Ебать Крутой

Сколько себя помнил, Красный Спикер всегда бежал сломя голову от себе подобных. Своими словами, привычками, алгоритмами поведения другие радиоголовые были ему противны. Они его пугали. Потопшие в музыке, без малейшего интереса к тому, что происходит вокруг них, агрессивные, в рваных костюмах, неумело заштопанных сегментировании железными пальцами. Красный Спикер был безнадёжно их старше. Не продолжительностью своего использования, а количеством мыслей в голове. Он шатался по коридорам их подвалов, ища самые укромные, самые недосягаемые места, где можно было бы хоть на время спрятаться от полуистеричного желания спикеров жить здесь и сейчас: сейчас устроить марафон дисторшна, сейчас расцарапать все стены матерными стихами, сейчас набить друг другу рожи. Они всегда дрались. Между собой даже больше, чем со скибидистами. Из-за одежды (краденой по-обыкновению), расхождений во взглядах и того, кому где лежать на зарядке. Плакаться они бежали к их женщине, которую вместе с этим боялись до смерти. С порванными диффузорами, сломанными наушниками, спёртыми кем-то у кого-то вещами — со всеми своими горестями они шли к ней. Все, кроме Красного Спикера. Её он тоже презирал. Из плюсов — всё это было взаимно. Найти его где-нибудь между балок в стене для любого спикера было равносильно обнаружению чёрной плесени. Из минусов — операторы быстро переняли их настрой, видимо, посчитав Красного Спикера ещё более агрессивным неадекватом, либо вовсе лишённым сознания роботом. Но в противовес сформировавшимся суждениям, без должного внимания к деталям, с виду он оказывался спокоен. Не совсем как холодно-покойные и смиренные учёные у операторов: по этому парню можно было понять, каких усилий стоит ему это спокойствие, со всей старательностью выкованное самоконтролем и концентрацией. Можно сказать, единственный экземпляр среди своих. Он, конечно, этим слегка гордился про себя, но также признавал, что радостного в этом было мало. Выбора всё равно не предоставлялось: говорить-то не с кем. Приходилось перебиваться как-то самому, своими силами. Даже руки некому подать. По скромным подсчётами Красного Спикера, ему, случись чего, руку протянуть никто бы и не подумал. Вот и он не врач и не телевизионщик, чтобы помогать раненым, а работоспособные агенты встанут и так — без его помощи. Об этом тоже думал не спросят. Ан нет: спросили. После стихийной стычки с вражескими солдатами, когда очередной работяга остался валяться по земле, получив от Красного Спикера сложенную пальцами дулю вместо руки помощи. С непривычки, тот мгновенно отвечает в своей голове то, что реально думает о всей этой традиции взаимопомощи и где конкретно он успел повертеть её. Тем не менее, вслух, с трудом запустив заржавевшие уже за ненадобностью голосовые центры, Красный Спикер говорит иное, взвесив, насколько неблагоприятными могли бы оказаться последствия, реши он заговорить о таком рядом с оператором. — Хватит подавать им руки, — тихо пробасил спикер. — Привыкают, что им помогают всё подряд, а потом сами за себя постоять не могут. В объективе оператора что-то защёлкало. Прицеливается, думал Красный, чтобы пальнуть ему каким-нибудь лазером прямо в диффузор. Спикеру не приходилось удивляться явной антипатии в свою сторону. По устоявшемуся алгоритму она шла мимо: его давно не ебли чужие оценки собственного поведения, даже если они были одобрительными или касались его напрямую. Камера оператора вдумчиво качнулась вбок. Совершенно обыкновенная камера, стоит сказать, совершенно обыкновенного оператора, ничем особо не примечательного среди своего бесконечного крохотного роя. Может только чуть смелее других, раз решился мало того, заговорить с ним, так ещё и предъявить что-то при первой возможности. — Интересное мнение, — заметил оператор, а затем Красный Спикер осознал, что его собеседник обладает помимо смелости ещё и не слишком выдающимся интеллектом: оператор, забывшись, стал лепить вантуз к собственному объективу. Да, однозначно это был тот тип, вылетевший на какой-то скрипучей бандуре в самый разгар заварухи. — А, — Красный Спикер, упершись ладонями в колени, выпрямился, — так ты этот… — Нет! Не зови меня так, — на грани мольбы шипит оператор, закрывая камеру ладонью. — Ты, вижу, нормальный агент, пойми. Я терпеть не могу эту кликуху. — Так избавься от её причины. Схватись за автомат, — поворачивается