Калейдоскоп Зимнего Блэка

Вода сомкнулась над головой, а «Баки» в три гребка оказался у дна. Развернул тело так, чтобы сесть. Протезом ухватился за камень, дабы не всплывать.  Да, «Баки» сильно сбросил вес в Ваканде, демонстрируя все признаки тяжелого восстановления от множества душевных болячек, но сброс массы был не критичен, а сценарий «психологической поломки в замороженных мозгах» не предполагал отсутствия тренировок. И по задержке воздуха тоже. Здесь, под водой, тоже можно было особо не прятаться, поэтому отработанная до автоматизма последовательность сокращений всех мышц началась сама. Отличная вещь, разработанная еще в шестидесятые специально для тех, кто стеснен в пространстве. Для снайперов и диверсантов — самое то. И хоть прошли десятки лет, а лучшего так и не придумали. Самое время подумать. Джеймс Бьюкенен Барнс родился аж семнадцатого марта семнадцатого года двадцатого столетия. Если сравнивать с современным миром, как в другой вселенной. Тогда все было другое: и воздух, и язык, и еда, и люди. Другие взгляды, другие убеждения. В чем-то то время было страшнее нынешнего, а в чем-то современные люди поражали «Баки» своей наивностью, если не тупостью. И верой непонятно во что. Родился он хоть и в небогатой, но достаточно обеспеченной семье. Он не голодал. И назвать себя обычным человеком «Баки» не мог даже тогда, когда и говорить не умел, да и не должен был еще сравнивать себя с окружающими. Он знал, что отличается, как и его родители. Он не говорил до пяти лет. В современном мире это не проблема, а вот век назад — приговор. Психиатрия, как и психология, только-только зародились как науки и носили исключительно карательный характер. Почему его не сдали в приют, «Баки» понял много позже. Говорить не говорил, а вот человеческую речь понимал прекрасно.  Первым его Альфой (хоть тогда и титула такого не имел) стал его собственный отец. Он учил маленького сына всему, показывал картинки в книжках, пытался учить читать и писать, но больше использовал «Баки» для задушевных бесед, то ли был уверен, что сын никогда не передаст его слова кому-то еще, то ли просто использовал как молчаливые уши. Мама в их беседы никогда не лезла. Именно отец проговаривал, что важно иметь друзей и не предавать их доверие, если выбрал. Если выбрал женщину, то навсегда. Если друга, то насовсем и с концами. Если дело, то до могилы. Именно это, верность, и определяет настоящего мужчину. Жизнь слишком изменчива, чтобы мотаться вместе с ней, а не то быстро превратишься в то говно, что плывет по течению. «Баки» слушал. И запоминал. И понимал. Именно в этих беседах по вечерам сын Барнсов сообразил, что с ним что-то не так. Он мог дословно повторить слова отца, сказанные неделю назад. А вот другие, мама, например, не могли. Этому еще не придумали название и не оболгали в многочисленных сериалах, но его память была феноменальной. Чуть позже «Баки» сообразил, что легко понимает всё, что говорил отец. Ему не нужно было уточнять и переспрашивать, как другим, соседским детям. Будто внутри него уже был словарь со всеми словами и понятиями, который другие получают лишь с опытом. И однажды он его увидел, этот «словарь». Ему приснился сон. Этот сон он запомнил четко и ясно. В нем не было ничего страшного, но много непонятного. Того, чему приходилось подбирать блеклые синонимы из человеческого языка. Он был всем. Ощущал себя чем-то огромным и разным. Он был чернотой этого сна, и она была везде. И внутри этого «всего», что и было им, были осколки. Семь больших, просто огромных разноцветных зеркал. Точнее, цвета были одинаковые, но маленький ребенок был уверен, что цвета должны быть разными. Оттенки осколков лишь интуитивно подходили под какой-то цвет. Например, он знал, что один красный, а другой желтый, хотя на деле, если смотреть глазами, все оттенки были другими. Не такими, как бусы мамы или цветы на клумбе. Это было именно ощущение, а не картинка. Но и по картинке будущий Агент не мог назвать цвета зеркал. Знал, что они разные, но назвать какой-то конкретный, нет. К примеру, что все осколки «серые» или «черные», не мог. Не подходил ни один из известных под то, что видел «Баки», и всё тут. Он знал, что когда-то все зеркала были единым целым. Как знал и то, что и сейчас они едины, но по-другому.  Знал, что теперь зеркала объединял он, та пустота и безбрежность, которой он стал. Как знал и то, что любой из осколков можно разбить, и тогда новый кусочек тоже разобьется на семь частей. И каждый из новой семерки тоже будет разных цветов. Он знал, чувствовал на каком-то интуитивном уровне, что это — его особенность. Не от мамы или от отца, но... от чего-то или кого-то похожего. Как знал то, что такое дробление не дано другим людям. Он уникален. И, как любая уникальность, одинок. Был, есть и будет один. Его никто и никогда не поймет, просто потому что даже не сможет осознать, в чем разница. И это знание не пугало. Не заставляло гордиться. Оно просто было. Он с момента рождения и до смерти, и после нее будет чуть более одинок, чем все остальные. С разноцветными и одновременно бесцветными осколками зеркал внутри, которые хоть должны быть из одного полотна, но разные, как металл и дерево, как свет и песок.  