Имя мне — Легион

Следующий месяц был тяжелый. То есть не просто тяжелый, а тяжелый с большой буквы «Т». Изнуряющим, выматывающим, высасывающим все силы, терпение и хладнокровие, выводящим на такие невиданные ранее эмоции, что Ацуши становилось страшно за себя и свою психику. И главным источником его головной боли стал Виктор. Тот имел удивительную способность мило улыбаться и заставлять его страдать, обливаясь потом и кровью. Чаще из разбитых костяшек. А еще у Виктора был коронный удар правой прямехонько в носовую перегородку, которая потом кровила еще минут пять, и это с его-то регенерацией. Больше не было встреч в 10 утра — кто вообще встает в такой поздний час, Ацу? — так что со следующей тренировки Виктор с сияющей улыбкой объявил, что они будут встречать в 6 утра каждый божий день, заниматься до обеда, потом он лично будет сопровождать его на обед (наверно, думал, что Ацуши сбежит где-нибудь досыпать, и он правда был к этому близок!), после обеда его направляли «внедряться в другие структуры» Портовой Мафии под чутким руководством Дазая, потом снова была короткая тренировка, а после — встреча с Юриями. Когда те не были заняты другими делами. В общем, Ацуши страдал. Не то чтобы он был против привести себя в отличную форму или побольше узнать о структуре организации, в которой теперь работал, просто все это как-то слишком плотно наложилось друг на друга, и было тяжеловато на фоне собственных переживаний. — У тебя отличные результаты, — задумчиво говорил Виктор, потирая подбородок. — Я думал, что это займет намного больше времени, но нет, Зверь внутри тебя очень даже расположен к изменениям своего сосуда. — Это значит, что можно убрать вечернюю тренировку? — утирая пот со лба, со слабой надеждой спросил Ацуши. — Нет, это значит, что можно добавить вторую тренировку вечером! Да уж, он больше не выглядел, как приютский заморыш — под чутким руководством Виктора, с составленным им строгим меню и при ежедневных тренировках — его тело просто не могло не измениться. И купленные не так давно рубашки стали уже немного малы в плечах и руках. Его тело и вправду окрепло, он чувствовал это в каждом движении, это было видно в каждом его движении, и вряд ли бы Ацуши достиг таких результатов так быстро, если бы Тигр не подпитывал свой сосуд. — Твой Зверь чувствует твой страх перед ним, и отвечает агрессией, — говорил Юрий в одну из их встреч. — Юри попробует снизить градус этого страха, а я — раскрою чувство благодарности к Тигру. Когда он почувствует себя комфортно, он снова сможет тебе доверять. Как и ты ему. Все звучало как-то слишком бредово. Ацуши не привык думать про Тигра, как про отдельную личность внутри себя, давать ей право голоса и вообще испытывать благодарность — да за что вообще? Если бы не Тигр, он был бы нормальным человеком! — Ацуши, пусти, иначе будет больно, — сказал Юри спустя пару минут безрезультатных поисков в сознании парня. — Чем больше ты сопротивляешься, тем глубже мне приходится искать. Давай, вдох-выдох. Нужно сказать Виктору, чтобы добавил тебе утренних медитаций. Будешь вместе с Юрием познавать дзен. Медитации, как оказалось спустя пару занятий, на которых он едва не уснул, действительно помогли. Не настолько, чтобы чувствовать себя комфортно с Юри в голове, но он по крайней мере перестал устраивать инстинктивные искусственные преграды в своем сознании. Ацуши действительно не понимал, отказывался понимать, за что он должен быть благодарен Тигру. Но спустя довольно продолжительное время, когда Юрии корпели над его бессознательным, выгребали мусор из его головы едва не лопатами, у них кое-что получилось. Просто в какой-то момент Ацуши проснулся утром, и почувствовал, что такая привычная, почти незамечаемая