Акколада

      Зар-Замана — тропическая планета, сплошь покрытая джунглями, — из космоса выглядела как зеленый шарик, укутанный завесой облаков. На ее южном полюсе чернел титанических размеров кратер — последствие древних гражданских войн, как услужливо подсказал Асоке бортовой компьютер. Судя по всему, одна из воюющих сторон оказалась более предприимчивой и просто разнесла ракетами с орбиты не только войска противника, но и целый материк заодно. Имперцам бы понравилось, такое как раз в их стиле.       Звездолет нырнул в атмосферу планеты. Вокруг до самого горизонта клубились серые облака, расцвеченные вспышками молний. По стеклу забарабанили первые дождевые капли. Со стороны грозового фронта долетело эхо грома. На входе в зону турбулентности звездолет знатно тряхнуло. Чашка на приборной панели опрокинулась от тряски, и остывший каф хлынул Асоке на колени. Та выругалась: «Banta poodoo! Держись, пташка, мы с тобой еще полетаем!» — и схватила штурвал, уходя в пике.       Зар-Замана была настолько глухим захолустьем, что там даже системы противовоздушной обороны не водилось: летай не хочу — никому нет дела, летишь ты полюбоваться местными водопадами или везешь контрабандой тонну глиттерстима. В десятке километров от того ущелья, где наркосиндикат обустроил свое логово, Асока направила корабль на снижение. Нещадно барахлившие турбины глухо загудели, и звездолет начал рывками снижаться над поляной, задевая кроны деревьев.       Джунгли встретили Асоку ливнем. Она выбралась из кабины, предварительно стащив куртку с сапогами, и шагнула под завесу дождя. Пахло терпко и влажно: тропическими цветами, перегноем и самую чуточку озоном, предчувствием грозы и свободой. Ледяные ручьи текли Асоке за шиворот, она зарылась босыми ногами в землю и запрокинула голову к небу. Вода. Вода! Настоящая. Не синтезированная, не пропущенная миллион раз через замкнутую систему очистки, как на космических кораблях, а чистая и такая холодная, что аж зубы сводит. Капли скатывались по листьям папоротников, цветы жадно раскрывали лепестки навстречу влаге — Асоке по их примеру тоже захотелось раскинуть руки широко-широко и высунуть язык, ловя дождевые капли.       Здесь, в джунглях, она ощущала себя по-настоящему живой, не то что в консервной банке посреди космического вакуума.       Вдоволь настоявшись под проливным дождем, Асока юркнула в кабину. Мокрая одежда противно липла к коже, а потому Асока стянула тунику и врубила на полную портативный обогреватель. Она запахнула куртку на голое тело и уселась в позу лотоса, слушая, как стучит по обшивке дождь.       Где-то в глубине леса ждали девочки, которых нужно было спасти. Таких, как они, в эти смутные времена были тысячи. Те падаваны, что пережили Приказ 66, оказались разбросаны по планетам. Они бродяжничали, старались забиться в самый темный угол галактики и скалились затравленными волчатами на протянутую руку помощи, потому что усвоили главный урок этого мира: никому нельзя верить. Кто-то прибивался к преступным бандам, чтобы заработать на сухпаек, кто-то обчищал карманы с помощью майндтриков — но такое проворачивали только самые отчаянные. Демонстрировать владение Силой было опасно, потому что за одаренными шла охота. Наемники всех мастей отлавливали беглых джедаев, а потом продавали их либо работорговцам, либо Инквизиторию. И еще неизвестно, что из этого было хуже.       Инквизиция не проявляла излишней жестокости. Во время первого штурма имперской базы Асока ворвалась в пункт вербовки, готовая увидеть там темницу с ржавыми цепями, но увидела обыкновенную солдатскую казарму. Дети болтали между собой, свесившись с коек, кто-то даже играл в сабакк — и ни один из них не выглядел так, будто его истязали кровожадные имперцы. «Рукава засучить! — рявкнула Асока командным тоном. — Штанины тоже!» Осмотрев десяток коленей и локтей, она не нашла ничего серьезнее пары синяков, но покажите падавана, у которого бы их не было! Асока вот в своем падаванстве ходила разукрашенной синяками