А потом он проснулся. Достаточно скоро эти зеркала станут его частью не только во сне. Ему было пять, когда его повезли в другой город. Ему было пять, когда он впервые столкнулся с мистикой. Новый Орлеан маленького Барнса не поразил. Ему было плевать, ибо устал. Отец спустил его с рук в просторной гостиной какого-то дома, но как они добрались сюда от вокзала, «Баки» не мог вспомнить и сейчас. Она была стара. Негритянка в цветастых юбках и с толстой сигарой в желтых зубах. Она была седа и страшна. А еще у нее были толстые, будто чем-то залитые желтые ногти, которые больше походили на кору. - ...Плату ты знаешь, - прохрипела старуха, языком перекатывая сигару из одного уголка рта в другой.  Отец только кивнул. - И я ничего не обещаю, чужак! - подняла она палец на уровень лица. - Не в моей воле. - Главное, чтобы он смог быть как все, - выдохнул отец, так и стоя рядом с сыном. Сильно бросилось в глаза, что старуха сидела, а двое белых стояли. Такое «Баки» видел впервые. Старуха рассмеялась, что больше походило на хрипы умирающего животного. - «Как все», говоришь... Она всмотрелась блеклыми глазами в «Баки». Ему казалось, что именно куда-то внутрь него, туда, куда никакие глаза не смогут пролезть.  - Этого не будет, белая кость. Он никогда не будет «как все», и лучше бы смириться тебе с этим сейчас, а не потом, когда поздно будет. Отец переступил с ноги на ногу. «Баки» видел, как сжались его руки в кулаки, даже слышал, как скрипнули суставы. - Мне нужно, чтобы он заговорил, мог учиться, понимаешь? Старуха легко вскочила и тут же оказалась рядом с «Баки». Она присела на корточки возле него, грубо запрокинула ему голову и залезла пальцем в рот, ощупывая язык. Все случилось так быстро, что «Баки» опешил и не успел как-то среагировать, а старуха уже вернулась в кресло. Во рту ощущался тяжелый привкус сигары и чего-то сладкого. - С речью у него нормально, - усмехнулась она, смотря на отца. - Но он не говорит! - Бывает, - пожала она худыми плечами. - Я говорила, что могу сделать, а уж тебе решать, за что ты платишь и за что рискуешь собственным сыном, чужак. "Баки" тогда посмотрел на отца. И столкнулся с глубокими глазами в ответ. - Согласен, - сказал он и посмотрел на старуху. - Мне нужны гарантии. Старуха снова рассмеялась, снова поднимаясь с кресла. Длинные юбки полностью скрывали ноги, из-за чего казалось, что она не шла, а парила. А еще "Баки" был уверен, что пожилые люди, тем более те, которые выглядят как скелеты, обтянутые кожей, не могут так двигаться. В этой странной негре всё было неправильно. Он чувствовал это буквально каждой порой. - Какие гарантии, м? - смеялась она, запрокинув голову. - Я - каплата*, а не страховка. Как решит Барон, так и будет. Старуха легко подхватила "Баки" на руки. - Сядь здесь, чужак. И ничего не трогай, кроме мебели, лоа** не оценят, если ты проявишь неуважение. Она принесла его на кухню. Кухня оказалась маленькой и грязной, заваленной всевозможной посудой и прочим хламом. На маленьком окне и под потолком висели какие-то травы. На полу были темные пятна. Одной рукой старуха откопала на столе какую-то мутную рюмку. Дунула в нее, словно пыль сдувала. Перевернула. "Баки" пронаблюдал, как из нее выпал на стол трупик мухи. Все с той же легкостью, с какой и передвигалась, старуха достала из шкафчика бутыль темного стекла и ловко зажала подмышкой на манер курицы. - Сигару подержи, личинка, - добродушно попросила она. "Баки" аккуратно забрал изо рта негритянки сигару. Она оскалилась, демонстрируя желтые зубы, но удивительно ровные и крепкие. Ловко перехватила бутыль и зубами вытащила пробку. В грязную рюмку полилась темная, почти черная жидкость, гуще, чем масло. На секунду ему даже показалось, что это кровь. Пробка вернулась на место, когда наполнилась примерно половина рюмки. Шершавые пальцы забрали сигару.  - Пей, - приказала старуха.  В руки "Баки" пихнули рюмку.  Пить не хотелось совсем. - Пей, а то хуже себе сделаешь, - повторила старуха. "Баки" все так же смотрел на нее. Она ухмыльнулась, что смотрелось жутко. - Как хочешь, - она развернулась и пошла куда-то вглубь дома. Сейчас, вспоминая, "Баки" точно был уверен, что с размерами этого коридора, как и лестницы в подвал, явно было что-то не так, но в тот день его не смущали размеры этого места. А еще он не слышал ее шагов. Из рюмки одуряюще пахло чем-то вкусным. Рука сама поднялась. Странно, но факт: густая жидкость не имела вкуса, лишь легкий привкус чего-то травяного, как сильно разбавленный чай. - Отлично! - обрадовалась старуха, ловко вырывая пустую рюмку. - А сейчас, как мы спускаемся, и пока ты не уснул, выбери слово. Удивленный взгляд старуха поняла правильно. - Да, одно слово, которое много значит для тебя. Самое главное. Единственное слово, которым можно себя назвать, но не имя. Если бы тебя спросили, кто ты, чтобы ты ответил этим словом. Понял? Только одно. Единственное. Понял? То слово, которое выражала бы тебя, - она ткнула его в грудь, - вот здесь. Понял? Держи это слово в голове, повторяй его, рассматривай, думай только о нем. Ты же можешь мысленно повторять одно слово и не забыть его? "Баки" тогда кивнул. то слово пришло само. Просто всплыло в голове, будто всегда там было, с первого вздоха, хоть тогда он и не знал его значения. И тогда, и сейчас этим словом "Баки" выбрал бы "Верность". С большой буквы. * Каплата - старшая жрица Вуду. ** Лоа - невидимые духи в религии Вуду. Они аналог ангелов, как посредников между человеком и богом. Так и аналог демонов, потому как могут убивать, проклинать, пытать.