Вопреки всему

      Я просыпаюсь в половине пятого. Мне тревожно, но я не могу найти определения своим ощущениям. Скорей всего — это послевкусие сна: мне снился Бой. Мы с ним бежали по пустоши, а потом я его потеряла.       Поднимаюсь. Эрик ещё спит. Беру полотенце и иду в душ через большую общую спальню. Непривычно. Некоторые бойцы ворочаются в кроватях, народ начинает просыпаться.       Я первая в душе. Включаю воду и стою под тёплыми струями воды, смывая с себя остатки сна.       Обтираюсь полотенцем. Стираю бельё в раковине, после чищу зубы и возвращаюсь назад. По комплексу разливается сигнал к пробуждению. Народ соскакивает с кроватей. Эрик уже сидит на кровати и потягивается. Я наклоняюсь, целую его и поворачиваюсь к шкафчику, вешаю на импровизированную сушилку свои чёрные трусы. К слову, большинство ребят так поступают, чтобы не ждать свежее бельё из стирки. Эрик следит за моими действиями и подходит, обнимая за талию.       — Потрахаемся? — спрашивает он будничным тоном.       — Вечером обязательно, — киваю я, отдаю ему в руки полотенце и прошу меня прикрыть, чтобы переодеться. Он заглядывает за край полотенца и улыбается. Я улыбаюсь в ответ.       — Хоть посмотрю на мою девочку, — запоздало отзывается он, а вторым глазом зорко бдит, чтобы никакая патрульная морда не сунула в наши покои своего носа.       Я сексуально натягиваю майку. Эрик стонет и бросает мне на голову полотенце, а потом срывает его и топает в душ. Я успеваю натянуть штаны и смотрю ему вслед. Утренний ритуал нарушен. Но на кону стоят наши жизни, а потому Эрик стойко терпит эти лишения, которые нелегко ему даются. А ещё у него здесь нет сигарет. Вместо них ему дали жвачку, которая отбивает желание покурить. На базе никто не курит. Люди избавились от этой привычки столетие назад. Надеюсь, что Эрик избавится тоже. Но пока он блоками жуёт жвачку и мечтает порезать Дэвида на полоски.         Я слышу голоса Фора и Трис из коридора. Судя по повышенным тонам, разгорается ссора. Я озадачена и сбита с толку. Вчерашние их посиделки в укромном уголке, вроде, решили проблему сексуального голода, и не сразу переключаюсь на то, что, возможно, эта ссора намерено раздута на зрителя.       Бегу туда. Вижу взъерошенного Фора, голого по пояс, в одних брюках, Трис стоит с вещами, и яблоко раздора — парень, который постоянно провожает Трис к Дэвиду.       — Чё вылупились?! — Фор срывается на зевак и рычит на Трис, когда та заявляет, что ей надоели скандалы и ревность на пустом месте. Она устала, и работа намного важнее их отношений и, если Фор не понимает этого, ей жаль его. Она съезжает.       — Трис?! — окликаю я её.       — Я всего лишь переезжаю на верхний уровень. Мне удобнее оттуда работать, — в её голосе раздражение, а на глазах блестят слёзы.       — Хорошо, — я перевожу взгляд на Фора. — Она же будет рядом, просто выше на этаж. Ты чего?       — Она свою работу ставит выше нас, Крис. Мы для неё «повреждённые». Пусть катится к Дэвиду.       — Фор?! — я хватаю его за предплечья. — Ты что?! Как ты можешь так говорить?! Это же Трис! Наша Трис…       У меня нет слов. Можно же просто ссориться, но эти двое  бросают друг в друга страшные слова, холодные, от которых даже во мне всё переворачивается.       — Уже не наша, — заявляет он. Резким движением стряхивает мои руки, разворачивается и уходит прочь. Я делаю шаг к Трис. Она отворачивается и горько всхлипывает. Потом смотрит на провожатого, который всё это время стоит в стороне, будто побитая собака, опустив глаза в пол.       — Уходим!       — Да… Идём, — запоздало соглашается охаровец.       — Трис? — окликаю подругу.       