруг пальца. Пострадать могли все! Весь пансион! Все солдаты! Понимаешь? Теперь осознаешь степень риска?! Я понимающе опустила голову. Он гневно продолжил: — Если бы Стивен не разоблачил тебя, то это сделал бы другой командир, находящийся в Иране. И ты ещё собиралась отправиться туда со всеми?! Ставить под удар не только свою жизнь, но и жизни своих друзей?! Белобрысый отчеканил: — Вы печётесь о нашей жизни, командир, или всё же о своей? — Не время для обмена ядовитыми фразами, Мэттью! — холодно отрезал Томас. — Нужно решать, что делать дальше. Под каким же предлогом оставить Ву… Вивиан в пансионе. Я заправила влажную прядь волос за ухо, и решительно произнесла: — Командир, я поеду в Иран. Томас бросил на меня такой сердитый взгляд, что моя решительность тут же потухла. — Я должна туда поехать, поймите… Он сел за свой стол. Подпёр подбородок кулаком. — Я понимаю. Ты готовилась к этому дню. Но я остаюсь здесь, а значит, в Иране вам не на кого рассчитывать. Если не хочешь ставить под риск жизни Мэттью и Чарли, то тебе лучше остаться здесь. Выключи сердце. Командир постучал указательным пальцем по своему виску. — И думай головой. Я напряглась всем телом. Бросила заискивающий взгляд в сторону своих друзей. Белобрысый прищурился. Его кадык дёрнулся. — Снайпер, тебе виднее. Помнишь? Это твой выбор. Муха ободряюще улыбнулся. — Так будет лучше, детка. Ты останешься в безопасности. И значительно облегчишь нам задачу. Косой лишь нахмурился. — Блядское спасибо вам всем за то, что не посвятили меня в свои тайны. Я точно не стукач, и не выдал бы тебя. Но если хочешь сейчас узнать моё мнение: останься здесь. Я часто думал, почему же Муха и Белобрысый постоянно лезут в драки из-за тебя. Бум! Загадка раскрылась. Пацан то с сюрпризом. Ты добилась того, чего хотела, соседка. Командир прав. В Иране тебя вычислят на раз-два. Это же не жуткая комедия, где сюжет тянется как резинка. Помрёшь как собака, и один хрен с хэппи эндом. Оставайся, Вивиан. Я облизнула пересохшие губы. Взглянула на свои крепко сжатые кулаки. На них засохла корочка крови. Столько упорства и труда… Столько ожиданий… И всё пропало. Командир поднялся со своего места. Подошёл ко мне. Положил свою ладонь на моё плечо. Успокаивающе сжал его. — Вивиан. Не упрямься. Это для общего блага. Я медленно кивнула. С трудом выговорила: — Хорошо… Я согласна. Парни облегчённо вздохнули. Один лишь Белобрысый отвёл взгляд к окну. Мускул на его скуле дёрнулся. Желваки заиграли на красивом лице. Он был рад или зол? Сложно понять. — Отлично. Какие у вас планы? — Томас слегка задумался, размышляя о всевозможных вариантах выхода из ситуации. Мэттью неожиданно подал голос: — Сломать ей руку. Этого достаточно, чтобы снайпер задержалась здесь на некоторое время? А дальше, командир, вы сможете отсрочить поездку. Я нервно сглотнула. Командир лишь согласно кивнул. — Это хороший выход из ситуации. Но ломать тебе руку, Вивиан, мы не станем. Лишь создадим видимость. Нужна помощь Руби. Справка от неё. Муха тут же горячо закивал: — Это улажу я. Мы с ней… близки. Она сделает всё ради Вивиан. Томас вопросительно приподнял брови. Затем кивнул, и Муха пулей вылетел из кабинета. Мы остались вчетвером. Косой тихо засмеялся. —А мне унести Стивена? Командир покачал головой. Взглянул на валяющегося на полу парня. — Не стоит. Я поговорю с ним. Он будет держать язык за зубами, это я гарантирую. Вивиан, ступай в лазарет. Если другие солдаты поинтересуются, как именно ты сломала руку, то скажешь, что при падении с лестницы. Когда выходила из моего кабинета. Поняла? Я кивнула. Белобрысый и Косой уже под руки уводили меня в коридор, когда Томас достал мой парик из корзины со скомканными бумагами, и протянул его мне. — Прошу прощения за минутную вспышку гнева. — Да ну вас! — возмутился Косой. — Другой командир откусил бы девушке голову. А вы — сама любезность! — Простите за такую гнусную ложь, — тихо шепнула я. — Знаю, я вам омерзительна. — Нет, Вивиан, ты прекрасна, — пробормотал командир. Я улыбнулась, и вытерла свои мокрые щёки. — На самом деле, во мне нет ничего прекрасного, Томас. Между нами повисла странная пауза. А затем он украдкой провёл пальцем по моей щеке. Сурово нахмурился. — Идите, пока вас никто не увидел. Белобрысый поспешно потащил меня за собой в лазарет. Косой удалился в нашу комнату, всё ещё пребывая в шоке. Мы молчали всю дорогу, но от Мэттью исходила волна раздражения и боли. Мне казалось, что если коснуться его руки, то я уколюсь. Он казался невероятно далёким и колючим. — Белобрысый… Мэттью молча открыл дверь лазарета, пропуская меня вперёд. И хотя сейчас была поздняя ночь, сонная Руби уже сидела на кушетке, внимательно слушая горячую речь Мухи. Она обернулась к нам, и широко улыбнулась. Руби совсем не казалась возмущённой и шокированной. — Вивиан, да? — девушка быстро вскочила с кушетки, бросилась обнимать меня. Сжала в кольце своих маленьких рук. — Вот почему ты была такой идеальной… Таких прекрасных парней просто не существует. Муха засмеялся. — Оскорбляешь ведь, крошка. Я же ходячий идеал. Ну? — Ну да, — девушка закатила глаза. — Так и есть. Я крепко обняла Руби в ответ. Меня наполнило облегчение от осознания, что она не плачет. — Мне жаль, ведь я всё время хотела сказать тебе про это. Не хотела тебе и дальше врать. Она слегка покачала головой. — Но я так несвоевременно влюбилась в тебя, да? Ужасно запутанная история! Белобрысый закурил. — Сможешь сделать так, чтобы вся правая рука снайпера была в гипсе? — Правая? — я повернулась к Мэттью. Он нервно чиркнул зажигалкой. Слабый огонь потух. — Ты правша. Держишь автомат правой. Будет убедительнее повредить именно эту руку. Руби быстро кивнула, и бросилась к своему шкафчику. — Это можно устроить… Вивиан, милая, садись. Это займёт некоторое время. Муха и Белобрысый отошли к стене, тихо разговаривая. По выражению их лиц я поняла, что они говорят обо мне. Острый укол боли пронзил моё сердце. Руби хихикнула, закатывая рукав моей рубашки. Вздохнула: — Мы девушки солдата, Ви. Это так романтично! Я с мукой в глазах наблюдала, как Белобрысый достаёт вторую сигарету, зажигает её, подносит к своим губам. Как он нервничает и злится. Как ему больно. — Да. Романтично. Иначе и не скажешь.