тяжесть в груди будто рассосалась. Словно с ребер убрали тяжелый груз, и он впервые за много лет смог сделать глубокий вдох — настолько глубокий, что голова закружилась от осознания, что ему было недоступно подобное. Прикладывая руку к собственной груди, Ацуши слышал не только свое сердце — по костям резонировало глухое, утробное рычание большого Зверя. И взгляд его был насторожен, а уши подрагивали, но он готов был вернуться на прежнее место — Ацуши чувствовал это так же отчетливо, как собственное тело. Тело, изнуряемое ежедневными тренировками, словно наливалось железом — мягким, эластичным, и оно вкраплялось в кости, укрепляло его, совершенствовало. И словно неопытное дитя, в руках Ацуши ломались кружки и палочки от малейшего усилия, дверные ручки принимали очертания его ладоней, а подвесные груши приходили в негодность уже к середине усиленной тренировки. — Ты съел Ацуши? — как-то в шутку спросил Виктор, когда парень снимал с себя пропитанную потом спортивную форму, чтобы залезть в душ. — Где тот хлюпик, который умирал на моих матах? А хлюпик и умер на матах — Ацуши ощущал это именно так, потому что он действительно чувствовал себя другим человеком. Может быть, дело было в том, что Тигр наконец получил необходимые ресурсы и начал создавать себе подобающий сосуд, а может, от того, что в голове будто разбили в дребезги клетку, а Зверь это позволил. А может, это был единый процесс. — Твое сознание удивительно пластично, — говорил Юрий, откусывая голову шоколадной фигурке. — Оно такое податливое, будто глина. Лепи — не хочу. — Это хорошо? — неуверенно переспросил Ацуши, потому что Юрий не выглядел таким уж довольным, скорее — отрешенным. — Не сказал бы. Это значит, что ты хорошо поддаешься ментальному воздействию, и это не то чтобы хорошо. Для нас — да, определено, потому что это значительно облегчает нам с Юри задачу. Но тебе следует обходить стороной эсперов с ментальной способностью, потому что в такую благодатную почву можно что угодно посадить. Но, может, дело в том, что ты сам стремишься к изменениям, и оттого все выходит так гладко. Ацуши стремился. Потому что однажды почувствовав, какого это — дышать полной грудью без груза на ребрах — он не хотел уже соглашаться на меньшее. Ацуши не мог уловить какие-то разительные изменения в своем мышлении, потому что Юрии действовали последовательно и раскручивали спираль травм, страхов, тревог и опасений с такой ювелирной бережностью, что изменения происходили незаметно — но только для самого Ацуши. — У тебя взгляд изменился, — как-то сказал Дазай, когда Ацуши вошел в его кабинет. — Не знаю, как объяснить, но как будто исчезла постоянная тревога, что тебя мучила. Даже походка изменилась. И ты как будто стал выше. Как ты себя чувствуешь? Ацуши посмотрел на свои огрубевшие ладони, острую линию брюк, матово блестящие носки ботинок. В голове царил покой. Все было на своих местах, наконец-то. — Отлично, — честно ответил он. С молчаливого одобрения Дазая, Юри намеренно не затирал воспоминания из приюта. Те, что были о директоре, молчаливом персонале. Не приглушал воспоминания о совершенных убийствах — он скорее давал им новое направление. Ацуши больше не чувствовал старой заскорузлой боли и страха, связанных с этим, — теперь это давало ему импульс действовать. Всегда быть настороже, чтобы не попасть в руки садистов, всегда выкладываться на пределе своих возможностей, всегда просчитывать свои шаги, потому что мир не делится на черное и белое, и Ацуши всегда будет стоять на его черте, ведь Тигр охотится, когда голоден, и защищается, когда на него нападают, он охраняет свою территорию, и он никогда ничего не боится, потому что он сам — воплощение ужаса в чужих глазах. Ацуши с готовностью