Догоняю её и обнимаю со спины.       — Если что, я здесь. Захочешь поговорить, если…       Она кивает, но не обнимает меня в ответ. Мягко высвобождается и уходит. Двери за ними затворяются.         — А ну разойтись! — рявкает Нита.       Я оборачиваюсь. Девушка подходит ко мне, кладёт руку на плечо и смотрит на меня сочувственно.       — Я в порядке, правда, — бросаю на неё мимолётный взгляд. — Она всего лишь переехала этажом выше.       — Да. Никакой трагедии, — кивает Нита.       — Просто Фор всё остро воспринимает, — оправдываю я его в её глазах.       — Вам всем здесь непросто. Должно пройти время для адаптации, — она похлопала меня по плечу и пошла в сторону выхода, бросая мне и остальным: — На плац, девочки! Живо! И дождевики не забудьте. Сегодня льёт!         Прохожу мимо закутка с кроватью, где живёт Фор. Его «остужает» Эрик разговорами. Иду в оружейную, потом надеваю тёплую куртку, беру дождевик и вместе со всеми покидаю помещение. Двигаемся по коридору. Собираемся под козырьком. Вода с неба стеной. Розовые лужи разливаются по плацу. Нет никакого желания лезть под эту радиоактивную гадость, но командир лишь злится, расталкивая толпу.       — Ну, чего встали?! — подначивает остальных Ромит и выходит первым под дождь. — Не растаете, не сахарные! Живо-живо-живо!!       Я накидываю капюшон и выхожу следом за остальными. Да, в этом отличие этих людей от лихих. Они и в дождь будут тренироваться на улице и, вероятно, и в снег. Эрик бойцов не гонит в дождь на тренировку. Правильно, у нас есть Яма. А у охаровцев её нет, поэтому плац — это единственное место, где можно проводить групповые занятия большой толпой.         Мы выполняем планку, застывая в одной позе. Мой сосед находится в центре лужи, мне же повезло больше — я стою в планке на её краю. Опускаю взгляд и терпеливо сношу нагрузку и непогоду. Вода затекает в рукава куртки. Все в напряжении, и разговоры смолкают. Слышен непрекращающийся монотонный стук капель, барабанящих по поверхности плаца и нашим дождевикам, и булькающих по рыжим лужам. Даже Эрик с его жёсткой дисциплиной не заставлял нас в непогоду лежать на мокрой земле. Самое большее — это бег. Снова в голове всплывают слова Огонька о том, что я буду вспоминать период обучения как благо. Хорошее было время. Беспечное. Знай себе тренируйся и ни о чём не думай.       Что-то тяжело шлёпает рядом. Сосед падает в лужу, не выдерживая упражнения. Поднимает лицо, отплёвывается.       — Встать! — рявкает над ним Ромит. Я вижу только его ботинки с заправленными шнурками. Его оклик предназначен не мне. Но и у меня уже гудят руки от напряжения.         Плац внезапно давит тревожная сирена. Командиры вертят головой по сторонам.       — Волкодав прорвался! — орёт кто-то со стороны. — К оружию!!       Я слышу крики. Народ не сразу реагирует. Кто-то продолжает находиться в статике, но охаровцы, видимо, понимают, кто такие эти волкодавы. Отряды мешают ряды. Бойцы бегут к корпусу. Я стою на плацу не в силах сойти с места, будто вросла подошвами в чёрное покрытие, и вижу рыжую гору, перепрыгивающую контейнеры. Он видит меня, я вижу его.       — Бой!! — ору что есть мочи и машу ему руками, и бегу навстречу. — Бой, ко мне, ко мне, мальчик!!         Волкодав срывается со всех лап, рекордно сокращая расстояние между нами.       — Кристина, стой!! — кричат в спину.       Мимо меня летят бластерные залпы. Волкодав петляет, и выстрелы его не задевают. Меня догоняют. Стрелок снова вскидывает оружие. Выстрел.       — Не-ет, это Бой!! Стойте!! — ору я на бойца, пытаюсь отобрать у одного оружие. Меня хватают за талию. Мы падаем на чёрное покрытие. Я лишь вижу знакомое лицо. Это Эрик роняет меня и падает сам, заслоняя от рыжей туши, обрушившейся на нас. Перекатывается со мной в сторону и стреляет в зверя в упор.       — Эрик, нет!! — я вырываюсь из его обхвата и делаю рывок в сторону волкодава, и заслоняю его собой. — Это Бой!       — Это не Бой! — рычит он. — Медленно иди ко мне. Крис.       Я оборачиваюсь. На меня скалится звериная морда и глухо рычит. Из пасти капает кровавая слюна. Это не Бой. Другой взгляд, строение морды. Теперь я вижу это.       — Тш-ш-ш, — издаю я звук, пытаясь унять ярость в раненом звере. Его жёлтые глаза с ненавистью смотрят на меня. Он так близко, что я могу протянуть руку. — Может, ты видел Боя? Он как ты… потерян сейчас где-то на пустоши. Скажи мне?       Я протягиваю к нему руку. Касаюсь пальцем холодного мокрого носа, и в эту секунду меня рывком хватают за ворот куртки и дёргают, роняя. Я лечу назад спиной, но замечаю две яркие вспышки и слышу два громких хлопка. Краем глаза вижу взметнувшуюся рыжую гору. Скулёж, и тишина.       Меня поднимает Фор, встряхивая за плечи. Эрик и ещё пара бойцов стоят рядом с большими бластерами в руках. От рыжей вздыбленной шерсти поднимается дым, но дождь гасит всё. Лужа под зверем окрашивается в кровавый цвет.         — Ты совсем с ума сошла, Крис?! — Фор рычит на меня.       — Я думала, что это Бой, — оправдываюсь я.       — Бой остался за периметром другой зоны, на границе с Чикаго, — отвечает мне Фор. — Здесь он никак не окажется. Силовой барьер не преодолеть.       — Но этот же преодолел его.       — Вероятно, сделал подкоп, — отзывается Эрик, поворачивается ко мне и грубо сгребает меня в охапку, с силой стискивая и вжимая щекой в свою мокрую куртку. — Я с тобой раньше времени поседею, Крис.       — Прости…         За завтраком все только об этом и говорят: как волкодав был готов пообедать мной и что с этими Бесстрашными не так? Все бегут от смерти, а они руки тянут к ней.       Питер сидит напротив меня за столом и массирует бок. С выпитой водой пропадает и капсула, и боль его отпускает.       — Крис, шизанутая, с чего ты решила, что он не оттяпает тебе руку? — морщит он лицо, поглощая кашу.       — Он почуял его запах.       — Какой запах, обезьянка? — фыркает он. — Его с нас давно смыли.       — Это другое.       — Отстань от неё, — рычит на него Фор и подкатывает ко мне яблоко. Я отодвигаю его от себя. — Сам тоже хорош. Орут тебе — беги, а ты стоишь.       — Боль скрутила, — огрызается Питер.       — Он не просто так пришёл сюда, — поднимаю я взгляд, глядя на ребят. Их лица мрачные, осуждающие меня.         Эрик возвращается за наш стол с кружкой какой-то дымящейся чёрной жижи. Без разговоров поднимает меня за плечо и тянет из-за стола в сторону нашего уголка.       — Кто? — переспрашивает он меня, расслышав только последнюю часть фразы, сказанной мной при всех.       — Он.       Я вырываю руку и смотрю на Эрика исподлобья.       — Зачем было убивать?!       — Идём в комнату.         Эрик хватает меня за руку и ведёт в нашу спальню, если место с решётками вообще можно назвать комнатой. Сажает на кровать и опускается передо мной на корточки, отставляя кружку в сторону, на тумбочку.       — Посмотри на меня, — просит он.       Я поднимаю на него взгляд. Эрик берёт мои ладони в свои.       — Волкодавы — людоеды. Они всегда были такими. После войны. Это не одичавшие собаки, это койоты, понимаешь? Пустынные волки красных прерий. Они всегда охотятся только на людей.       — Эрик. Этот пришёл не для охоты.       — Почему ты так решила?       — Я не могу объяснить. Это читалось в его взгляде. Он пришёл не для охоты.       — А для чего?       Я молчу, потупив глаза в пол. Я не могу рассказать ему, что вижу Боя каждую ночь. Вижу красные сны, красных людей и пустыню. Я скучаю по моему малышу. Я переживаю за него.       — Выпей, — Эрик подаёт мне кружку в руки.       — Что это?       — Шоколад.       — Шоколад? Здесь? — удивлённо спрашиваю и подношу напиток к лицу, заглядываю в кружку и тяну носом запах. Его почти нет.       — Не пахнет.       — Другой сорт какао, — пожимает он плечами и следит за тем, как я выпиваю напиток. — Сладкий. Будешь?       — Не люблю сладкое, — улыбается он и забирает пустую кружку из моих рук. Поднимается и тюкает меня пальцем в нос. — У тебя сегодня тренировка. Отдохни перед ней.       — А ты? — я тянусь следом.       — Я на службу.       Он ставит кружку на полку, снимает с себя влажную майку, бросает её на край кровати и натягивает на себя сухую футболку. И всё делает молча. Я поднимаюсь и обнимаю его, утыкаясь носом его в грудь.       — Прости меня. Я люблю тебя.       — И я тебя, птенчик.       Он целует меня в макушку и закидывает себе в рот пару подушечек жвачки, кидая блок на полку шкафчика.       — Безвкусная резина, — фыркает он и протягивает руку, ероша мне волосы. — Не буянь. Волкодавам в рот пальцы не суй. Хочу вернуться и застать тебя живой.       Он шутит, а глаза серьёзные.       — Хочу домой, — я повисаю на его шее. Эрик вынужден меня отцепить от себя.       — Будь умницей, — бросает он напоследок и идёт к выходу. Уже собирают отряды на распределение. Питер уходит со всеми. Я остаюсь одна.       В голове зреет мысль попросить Ромита перевести меня в отряд к Эрику. Я должна быть рядом с ним.           Ромит застаёт меня в оружейной. Я тянусь к тесаку, но слышу усмешку в спину.       — Не великоват? — оценка явно с сарказмом сказана, но я не обращаю на это внимания. Бросаю быстрый взгляд на парня.       — Если есть лезвия — возьму их, — пожимаю я плечами.       — Лезвия, — Ромит подходит ко мне вплотную, протягивает руку через моё плечо и поправляет тесак. — Это можно устроить. Но хотел предложить тебе сегодня кое-что поинтереснее холодного оружия.       — Что же? — отстраняюсь я. Вижу мимолётную улыбку охаровца.       — Идём.         Мы выходим из оружейной, идём по залу в сторону, где обитает детвора. Движемся вдоль панцирной стены, отделяющей их зону от нашей, входим через железную дверь и попадаем в мир любопытных мордашек. В довольно просторной комнате, за прозрачной стеной, дети сидят кружком, прямо на полу, вокруг проектора. На коленях планшеты.       — Кристина, это Кристина, — шепчутся они, пихая друг друга в плечо.       — Глаза в текст! — слышу грозный оклик одного из воспитателей. Девушка стоит неподалёку, управляя голограммой проекции. Я киваю бойцу, она мне. Мы проходим ещё два класса, в которых сейчас идут занятия. Детей распирает любопытство, но грозные оклики не сулят им ничего хорошего. Разговоры смолкают. Мы идём через детскую зону дальше. Я вижу их зону отдыха. Спальня небольшая, такая же мрачная, как наша, с двухъярусными кроватями, застеленными по-армейски. Никаких игрушек, ничего яркого или личного. Здесь всё общее. В этом плане моё детство было невероятным. Я жила в зажиточной семье, даже по меркам Искренности. У меня было всё, даже собака. А у этой детворы нет даже игрушки.       Я поджимаю губы. Хмурюсь. И перевожу взгляд на командира, намереваясь задать вопрос, зачем мы здесь, но он опережает меня с ответом. — Здесь путь короче, — бросает мне через плечо Ромит, будто услышав мои мысли.         