Unspeakable

Изо всех членов Химериады Вингал все же предпочитал общество Презы. В отличие от Цзяо и Агрии, которых, по его мнению, было всегда слишком много, присутствие тихой и спокойной заклинательницы в очках почти не ощущалось. Чего и стоило ожидать от шпионки, завербованной королем Адж Ула. С ней было приятно разговаривать: речь Презы отличалась грамотностью и вежливостью. И с ней было приятно молчать. Она, как правило, не задавала лишних вопросов. Просто потому, что и так все и про всех знала. Но это отнюдь не напрягало. Застать Презу в замке было редким событием, из-за рода ее занятий. Но, как и Вингал, в свободное время она любила приходить в королевскую библиотеку: среди книг прошло все ее детство. Она молча, с полуулыбкой кивнула, заметив его присутствие, и снова углубилась в чтение. Вингал мельком обратил внимание на обложку, и его бровь изогнулась в недоумении: птицы Ризе Максии? Видимо, Преза уловила эту реакцию, потому что почти сразу же пояснила, не отрывая взгляда от страниц: — Агрия любит птиц. Отчего-то тоже захотелось приобщиться, — ее голос звучал как обычно монотонно, но, если прислушаться, в нем все же присутствовали нотки смущения. — Кстати, знаешь, конечно, она ни за что не признается в этом, но ты ей тоже нравишься. — Прекрасно, — мрачно и без энтузиазма откликнулся Вингал. — Впору пополнить коллекцию, — кивнул он на орнитологический атлас. Преза не смогла сдержать смешок. — Особо редкий... Я бы даже сказала, уникальный вид. — А я бы сказал: давай не будем развивать эту тему. — Как скажешь, — нараспев произнесла девушка, и вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом перелистываемых страниц. Вингала клонило в сон: строчки монографии расплывались перед глазами, а слова никак не хотели складываться в предложения. Он думал о чем угодно, но не о социолектах рашугальского варианта ризе-максианского языка, которыми занимался автор. А может и авторы — он не удосужился посмотреть. — Неинтересная? — осведомилась Преза, заметив этот пустой взгляд. — У меня была такая книга. Очень помогла в работе...— продолжила она и, не получив реакции, снова окликнула: — Вингал? Тот молчал, и ей пришлось сделать еще одну попытку: — Вингал, — а затем, понизив голос, предельно осторожно и едва слышно, она произнесла: — Лин... И сразу же поймала в ответ предостерегающий взгляд и грозное: — Не называй меня так. От этих слов веяло холодом: Преза знала, что перешагнула черту, только ее ни капли это не страшило. Все, что она чувствовала — какая-то всепоглощающая тоска и сожаление, которые толкали ее продолжить разговор. — По правде сказать, я завидую, — нерешительно начала она и поправила съехавшие на нос очки. Вингал откровенно не понимал, по какому поводу ему можно завидовать, и, слегка опешив, с особым интересом ждал продолжения. Преза с несколько секунд постучала ногтями по переплету атласа, подбирая слова и, наконец, добавив голосу твердости, сказала: — Имя, — а увидев недопонимание в глазах собеседника, усмехнулась и продолжила: — Быть может, новое имя — символ отказа от прошлого, но еще есть люди, которые зовут тебя Лин, — закончила она. — Именно поэтому я тебе завидую. Вингал не знал, что и думать. Преза тем временем прикрыла глаза, будто собираясь с духом, и вновь пустилась в объяснения: — Когда называют по имени не с намерением напомнить о прошлом, не с целью обнажить все уязвимости и ударить по самому больному, не для того, чтобы воткнуть нож в спину... Когда по имени зовут так, будто держат за руку и говорят «я вижу тебя через сотню масок, понимаю и принимаю тебя» — это то, чем стоит дорожить. Поэтому для нас новые имена не только символ, но и щит. Просто посмотри на Агрию, — заклинательница ненадолго замолкла, что-то вспоминая, и снова продолжила монолог: — Она говорит: «Король назвал меня Агрия. Мне не нужно другого имени». Только я, пусть и крайне редко, все еще называю ее Надей. Не со зла, по привычке. Оттого однажды... она вспылила. Но я бы сейчас об этом и не упоминала, будь то обычная истерика. — Даже представить не могу, как выглядит ее необычная истерика, — скептически прокомментировал Вингал. — Каков масштаб разрушений? Надеюсь, все последствия были ликвидированы? Преза с укором покачала головой и вздохнула: — Ничего она не разрушала. Вяло пнула меня под коленку, разрыдалась и сказала: «ненавижу тебя, ты говоришь это как моя мать». Без оскорблений она не может выразить то, что чувствует, но я ее и так понимаю. Одно дело слышать имя как напоминание о том, кто ты есть: противно, словно плевок в лицо. Но произнесенное иначе, оно дарит совсем другие эмоции. И даже становится не так уж важно, кто и как его тебе дал: оно твое, оно принадлежит тебе по праву. Вот только мало кто способен вложить в обычный оклик по имени все то, что я описала. Чаще всего из чужих уст оно звучит как пощечина. Вот почему мы цепляемся за новые имена. Вот почему это не формальность. А в словах людей, что называют тебя Лин, звучит то самое участие, та самая искренность, которой другие так страстно желают, и которую ты в упор не видишь. Роскошь, едва ли доступная кому либо из нас, и ты воспринимаешь ее как должное. Это выше моего понимания. Вингал хмурился: как бы ему ни импонировала Преза — выслушивать от нее нотации оказалось сомнительным удовольствием, но отчего-то он поймал себя на мысли, что в ее словах, возможно, был резон. — Его величество... — снова начала она и наткнулась на колкое: — Это тебя не касается! — Верно, — согласилась она и, помолчав несколько мгновений повторила: — Верно... Но это касается тебя... — Преза! — Все, ухожу, — махнув рукой, она захлопнула атлас и, встав со своего места, направилась к выходу. Но все же задержалась, чтобы добавить еще пару слов: — Честно, ты последний человек, с которым я хотела об этом говорить. Но любят не за что-то, — ее голос слегка надломился, но она быстро взяла себя в руки. — Любят вопреки. Это не выбор и не умысел. И если ты боишься быть отвергнутым из-за того, что считаешь себя недостаточно сильным, боишься столкнуться с презрением — ты так ничего и не понял. Знаешь, увы, любовь — это не то, что можно просто взять и выкинуть по своей воле. Но как бы было проще, если бы все действительно было так. Шпионке Джилл, брошенной собственными родителями, преданной возлюбленным, так часто лгали, что ее сердце, казалось бы, давно было разбито на мелкие осколки — ничего не осталось. Но на удивление, под этими осколками все еще были живы надежда, сострадание и, отчего-то, вера в любовь. Скорее всего, если бы не Гайус, всем этим чувствам действительно было суждено быть похороненными. Но он воскресил их в ней. Он дал ей понять: у этого мира все еще есть шанс, потому что он сможет сделать его лучше. Потому что она в состоянии помочь сделать его лучше. И он единственный, кто ей не лгал. Вингал трижды обдумал свой следующий поступок, но все же нашел его единственно верным. — Suididiya, Jill[31]. Преза слегка вздрогнула, но не обернулась и, нервно вильнув хвостом, спешно ушла, цокая каблуками. Однако Вингал все же был готов поспорить, что она улыбнулась.