это впитывал. И в золото глаз уже навсегда вплелась фиолетовая рябь. Конечно, Юри мог затереть болезненные воспоминания настолько, чтобы навсегда стереть их последствия. Но зачем? Человек, забывший ту боль, тот ужас, что ему довелось пережить, превратится лишь в безвольную куклу, вся его воля полетит к чертям, и желание попасть под чужой контроль будет почти что новым смыслом жизни. Потому что — как можно управлять собственной жизнью, если ты не помнишь ее большую часть, если ты не приспособлен к реальной жизни? Выход оставался только один: оказаться под чужим, абсолютным влиянием. Портовой Мафии не нужна марионетка — ей нужен сильный лидер, что спустя время смог бы взвалить на себя часть управления организацией наравне с Виктором и Чуей. И если Дазай и сам Виктор по каким-то своим причинам видели этого человека именно в Ацуши, долг Юри был чрезвычайно прост: дать им то, что они требуют. Так что он, напару с Юрием, создавал идеальную единицу Исполнительного комитета. Способности этих двоих, такие поверхностные на первый взгляд, ужасали в своей мощи. Наравне с прочим, Ацуши думал, как подобраться к Рюноске, ведь он действительно не хотел, чтобы их дальнейшая работа превратилась в сплошное, непрекращающееся испытание. Рано утром он сварил кофе — классический бленд, без всяких дополнений, без сахара и молока. Секунду гипнотизировал кружку взглядом, глубоко вздохнул и направился к двери 1123. Он чувствовал себя ужасно глупо, и еще хуже почувствовал, когда дверь перед ним открылась и на пороге появился Акутагава — сонный, слегка помятый, с лохматой макушкой, в футболке, спадающей с одного плеча. Взглядом, обращенным на Ацуши, можно было заморозить и искромсать его хладный труп. Тут-то Ацуши вспомнил, что не все встают в 5:30 утра, как он. С крошечной улыбкой парень протянул кружку с дымящимся кофе Рюноске. — Доброе утро? Ацуши не уловил момента, когда Акутагава выхватил у него кружку из рук и с грохотом закрыл двери, так ничего и не сказав. Он вообще удивился, как кофе не оказался у него на лице. Он попробовал еще раз, когда у Виктора появились другие дела, и он отложил их тренировку на более позднее время. Но Акутагава даже не открыл двери. И попробовал еще раз, когда ему дали единственный выходной. Но тот снова не открыл дверь. — Кружку хотя бы верни, мудак, — не выдержал Ацуши и пнул дверь ногой. Настроение почему-то в тот день было безнадежно испорчено. Ацуши вообще в первые дни редко кого видел, кроме Виктора и обоих Юриев. С Акутагавой он не пересекался весь день, кроме обеда. И даже там, быстро съев свою еду, неизменно пробурчав парочку ядовитых фраз лично для него, он уходил. А потом и вовсе перестал приходить на общие обеды. Дазай с Чуей перебрасывались колкими, но беззлобными фразами, словно наслаждаясь каждым словом. А Виктор о чем-то негромко рассказывал Юри, низко склонившись к уху того. Плисецкий, забыв про свой обед, что-то увлеченно печатал в своем смартфоне, закусив губу. И был так увлечен, что не заметил момента, когда Дазай отвлекся от своего разговора и выхватил у него из рук телефон. — А с кем это ты так страстно переписываешься, что забыл про свои пельмешки? — ухмыльнулся Дазай, вытягивая руку, чтобы мгновенно взбешенный Юрий не смог его достать. — Видимо, с твоим эго, — прорычал Плисецкий, с силой наступая на ногу ойкнувшего Дазая. — Оно у тебя настолько охреневшее, что завело собственный Твиттер. — Да тут все на русском, — разочарованно протянул мужчина и вернул Юрию его драгоценность. — Так не интересно. — Русский? — мгновенно среагировал Виктор. — Юра? — Что, Юра? — зло выдохнул Плисецкий, переходя на русский. — Мне теперь докладывать о каждом, с кем я общаюсь? — Эй, эй, на японском! — вставил