***

      Апрельское утро выдалось на удивление холодным. Ярко сияло солнце, но даже его тепло не могло погасить резкие порывы весеннего ветра. Косой проспал до самого рассвета. А вот мне не спалось. Было странно. Холодно. Пусто. Неприятное ощущение, словно я скоро потеряю свою семью. Такое чувство было лишь однажды. Когда от меня забирали Вуди. Нам было по десять. Его усыновили. А я осталась в том детском приюте. Надолго. Почему же это повторялось? Вновь? Многие солдаты пускали солёные шуточки, едва увидев мою руку. Командир демонстративно заявил, что я останусь в лазарете на некоторое время, чтобы восстановиться. Под моими глазами пролегли синие тени, лицо побледнело, и это только помогло убедить всех солдат в правильности принятого решения. Я видела Стивена. Он прошёл мимо меня, низко опустив голову, и не реагируя ни на что. Интересно, что же с ним сделал командир, раз он так изменился всего за пару часов? Последний завтрак выдался кислым. Никто не притронулся к еде. Даже обычно прожорливый Муха. Мы все сидели за столом, и непривычно молчали. Тишину неуверенно разорвал Бобби: — Блядь, мне страшно. Никто не засмеялся. Косой криво улыбнулся. — Честно говоря, я готов обосраться. Вроде бы мы готовы… Но… Рик согласно кивнул. — Это чувство не объяснить. Но если и умирать, то только молодыми. Это же круто. Муха пылко возразил: — Хотите кормить червей, ребята? Дерзайте. Но без меня. У меня только только девушка появилась. Будет хреново, если я отберу у неё девственность, а потом сдохну. Косой резко выпрямился на стуле. — Так медсестричка оказалась девственницей?! Муха мечтательно кивнул, глядя в потолок влюблённым взглядом. — Я у неё первый. — А она у тебя? Тысяча тридцатая? — громко засмеялся Рик. Я лишь прыснула. Двойные стандарты. Муха начал серьёзно отсчитывать по своим пальцам: — Та рыжая с клуба, две крошки с борделя, милашка из старшей школы, и моя учительница по французскому… Да нет, Руби шестая. Не первая, конечно же. Но последняя. Парни синхронно расхохотались. — Ну ну. Я слегка прокашлялась, чтобы произнести то, что так давно хотела им сказать: — Спасибо вам, парни. Вы — моя семья. Я вас… люблю. Бобби начал поспешно оглядывать лица парней. Все улыбались. Потому что знали правду. Даже Рик. Косой уже успел посвятить его в то, что я девушка. Возмущённый Бобби ударил кулаком по столу: — А если бы это я сказал, то вы бы надрали мой зад, и издевались надо мной всю оставшуюся жизнь! Муха сжал мою "здоровую" ладонь. — Это взаимно, Щуплый. Косой положил свою руку на запястье Мухи. А Рик накрыл своей ладонью руку Косого. Белобрысый поколебался с минуту, затем отшвырнул окурок на пол, и повторил жест. Бобби с удивлением положил свою узкую ладонь на наши. Мы молчали некоторое время. К моим глазам приливали горячие слёзы. — Спасибо… А затем раздался неожиданный звон. Это командир напоминал нам о том, что автобус пансиона уже приехал и стоит перед воротами. Конечная точка — аэропорт. Пора в дорогу. Давно пора. Парни поочерёдно убрали свои руки, поспешно вскочили со своих мест. Заколебались, явно не желая покидать столовую. Казалось, что как только выйдешь отсюда — всё изменится. Навсегда. Все остальные солдаты буквально бегом ринулись наружу, чтобы занять себе места в автобусе. Вскоре столовая совсем опустела. Я с тревожной улыбкой смотрела на пустые столы, упавшие на пол стулья. Смех и шумные разговоры угасли. Тишина. Скоро сюда прибудут новые солдаты. Но всё уже будет иначе. Неспешно я вышла во двор пансиона. Многие солдаты уже сидели в автобусе, некоторые только сейчас выходили из пансиона, таща свои рюкзаки. Рик крепко обнял меня, и поспешил занять места парням. Бобби сухо попрощался, деловито пожав мне руку. Остались лишь мы вчетвером. Косой, Муха, Белобрысый и я. Три парня, которых я встретила в первый же день. Как Мэттью внимательно оглядывал меня, презрительно, даже надменно. Как смеялся Муха, так же открыто и искренне, как и сейчас. Как на меня дулся Косой, когда я сердила его своими бесконечными вопросами. «Ужин через семь минут, новичок. Разложи вещи и дуй вниз». А в столовой яростный спор парней на то, сколько же дней я здесь продержусь. Дольше всех, полагаю. Как мы вчетвером гуляли по городу в тот день, когда нам дали отгул. В Луна-парке громко орали, сидя на Чёртовом колесе. Как Мэттью выиграл мне альпаку. И парни язвили, всё пытаясь подколоть меня. Как же давно всё это было… Муха вдруг быстро заморгал. Мотнул головой: — Ну нет. Блядь, мне плакать нельзя. Что остальные подумают? Я понимающе улыбнулась. — Не хочу вас отпускать. — Но надо, — решительно произнёс Косой. Не обращая внимания на других солдат, крепко обнял меня. Затем притворно округлил свои глаза. — Надо было чуть пораньше с тобой обняться, девочка. Сиськи то всё равно чувствуются. Я со смехом оттолкнула его назад. Зак уже серьёзно пожал моё