от монтраллов до пят. На вопрос о том, хорошо ли с ними обращались, дети стыдливо мямлили «хорошо» и опускали головы. Им стыдно, — поняла в тот момент Асока, — стыдно признать, что враг способен на милосердие. Впрочем, стыдились далеко не все. «А мне что ваш Орден, что это — все одна херня. Тут хоть кормили не так отстойно», — нагло оскалился юный наутоланин. Он прошествовал к выходу, задев Асоку плечом, а за ним засеменили еще несколько ребят. Асока не стала их останавливать, она даже в чем-то была с ними солидарна. Если отрешиться от моральных дилемм о добре и зле, еда на храмовой кухне и правда была отстой.       Инквизиция оставалась для Асоки парадоксом. Мрачный имидж секретной организации, о которой везде говорили только шепотом, и тень Лорда Вейдера за плечом Гранд-Инквизитора никак не вязалась с гуманизмом. Ладно, насчет гуманизма она погорячилась. Асока ведь видела, кого они посылают в бой. Она столкнулась с парочкой инквизиторов в космопорту Кореллии. Один спрыгнул на нее с крыши элеватора, другой пытался теснить ее со спины. Асока легко блокировала неумелый выпад и оттолкнула нападавшего Силой так, что он перелетел через заграждение и рухнул вниз. Его дружок продержался дольше на чистой ярости, но вскоре распластался на полу с дымящейся дырой в груди. Из-под шлема в небо слепо уставилось безусое мальчишечье лицо.        Дети. Империя посылает на смерть детей. Но разве Республика делала не то же самое? Прав был тот мелкий наутоланин: все одна херня.       Асока проделывала это уже кучу раз, алгоритм был прост: войти в транс, выследить детей с помощью Силы и послать им видение со своими точными координатами. Она глубоко вдохнула и закрыла глаза. Постепенно ее дыхание выровнялось, как у спящей, а потом Асока ощутила толчок в солнечное сплетение — и покинула тело.       Она поднималась выше и выше. Над поляной, над лесом, над собой. Звездолет и фигурка тогруты превратились в крохотные точки. Под ногами шумело зеленое море листвы.       Легкая.       Свободная.       Как ветер.       Асока устремилась к базе наркосиндиката в ущелье. С двух сторон базу закрывали скалы, в одной из скал была вырублена колоссальная статуя многорукой женщины. За сотни лет дожди стерли ее лицо, но в грубо вытесанных руках угадывались очертания цветов и кинжалов. «Богиня, — поняла Асока, — кем же еще этой дамочке быть». Водопад срывался с края скалы и бежал по лицу каменной богини, отчего казалось, будто она плачет. Под руками богини раскинулись останки древнего строения: обломки колонн, увитые лианами статуи. Ажурные каменные башни соединялись между собой десятками коридоров, и весь этот лабиринт смахивал на чудовищно гигантский муравейник. Похоже, когда-то здесь на руинах стояло святилище, да такое огромное, что могло бы запросто посоперничать с Великим Храмом на Корусанте.       Асока следовала за тоненькой нитью Силы, пытаясь отыскать падаванов-потеряшек. Параллельно она старалась запоминать планировку базы: вот пожарный выход, вот тут лестница на крышу, вот охраняемый вооруженными дроидами главный вход, а здесь бойница в стене достаточно большая, чтобы в нее можно было протиснуться ребенку. На базе кипела жизнь. Самую тяжелую работу выполняли местные — голубокожие гуманоиды с двумя парами рук. Замани, как они сами себя называли, таскали ящики и паяли микросхемы, некоторые калибровали в углу лазерные винтовки. Жирный хатт с маслянисто лоснящейся шкурой пересыпал из одной лапы в другую горсти кредитных чипов. От хатта разило скукой, которую не могли развеять танцовщицы, порхавшие вокруг его необъятной туши, как бабочки в разноцветных шелках. В парнике на нескольких рядах плантаций юные рабы собирали наша’а. Наша’а — ядовитый цветок, который добавляли в синтетическую смесь глиттерстима, говорят, она дарила сны, от которых не хочешь просыпаться. Дети в рабских ошейниках, их пальцы были измазаны в розовом соке, а лица — одурманены.       Асока вздрогнула. Она хотела бы забрать отсюда их всех, но для такой крупной диверсии нужно было подогнать несколько челноков.       