Тень у престола

      Сегодня он растер все мозоли в кровь. Надо же, столько дней, сволочи, крепко держались, а сегодня решились — и лопнули. Сочатся теперь липкой сукровицей и неприятно зудят.       День был паршивый. Рой с утра до глубокой ночи чистил проклятые ямы, и рылся в гнили — один — дядьку весь день ломало, старые раны скрутили, будто узлы, не дали даже с постели подняться. Вот Рой и пахал за двоих, весь в грязи, вонючий, уставший, как вшивая псина.       Домой возвращался поздно. Ночь уже накрыла город полностью весь целиком, только редкие огни чадили из маленьких окон. В руках он тащил лопату да два ведра, ноги едва несли от усталости. Старик сегодня не вышел — а значит, вся работа и кучи грязи пришлось разгребать одному.       Он думал лишь об одном: как завалится в свой тихий угол и, может, хоть корку хлеба найдёт перед тем, как заснуть. Но, подходя к знакомому переулку — Рой увидел алые языки, что врезались в небо и выбросил в пекло ведро. Бежал, будто гончий пес уже не ощущая земли под своими ногами.       Каморка, их маленький дом, с которого всё началось, полыхала, как окутанный маслом факел. Огонь лизал стены, крыша уже валилась, а дым вгрызался в ночное небо огромным и жирным столбом. Пламя поднималось и рвалось вверх, а языки плясали, как бесы. Рой замер, сердце словно кто кулаком зажал. А потом рванулся только вперёд, и побежал как бешеный. — Дядька! — со всей силы заорал он, пробираясь сквозь злую толпу. — Там дядька мой! Чего вы, суки, стоите?!       Ему никто не ответил. Кто-то бросил: «Поздно уже», — а кто-то хмыкнул и только лишь отвернулся.       В груди уже всё горело не хуже, чем этот дом. Ноги сами несли к ревущей стене огня, что едва не стал пепелищем. — Да брось ты, сгорел уже он! — Стой, а то сам угоришь там, парень!       Но Рой не слушал. Он уже ломанулся в огонь. Рванул на себя обломок от хлипкой двери, спотыкаясь, влетел вовнутрь. Дым жёг глаза, огонь обцеловывал стены, пожирал стропила и пол, будто хотел проглотить всё сразу и целиком, захватить себе в пасть побольше. Когда-то каморка казалась Рою ничтожно маленькой, но сейчас была бесконечной, словно царские те хоромы.       Дым сразу ударил в лицо, обжёг горло, глаза заслезились. Внутри было жарко, как в кузне, воздух резал, вгрызался в лёгкие, но Рой плевать на всё это хотел. Он шагал по горящим доскам, спотыкался, бился башкой об обломки. — Дядька! — крикнул он, задыхаясь. — Дядька!       В углу, заваленном обугленными досками, он всё же увидел его. Нет, только смутное очертание тела. Старик лежал, неподвижный, как камень, одна рука вытянута, будто хотел дотянуться к чему-то ещё. — Нет, нет, не помер ты! — Рой бросился к нему, зажимая лицо мокрой тряпкой. Схватил дядьку за его могучие плечи, потянул, но тот был тяжёлым, здоровым, будто лесной медведь. Тело тяжелое, неподвижное, но Рой упрямо начал его тащить. — Поднимайся, дядька! — кричал он, истошно кашляя. — Давай! Не бросай меня!       Огонь уже обжигал ему спину, жар казался живым, будто хищник в затылок дышал. Рой тащил своего, совсем не чужого дядьку, а значит — оставить никак. Волочил по горящему полу, упал, поднялся, снова упал. А после всё же вывалился наружу.       Люди шарахнулись. Кто-то охнул, кто-то смотрел, как на идиота. Рой легонько похлопал старика по лицу, но тот не хрипел, не кашлял, не отзывался. — Давай, старый хрен, не вздумай меня тут бросать! — рычал он, напрягая каждую мышцу.       Он тянул, рвал его из завала, пока из последних сил не вытащил из огня. Как только они оказались на улице, Рой упал на колени, глотая холодный воздух, кашляя так, будто лёгкие разорвутся. Старик всё никак не хотел открывать глаза, лицо почернело от копоти.       Рой склонился над ним, тряс его за здоровые плечи: — Дядька! Старый ты дурак, открой глаза! Слышишь?!       Но старик почему-то не не двигался. Лежал, как огромная кукла. Кажется…не дышал.       Рой смотрел на него, и внутри всё противно сжалось. Впервые за долгие годы он почувствовал, как что-то горячее, но не от огня, потекло по щекам из глаз.       Он плакал. Плакал так, как не плакал с тех пор, когда ему было пять.