плечо. — Буду скучать, сосед. Моё эго не хочет принимать тот факт, что меня люто поколотила девчонка… — он сделал паузу и медленно улыбнулся. — Но зато какая девчонка… Огонь, иначе не скажешь. Хочу вернуться сюда, только чтобы увидеть тебя в платье с рюшечками. Бывай, красотка. Рик уже заждался. Косой напоследок весело подмигнул мне, и скрылся в автобусе. Муха вдруг засмеялся. Я заметила, что его глаза сверкают от слёз, и тихо прошептала: — Муха... Он пожал плечами. — Сделаем вид, что это ресничка в глаз попала. Простите, что-то я совсем мягкотелым стал… Больно, Вивиан. Пиздец как больно с тобой прощаться. Я ласково вытерла его слёзы. — И мне больно. Но мы скоро встретимся. Обещайте, что вернётесь. Обещайте мне. Но парни молчали, словно сговорившись. Я печально кивнула. — Ну да… Не даёте обещаний, которые можете не сдержать, да? Муха заключил меня в свои тёплые объятия. Звучно поцеловал в лоб. — Береги себя, Ви. Береги. Нас не будет рядом, но ты береги себя… Ты всегда мало ешь, легко одеваешься. Носи шапку, пока на улице совсем не потеплеет. Кушай побольше мяса, а то снова сильно похудеешь. И не изматывай себя тренировками. Лады? Я горячо кивнула. — И ты… И ты береги себя. Мы с Руби будем ждать вас. Командир сказал, что есть вероятность того, что вы можете вернуться в августе. Пять месяцев… Муха насмешливо улыбнулся. — Звучит как дохера миллионов лет. Я звонко засмеялась. Он кивнул. — Мне лучше уйти поскорее. Осталось не так много времени, а тебе ещё с Белобрысым прощаться… Его губы вновь коснулись моего лба. Затем Муха быстро, почти бешено побежал к автобусу. И не обернулся назад. Не оглянулся. Мы с Белобрысым остались одни. Пока мы все прощались, он всё нервно курил. Сигарету за сигаретой. На земле, в песке валялись пять окурка. — Ты много куришь, — прошептала я. Мэттью ухмыльнулся. — Как вернусь — брошу. Мы молчали. И эта тишина казалась страшной. Потому что слова были не нужны, но так желанны. Хоть что-нибудь… Я сама крепко обняла Белобрысого за талию. Уткнулась лицом в его горячую шею. Незаметно для всех поцеловала кадык. Я пыталась запомнить его запах. Горький, с нотками табачного дыма и французского вина. Неповторимый. Пыталась запомнить жар его тела. Жёсткость его волос. Частоту его дыхания. Через секунду руки Белобрысого обвились вокруг моих бёдер. Он слегка похлопал себя по нагрудному карману. Ещё до собрания в столовой, Мэттью попросил меня отрезать ему одну прядку моих волос. И положил в свой левый карман, около сердца. — Перед сном буду вдыхать аромат твоих волос, снайпер, — шепнул он. Теперь я не сдерживала своих слёз. Тихо плакала в его шею. Белобрысый слегка отстранил меня от себя. Нахмурился. — Ты чего? Я подняла к нему свои заплаканные глаза. Он погладил меня по щеке. — Улыбнись. Мэттью замер, ожидая этого. Я заставила себя натянуто улыбнуться. — Вот так… Не грусти, снайпер. Он низко наклонился ко мне, но солдаты в автобусе могли увидеть нас. Я знала, что большинство из них будут портить настроение Мэттью по дороге, если увидят, как он целуется с парнем, поэтому быстро отпрянула. Белобрысый недовольно прищурился. — Дай мне поцеловать тебя. Я покачала головой. — Парни увидят. Они будут издеваться… — Меня не колышет, что они будут делать. Я не уйду, пока не поцелую тебя. Я всё ещё неловко мешкалась, не зная, соглашаться или нет. Мои губы изнывали от жажды, требуя горячий рот Мэттью. Но сознание подсказывало, что это импульсивное решение будет ему многого стоить. А отойти назад покажется слишком подозрительным. Я решительно покачала головой, и Белобрысый горько хмыкнул. — Упрямая. Говорил же, что характер как сталь. Он рывком прижал меня к себе, наклонил голову, и оставил лёгкий, но пылающий поцелуй на моём виске. Я порывисто вцепилась в воротник его рубашки. — Забери меня с собой. Мэттью ухмыльнулся. — Поместишься в моём кармашке? — Я часто думала о том, что наши отношения уже обречены. Но сейчас понимаю, что между нами связь, которая никогда не будет оборвана, — гибло прошептала я. Он погладил меня по затылку. Усмехнулся. — Отец делал мне больно, когда колотил меня. А ты делаешь больно одними лишь своими словами. Водитель высунулся из окна: — Если закончили обжиматься, девочки, то поехали уже! Белобрысый злобно сжал челюсти, дёрнулся к нему, но затем замер. Успокаивая самого себя, сделал глубокий вдох. Прижался своим лбом к моему. Напоследок тихо шепнул: — Обещаю. Слёзы потекли из моих глаз. Я вспомнила свою просьбу, озвученную несколько минут назад. «Обещайте, что вернётесь». — Обещаю, снайпер. Он с жаром поцеловал мою ладонь. — Обещаю. Сделаю всё, но выживу ради тебя. Ты больше не будешь одна. — Чокнутый… — прошептала я. — Передай Вуди, чтобы заботился о тебе до лета. А дальше — это уже моя работа. Договорились? Я закивала. Белобрысый впервые говорил так искренне, так нежно. Его зелёные глаза