Мы проходим через шлюз наружу, покидаем здание аэропорта и придерживаемся правой его стороны, направляясь в сторону чёрных монолитов.       Я ловлю себя на том, что не одета для прогулки по улице. Но не успеваю озябнуть в одной футболке, как мы уже сворачиваем к одному такому чёрному блоку. По строению они выглядят фантастично, но совершенно не похожи на здание старого аэропорта.         Шлюзовая дверь впускает нас внутрь. Меня тут же обнимает приятное тепло.       Мы идём по светящемуся коридору, и меня охватывает волнение, когда я слышу знакомые звуки, доносящиеся откуда-то спереди. Чувствую запах, ни с чем не схожий, из-за которого моя кожа покрывается мурашками.       — Вы держите здесь щенков волкодавов? — вырывается у меня возглас возмущения. Ромит бросает на меня быстрый взгляд и кивает.       — Ты уже вырастила одного, мы решили повторить эксперимент.       Я вхожу в небольшой зал, полный клеток со скулящими рыжими комочками. Меня накрывает ужас. Застываю в дверях, не в силах переступить порог.       — Вы крадёте их детей, — шепчу я севшим голосом.       — Полегче на поворотах, — Ромит резко разворачивается ко мне лицом, подступает вплотную, глядя сверху вниз.       — Зачем? — смотрю я на него. Его взгляд смягчается.       — Они превосходные ищейки.       — Но в таком количестве… Вы не подчините их.       — Нет, — он опасно улыбается. — У нас есть ты.       — Я? — я делаю рывок в сторону.       Ромит хватает меня за плечи и притягивает к себе.       — Тш-ш-ш.       — Командир. Это так не работает.       — А как работает? — не отпускает он меня.       — Их надо любить… Они живые.       — У нас иные цели.       На мои глаза наворачиваются слёзы.       — Я Боя любила. Он лишь тогда станет верен… только тогда.       Отвожу взгляд. Ромит меня привлекает к себе. Всхлипываю в его плечо.       — У нас есть такая поговорка: «Подчини одного волкодава и подчинишь себе всю пустыню».       Я закусываю губу. Мне хочется бежать, подальше отсюда. Щенки скулят, бьются о прутья клеток.       Перед моими глазами встаёт дымящаяся рыжая гора — тело мёртвого волкодава, убитого сегодня.       Они хотят подчинить их себе, — кричит всё внутри меня. Я цепенею от одной этой мысли.       — Ты научишь бойцов обращаться с ними правильно. Крис? — Ромит отодвигает меня от себя, подцепляет пальцами мой подбородок и приподнимает, заставляя посмотреть ему в глаза. — Это приказ верховного командования. Приказы нужно исполнять.        — Вы обратите их против людей, — я чувствую, что иду по хрупкому льду. По лицу Ромита не прочесть эмоций, и это меня пугает ещё больше.       — Мир гораздо сложнее устроен, Крис. Чикаго — это школа, но тебе уже не шестнадцать. Ты повзрослела. Теперь нужно сделать осознанный выбор.       — Выбор?       — Кто ты есть: жить прошлым или идти дальше.       — Я не понимаю.       Он улыбается, но неискренне.       — Хочешь вернуться в Чикаго и никогда не узнать, что за его границами, или всё же хочешь узнать?       — Хочу.       — Тогда выполняй приказы. Я возьму тебя в свой отряд, ты увидишь мир за пределами О’хары. Думаешь, мало выживших?       — Я не знаю.       — Много, Крис. Много. Невероятные города, технологии. Тебя они интересуют?       — Да.       — Хорошо.       Он кладёт руку на моё плечо и привлекает к себе, обнимая, будто пытается меня утешить. Мне всё равно. Я ощущаю безысходность, исходящую от малышей. Они сбиты с толку, напуганы, их разлучили с семьёй.       — Ну? Оттаяла?       — Что я должна делать? — поднимаю на него взгляд.       — Правильный вопрос, девочка, — дёргает он уголком рта и разворачивает меня зрителем на зал. — Ты научишь щенят рабочим командам. Будешь кормить волкодавов. Станешь для них своей.        — А тренировки? — переспрашиваю я осторожно.       — Обязательны. Под моим личным руководством.       — Волкодавы — не домашние питомцы, — говорю я фразой Фора.       — Нет. Они первоклассные убийцы. Если не будут идти на контакт, то конец у всех один. Ты же знаешь, что Эрик каждый день был готов пристрелить твоего Боя? Как и Макс, и всё ваше командование Фракции! Но ты упорная. Научила пса слушаться себя и Эрика.       — Но там был другой случай. Мой маленький рыжий пирожок. Он был…       — Последний из выводка. Ты его просила оставить в живых. Остальных добил Эрик. Помнишь?       — Да.       — Он был прав. Твой Бой — машина для убийств. Вспомни, как он запросто перегрыз глотки Эрудитам, защищая тебя.       — Вы всё видели? — шепчу я севшим голосом.       — Это наша работа, девочка, — он похлопывает меня по плечу. — Крис, ты справишься. Я в тебя верю.         Он подталкивает меня вперёд.       — Час на кормёжку, и жду тебя в оружейной. Время пошло.       Он уходит, даже не оборачиваясь. Я смотрю на малышей, и внутри меня всё переворачивается. Слышу звук закрывающегося шлюза, и моё сердце пропускает удар.         — Малыши, — шепчу я, боясь потревожить пространство, и делаю шаг вперёд. Я насчитываю тринадцать клеток. — Тише, всё хорошо. Я здесь. Я не дам вас в обиду.         Выпускаю комочки из заточения, всех до единого. Они разбегаются по залу, и самые бойкие щенки бегут в сторону выхода. Двое увязываются за мной. Иду к чёрному шкафу. Открываю его. В нём бутыли с белой жидкостью. Читаю этикетку. Синтетическое молоко. Свинчиваю крышку и пробую на вкус. Вроде похоже на молоко, но не сливочный вкус, как у коровьего из Дружелюбия. Гадать, из чего сделано, нет времени. Понимаю, что одним молоком сыт не будешь, и ищу что-то, похожее на корм. Нахожу пакет сухого. Но такой малышам не разгрызть. Тоже пробую на вкус сухарик. Долго гоняю за щекой, пока на языке не образуется подобие куриного вкуса. Тоже, поди, синтетика?       Роюсь в посуде, нахожу глубокую, схожую с кастрюлей емкость. Ставлю её на пол, прямо перед любопытными щенками. Беру сухой корм, разрываю упаковку и ссыпаю в неё корм до половины, потом наливаю молока, чтобы закрыть поверхность, и, пока сухарики размокают, собираю миски щенков и несу их к кастрюле. Малыши бегают за мной хвостиком. Я сажусь на пол, беру миску и помешиваю ею еду в ёмкости, потом зачерпываю размоченные сухарики. Беру один, пробую. Жевать уже можно. А у малышей зубов ещё нет, а дёсны можно травмировать. Жду ещё. Рыжий увалень взбирается ко мне на колени и тыкается мордочкой под руку. Он тёплый, дрожащий, но самый смелый в выводке.       — Попробуешь? — спрашиваю его и зачерпываю в ладонь из кастрюли размокших камушков. Он тыкается носом, и его шершавый язык слизывает угощение.       — Ну как, одобряешь? — переспрашиваю малыша. Волкодавчик пытается через меня перебраться в кастрюлю.       — Ага, понравилось? Сейчас, поешь.       Зачерпываю ему еды миской, ставлю её на пол и следом опускаю с колен малыша.       — Кушай.       Он нюхает еду, смотрит на меня и снова пытается на меня залезть. Малышей привлекает запах снеди, и они стягиваются к нам.       — Ну чего ты? Кушай, — я глажу малыша по рыжей шёрстке. Он опускает мордашку сначала нехотя, потом налегает, и чавканье раздаётся по залу. Я улыбаюсь.       — Порядок.       