к нему Красный Спикер и хватается уже за ручку вантуза, чтобы выбросить его так далеко, как сможет. Однако оператор молча кладёт ладонь поверх, останавливая. Спикер подводит черту короткого, как и всегда, разговора: «Да, операторы определённо тяжело переносят вид начинки скибидистов». Красный Спикер слегка тушуется, вспоминая, как часто расчленял и резал их при операторах, но внешне его смущение было заметно плохо. — Знаешь, брат, ведь когда-то вам планировали дать гитары, — с досадой произнёс Вантузмен. — Знаю, не вчера собран. У некоторых есть. Ножи эффективнее. — Вантузы ещё лучше. Не люблю, когда наши над врагами издеваются. Нельзя так опускаться. Работать надо быстро и чисто. Они ведь… — Что? — Живые. Слово удручённо нависло над их металлическими головами. Вдвойне странно было слышать это от одного из щепетильно корректных операторов, которые при всей своей тонкой системной организации относились к скибидистам с кипящей ненавистью. Не то, чтоб Красный Спикер сам считал в корне неприемлемым рассуждать в положительном ключе о другой стороне конфликта, но не являлось ли такое оружие, как вантузы, по отношению к скибидистам только в большей мере жестоким? — У нас тебя по-другому зовут, — всё же возвращается к теме Красный Спикер, понимая, что поддержать точку зрения собеседника не сможет. — «Марш». — А, я- Почему, кстати? — поворачивается к нему оператор и тут же машет рукой, одумавшись. — Хотя нет. Это не важно. Скажи лучше, как они зовут тебя. — Нет. Ты первый. Как мне к тебе обращаться? — Как угодно, только не по оружию — хоть «котиком» зови. Выкладывай давай, не дрейфь! — Оператор легко пихнул его в плечо. — Это мрак. У нас принято называть себя самостоятельно, но так как я с ними особо не якшаюсь, меня обозвали без моего участия. — Да ну! Уж не хуже «Вантузмена» блять… — Чёрная Бетти. Они смотрят так друг на друга, молча, с минуту, прежде чем оператора прорывает совершенно искренний смех. — Не думал, что имели в виду тебя, когда пели. Что-то… У-оу Чёрная Бетти, бэм-бэ-лэм… — слегка потрескивая, пропевает он, хлопая себя по коленям в такт. — Да брось ты! Ну и что, что женское. Вроде. Весёлый же мотивчик. Джаз. — Блюз, — поправляет Красный Спикер, пытаясь унять гнев заточкой ножей друг о друга. — Ладно ещё это, путь женское, так они иногда ограничиваются просто «Негром». — Имя и имя, ничего такого не вижу. Красный Спикер резко поворачивается (привыкаешь со временем, что хоть и слеп, а другим приятнее видеть тебя в анфас), втыкая нож в развалившуюся кирпичную стену, на которой они сидели. — Я понятия не имею, что натворил этот парень — вообще всё самое худшее, походу, — но меня этим именем круглые сутки спикеры кодируют, — рокотал он, всматриваясь в камеру своего товарища. — Всё потому, что я чёрный! А я даже не знаю, что это значит. — Остынь. Я тоже чёрный, если тебе от этого легче. Сестрицу-то твою тоже так называют? — попытался разрядить обстановку оператор. — Она не светлей тебя. — Даже не думай звать… Это— моей сестрой, — почти дрожа от злобы, говорил Красный Спикер. Вантузмен слегка приобнял его, огибая воткнутый нож и поглаживая по плечу. Тот, слегонца оттаяв, попытался без особого энтузиазма сбросить чужую руку с плеча, но успехом это не увенчалось. — Это вообще наш атаман бывший, просто в женщину переодетый. — Да, давно мы с ним не виделись, — усмехнулся Вантузмен. Гадко так, мерзостно, не так, как смеялся. Красный Спикер такие звуки слышал, только когда скибидистам глотки перерезал. — С ней, точнее. Такие всё это мелочи… Красный Спикер почувствовал, как чужая ладонь с его плеча медленно перетекла на бедро, а за Агентом Вантузом, должно быть, уже распускались, будто цветы по весне в довоенное время, розовый, фиолетовый и синий. Почти что триколор Альянса, но с нюансом небольшим. Думая, что уже вкрай сорвал себе программу, Красный Спикер переключал ультразвуковые волны то на чужую камеру, то на руку, абсолютно бесхитростно и будто бы случайно, лежавшую на его бедре. Он просто не мог обработать то, что его возможно рассматривать в таком ключе без иронии. — Забавный ты, — пожал плечами оператор, отвечая как бы на его немой вопрос. — М, — тяжело качнул колонкой Красный Спикер. — Ясно. И чтоб не показаться тряпкой в этой ни к чему не обязывающей ситуации, он с размаха впечатывает оператору ладонью по бедру в ответ. Из