сияли, но я не понимала, из-за слёз или от света солнца, переливающегося на его радужках. Мэттью сглотнул. Быстро расстегнул серебряную цепь на своей шее. Вложил в мою ладонь. — Сохрани его для меня, ладно? Я верну тебе прядь волос, а ты мне цепь. Это значит, что мы обязательно встретимся. Я прижала холодную цепь к своим губам. — Мы встретимся. Он вытер слезу с моих ресниц. Широко улыбнулся. Так, как не улыбался никогда. — Вот именно. Зачем прощаться, снайпер? Это недолгая разлука. Сама не заметишь, как наступит август. Когда вернусь… «Когда», а не «если». Когда. Белобрысый облизнул свои сухие губы. Тихо выдохнул, и его дыхание заставило меня задрожать. Меня разрывала на части одна лишь мысль, что это наша последняя встреча. Он быстро поцеловал меня в кончик носа, заставив многих солдат дико рассмеяться. Обычно он кусал меня за кончик носа. Но в этот раз лишь поцеловал. — До встречи, Вивиан. Я замерла на месте, сжимая в своей руке серебряную цепь. Мэттью стремительно быстро отдалялся от меня. Запрыгнул в автобус, и тот медленно тронулся с места. Из заднего окна высунулась голова Косого. Он махал мне рукой. Я энергично помахала ему в ответ. Командир подошёл ко мне сзади. Слегка похлопал меня по спине. И когда я вновь заплакала, не выдержав острой душевной боли от тоски по ним, Томас быстро прижал меня к своей груди. Его голос изменился, но говорил он уже уверенно: — Они вернутся, Вивиан. Вернутся.

АВГУСТ

      И когда это я успела заснуть на крыше? По моим босым ногам неторопливо ползали божьи коровки. Солнце жгло мои веки и тело. Я приподняла лямку майки, проверяя, насколько же сильно загорела кожа. Вуди осторожно выглянул из окна чердака. — Эй! Когда домой? Ты там уже третий час валяешься. Чувствую, твои друзья не узнают в жареном беконе свою подругу. Я со смехом отпихнула его лодыжкой. Затем заявила: — Через час выезжаем. Он лихо присвистнул. — Сказали, что если и прилетят сегодня, то только в полночь. Что ты будешь делать несколько часов в аэропорту?! Я поднялась с места. Потянулась, и коснулась серебряной цепи в кармане своих джинсовых шорт. — То же самое, что и делала несколько месяцев подряд в Монтане. Ждать. Вуди помог мне спуститься вниз. Потрепал по волосам, и кивнул на ключи. — Тогда машину поведёшь ты. — Всё, лишь бы поскорее в аэропорт, — ответила я, побежав вниз, чтобы переодеться. Идеально выглаженное платье висело на пластиковой вешалке. Я купила его месяц тому назад, но ещё не носила его. Оно было приобретено ради этого случая. Особенного случая. Платье с рюшами, как ты и заказывал, Косой. Аккуратно расчесав волосы, и закрепив их заколками, я потянулась к серёжкам. Взглянула на своё отражение, и радостно улыбнулась. Сердце колотилось в груди, чуть ли не взрываясь от волнения. Руби сообщила мне, что приедет в аэропорт только ближе к полуночи. Мы разговаривали по телефону почти каждый день, но оба не знали, что же сегодня произойдёт. Живы ли… все? Муха, Косой, Рик, Бобби? Белобрысый? Никто не сообщал нам, что же произошло в Иране. «Военная тайна». Даже командир не делился со мной абсолютно всем, изредка давая ничтожно маленькую информацию об их местонахождении. Я волновалась сильнее обычного, так что два раза подряд уронила на пол помаду. Пшикнула духами воздух, а не свою шею. Перепутала кроссовки с туфлями. Вуди всё издевательски смеялся надо мной. И не позволил сесть за руль, заметив мелкую дрожь в моих пальцах. — Странная ты, сестрёнка. Полчаса назад невозмутимо спала на солнышке, а сейчас даже дышать боишься. Я поправила волосы. — Страх неизвестности — самое худшее, что есть на свете, Вуди. Мой брат вдавил ногу в газ, и рассмеялся. — Тебя разоблачил сам командир, а ты считаешь, что самое худшее — неизвестность? Я не ответила. Откинулась на спинку сиденья, умоляя время ускориться. Поскорее бы полночь. Поскорее бы. Время тянулось так медленно… Так вязко… В мае я приехала домой, к Вуди. Начала работать официанткой в местном кафе, чтобы не только занять себя чем-нибудь, но и накопить деньги. Осенью я собиралась сдавать документы на зачисление в университет. Но все мысли тут же поспешно отбрасывала. Надо посоветоваться с Мэттью. Что он предпримет? У него были большие планы на жизнь. Я нежно поднесла цепь к губам. Как ты, Белобрысый? Бьётся ли твоё сердце? Не заболел ли ты? Сто пятьдесят дней. Словно началась следующая жизнь. Так долго я тебя жду. И не знаю, как же ты там. От тоски умираю. У них не было стабильного местонахождения. Им не давали телефонов. Письма не отправлялись. Мне оставалось лишь гадать, жив ли он, глядя на звёздное небо. Жизнь без него казалась мне пустыней. Без единого ростка жизни. И всё же я жила, тешась надеждой. Мы прибыли в Международный аэропорт Портленда лишь спустя тринадцать часов. Вуди выбрал короткую дорогу, но теперь, когда мы уже были здесь, я совсем не находила себе