Дазай, с кряхтеньем из-за отдавленной ноги опускаясь на диван. — Где больше двух, говорят на японском! — Да, о каждом, если это касается России, — не глядя на Дазая, жестко продолжил Виктор на русском. — Ты же знаешь, что это может быть опасно. — Да заебали! — уже не на шутку разозлился Плисецкий. Он опрокинул стул, когда резко встал на ноги, но даже не заметил того. Его горящие зеленые глаза были прикованы к Виктору, который на секунду оторопел от такого внезапного взрыва. — Хватит лезть ко мне! Оставь меня в покое хоть на десять ебаных минут! Мне уже тошно от ваших рож! Ты скоро задушишь меня своей опекой! Виктор казался растерянным. Его недоуменный, обескураженный взгляд исследовал разгневанное лицо напротив, и Виктор все недоумевал, когда что-то пошло не так у них с Юрием. — Юра, сядь, — сказал Юри на русском с резким акцентом. Плисецкий перевел взгляд на Юри, и весь его запал как будто потух. Он покачал головой, развернулся, пнул стул, что стоял на пути, и вышел из ресторана. В руках его снова был телефон. — И какая муха его укусила? — недоуменно спросил Чуя, молчаливо наблюдающий за всей сценой. — А может… — Нет, Дазай, ты не станешь просить Собирателей, чтобы те взломали телефон Юрио. Ацуши, что тихо сидел весь обед и поглядывал на остывающую порцию так и не пришедшего Акутагавы, почувствовал, что они стали свидетелями чего-то слишком личного. Такого, что должно происходить за плотно закрытыми дверями. И, глядя на хмурого Виктора, что не отрывал взгляда от стола оставшееся время, это чувство только усиливалось. А вечером Юрий отменил их встречу. На следующий день они практически в полном составе сидели за тем же столом и в тот же час. Напряжение, что образовалось вчера, так никуда и не исчезло, а лишь сгустилось. — Если Рюноске и дальше будет филонить, он разорится, — кивнул Дазай на вновь пустующее место. — Если сначала не свалится где-нибудь в голодном обмороке, — раздраженно добавил Виктор. — Что он вообще себе думает? — Может, это из-за меня? — неуверенно произнес Ацуши. Это было слишком самонадеянное заявление, однако никто не возразил. А Ацуши вдруг разозлился. Неужели Акутагаве настолько невыносимо его общество, что он готов даже от еды отказываться, только чтобы не видеть его? Ацуши позвал официанта и попросил его сложить еду Акутагавы на вынос. В рабочем телефоне, что протянул ему Дазай в первые дни, были номера всех структур организации. Ацуши знал, что Рюноске не возьмет трубку, если увидит его имя, так что обратился прямиком к Собирателям. Те, услышав запрос о поиске Акутагавы в здании, знатно удивились, но уже через минуту дали обратную связь. Под удивленно-снисходительными взглядами Ацуши забрал у официанта пакет и направился на один из трех этажей, принадлежавших Собирателям. Там, стоя над душой офисного клерка, Рюноске что-то показывал пальцем на мониторе. — Эй, Акутагава, — позвал Ацуши, и на секунду ему очень захотелось бросить пакет тому в лицо, но вместо этого он лишь поставил тот на стол, у чужой руки. — Твой обед. И не вздумай выбросить. Потому что, ну какого черта этот идиот страдает ерундой и пропускает обеды? Не то чтобы Ацуши это так уж сильно волновало, но… он знал, как ноюще болит желудок от того, что долго не ешь, потому что он перманентно болел у него в приюте, и никакая личная неприязнь не являлась достаточным аргументом, чтобы терпеть подобную боль. Может, Ацуши и преувеличивал значение одного обеда, но он ведь должен как-то проявлять участие в жизни своего будущего напарника? Ведь и напарника не будет, если тот умрет голодной смертью еще до оглашения этой замечательной новости. Снова не дождавшись каких-то слов, Ацуши развернулся и ушел по своим делам, не замечая, каким взглядом его