μεταμόρφωσις

в женщинах с лошадиными челюстями есть что-то необычайно родное. ашера вспоминает мать — у ее матери щупальца вились изо всех отверстий нитями мойр. ее мать была похожа на нюкту. смутно. смазано по эону. допотопно. а ной все испортил. как всегда все испортил. бешеный пьяница. у ашеры кучерявые волосы, словно таяение в проруби. вихрь. тайфун. когда уже пролезла в рот недоеденного мякиша — топко. как в сладковатом болоте. кромка льда как трещина на шоколадке. а шоколада хотелось всегда. млечного. как Путь Левой Руки. в ребенке узко, как в секторе ленточного червя. косички бы им перевязывать — да ашера стриженная. краткая. циклосальпы крутят сальто внутри ребенка-мякиша. а ашера глазами тухлыми смотрит-посматривает. завороженно. мято. как на мороженное с шоколадной крошкой. колотыми звездами. синяками на коленях космоса. космос ведь усталый — и внутри усталый, и снаружи. господство антропного принципа. ашера знает. не будь антропного принципа — не было бы и ее. и саваоф тут непричем. только подумала — и сборник молитв Архангелу завибрировал. как донос демиургу, паршивая система. даже внутри собственного ребенка работает. а с таким ведь замыслом пекла, и все равно пробивает. как вышки 5g. — ашера номер XV.II.XXIV, вы вызываетесь во вторичный эдем, вас встретят на лимбе. зафиксирован уход от курса Влево. не забывайте, что вы следуете Путем Правой Руки. это ваш осознанный выбор, — и вибрация прекратилась. — ну, понеслись наши заводские в сторону эдема! — нахмурилась ашера и тут же всосалась в хлебные стены своего домика из одеял.

***

до Лимба конине оставалось всего несколько сотен Междумирий, двадцать перешейков и три петли. мышцы гнили и воняли как обычно. распад был неизбежен — омышеченный мозг это понимал, но не копыта. копыта — несли. копыта были единственным, что у конины осталось твердым. побочные боги оторвали у нее уже четверть мясистого бока, сделали себе ленточки из балыка и размахивали ими наперебой, будто устроили парад памяти Архангела. если бы конина умела ржать, она бы засмеялась. но у конины не было ни языка, ни зубов — только голые мышцы. — дальше петля. она как в родной Мясорубке — закружится филейная часть. главное: не упасть, — проносилось в импровизированной голове конины. петля была мягкая, наутилусовая, приятно-пермалывающая. конина совершенно спокойно достигла консистенции фарша и собралась вновь. ее глаза сверкали двумя цинковыми гильзами. конина точно дотянет до Лимба — она знала это. но лишь она позволила себе эту мысль, как заднее копыто будто бы само собой, на ровном месте отлетело прочь и упало в липкое облако, глубокое, как константа черной дыры-альбиноса. — ну ничего. у меня еще целых четыре копыта. а до Лимба недалече. перешейки незаметные, как сикстинские трахеи, а междумирий пройдено уже с полтиник. я дотяну. я обязательно достигну Лимба. на облаке, заглотившем ее копыто, выступила хищная, змеящеаяся, доисторическая ухмылка. конина не заметила. Путь извивался.

***

— эй! эй! димитрий! димитрий, проснись! — черноволосый ангел тряхнул за плечо спящего смутьяна, — нас разсвели, а ты все проспал! — я... спал? — русый разлепил мягкие глаза. — уже седьмые сутки. ты бы и сотворение мира проспал, долбоеб! — черноволосый ухахатывался. — я ничего не помню. совершенно ничего. что со мной было? — спрашиваешь еще... устроил бунт, нагрубил пивонцу и Престолам, да говорят сам саваоф на тебя гневался. вот не пустят к Сыну тебя никогда, я перо даю! — черноволосый гримасничал. — я не хочу к Сыну. я никогда не пойду к Сыну! — лицо димитрия исказилось. — ха-ха-ха, гавриил, он говорит, что не пойдет к Сыну! а потом еще станет самой любимой хасеки и мы все ему завидовать будем! — черноволосый согнулся от смеха. — тише, антанаил! неужели ты забыл, что нельзя так громко быть осведомленным! — серьезно отчеканил гавриил. — ты трус, гавриил, — опустил глаза димитрий. — а ты дохуя смелый! тебя свели на сотворение мира, а ты еще хочешь! — вспылил гавриил. — тише, — уже серьезно прервал их антанаил, — не сритесь. итак пространство грязное. а у димитрия вон вообще с архитектоникой крыльев беда, нельзя ругаться с бытовыми инвалидами, как ты не понимаешь! — съязвил антанаил. — как ты сказал? — переспросил димитрий, — ар-хи-тек-то-ни-ка? что это? — ой! — антанаил засунул руку в рот по трахею, — больно! больно! саваоф, отпусти, я больше не буду! — антанаил душил себя собсвенной же рукой и не мог остановится, — больно! больно! я больше не буду! отпусти! — антанаил плевался и плакал, но рука продолжала душить его. — НЕ ГОВОРИТЬ ЛИШНЕГО! НЕ ГОВОРИТЬ ВООБЩЕ! — завибрировало все пространство подвала. — видимо антанаил лишен ужина, — шепнул гавриил димитрию, — ну и поделом. "крыса", — подумал димитрий полумыслью. но наступало время ужина в Борделе Архангелов номер VII. а в воскресенье ужин — богатый. виноградные шкурки, соевые мини-нои и неограниченное количество колодезной воды. прямо как в годовщину потопа. как будто и не прошел мимо целый каскад времен. как будто еще вчера пьяный нагой ковчег бегал по берегу ойкуменны. как будто... впрочем, памятью нельзя злоупотреблять. димитрий это очень хорошо понял. и поэтому, не толкая соседей крыльями, он сел за трапезный стол, и уже было начал натыкать соевых мини-ноев на столовый кинжал михаила, как вдруг понял, что никто не ест и глаза всех собордельцев прикованы к нему. — димитрий... — задрожал крысиной дрожью гавриил, — твои крылья... они... они... — ЧЕРНЕЮТ! — вскрикнуло разом все пространство, — μεταμόρφωσις!