места. Крутилась у автомата со сладостями. Глядела на светящееся табло. Время полёта составило почти день и 2 часа. Учитывая, что с двумя пересадками… Солдаты наверняка будут жутко измотаны. Я заметила в углу аэропорту родителей Бобби. Так же, как и я, они не находили себе места от волнения и нетерпения. Руби приехала чуть позже. Она с восторгом показала мне свои шикарные цветы в корзине. Хризантемы. — Встречу Чарли с цветами! Он, конечно, вряд ли такое одобрит, но точно посмеётся. Ох, Вивиан, я так скучаю по его смеху! Я согласно закивала: — И я. Даже не представляешь насколько… Мы сели за маленький столик, и заказали по кофе. — Можно американо? Покрепче, и без сахара. Руби сонно протёрла глаза. — Спать хочу, просто умираю! Всю ночь напролёт разбирала бумажки. Я улыбнулась. — Новые солдаты не беспокоят? Она измученно выдохнула. — Ты всегда беспокоишься, но... Ну, я говорю им, что мой парень в Иране, и когда вернётся, то надерёт всем зад. Я даже несколько имён записала, чтобы Чарли их хорошенько проучил. Нечего меня лапать. Руби говорила уверенно, словно точно знала: с Мухой всё в порядке. Мне и самой хотелось верить в это. Я прищуренно вглядывалась в толпу пассажиров, когда услышала знакомый голос: — Ещё рано. Мы с Руби резко обернулись назад. У стойки с пирожными, оперевшись бедром на высокий стол, стоял Томас. Он был одет в тёмные джинсы и футболку, а не в свою привычную военную форму. Командир подошёл к нам чуть поближе. — Давно тут сидите? Руби видела его каждый день, но я изумлённо вглядывалась в черты его лица. Он очень изменился. Стал… другим? Томас засмеялся. Его серые глаза почти улыбались. — Я так плохо выгляжу, рядовой? Следом засмеялась и я. — Давно не рядовой, но выглядите вы просто отлично. Он сел рядом со мной. Изучающе посмотрел на свои наручные часы. — Ещё сорок минут… Кстати, вчера я получил отчёт из Ирана. Мы с Руби тут же взволнованно вцепились в его плечи. — Что там?! Томас задумчиво поджал губы. Одинокая морщинка легла между его нахмуренных бровей. — Указано лишь количество погибших. Не имена. — Сколько погибших? — еле слышно прошептала Руби. Её губы дрожали. Томас слегка сжал наши руки в знак поддержки. — Шесть. — Шесть?! Чёрт. Это втрое больше, чем я думала. Слишком много. Я резко дёрнулась, и локтем смахнула бумажный стаканчик со стола. Горячий капучино медленно растёкся по кафельному полу. Проклятие. Руби почти вскрикнула: — Почему же так много?! Там ведь не настоящая война! Мы ведь в двадцать первом веке! Как может погибнуть так много людей?! Командир молчал. Он и сам не знал причину их смерти? Или намеренно молчал, зная то, что нам нельзя знать? Остаток времени мы все молчали. Я сидела на кожаном диванчике, листая старые глянцевые журналы. Руби пыталась слушать музыку, но ежеминутно срывала с ушей наушники. — Смешные песни слушать не хочется, а грустные только причиняют боль. Ненавижу ждать! И всё же, мы трепетно ждали. Минута за минутой, час за часом. Слепая надежда словно освещала огромный шумный зал. Свет, который заставлял нас всё это время держаться на плаву. Свет, благодаря которому я жила столько дней, мечтая о воссоединении. Иногда слова бесполезны. Порой все буквенные символы теряют свой смысл. Не передают то, что мы чувствуем. Я хрустела пальцами до изнеможения и боли в костяшках. Кусала губы, накручивала волнистые пряди волос на палец. Нервно перебирала старые журналы, стуча кулаком по журнальному столику. И ожидание было таким мучительным. Таким невыносимо долгим. Почему... Но затем раздался странный гул, точно звон колокола, объявляющий об одержанной победе на войне. Самолёт приземлился. Солдаты начали медленно спускаться по трапу. В военных формах. Родственники солдат тут же ринулись к ним навстречу. Одна лишь я всё ещё сидела на месте, словно замороженная. Ноги не шевелились. Но мои глаза почти лихорадочно бегали по лицам всех людей. Солдат, который первым вошёл в аэропорт, медленно остановился. Я сразу же узнала его, хотя уже и не помнила его имени. Он выглядел невероятно уставшим и побледневшим, но тут же приглашающе раскрыл свои руки. Пожилая женщина бросилась в его объятия, и со слезами на глазах начала ощупывать его лицо и шею. Один за другим, появлялись и остальные солдаты. К ним бежали люди, спотыкаясь и спеша. Я с радостью заметила Бобби. Он сильно похудел и… выцвел. Это выражение лучше всех описывало его измождённое лицо. Словно жизнь извела его настолько, что казалось: хуже уже не будет. Его тут же обнял седоволосый мужчина. А затем и маленькая девочка. Его сестрёнка. Он так часто о ней говорил. Руби уже истерично кричала: — Я не вижу его, я не вижу! Где Чарли?! Где он?! Шумный зал уже весь заполнился. Щёлкали камеры, ярко сияли вспышки. Раздавались всхлипы, крики, редкий вой. Одна девушка плакала, прислонившись к стене. Шестеро погибших… Я медленно поднялась с