В тёмном, тёмном лесу...

      На губах Гермионы — лёгкое покалывание, язык онемел, слова застывают в воздухе и плывут по залу, вырываясь изо рта льдинками. Ей хочется говорить, смеяться и одновременно плакать. Люди прекрасны! Она давно не испытывала такого счастья, это почти экстаз. Гермиона выходит в центр, под луч прожектора, и стоит, плавно покачиваясь в такт музыке, обхватив себя руками. Ей жизненно необходимо двигаться, танец — вызывающий и сексуальный — заполняет её всю и вырывается наружу, производя эффект взорвавшейся петарды. Жаркие волны бродят внутри, ища выход, она показывает себя, обнажая ноги выше колен, кружится, изгибается и растворяется во всеохватывающей страсти. Она — пламя. Если бы рядом был пилон, она не раздумывая обнажилась, скинула мешающую дышать одежду и взлетела вверх, обхватив бедрами сияющий металлический шест.       Грейнджер чувствует, что сзади неё кто-то есть, и через секунду её талию уверенно обхватывают мужские руки, прижимают к себе, вдавливают тела друг в друга. Она закрывает глаза. Ей хорошо. Спиной ощущается его тепло. Бесстыдно извиваясь, чувствует растущее напряжение в его брюках. И она — причина его возбуждения, источник.       Обернувшись, она видит перед собой красивого зеленоглазого мужчину с вьющимися тёмными волосами. В полутьме невозможно назвать его возраст. Он кажется то слишком молодым, то зрелым. Что-то порочное и жестокое читается в его лице, и именно это притягивает. Медитируя под музыку, словно находясь под гипнозом, она ведёт ладонями по его груди, животу, паху, натыкаясь рукой на вставший член. Грейнджер бьет дрожь, ей хочется расстегнуть ширинку и проверить, не обманули ли её тактильные ощущения. Глаза хотят видеть размер.       Он стоит, не двигаясь, возвышаясь над ней, принимая её ласки, глядит на неё сверху как хозяин. На его пальцах — кольца с тёмными камнями. От него исходит спокойствие и сила.       Незнакомец проводит рукой по её плечу. От его запястья пахнет терпким парфюмом, кружащим голову и сводящим с ума. Гермиона знает такой тип духов: верхние ноты резки и отталкивают, но если ты продолжаешь их изучать, сердечные ноты обволакивают сознание, а шлейф заставляет желать одного — вдыхать их вечно.       Гермиону притягивают его губы, чтобы отвлечься от навязчивого желания узнать их вкус, она спрашивает: — Что это? Запах прекрасен… — Это FREEDOM, Franck Boclet, французская вещь, — он наклоняется и проводит по щеке губами, сильно прикусывает мочку и, обведя языком ушную раковину, заканчивает фразу совсем другим голосом — страстным, глубоким. — Знаешь, что так завело тебя? Маракуйя. Тропический плод, истекаюший соком. Вкус его незабываем… Я хочу узнать степень твоей влажности, погрузить в тебя пальцы как можно глубже, а потом…  — Гермиона! — недовольный голос Виктора разрушает интимность момента и приводит её в себя.       Она снова обретает возможность фокусироваться, замечая, что вокруг люди, жадно наблюдающие за ними, а рядом — чужой человек.       Что она делала? Ей стыдно, она почти готова заплакать. Вместо этого слишком резко вдыхает воздух, он попадает не в то горло, заставляя кашлять в резко наступившей тишине, что делает её положение ещё более неприятным. Она отворачивается от мужчины, находит в толпе мужа. Он смотрит внимательно, не отрывая глаз. Не на неё. Сейчас, наверное, завяжется драка. Это она во всём виновата!       Виктор протискивается между двумя девушками и склоняет голову, приветствуя того, кто две минуты назад соблазнял его женщину. — Это моя жена! — голос Крама звучит глухо, Гермиона думает, что впервые видит его таким нерешительным.       Мужчина надменно отвечает: — Ты ошибся! Здесь нет ничего твоего. Всё принадлежит мне. Подойди ближе.       Виктор топчется на месте, не зная, как поступить. Но на него тоже странным образом воздействует этот человек. Он оказывается рядом: — Да, мой Лорд, я был неправ. — Уже лучше. Но ты вызвал моё недовольство и помешал. Каждый должен платить по счетам. Тебе придётся извиниться.       На лице Виктора отражается внутренняя борьба. Он явно не хочет быть униженным. Но всё же произносит, выдавливая из себя слова: — Простите, это больше не повторится. — Нет, так не пойдёт, — тот, кого он называет Лордом, усмехается. — Разве ты действительно полон раскаяния? Конечно же нет. Встань на колени!       Голова Виктора дергается, как от удара, на лице выступают красные пятна, кулаки непроизвольно сжимаются. Гермиона понимает, что сейчас произойдёт что-то страшное и с мольбой обращается к мужчине: — Простите его! Не надо… Если кто и должен вставать на колени, то не он. — Как это мило. Но я не люблю мелодрамы. Мои желания — закон. Он вошёл на мою территорию. Поэтому должен подчиниться. Ты, конечно же, тоже можешь встать на колени. Но в другом месте и по другому поводу. Виктор! Я жду!       Он отдаёт приказ, и Крам, подчиняясь, опускается вниз, более того, он готов идти дальше, если того потребует его хозяин. Гермиона чувствует кожей волны удовлетворения, идущие от Лорда, и ей становится противно, она хочет бежать из этого ужасного места. Делая шаг в сторону выхода, она не задумывается о том, что кто-то может помешать ей уйти. Но её удерживают. Охранник преграждает ей путь и мешает выйти на свежий воздух. — Дайте пройти! — Гермиона почти кричит на него, ненавидя и себя, и мужа, и Лорда. — Куда же ты так спешишь. Мои гости уходят в хорошем расположении духа! — Лорд явно издевается над ней. — Я устала. — Ок. Мой водитель отвезёт вас домой.       Неужели всё закончится так просто? — Ко мне домой. Вечер только начался. Впереди ночь.