Асока прислушалась к Силе. Девочек среди рабов не было. Она ощущала лишь слабый отзвук их ауры, как след, размытый дождем.       Где же вы?       Куда вы пропали?       Тано вновь взмыла над лесом и сосредоточилась на потоках Силы, струящихся сквозь нее. И вдруг — отпечаток, тот самый, который она искала! Но Асока ощутила его не на базе, а глубоко в лесу. Девочки светились среди зарослей папоротников крошечными огоньками, стремительно удаляясь прочь от базы. Вот же умницы, сами выбрались! «Не бойтесь, — послала Асока по ветру тихий шепот, — идите на мой зов». Она хотела сказать что-то еще, но не успела.       Тьма, пришедшая с запада, накрыла лес, и скалы, и богиню из камня. Солнце померкло. Лавина мрака нависла над Асокой, готовая обрушиться на нее, неотвратимая как падение.       Вот ты и нашлась.       Повеяло жаром. Кровь и сталь — обжигающий ветер Мустафара.       Помнишь, когда-то ты была Шпилькой?       Вот ты и нашлась, Шпилька.       Пепел скрипел на зубах. Чешуя царапала кожу, невидимый крайт-дракон все туже сжимал свои кольца вокруг горла Асоки. Капкан захлопнулся.       Я нашел тебя, Шпилька.       Больше ты не убежишь.       В разум Асоки вонзились сотни раскаленных игл.       А теперь кричи.       Асока закричала.       И очнулась.       «Твою же криффову мать», — сказала она отчетливо. Лица Асоки коснулся солнечный луч. Она снова была здесь, во плоти, и ощущала, как из открытого шлюза веяло свежестью после дождя.       А еще ощущала затылком дуло бластера.       — Я безоружна, я не причиню вам вреда.       — Ну и что, тебе не нужно оружие, ты сама оружие! — прозвенел в ответ детский голос, дрожащий от волнения.       — Спасибо, конечно, я польщена, но бояться меня все равно не надо, — с этими словами Асока открыла глаза и оказалась нос к носу с падаваном из павшего Храма на Оссусе.       Девочка расы сэфи — забавно торчащие острые уши, зеленая коса и россыпь веснушек — смотрела на Асоку исподлобья настороженным зверьком, готовая в любой миг броситься наутек. Девочка выглядела так, как и положено выглядеть беглянке, которая продиралась через джунгли: рубаха с пятнами земли, в растрепанной косе трава и ветки. На краю поляны мялись еще трое беглецов: двое человеческих мальчишек и вуки. Четвертый маленький раб все еще держал Асоку на прицеле — она слышала его напряженное сопение.       — Все хорошо, опусти бластер, Ги, — разрядила обстановку девочка.       Щелкнул энергетический предохранитель, и из-за спины Асоки вышел мальчишка, рыжий и долговязый, как жердь. Навскидку ему можно было дать циклов пятнадцать, он вальяжно пожевывал травинку с видом увальня, но его глаза внимательно осматривали Асоку.       — Так это ты Ги, верно? — улыбнулась она.       — Ага-а-а, — отозвался парень, растягивая гласные с типичным акцентом жителей Внешнего Кольца, — я Ги с Татуина.       — Привет, Ги с Татуина. Я Фалкрам, просто Фалкрам. Ну, а ты, — обратилась Асока к молчащей сэфи, ради которой и проделала весь этот путь, — ты Энайя Эллани?       — Я Энья, Энайя моя сестра, — проговорила девочка, теребя кончик своей косы, и закусила губу.       — Где же твоя сестра?       Юная сэфи не ответила. На ее лицо набежала мрачная тень, и Энья хлюпнула носом, отвернувшись от Асоки. Судя по тому, как горестно поникли кончики острых ушей Эньи, было ясно, что со старшей из сестер Эллани приключилось нечто совершенно ужасное, но никто не спешил посвящать Асоку в подробности. Над поляной повисла тишина, которую нарушило урчание чьего-то желудка.       — Тетенька Фалкрам, а у вас… а у вас есть что-нибудь покушать? — пропищал один из малышей на краю поляны.       — Да-а-а, хорошо бы перекусить, а то мы уже, считай, два дня не жрамши, — подхватил Ги, похлопывая себя по животу.       