Отдартомолено!

Свет… почему здесь так светло? А. Ну верно. Фары же в лицо светят… Я приоткрыла глаза на вдохе — и тут же зажмурилась. Где я? Прошло немало времени, прежде чем я поняла. Место похоже на обычную земную больничную палату… Устало моргнув, я скользнула взглядом по тухлому пейзажу — и вдруг вздрогнула, поползла рукой под старое клетчатое одеяло, прикрывшее меня до пояса. Когда живота на месте не оказалось… … я даже забыла, как дышать. Где тревожная кнопка? Как вызвать дежурного д-доктора? Всё так непривычно, всё такое отсталое, всё другое… Я заозиралась, привстав на локтях, и не нашла ничего лучше, кроме как наконец-то хрипло закричать. И знаете, это сработало! Через минуту в моей палате уже стояла перепуганная молоденькая медсестричка, которая вовсю пыталась меня успокоить. Тщетно. — Где ребенок? — в полном ужасе сипела я. — Я была с ребенком! Где ребенок?! — С ним всё в порядке! — пугливо бормотала медсестричка, стискивая узенькие бледные ладошки. — То есть, с ней! — Нет, — упрямо говорила я, — как? Она же была со мной… Я была беременна… она не могла родиться так рано! И здесь! Почему здесь?! Где она? Я должна её показать! И тут я осеклась и поняла, что меня колотит. Кому показать? Меня здорово тряхнуло. Сказать это вслух было выше моих сил, так что я разревелась, как маленькая, и закрыла лицо руками, моментально всё вспомнив. — Сейчас не могу показать, — испуганно говорила мне девочка моложе меня. Она силой пыталась уложить чокнутую роженицу обратно в постель и стрессанула явно не меньше моего… — Она родилась раньше срока, вы же сами понимаете, нужно понаблюдать за ребенком. За вами. Мы не можем просто так сразу пустить вас… Она права. Чёрт… Как всё непросто. Не так я представляла себе роды. Я думала, у нас с Молом в запасе еще полтора месяца, думала, мы с ним будем вместе ждать этого дня. Думала, он будет рядом — или в соседнем отсеке, ходить взад-вперед, как в старых итальянских фильмах, и может быть, даже закурит… В моей версии событий со мной на родах поприсутствует Рей. Она-то точно знает все эти дебильные примочки в духе как дышать, как рожать… кстати… а как я родила? Что-то я упустила этот момент… Я попыталась вспомнить. Воспоминания проносились в голове и таяли, как дым, одно не стыковалось с другим, всё было размытым. Я помнила ноющую, тупую, пронзающую боль, помнила, как доктора в скорой командовали, что мне делать, помню как меня обезболили уколом. Каждый эпизод в памяти гас, потому что в тот момент большим потрясением для меня было, увы, не рождение дочери, а… я сглотнула. Думать об этом было невозможно. Я сделала вид, что ничегошеньки не помню, и решила, что хочу уснуть. Что будет дальше? Я не знала. Это было странное состояние, когда ты хочешь уснуть — и больше не просыпаться, каким-то чудом уйти, стать ничем, пустотой, забыть всё и сделать так, чтобы все забыли тебя. Если бы я была одна, я бы так и сделала. Клянусь. Я бы просто вырвала эти странички из жизни и сожгла их, не оставив на память ничего. Но сейчас у меня на руках был ребенок. И я ощутила себя в полной мере в такой клетке, за такими стальными засовами, что поневоле задрожали руки. Я повернулась набок, коротенько застонав и сжав ноги, потому что между них существенно сырело и ныло. Пока что медсестра не предупредила меня, что в ближайшие два дня я буду сильно истекать кровью и даже пописать нормально не смогу из-за прошедших родов… Но сейчас я мирно уснула, не видя никаких снов, и надеясь, что мне не удастся проснуться.