места. Заставила себя сделать первые шаги. А затем уже понеслась на полной скорости, расталкивая всех людей. Моё сердце не помещалось в груди, угрожая вырваться наружу, прорвав кожу. Руби торопливо бежала следом за мной. Мы дошли до самого конца зала. Больше никого не было. Мои руки дрожали, а тело всё онемело. Руби задавала вопросы каждому солдату, встречавшемуся на нашем пути, но все были слишком возбуждены прибытием на родину, и толком не отвечали. — Где Чарли?! — всё вопила она. — Где он?! Мозг протяжно ныл. Голова совсем отяжелела. Я замерла посреди толпы, совсем разбитая, потерянная. Белобрысого нет. Мухи нет. Косого нет. Рика нет. Мне было слишком страшно даже спрашивать про них, но я резко понеслась обратно, к Бобби, чтобы разузнать о парнях. Чтобы получить ответ. И не мучить себя и дальше этой острой болью. Почти на физическом уровне. Но едва я настигла Бобби, как услышала радостный вопль Руби: — Чарли! Моя голова мотнулась назад. Сердце остановилось. Это был Муха. Он крепко обнимал Руби, которая обвила руками его плечи, рыдая в его грудь. Муха жадно целовал её руки, обнажённые худые плечи. Он стал... совсем взрослым. Коротко постригся, и его густые рыжие волосы теперь превратились в ёжики на голове. Муха выглядел гораздо хуже Бобби. Его глаза опухли, словно он очень долго плакал. Я смотрела на них, и чувствовала, как медленно исчезает земля под моими ногами. Рядом с Мухой никого не было, и это разбило мне сердце. В клочья. Вокруг было столько людей… Но я стояла одна, совсем одна, почти как в детстве, когда Вуди забрали. Я стояла точно так же на пороге детского приюта, сжимая в руках плюшевого медведя с оторванной лапой. В дырявых носках и с идеальными косичками. И всё смотрела как медленно отъезжает машина новых родителей Вуди. Не плакала. Потому что слёзы не помогли бы. Я всё вертела головой, оборачиваясь, внимательно всматриваясь в лица. В такой смешной надежде увидеть знакомое лицо. И с каждой секундой становилось всё больнее, всё хуже. Я словно тонула в радостных криках на заднем фоне. А все краски исчезли. Появилось чувство страха и одиночества. И на душе так мерзко скреблись кошки, царапая мне сердце. — Прошу… Прошу, ты же обещал… — всё безнадёжно шептала я. — Прошу… Так ведь не должно было закончиться. На такой жутко несчастной строке, где я еду обратно домой, в родную Монтану, но уже совсем одна? На ватных ногах я медленно побрела к горячо обнимающейся паре. Сглотнула комок в горле, чувствуя, как глаза горят. Сложно. Но вот раздался до боли знакомый голос. Хриплый. Почти болезненно вопрошающий. Тягучий, убивающий меня своей нежностью и резкостью: — Снайпер! Я обернулась назад так резко, что шею едва не свело от быстроты этого движения. Вдалеке показался знакомый силуэт. Высокий. Широкоплечий. Мужественный. Блондин. С американским флагом, который был накинут на его плечи. Мэттью остановился. Я видела, как дёрнулся его кадык, когда он тяжело сглотнул. А затем быстро бросил свой рюкзак на пол. И нетерпеливо рванулся ко мне. Теперь ноги не спрашивали моего разрешения. Они несли меня по аэропорту словно мощные крылья. Сердце ожило. Краски вновь вернулись. Красный, зелёный, синий… Я бежала к нему навстречу, чувствуя, как почти невесомые слёзы катятся по моим щекам. Всё вокруг исчезло. Остался лишь парень, который был для меня всем. Бегущий ко мне так быстро, насколько ему позволяло его сильное тело. Пол стал лавой. И вдруг расстояние показалось таким неприступным, таким долгим… Очень долгим… Когда, когда… Не успела я и закончить эту мысль, как мы с Мэттью резко столкнулись. Я прыгнула к нему на шею, и не ожидающий этого резкого толчка, Белобрысый слегка пошатнулся. Затем схватил меня за талию, и прижал к себе. Так крепко, словно от этого зависела моя жизнь. Словно если он отпустит меня, то потеряет. Уже навсегда. Я плакала, смеялась, вновь плакала. Мы обнимались несколько минут, а затем я отстранилась, начала покрывать горячими поцелуями его губы, скулы, нос, глаза. Вдыхала его запах, который почти позабылся. Которого мне так не хватало. Белобрысый ловил мои губы своими, водил носом по моей шее, зарывался лицом в мои волосы. — Обещал ведь… Обещал, что выживу, снайпер. Он сдержал своё обещание. Он был здесь. Мы задышали в унисон, учащённо, тяжело, почти судорожно. Белобрысый прижался своим лбом к моему. Закрыл глаза. Этот момент длиной в пару секунд стал для нас вечностью. А затем вновь возобновилось время, и я начала поспешно разглядывать его, рассматривая вблизи каждый клочок его кожи. Ключицы Белобрысого почти выпирали. Он похудел. На его подбородке и скулах появились тусклые синяки. Царапинка на кончике носа. Привычно идеальные волосы были жутко растрёпаны и потемнели от грязи. Но глаза… Его зелёные глаза… Они были прежними. По ним можно было узнать того самого Мэттью, который обнимал меня в тесной