***

      От таких предложений вряд ли есть шанс отказаться. Они с мужем сидят рядом в огромной дорогой тачке, летящей по городу и нарушающей все существующие правила и запреты. Окна настолько сильно затонированы, что в них видно только мелькающие огни фонарей и отражение её испуганного лица.       Виктор отрешенно смотрит перед собой, его бьёт озноб. Во что он втянул их? Скоро Гермиона поймёт это сама.       Гонка заканчивается около старинного особняка, милого и старомодного. Грейнджер удивлена. Она ожидала увидеть готику или современный небоскрёб, а в таком месте вполне могла жить её тётушка из Кентербери. Впечатляет лишь размер дома и территории вокруг. Их окружают крепкие парни в чёрном и, словно под конвоем, ведут в дом.       Лорда с ними нет: он ехал на другой машине или остался развлекаться в ресторане — неизвестно. Когда они заходят внутрь, Гермиона понимает, насколько обманчиво было первое впечатление. Это далеко не милый домик в деревенском стиле. Это самое мрачное место, в котором она когда-либо была. Множество коридоров, лестниц, бесконечные двери. По пути им встречаются люди — обслуга, одетая в униформу, охранники. Это дурной сон, после которого несколько часов болит голова. Очередная дверь распахивается, и их проталкивают внутрь. Сзади слышится щелчок замка. Тут очень маленькие и высоко расположенные окна. Даже если бы гости хотели покинуть это место через них, им бы не удалось протиснуться через железные решётки. — Ну и что дальше? — Гермиона готова дать мужу пощёчину, но видит, что ему и так достаточно плохо. Его ноги подкашиваются, и он медленно оседает на пол. Виктора трясёт, изо рта раздаются нечленораздельные звуки. — Тебе больно?       Он поднимает голову, с трудом выдавливая из себя слова: — Ты не понимаешь? Это ломка. Адская боль… Мне нужна доза, или я сдохну! — последнюю фразу он выкрикивает ей в лицо, эхо долго ударяется о стены.       Гермиона стучит по железной двери, требуя, чтобы хоть кто-то пришёл и помог. Через несколько минут руки начинают ныть, и она понимает, что кричать можно долго с одинаковым нулевым результатом. С трудом подняв Виктора, она доводит его до единственного кресла, сгружая его туда. Больше мест для отдыха здесь нет, ей придётся провести время на ногах или сидя на холодной плитке.       Гермиона разглядывает помещение. Две вещи беспокоят — покрашеные в мрачный цвет стены и картины в проёмах. Они небольшие и приходится напрячь глаза. Это сцены пыток, казни, насилие. Что-то подсказывает ей: они рисовались с натуры и не в прошлом веке. На каждом рисунке — группа лиц в чёрных балахонах и масках. Жертва одна или несколько, но всё это похоже на страшные, кровавые ритуалы. Сектанты?       Сверху начинают пробиваться солнечные лучи. Значит, ночь она провела стоя. Как только она решает прилечь, в комнате появляется высокий худощавый человек. Чёрные волосы до плеч, длинный нос с горбинкой и нервные черты лица. — Вас ожидают!       Гермиона кидает на него уничтожающий взгляд: — Мой муж не может идти. Разве это незаметно? — Когда зовёт Лорд, приходят даже мёртвые, — с брезгливой интонацией отвечает он ей.       Грейнджер беспомощно оглядывается и с удивлением видит, что Виктору удалось преодолеть себя. Он уже стоит — нетвёрдо, пошатываясь, но готов идти. Совсем не похож на того человека, которого она знает. Красные глаза, бледное лицо, впалые щёки, он как будто стал меньше ростом. — Как вас зовут? — Северус Снейп, но это совсем неважно. Важно поторапливаться.       В коридоре их ожидает уже ставшая привычной охрана. Северус почти бежит, угнаться за ним невозможно. Сверху на его плечи накинут чёрный плащ, больше похожий на мантию. — Не так быстро, мистер Снейп!       Он нехотя тормозит на одном из поворотов, поджимая губы и выражая крайнюю степень нетерпения. — Скажите… — она старается говорить спокойно, но дрожащий голос подводит её. — Мы могли бы просто уехать отсюда? — Конечно же да! — Снейп недружелюбно смотрит на девушку. — Но только тогда, когда Лорд этого пожелает. — Чего он хочет от нас, мы не сделали ничего плохого.       Подобие улыбки появляется на его тонких губах: — Я вам верю. Иначе вы не несли бы всю эту бесполезную чушь, а спокойно отдыхали на дне Темзы или в другом, не менее уютном, месте.       Гермиона решает не останавливаться и задаёт самый важный для неё вопрос: — Что он хочет сделать с нами? — Ничего необычного. — Северус вскидывает брови так, как будто удивлён, что кто-то может не знать элементарных вещей. — Просто познакомит вас с Нагайной. Уверен, вам очень понравится. Это ни с чем не сравнимое удовольствие.