С едой у Асоки дело было туго, но она честно обшарила все закутки на корабле и все-таки наскребла на скромный ужин: три армейских сухпайка с почти истекшим сроком годности и здоровенная пачка кислотно ярких кексов — зато хотя бы чистой воды хватало вдоволь. Дети тут же всем скопом набросились на еду, ели жадно, чавкая и облизывая пальцы. К еде не притронулась одна только Энья: она сидела у костра, глядя на языки пламени.       Маленьких рабов, которые рождались на свет в неволе, с первых дней отбирали у матерей, поэтому дать им имена было некому и дети имена себе придумывали сами — что первое на глаза им попадалось, тем и назывались. Так, выяснилось, что двоих человеческих мальчиков звали Отвертка и Холстина, а вуки-альбиноса его соседи по бараку окрестили Снежком. У каждого была своя история: ни Холстина, ни Отвертка никогда в жизни не знали воли, мать Снежка была из повстанцев и погибла при штурме имперской базы, а малыша-вуки подобрали наемники, которые потом и продали его в рабство. Но самая жуткая история была у Ги. Его проиграл в саббак родной отец.       Побег детям удался по чистой случайности. Или по милости Силы. Холстина работал на кухне, где ему приходилось мыть полы и следить за исправностью дроидов-поваров. Однажды мальчик решил помимо пола помыть еще и потолок, и там под слоем копоти обнаружился задраенный лаз. И вот на этом моменте в игру вступил Ги, которого из-за ловкости и пронырливости готовили в воры, а потому ему не составило труда умыкнуть после тренировки моток крепкого троса и парализующий бластер. Трос и бластер дети надежно спрятали за выбитым кирпичом в стене своего барака, а по ночам шепотом, чтобы не разбудить других рабов, придумывали план побега. Бежать было решено во время местного праздника летнего равноденствия, который на Зар-Замана отмечали на широкую ногу, с наркотиками всех сортов и льющимся рекой алкоголем. К рассвету все, включая охрану, спали пьяным сном, поэтому никто не заметил, как маленькие рабы тенями прокрались на кухню. Снежок — вуки с малолетства отличались недюжинной физической силой — сумел выбить крышку лаза, оказавшегося пожарным выходом, и Ги зацепил трос за его край. Дети уже карабкались наверх, когда кто-то из наемников завалился на кухню попить воды с похмелья.       — … и вот, — вещал Ги, возбужденно размахивая руками, — я цепляюсь за этот сраный криффов трос и пялюсь на громилу, а он на меня пялится. Здоровый, зараза, рожа — во! Этот хер сарлачий за бластером полез, я думаю, ну все, мы в дерьме, чуть сам в штаны не наложил… А потом, потом край троса оборвался, и Энайя…       — Врешь, — Энья сжала кулаки. — Врешь ты все! Не рвался никакой трос, Энайя сама его выпустила. Энайя осталась там нас прикрывать, мы сбежали, а она… она… — голос Эньи сорвался на всхлип.       — Твоя сестра жива, — сказала Асока твердо, положив руку на плечо девочке. — Я ощутила след ее ауры на базе, когда искала тебя.       Энья шмыгнула носом, размазывая по лицу слезы, и подняла на Асоку заплаканные, но горящие решимостью глаза.       — Вы джедай, я знаю! Я поняла это, еще когда вы позвали меня в лесу. Спасите ее! Верните мне сестру, ну пожалуйста! Если вы откажетесь, я… я сама пойду за ней, вот! Она ведь осталась там совсем одна, и когда я думаю, что с ней могли сделать… — Энья снова зашлась глухими рыданиями, так и не договорив.       У Асоки были сутки до того, как на Зар-Замана по ее душу явится тот, кто приходил к ней в ночных кошмарах. Тот, чьей воле была покорна тьма над лесом. Тот, от кого сердце Асоки панически замирало в груди. Меньше всего на свете Асока Тано хотела бы встретиться с ним, у нее в мозгу билась одна только мысль: «Бежать! Бежать! Бежать!» Но как она могла оставить девочку?       — Сегодня ночью я верну твою сестру, а ты пока умерь свой героический пыл, Энья Эллани, — Асока с усталым вздохом потрепала девочку по макушке, протянула ей фиолетовый кекс: — Лучше поешь.       