кухне, и шептал, что я нужна ему. Это был Белобрысый. Мой Белобрысый, любящий меня. Я оперлась лбом в его грудь, переводя дыхание. Так хорошо мне ещё никогда не было. Сзади ко мне быстро подбежал Муха. Заключил в свои тёплые объятия. Начал жадно целовать в лоб, как тогда, когда прощался со мной. — Крошка Виви… Как же ты изменилась. Он прижал меня к своей груди, и я обняла его за шею. Всё шептала как в бреду: — Муха… Парень тихо смеялся, пока я цеплялась за его военную форму, задевая пальцами значки. — Наша малышка… Мои ладони коснулись его головы. Короткие волосинки словно укусили меня за пальцы. Муха хмыкнул: — Теперь я не такой очаровательный, да? Я оторвалась от него, тяжело дыша, взрываясь от прилива счастья. — Где Косой? Где Рик? Лица парней тут же синхронно погасли. Потухли, как обычно меркнет красноватый свет от сигареты, когда на неё наступают. Они молчали, и я всё больше пугалась с каждой минутой. — Парни, не молчите. Где Косой и Рик? Их там задержали?! Я знала ответ. Но не желала его принимать. Разум отторгал эту правду. Этот ужас. Муха кивнул куда-то в сторону. Чуть поодаль от нас стоял одинокий Рик. Я не сразу поняла, что это он. На нём была кепка цвета хаки, и огромные солнцезащитные очки. Он заметил нас, и подошёл поближе. Обнял меня, но это движение вышло сухим и механическим. Его лицо осунулось. Щетина отросла. — Где Косой? — прошептала я. — Где он? Рик усмехнулся одним уголком губ. Снял с плеча внушительный рюкзак. Вытащил оттуда странную посудину. Звонко похлопал по крышке. — Здесь. Я недоуменно молчала. Ровно до тех пор, пока не поняла, что это погребальная урна. Что... Осознав то, что буквально сломило меня, я резко отпрянула назад. Белобрысый проворно удержал меня, схватив за плечи. — Быть того не может… — бешено замотала я головой. — Нет! Вы все врёте… Муха вздохнул. Он выглядел так, словно уже устал плакать. Просто устал скорбеть. Разве так бывает? — Косой умер ещё в конце июня, Виви. Нам говорили, что от заражения крови. Сепсис. Подцепил инфекцию, пока мы ночевали под мостом. Чёрт, мы ведь даже не знаем настоящую причину его смерти. Белобрысый с силой сжал челюсти. Слегка опустил голову, скрывая выражение своего лица. Но мою руку не отпускал. Словно боялся отпустить. Боялся вновь расстаться на такое долгое время. — Его даже не лечили. Оставили там гнить как бездомную собаку… — с мукой прохрипел Рик. Его глаза покраснели. — Страна заботится о своих солдатах… И поэтому не позволяет даже похоронить их. Забавно, да? Парни помогли мне сжечь его тело. И всё, что осталось от Косого… Здесь… — его голос поник, а затем совсем сорвался. Он слегка пошатнулся, и Муха схватил его за талию, не дав упасть. По кончику носа Рика текла слеза. Крошечная капля упала на пол. — Есть и свои плюсы быть сиротой… Его хотя бы никто здесь не встречает… Я молчала, пребывая в ужасающем смятении. Косой… Мой сосед, друг, язвительно возражающий, возмущённо сопящий, насмешливо хмыкающий. Я вспоминала вечера, когда мы подолгу сидели в нашей комнате, обсуждая многие вещи. Как я будила его в середине ночи, умоляя не храпеть. Как просила его не смеяться так громко, потому что скоро оглохну от этого звука. Вспоминала, как Косой признавался в любви к Рику, а затем морщился, когда слышал в ответ ласковые слова. Его истеричный, но серьёзный шёпот: «Я влюбился. Гребаный горох, влюбился». Мы были разными, но были так похожи. Обе сироты, совершенно никому не нужные. Обе желающие жить долго. И наконец-то познать счастье. «Сейчас я очень хочу жить. Лишь бы жить и жить, Вуди. До тех пор, пока не стану старпёром номер один». В голове, словно старая плёнка, мелькали все воспоминания. Как Косой потащил меня в свою комнату в борделе, вызвав жуткую панику. Как после зимних каникул Косой крепко обнял меня за плечи. Звучно чмокнул меня по волосам. — Я так по вам скучал! А затем его ласковый, и такой непривычный моему слуху голос: — Хочу вернуться назад, только чтобы увидеть тебя в платье с рюшечками. Я купила его ради тебя, Зак. Но ты... Только не ты... Мы все испуганно молчали. Лишь Рик тихо скулил, сжимая костлявое плечо Мухи. — Чёрт, как же я задолбался плакать… Белобрысый крепко обнял его свободной рукой. Прижал к себе. А затем и Муха вжался к нашим телам. Притянул Руби. Вскоре к нам подбежал и заплаканный Бобби. Мы стояли в центре аэропорта, крепко обнявшись. Связанные единой болью, общей скорбью. Комки оголённых эмоций, запутавшиеся в лабиринте боли. Молодые, но увидевшие столько всего… Отчаянные и разбитые в мелкую пыль. Вокруг сновали люди, бесконечно взрывались разноцветные конфетти, но мы всё стояли, плотнее прижимаясь друг к другу. Круг не замыкался. Косого не хватало. Боже, как же его не хватало… Белобрысый прищурился. Похлопал Рика по плечу. Затем произнёс такую банальную, но такую необходимую на тот момент фразу: — Мы справимся.