провожал Рюноске и ближайшие к нему клерки. — На что уставился? Работай! — хмуро приказал Акутагава, подзатыльником направляя взгляд вздрогнувшего клерка обратно к монтиру. Но он все равно практически не появлялся на общих обедах, а Ацуши не собирался каждый день выполнять роль его официанта, так что он просто ел и молча злился. Но все-таки еще несколько раз относил брюнету еду. Чего Ацуши не знал, так это того, что Чуя как-то перехватил Рюноске вечером после рабочего дня и чуть ли не пинком отправил его под дверь Ацуши. И тот выглядел у его двери так, словно его заставили вручную рассортировать мусор в ближайшей помойке. Ацуши с силой сжал зубы, но пропустил его. Акутагава молча прошел на кухню и сел на стул. Он ничего не говорил, смотря в одну точку на стене напротив, а Ацуши понятия не имел, что с ним делать. Так что он просто поставил турку на огонь. Пришлось ждать в абсолютной тишине четыре минуты и сорок шесть секунд, прежде чем поднялась первая пена. Спустя еще полторы минуты Ацуши поставил перед нежданным гостем кружку крепкого кофе. Тонкий нос забавно дернулся, когда ароматный пар достиг его, руки крепко обхватили кружку, и это почему-то примирило Ацуши с действительностью. Блондин смотрел, как Рюноске в три глотка выпил чуть остывший кофе и на пробу подсунул ему тарелку супа. Тот взглянул на него исподлобья, словно проверяя на вшивость, а затем быстро все съел, потому что — да, последний раз он ел ранним утром, и это был голый кофе. И вообще, он всегда ел быстро, будто у него могли в любой момент отобрать еду. Когда Ацуши убрал посуду, возникла еще более неловкая тишина. И Рюноске явно не собирался ему ничем помогать. — Для чего ты вообще пришел? — все же задал блондин логичный вопрос, хоть и с опозданием. Акутагава сложил руки столе и в упор посмотрел на него. — Ты знаешь, что нас хотят поставить в напарники? Ацуши-то знал, но вот сам Рюноске знать этого не должен был. Парень постарался принять максимально растерянный вид, когда спросил: — С чего ты взял? — Это же очевидно, дубина, — раздраженно выдохнул Рюноске, теряя остатки терпения. — Дазай и Накахара теперь возглавляют другие отделы, и в Исполнительном комитете нет главной боевой единицы. И тут появляешься ты. Ближний бой, способный разорвать Расемон. Тебя облизывают со всех сторон — думаешь, со всеми новобранцами так себя ведут? Да ни черта подобного. И к тому же тебя поселили на этаж управленцев. Так что только вопрос времени, когда нас начнут тренировать вместе. Ацуши неловко переступил с ноги на ногу. Возможно, эта была самая длинная тирада Акутагавы, посвященная лично ему, и от ее содержания ему стало немного не по себе. — И что ты об этом думаешь? — Я думаю, что мне придется каждый раз спасать твою блохастую шкуру, и мне это поперек горла. — Да что с тобой не так? — не выдержал и рявкнул Ацуши. — А ты ожидал, что я с радостью приму это? — прошипел Рюноске, сощурив темные глаза и поднимаясь на ноги. — Я прекрасно справлялся и без тебя последние несколько лет, так что ты мне не нужен. — Видимо, недостаточно хорошо справлялся, раз нас собираются объединить. — Дазай еще увидит, что ты бесполезная тряпка, — выплюнул Рюноске и направился к двери. — И выкинет тебя обратно на улицу, на которой подобрал. Как же Ацуши ждал момента, когда сможет вдоволь повалять его на матах. И если истеричный ребенок, чьи заслуги не желали признавать, бесился и огрызался, проповедуя голодный бунт, то это проблемы только этого глупого и надменного ребенка. Ацуши больше не собирался тратить на него время. Хоть и мысленно часто возвращался к нему. Действительно интересным событием было, когда он познакомился с Кекой. Впервые он увидел ее, когда та занималась в другом зале, а после