Энья тут же принялась за обе щеки уминать лакомство, а Асока задумалась. Она активировала голографическую карту местности и по памяти нанесла туда все входы и выходы с базы, которые попались ей на пути, пока ее астральная проекция искала сестер Эллани. Это добавило плану немного ясности, но в схеме базы все еще было слишком много белых пятен, откровенно говоря, от множества коридоров и уровней, которые пересекались друг с другом, а то и вовсе вели в никуда, у Асоки голова шла кругом. Она попросила Ги нанести на карту все недостающие детали, но мальчик, даже облазив базу за три года вдоль и поперек, помнил далеко не все, поэтому пришлось позвать на помощь и Холстину с Отверткой, и даже Снежка, который помочь ничем не мог, но зато рычал очень воодушевляюще. Наконец, разрозненные паззлы начали потихоньку складываться в цельную картинку, а у Асоки наметился план: подбросить гранаты с таймером под несколько входов, чтобы отвлечь внимание охраны, и прошмыгнуть на базу через запасной выход, а дальше уже импровизировать. План был очень приблизительным, но, как показали Войны Клонов, только такие планы и работали. Осталась сущая малость — придумать запасной план на случай, если все вдруг станет совсем плохо. Асока взглянула на бортовую панель, тускло мигающую в полумраке, и прошептала: «Вы выберетесь отсюда, со мной или без меня».       Когда все было кончено, солнце уже скрылось за горизонтом. Тени ветвей стелились по земле, воздух был напоен вечерней прохладой. Энья сидела у костра совсем одна и мешала веткой дымящиеся угли — маленький призрак в сумерках Зар-Замана. Асока прислонилась к поваленному дереву рядом с ней.       — Энья, — позвала Асока ласково и поддела пальцем завитушку на кончике зеленой косы, — я знаю, чего ты боишься. Тебе страшно снова оказаться обманутой. Тебе говорили, что Республика непобедима, но она пала, тебе обещали, что Сила никогда не оставит тебя, но вот ты в рабстве, а сейчас какая-то там Фалкрам обещает тебе вернуть сестру, но и она тоже соврет, как и все прочие, так ты думаешь, да?       Юная сэфи что-то невнятно промычала и спрятала лицо в ладонях.       — Я сдержу свое слово, клянусь тебе, — проговорила Асока. — Я обещаю тебе это, но и ты мне тоже кое-что пообещай. Слушай внимательно, Энья. Если завтра я не вернусь до заката, улетайте отсюда и не ждите меня… — увидев, как с протестующим возгласом встрепенулась девочка, тогрута многозначительно прижала палец к губам. — Дай мне договорить! Я настроила на корабле автопилот, вы долетите прямиком до базы Альянса во Внешнем Кольце. Повторяю, если я не вернусь до заката, вы запираетесь на корабле и валите отсюда, ясно?       — Если вы не вернетесь, я пойду за вами! — выпалила Энья и подняла на Асоку блестящие глаза.       Острые ушки девочки взволнованно подрагивали, в уголках рта у нее были крошки от кекса. Асока с тяжким вздохом потерла переносицу. Она сама когда-то была такой же: рвалась в бой впереди мастера, чтобы только показать ему, какая она смелая и совсем-совсем взрослая, и готова была диким фелинксом вцепиться в горло любому, кто посмеет поднять оружие на Энакина. Как много отваги живет в этих девочках, которые верят в долг, и в честь, и в то, что свет всегда побеждает тьму! Как вся эта отвага только умещается в их сердцах? У Асоки вот в сердце для нее давно нет места.       — Ты не пойдешь.       — Пойду!       — Не пойдешь. Я рыцарь, и ты будешь выполнять мои приказы, падаван Эллани, — сурово отчеканила Асока.       А вот это уже была чистой воды выдумка. Асока сама ушла из Ордена, будучи еще падаваном, поэтому никаким рыцарем, разумеется, быть не могла, но в воспитательных целях и приврать не зазорно.       — Послушай, — смягчилась она, — после заката сюда прилетит страшный человек, и тогда уже никто не спасет вас, даже я.       — Можно мне хотя бы остаться с тобой, пока ты не уйдешь?       Асока молча похлопала рядом с собой приглашающим жестом, и Энья тут же подлезла к ней под бок и свернулась клубком. Костер потрескивал, искры взлетали к небу, где смыкались зеленым куполом исполинские папоротники. За границей света жил и дышал ночной лес, полный шорохов. Асока склонила отяжелевшую голову на макушку девочки и провалилась в тревожную дрему.