***

Ночь накрывала город, будто старая чёрная тряпка, рваная, мокрая, пропахшая диким пожаром насквозь. Рой шёл темной улицей, сжимая на поясе меч. Странное чувство: и тяжело, и легко. Рука дрожала, только совсем не от страха. Страх сгорел вместе с их каморкой. Всё кипело внутри, будто кто железо расплавил, и текло оно вместо крови.       Держать меч, как старик со дня в день показывал, было странно, но вовсе не ново. Он уже чувствовал его вес, знал, как тот ложится в ладонь, как пальцы смыкаются на изглаженной рукояти. Не игрушка. Не палка. Настоящая сталь. Не для игр сегодня — для крови.       Рой шагал через узкие переулки, будто сам чёрт его за руку вёл. Шаг тяжёлый, злой, а взгляд такой, что даже крысы в углы разбегались. Он шёл на запах гнилья, в ту дрянную дыру, где отчим Реи любил жрать, пить да гадить. Вонючий трактир дышал перегаром и грязью. Рой увидел его: сидит в грязи за углом, брюхо своё почесывает, бутылка в руке. Пьяная мразь, живот почти колен, а в голосе столько ехидства, что кожу с него хотелось спускать кусками. — Щенок? — произнёс тот, увидев Роя, и хитро оскалился. — Ты зачем сюда же явился? Не погрелся ещё на пожаре? Хороший там огонек вышел, лачуга старая, а горела-то как же ярко.       Рой не дал договорить. Молча ударил его сапогом в огромную грудь, сбил с насиженного жирной задницей места. — Ах вот ты какой.— начал он, прищурившись синими зеньками. — Видал я таких когда-то. Смешили меня для начала. А после кишки из них выпускал, да на деревья наматывал. Рой всё так же молчал. Только шагнул вперёд, и свет фонаря пробежал по острому лезвию. Упырь понял. — Всё же сученок… — глухо прошипел он, хватаясь за притороченный у пояса рукоять боевого кинжала. Длинного, сволочь, таким режут явно не мясо — таким глотки с размаху вскрывают. «Если трусость покажешь — сдохнешь» Рой бы страшно солгал, если б клялся, что не боялся. Боялся, да ещё как. И пока он стоит, боится, урод уже выхватит нож из-за пояса за темную рукоять, а сам перед Роем дрожать не станет — прикончит не моргнув глазом. Меч свистнул в воздухе, вышиб кинжал с грубых рук, черканул по тыльному боку ладони. — Погоди. — тихо пробасил тот, будто очнувшись от бреда и отрезвляясь явью. — Не горячись, малец, обидел тогда ты меня, вот и я теперь… Погодь немножко, парень, дети ведь у меня. Девчонки две… ну и возле них Рея. Они ж без меня… Никто не дал ему времени, чтобы закончить. Меч вгрызся в поддатое тело с разгону. Рой вскинул его, рванул вниз единственным действием, оставив того хрипеть на земле, а после ударил ещё раз. В горло. Чтобы не мучился. Или чтобы больше не говорил. Рой поднял голову, глянул на черное небо. Тёмное, беззвёздное, как смола. В глазах всё щипало, но слёз уже не было больше. Он вытер меч об грязную рвань мертвеца, всунул обратно в ножны, обернулся и пошел себе дальше. Первая кровь. Не такая, как он себе думал. Вместо чувства победы — тяжесть, как будто на плечи свалили мешок с смердящим дерьмом. Тяжесть, которая, казалось, останется с ним навечно.