и в лифте пятой башни. От молчаливой и всегда чрезмерно серьезной девушки он узнал, что та работала в Исполнительном комитете с незнакомой ему девушкой в паре и жила на нижних этажах башни. И в очередной раз, когда им довелось пересечься, Ацуши успел позвать ее вечером поужинать в один из ресторанов на первых этажах башен. Всегда сосредоточенное лицо на миг выдало удивление, а затем снова разгладилось. Кека согласилась, и только в конце их вечера Ацуши понял, как ему не хватало обычного человеческого времяпрепровождения. С Кекой было легко: она никогда не лезла в душу, но внимательно слушала, если ей говорили что-то важное, она оказалась словоохотливой спустя еще пару подобных встреч, и у нее получалось интересно рассказывать даже глупые истории. А еще она любила холодное оружие, и ее квартира оказалась увешана им. Не любила кофе, но могла литрами пить зеленый чай. А еще любила ужастики, как будто в жизни ей было мало. Если бы ему разрешили выйти в город, он бы обязательно позвал ее в парк, потому что на улице начинался май, и из окна открывался удивительный серо-зеленый городской пейзаж. Но им удавалось только иногда ужинать вместе, смотреть ужастики и изредка выбираться на крышу, сгоняя оттуда Акутагаву, как нахохлившегося злобного голубя. И если бы кто-то спросил у Ацуши, почему он так уцепился за Кеку, он бы сказал, что ему нужно было передохнуть от Виктора, Юриев, Дазая и прочих, поговорить о чем-то отвлеченном, почувствовать себя обычным парнем с обычными проблемами. И, по правде говоря, то, что это оказалась Кека — лишь случайность. На ее месте мог оказаться любой другой, но она отлично справилась со своей задачей заземления, так что Ацуши был ей искренне благодарен. Впрочем, на этом положительные моменты заканчивались, потому что Дазай все больше давал ему мелких поручений в разных структурах Порта, и Ацуши вынужден был все глубже погружаться в этот мрак. Он на пару с Собирателем провел несколько часов, исследуя взломанные полицейские отчеты о группе нелегалов, которые пробрались в Йокогаму в одном из их контейнеров, и пытались из их показаний вычленить какую-то информацию, которая навела бы их на того, благодаря кому они оказались в этом контейнере. Ацуши на пару с Кое, главой отдела Допросов, просматривал часы грязных допросов, и Кое на пальцах рассказывала ему, как расколоть особенно молчаливых так, чтобы к концу они были способны еще говорить. Впервые увидев, как хладнокровно работал Акутагава, делая сотни надрезов Расемоном и доводя пленника до признаний с кровавыми слезами на глазах, Ацуши рвало беспрерывно минут пять. Возможно, к подобному он пока был не готов. И Кое только качала головой, отправляя его бледную тушку на все четыре стороны. Иногда вечерняя тренировка у него проходила с кем-то из Черных Ящериц. И Гин, неуловимая и чрезвычайно тихая, доставила массу хлопот ему и его самолюбию. И почему-то самым скучным оказалось перебирать бумаги вместе с Чуей. Он с недоумением смотрел на кипу бумаг, которые нужно было изучить перед предстоящей командировкой Чуи, и не понимал, как тот променял настоящую работу в поле на эту канцелярскую хрень. — Подготовка — тоже важная часть любого дела, — сказал тогда Чуя, усмехаясь. — Не недооценивай ее. Тщательно спланированная миссия лучше, чем вынужденная импровизация. И лучше составить десять вариантов событий, чем остаться в растерянности в разгар боя. Смотри, если сделать вот так… Этот месяц был тяжелый. И следующий будет не легче. Но пока под тяжестью всех событий, слишком насыщенных будней и нестабильного эмоционального фона, Ацуши даже забыл, что попал в Портовую Мафию из-за того, что пытался сбежать от своих невидимых преследователей. Он подзабыл, но Дазай — нет.