***

Дочку я назвала Дианой. Имя было идиотским, но его придумал Мол, и я сказала именно его женщине, которая в перерывах между бесконечной сдачей анализов и стоянием в кабинет оформляла все положенные документы. Ей в коридоре поставили стол, стул и нас впридачу — вечной очередью. Я слышала, как женщины охотно называют отчества и фамилии, обсуждают, рад ли муж, что сына назвали Ярославом, или он хотел Владимира, и чувствовала себя неудачницей. Уже на этапе отчества я растерялась. Каким оно должно быть? Моловна? Кхамеировна? Диана Моловна Опресс?! Господи, помоги моему ребенку, жизнь и так нелегкая, а с таким именем и подавно… Я поморщилась и, скрепя сердце изо всех сил, записала дочку как Хамировну, потому что это сошло бы более-менее на какое-то средиземноморское имя, и пусть все думают, что я нагуляла девчушку с жарким греком, а не с рогатым забраком. Фамилия… я без раздумий назвала её — Опресс. Самойлова — тоже хорошо, но… хотелось, чтобы была хоть какая-то связь с… Я услышала легкий смешок за своей спиной, но никак не отреагировала. У них в мужьях не было рогатого ситха, так что им меня точно не понять. На меня и так смотрели как на глупенькую из-за двух татуировок на лице, а еще двадцать первый век, блин, словно пещерные люди разве что пальцами не тыкали. Я удрученно вспомнила полагавшуюся мне отдельную роскошную палату на Дксуне, где планировалось родить малышку, и с тоской подумала, что сейчас я даже Ди не могу увидеть и подержать на руках. До сих пор никто не показывал мне дочь, и я боюсь, как бы ее не подменили. Ну вот, началась материнская паранойя… А как же я узнаю, что это именно моя девочка? Но мои опасения были безосновательны, и я поняла это на второй неделе, когда доктора с радостными улыбками сообщили мне, что нас выписывают. Я как человек, ни разу не державший младенца на руках, вошла в состояние паники средней тяжести — но хождение по врачам и плановый осмотр после родов не оставили мне шансов… Вместе с тем, я одиннадцать с половиной дней видела, как с детками управляются мои соседки по палате, и понимала, что дома меня ждет трэш в полном одиночестве. Я не умею ухаживать за девочкой, не кормила ее ни дня грудью, неизвестно вообще, будет ли у меня молоко?! В довершение всего, я запаниковала еще больше, поскольку вспомнила, что идти с малышкой мне здесь некуда — только что в родительскую квартиру обратно ехать… Но это километров девяносто от города, уже соседний крошечный городишко со своей вшивенькой, но инфраструктурой. Мы в этой квартире не жили даже никогда: так, досталась крохотная двушка от родителей папы, да стояла никому не нужная. Даже снимать ее никто не снял… Денег на съём квартиры или даже комнаты здесь у меня нет. Работы… какая работа, когда на руках малышка? С учебой тоже беда… в универе придется брать академ. Значит, план таков. Забрать из общаги мои вещи. Попросить подружку, которая водит машину сама, довезти меня с малышкой до батиного дома. Там постараться обустроиться… Я схватилась за голову. У меня нет ни лоскутка, чтобы переодеть ребенка, и кроватки с коляской тоже нет, я уж молчу про ванночку, подгузники и одежду. — Прорвёмся, Агуша! — пообещала Света. — Ты что думаешь, мир без добрых людей?! Я поспрашивала по знакомым, и у брата Стеша недавно родила… будет твоей Диане и кроватка, и коляска, не ссы! Я слушала со сдавленным комком в горле и мыслью о том, что сейчас Ди, родись она даже раньше срока на Дксуне, не обноски бы носила, батя наверняка бы рога отбросил, но всем ее обеспечил. Мол всегда такой. Был. Диану я видела, сначала — в специальной кувезе, через прочный колпак из стекла. Она была очень… очень розовенькая, прямо-таки малиновая, и достаточно крупная, и все медсестры говорили мне, пигмент-де сойдёт (ха-ха, конечно!), а вот такую крепкую девочку недоношенной родить — большая удача. Ди действительно оказалась очень крепенькой и забавной, с длинными папиными ресницами, но глаз она пока при мне не открывала — спала с подключёнными трубками датчиков, вентиляцию лёгких с неё сняли на следующий же день, поняв, что Диана нормально дышит и сама. Доктор обратился ко мне перед выпиской и удивлённый сказал, что дочку даже выпаивать не пришлось. Отделение недоношенных детей Диана тоже пролетела скоком — и на руки я ее получила уже достаточно оформленной и в целом даже похожей на обычных девятимесячных детей. Правда, доктора несколько волновали крепкие шишечки на голове, и он все жаждал сделать КТ, однако сделав, осознал, что с черепом и мозгом все в порядке… ну, может, доктора это и взбудоражило, но не меня. Я задумчиво водила пальцами по щёчкам, понимая, что однажды на месте бугорков вырастут настоящие рога. Забирала меня из роддома Света, одна, и как полагается, с букетом. Она не спросила ничего, не проронила ни слова, не было ни взгляда — даже когда она лицезрела мою татуированную моську. Света просто вручила мне цветы и сказала: — От души и сердца! И обняла, так, что я почувствовала, что дома, хотя бы на одну минутку. А затем мы, не совещаясь, оставили букет акушерке, которая держала Диану, и таким вот образом покинули Родильный Дом номер 17, сели в Светин «Опель Астра» и покатили чисто женской компанией домой…