Разливаю по мискам содержимое кастрюли и ставлю к каждой миске по щенку. Слежу, чтобы каждый трескал из своей миски, но ясное дело, что большинство пытается пообедать у друга — там же вкуснее. Несколько волкодавчиков наелись и напрудили лужи на полу. Стандартная ситуация. Ищу швабру, чтобы убрать безобразие, и замечаю внизу на панели стены надпись: «Уборщик». Пинаю ногой по индикатору, и из ниши выкатывается сплющенный блинчик-робот и начинает уборку, целенаправленно переезжая лужу, кружась по ней и вытирая досуха пол. Он сам находит все лужицы. Щенки пытаются обгавкать неизвестного, прыгают на него лапами, но уборщик не обращает на них внимания, монотонно выполняя свою работу.       Я наблюдаю за игрой малышей и вижу, что некоторые сбиваются парами. Предполагаю, что они из одного выводка.       И пока робот катается по полу, убирая лужи, я поднимаю щенков по очереди, определяя их пол. Здесь семь кобелей и шесть сук.       Может, решили их разводить в неволе? — решаю я про себя. Смотрю на время. У меня остаётся ещё десять минут, чтобы вернуться в оружейную.       Я рассаживаю малышей по клеткам попарно. Так им будет тепло и не так сиротливо. Сдвигаю клетки в одну линию, чтобы каждая примыкала стенкой к другой. Лидера, как я окрестила малыша, который первым решил позавтракать, я сажаю к двум таким же энергичным щенкам. Втроём они устраивают возню в клетке.       — Эй, будешь плохо себя вести, отсажу одного в клетку, — строго смотрю на малыша. То ли понимает, то ли тон ему мой не нравится. Он фыркает и демонстративно отворачивается, как это делал Бой, когда обижался.       Я иду к выходу и смотрю на время. Через три часа малышей снова нужно кормить.       — Пока-пока, пончики! Я к вам ещё вернусь! — машу им рукой. В спину слышу тявканье скучающих малышей. У выхода недолго вожусь с замком. Он поддаётся на мои манипуляции. Татуировка срабатывает на открывание механизма.         Покидаю чёрный куб и направляюсь к зданию аэропорта. Возвращаюсь через детский корпус. Дети в виртуальных очках выполняют какие-то единые действия. Вижу их наставника. Парень в таких же очках. Я задерживаюсь у прозрачной стены, отделяющей коридор от комнаты. Дети выполняют упражнение на баланс, стоя на одной ноге. Интересно, что они видят в этих виртуальных очках сейчас?         Выхожу в наш Зал, иду к оружейной. Застаю Ромита. Он смотрит на свой браслет. Я на свой.       — Молодец, — кивает он. — Люблю пунктуальных.       — Малышам нужны подстилки, — говорю с порога.       — Это после.       Он подходит ко мне и берёт со стола перчатку.       — Давай руку.       Я подаю левую руку, но потом правую.       — Нет, всё верно. Нужна левая.       — А стрелять?       Он затягивает хлястик на перчатке и переворачивает её ладонью вверх. Я вижу, что она отличается от той, что я надевала ранее. Ромит без слов роняет мячик мне в ладонь, и он примагничивается к перчатке намертво.       — Узнаёшь?       — Она выглядит почти как наша, — киваю я, рассматривая её, но отмечаю, что функционала явно больше.       — Это боевая. Ничего общего с вашей, — смотрит он на меня, будто оценивая. — Идём.       По пути снимает с вешалки куртку и кидает мне.       — Надевай. Работаем на улице. И это, — он берёт с полки шкафчика шлем и несёт его подмышкой. Я иду следом, попутно надевая куртку.       — А оружие? — переспрашиваю с запозданием, когда мы уже покидаем корпус, направляясь на плац. Он хмыкает, но молчит. Я смотрю на мяч.        «Мяч как мяч, ничего в нём боевого нет, — размышляю про себя. — Он почти как наш, в Бесстрашии, — небольшой, размером с яблоко, чёрный, но только с металлическим отливом и от индикатора идут прожилки голубоватого цвета».       Мы прошли посадочные доки, где стоят их летающие корабли, и идём дальше. Я начинаю замечать, что покрытие в этом месте в каких-то трещинах, но не придаю этому значения.       