***

      — Не догонишь! Не догонишь! — звонко хохочет Асока, повиснув вниз головой на суку, и высовывает язык.       Ее смеху вторят птичьи трели высоко в кроне дерева, ее смех переливается через край, бурлит, искрит на кончике языка. Асока — пылинка в луче света, легкая-легкая, почти невесомая. Она вновь хохочет и одним прыжком взлетает на ветку. Ее лицо овевает ветер, до неба рукой подать. Асока балансирует на одной ноге, а потом — р-раз! — и перескакивает на соседний сук.        — Я слышу вас, масте-е-ер! — кричит она. — Какие же вы, люди, неповоротливые!       Энакин с треском продирается сквозь заросли дикой ежевики и вываливается на поляну, ворча себе под нос, растрепанный и раскрасневшийся от зноя. Конечно, если в черное с ног до головы закутаться, под таким солнцем и спечься можно!       Скорчив проказливую рожицу, Асока перепрыгивает на другую ветку, а потом, кувыркнувшись в воздухе, приземляется на траву. По правде говоря, называть Энакина неповоротливым — кощунство. Асока ведь знает, что на поле боя он молниеносен, в каждом его движении сквозит хищная грация, и если бы он хотел, то давно бы ее поймал. Просто они оба любят догонялки.       В паре шагов от нее блестит на солнце гладь лесного озера. Над водой поднимают розовые лепестки огромные лотосы. Без лишних раздумий Асока стягивает леггинсы, оставшись в одной тунике до середины бедра, и ныряет. Ее лицо щекочут серебристые пузырьки, разлетаются в стороны рыбки, по песку на дне стелются солнечные лучи.       — Ты серьезно, Шпилька? — ворчит Энакин, когда она выныривает на поверхность, а потом притворно причитает: — Совсем ты старые кости своего мастера не бережешь.       Асока в ответ смеется, окатив его фонтаном воды.       — Ах так, зараза мелкая! Ну, держись!       Энакин сбрасывает в песок сапоги и принимается спешно разматывать слои своего табарда с самой что ни на есть воинственной миной. Он отворачивается, стягивая тунику, и Асока замирает, зачарованная изгибом его позвоночника. Кожа у Энакина золотистая от загара, исполосованная шрамами, и от того, как плавно перекатываются его лопатки, Асока сглатывает вязкую слюну.       Оставшись в бриджах, Скайуокер сигает в озеро с разбега и поднимает столп брызг. Он выныривает совсем рядом, и его руки смыкаются у Асоки на спине. Непозволительно близко. Асока видит его потемневшие от воды кудри, капли на его ресницах, струйки, стекающие вниз по шее к ключицам, а там… Нет, туда Асоке смотреть решительно не стоит, как и любому, кто вместе со световым мечом принял обет целомудрия.       — Шпилька, — говорит Энакин нежно.       А потом топит ее.       Асока медленно разомкнула веки. В горле першило так, будто она и впрямь наглоталась ледяной воды. Все тело было каменным от истомы.       Костер почти догорел, Асоку со всех сторон обступал чернильный мрак. Глубоко за полночь, самый темный час перед рассветом. Энья Эллани безмятежно посапывала у Асоки на плече, укрытая ее курткой.       Просыпайся, Шпилька, время вышло.       Блуждающая звезда переместилась с востока на север и горела на ночном полотне, указывая Асоке дорогу. Когда-то давно, еще на заре астрономии, древние ученые считали, будто у тех звезд, что меняют свое положение относительно планеты, нет своей орбиты, что они хаотично блуждают во мраке. Эту гипотезу, конечно, через пару веков опровергли, но название так и осталось.       «А мы ведь похожи, я и эта звезда, — подумала Асока, глядя в чернеющее небо. — С тех пор, как ты сгинул, Скайрокер, я все никак не могу найти свою орбиту. Так и блуждаю».       Энья всхрапнула во сне и перевернулась на другой бок, сложив ладони под щеку. Асока поплотней укутала ее в куртку и бережно, чтобы не потревожить сон девочки, подняла ту на руки. Дети спали вповалку на полу корабля, прижавшись друг к другу во сне, как лоткотята. Асока опустила Энью на пол, и та тут же перекатилась под пушистый бок к Снежку, излучавшему сонное тепло. Куртку Асока решила оставить Энье, ей-то нужнее будет. Асока на мгновение замерла, бросив последний взгляд на маленьких рабов. Ее настигло смутное предчувствие того, что она больше никогда их не увидит.       Будущее находится в непрестанном движении, и даже самое крохотное событие способно изменить его раз и навсегда. Но некоторые джедаи все равно чувствовали, что не вернутся в Храм. В таких случаях никто не отказывался от миссии и не лил на прощание слез, потому что каждый знал: разлука не вечна, ты уходишь не дальше, чем в Силу. «Неизбежное прими достойно», — любил говаривать Мэйс Винду. Знали ли вы, магистр, что ваше неизбежное — полет с небоскреба вниз головой?       Асока перекинула через плечо сумку с гранатами, прицепила на пояс рукоятки сейберов и задраила шлюз. Блуждающая звезда восходила над лесом.       «Тебе нужна я? Так возьми, если догонишь! Раз-два-три-четыре-пять, выходи меня искать», — Асока подняла голову к небу и оскалилась в шальной ухмылке.       Она почему-то знала, что тот, другой, в сотне парсеков отсюда тоже ухмыльнулся.