***

— Какая розовая, — заметила она уже дома, когда мы осторожно положили Ди на большую кровать, накрытую пледом. Светка здесь протерла пыль, помыла полы и окна, сделала все, что нужно, и даже собрала — одна или с помощью магии, уж не знаю — кроватку и комодик, сверху положив надувной детский матрас для пеленания. У меня в глазах защипало от такой заботы и мне захотелось быстренько позвать Светку замуж, пока вакансия открыта… — Доктор сказал, пройдёт, — вяло сказала я, оставляя Ди сопеть в конверте и сбегая в ванную комнату. Принять душ по-человечески после двух недель роддомного ада — то, что мне действительно было очень нужно. Я старательно намыливалась гелем для душа и без мочалки, и думала, какая же Светка крутая. Она даже в холодильник кое-чего положила, очевидно, чтобы я не сразу сдохла. — И что? — спросила она полушёпотом, чтоб не разбудить ребёнка, когда мы уже пили чай на маленькой кухне. — Как ты дальше будешь? Одна?.. Я вздохнула, сдержано, но так, что она ясно поняла: да никак. Об этом я не думала пока и ничего не планировала. Меня вообще жизнь к такому не готовила… — А где отец? — наконец спросила Света, и я снова вздохнула и покачала головой. — Сбежал?.. — Он бы никогда не сбежал, — спокойно сказала я. — Свет, его больше нет. — В к-каком смысле? — застыла подруга, кругля зеленые глаза. — В смысле, умер. — Я сказала это максимально бесцветно и отстранённо. Но в груди завозилось и заныло. — В автокатастрофе… — Боже мой. Светино лицо исказилось от настоящей, неподдельной боли за меня. — Гребаные машины, Агуша, это невозможно, сколько ты натерпелась… Я старалась не вспоминать события последних минут, которые уже столько дней меня преследовали, и глотала чай из щербатой старой чашки, понимая, что когда-то папа маленьким тоже из неё пил, наверное. — А дядя тебе прислал денег… — спохватилась Света, но тут в соседней комнате заплакала дочка, и мы обе туда поспешили. С этой минуты у меня началась настоящая жизнь…

***

Диане было шесть месяцев, когда у неё начали пробиваться рожки. Это был пиздец. Они полезли вместе с молочными зубами. Дочка выла и плакала по ночам, и я подпевала ей не хуже. Рожки лопали кожицу на голове, и Диана сперва проснулась с корочкой засохшей крови под чепчиком. Я сначала не сообразила, что происходит, и чуть кони не двинула, но затем увидела, что на черепушке красуется крошечный бежевый бугорок — и схватилась за голову. Что делать, если у вашего ребёнка режутся рога? Я без задней мысли в полной панике набрала это в сети, и Гугл без шуток выдал мне около десяти сайтов с контактами экзорцистов и ясновидцев. Я быстренько взяла себя в руки и пошла купать Диану… С грудным вскармливанием проблем у меня не возникло, Ди исправно сосала грудь, я пыталась придерживаться сраной диеты, от которой я была больше голодной, чем сытой, и чувствовала себя в изоляции, потому что теперь мы с дочкой были неразлучны. Навсегда. Ура. У неё был курносый нос, как у Мола, и его небольшие глаза — только цветом синие, глубокие. Хотя кто знает, быть может, Кхамеир тоже синеглазый, без вот этих ситхских причуд. Наше расписание было чудесным, как у пенсионеров — или у солдат в казарме, тут как посмотреть: ранняя побудка, завтрак Ди, завтрак мне, умывание на скорость, снаряжение дочки на прогулку, турбореактивные сборы себя любимой, быстренько выкатить коляску, затолкать ее в лифт… В парке было легче, там — воздух, люди, относительный покой. Диана прекрасно спала на свежем воздухе, и пока стояло лето и ранняя осень, мы столовались на улице, благо вся дочкина еда была всегда со мной. Пока я ходила и двигалась, пока мыла посуду и полы, агукала с дочкой и пыталась экономить средства, очень солидные и переведённые мне дядей с родительского счёта — я жила. Но когда ложилась в кровать, дочка засыпала, а за окнами стелилась мягкая чёрная мгла, слёзы душили сами по себе. Мне пришлось отвыкать от заботы. От любви. Заново привыкать к безрогим мужикам. И тоскливо ждать, когда боль пройдёт и замолкнет. Но шел уже восьмой месяц, а она не проходила. Только одно событие за это время взбудоражило меня и заставило помянуть Мола вновь — недобрым словом. — Рогатая ты паскуда, — шептала я, — сука краснорожая… откинул коньки, а я — делай что хочешь… Над семимесячной кроваткой Дианы, одетой в беленький комбинезончик, безо всяких ниточек порхали игрушечные облачка ее мобиля.