Останавливаемся. Ромит поворачивается ко мне, протягивает руку, надевая на меня шлем, и затягивает хлястик мне под подбородком. Активирует забрало, которое начинает выдавать тактические цели, кривые, ровные столбцы цифр. Лицо Ромита подсвечено желтым, и я читаю его имя на дисплее. Моего имени нет.       — Это мой тактический шлем. Свой ты получишь, когда заступишь на службу, — Ромит, видимо, читает мысли, решаю я в который раз, когда на ещё не заданный вопрос я получаю ответ.       — Правила просты: тебе нужно пробить все цели. Не подпускай дронов близко к себе. Жало весьма болезненное. Я поставлю на пятьдесят процентов мощности, чтобы не зевала.       — Как нейропульки в учебном оружии? — переспрашиваю его. Ромит на автомате кивает.       Он что-то активирует на своём браслете, и к нам стягивается около сотни парящих зеркальных сфер.       — На всё даю пять минут, — подмигивает он мне.       — А рекорд? — переспрашиваю его.       — Тридцать восемь секунд, — отвечает он.       — У вас? — задаю очевидный вопрос.       Он улыбается, не отвечает. Понимаю, что у него. Теперь ясно, почему они тут все так ловко ловят предметы на лету.       — Приготовиться.         Он развернулся и пошёл, вероятно, за пределы периметра, чтобы не мешать процессу. Отошел достаточно далеко, и надо мной раскинулся прозрачный купол, собирая сферы внутри. Через секунду они все пришли в движение. Первый же заряд пришёлся мне в лодыжку.       — А! — подскочила я от болевого укуса.         Сферы двигались хаотично и при контакте с мячом взрывались. Можно было бы рассчитать траекторию и бросить мяч так, чтобы он, ударившись об одну, срикошетил на другую и добил бы третью, но это, вероятно, высший пилотаж. Сферы стреляли энергетическими зарядами. Это было жгуче больно. Следить за временем было некогда. Шлем был нужен, чтобы защитить глаза от осколков разлетающихся сфер при столкновении с мячом.       Я выдохлась, а под куполом металось ещё пятнадцать штук. Я стала мазать мимо, больше получать выстрелов по телу. Руки гудели от напряжения в локтях.         Купол исчез, сферы разлетелись в разные стороны. Я стояла наклонившись, вперив руки в колени, пытаясь отдышаться.       Ромит поравнялся со мной. Похлопал меня по плечу.       — Ну ничего. Для первого раза тоже неплохо, — выдал он свой вердикт. — Смотри, как надо.       Я разогнулась, посмотрела на охаровца. Он протянул руки к моему лицу и расстегнул мой шлем. Надел себе на голову. Вынул перчатку из кармана и надел её. Примагнитил мой мячик себе.       — Беги за край периметра и засекай время.       Я кивнула и припустила. Обернулась на его оклик. Он махнул рукой, мол нормально. Вокруг него поднялся энергетический купол. Около сотни сфер кружило вокруг него.       Я запустила секундомер на браслете.       Действие началось. Я видела только взрывы и фигуру, которая двигалась быстрее, чем я могла просчитать движения. Купол спал. Сферы были повержены, валяясь осколками на асфальте. Черепки догорали синим пламенем.       Остановив таймер, я с восхищением смотрела на командира.       — Подойди! — крикнул он мне. Я подбежала. — Время?       Я посмотрела на свой секундомер.       — Тридцать семь секунд.       — О, даже?! — он потянул за ремешок шлема. — Наука непростая, да?       — Да.       — Ничего. Научишься. Времени много.       Он стягивает с руки перчатку и снимает с головы шлем, суёт его подмышку.       — Сейчас на полигон. Позже составлю тебе индивидуальный график тренировок, учитывая твою нынешнюю занятость. У меня есть ещё час, и потом нужно идти.       Я киваю.       — Идём. Поработаем на полигоне в паре.