***

      Прощались мы уже на стоянке аэропорта. Руби увезла Муху с собой, в пансион. Он не желал возвращаться к себе домой. Бобби уехал с предками в свой штат. Рик последовал за Мухой и Руби, чтобы побывать в пансионе. Мы не стали его отговаривать. И поехал он туда не один. Перед тем, как все разбрелись в разные стороны, Томас медленно подошёл к нам. Мы прощались друг с другом, крепко обнимаясь. Но визит командира тут же значительно повлиял на всех. Муха и Бобби отдали честь. Белобрысый молча кивнул. Один лишь Рик никак не отреагировал. Томас пожал всем солдатам руки. — Я позову вас на награждение. Обязательно. Не уезжайте далеко. Будьте поблизости несколько дней. — Нам не нужно гребаное награждение, — прошипел Рик. — Мы ехали туда не ради этого. Командир лишь кивнул. — И всё же. Вы выжили. Это самое главное. — Косой не выжил! В Иране везде такая халатная равнодушность к здоровью солдат? Или только ему не повезло? Только ему, да?! Томас помедлил пару минут. Затем коротко, но искренне произнёс: — Мне очень жаль. — Всем жаль! — яростно прорычал Рик. — Но от этого почему-то совсем не легче! Я… Он опустил голову, пряча от нас свои влажные глаза. Томас быстро подошёл к нему. Хлопнул его по спине. — Прах лучше развеять на территории пансиона. Уверен, Зак бы это одобрил. — Да… Он любил повторять, что пансион это его настоящий дом, — голос Рика слегка дрогнул. Командир некоторое время хранил молчание. Затем решительно кивнул. — Садись ко мне в машину. Я как раз туда еду. Рик невольно согласился. После долгих объятий с Мухой и Руби, после шока Бобби от моего объяснения, что я лишь притворялась мужчиной, и после тёплого прощания с Риком и Томасом, я села за руль машины Вуди. Он был в городе, так как не хотел ждать меня всё это время в аэропорту. Прощание с друзьями не было душераздирающим. Мы скоро должны были встретиться. И будем встречаться каждый раз, хотя бы два раза в месяц, чтобы напоминать себе о том, кто же мы. Мы солдаты. Но прежде всего мы друзья. Мы семья. Мы одно целое. Половинки одиноких душ. Раненых, но таких сильных. И мы больше не одиноки. Даже Рик. О нет. Определённо нет. Люди не делятся на плохих или хороших. На женщин и мужчин. На сильных и слабых. Мы все едины, со своим багажом потерь и боли за спинами. И давно пора признать, что Косой был прав: Жизнь такая… охуенная. Иначе и не скажешь. Хочется жить и жить. До тех пор, пока не превратимся в беззубых стариков с вечной памятью. И пансион… Он останется нашим домом. Нашим убежищем. Местом, которое навсегда связало наши судьбы. Местом, в котором смеха было больше, чем слёз. Даже когда пройдут годы, я увижу всю эту картину так же чётко: Мы с парнями сидим в столовой. Муха и Косой яростно спорят. Белобрысый курит, иногда бросая язвительные реплики в сторону обиженного Бобби. Рик будет заступаться за Косого, а я за Муху. Мы почти подерёмся, но к вечеру снова будем вместе ужинать, обсуждая всё, что только возможно. Будем бросать дрова в костёр. Затем смеяться. Смеяться и смеяться. И будет тепло. Хотя в столовой обычно жутко холодно. На улице ещё холоднее. Но нам будет тепло. Белобрысый развалился на переднем сиденье машины. Устало смахнул со лба светлые пряди. Я завела мотор, но всё ещё задумчиво глядела на дорогу. Затем повернулась к Мэттью. Он сжал мою руку. Поднёс её к своим губам, и горячо поцеловал мои пальцы. Каждый по отдельности. Увидел цепь на моей шее, и расплылся в знакомой улыбке. Вытащил из кармана прядку моих волос, обтянутых маленькой тонкой лентой. — Мой оберег. Я всё глядела на него, осознавая, что план «Просто притворись мужчиной» не только не провалился. А одержал полную и сокрушающую победу. По крайней мере, победный приз сейчас сидел рядом со мной и насмешливо ухмылялся. Белобрысый. Мой конец и начало. — Куда едем? — лишь спросила я, сжав его руку в ответ. Жар его тела вернул в меня веру в лучшее. Он тут же упал на спинку сиденья. Затем медленно улыбнулся. Его глаза прищурились, но уже от весомого облегчения. Радости. И волнительной дрожи. — Поехали домой, снайпер.