принципа. Наверное, после записанного им на фронте, Вантузмену было уже железобетонно плевать но то, кто и с какой репутацией перед ним находился. — Прикольный, — повторяет оператор. И подымается на ноги. Красный Спикер непроизвольно сжимает руку крепче, но вовремя одёргивает себя, лишь самую малость цепляя пальцами чужую штанину. Впервые он вызвал у кого-то такой восторг. Вместе с этим, скорее всего, и в последний раз. Вантузмен заметил это. Красный Спикер вцепился в собственные колени от постыдности всей сложившейся ситуации, но в следующую секунду ему уже диктовали координаты. Он даже не спрашивал себя на кой чёрт забил ими память. Нужно было быть просто наглухо неисправным и неисправимым уже роботом, чтобы счесть приемлемой идею вломиться на базу, штат которой целиком состоял из операторов. Разумеется, Красный Спикер подумал об этом, прежде чем промчать восемьдесят миль сквозь два вражеских лагеря до нужного ему сектора. Он не мог объяснить в полной мере, чего ждал от этой встречи, но его позвали и… И он придёт. Ему до расщепления на атомы хотелось вновь поговорить. Не задевая стен, Красный проносился по лабиринту чужой базы. Камеры практически не были приспособлены для работы в темноте: не понимая как, но точно зная это, Красный Спикер погасил собственную ориентирующую подсветку на динамике и безостановочно искал на стенах рубильники. При переключении характерного треска ламп не слышалось — свет точно отсутствовал. Про себя Красный Спикер определил это странным, и всё же пока такой расклад шёл ему только на руку. Уловив чужие шаги по коридору, он замирает. Как и следовало ожидать, оператор не смог заметить в темноте подпирающую стену чёрную фигуру. Их беспечность почти пугала. Спикер тормозит на подогнутых ногах напротив одной из дверей в зарядные камеры. Он считал, он знает — это здесь. И он не в восторге. Перед ним, помимо того, что дверь была явно толщиной не меньше полуметра, находился засов, предназначенный для закрытия с внешней стороны. Подобное существовало и в его родных спикерских Карцерах, но там это было не более чем ошибкой проектировщиков: шпингалеты почему-то часто ставились с обеих сторон двери. А это была никакая не ошибка, скорее напротив — целенаправленно приваренный здоровенный засов, который, пусть не скрипел, но дался даже массивному по своей комплектации Красному Спикеру с некоторым трудом. Как он и думал — внутри замок отсутствовал, в том числе дверная ручка. Комната метр на два, может чуть поболее, с абсолютно гладкими поверхностями: ни зарядной камеры, ни розетки, ни вентиляции. Даже ламп не было. У самых ног Красного Спикера лежал в странной позе оператор, будто его просто на пол бросили в выключенном состоянии и забыли уже очень давно. Громко вентилировал. — Состояние стабильное, — обречённо говорит он, поднимается на руки. — Готов к работе. — Я, конечно, со спикерами делю площадь техобслуживания, — говорит Красный, на свой страх и риск закрывая дверь, — но даже там такого хардкора нет. — Вы кто? — глухо спрашивает оператор и начинает озираться по сторонам, пытаясь, видимо, нашарить подсветкой черты Красного Спикера. Он садится на корточки в поле зрения камеры, становясь наконец заметным. — Бетти? — и пропал даже намёк на сомнение, что он мог заломиться в комнату к какому-то левому оператору. Никто из их братии больше не знал этой дурацкой клички. И чёрт возьми, без заложенного в ней уничижения, произнесённая так запросто… Это звучало из его динамика как вполне себе нормальное имя. — Да, — отозвался-таки Красный Спикер, ещё несколько раз успевший обдумать своё решение, — да, это я. — Ты не представляешь, — он вяло перекатился на бок: видимо, энергии держать своё тело на весу в нём более не было, — как я рад тебя видеть. Красный Спикер бесшумно вспыхнул от удовольствия. — По тебе видно, — он правда старался вложить в это максимум сочувствия, но вышло как обычно что-то из разряда посыла во все стороны. Камера Вантузмена, поворачиваясь, заскрипела. — Дурно выглядишь. — А-а… — отмахиваясь, протянул оператор. — Как там… «Спасибо за Ваш отзыв, обязательно приму во внимание»? — В точку. Но я сейчас серьёзно. С в прошлый раз ты выглядел лучше. — Износился я уже. Механизмы старые, еле как работают, гори они синим пламенем… Мне это каждый день говорят, и так знаю, а всё равно на передовую отправляют. Конечно я в тот раз лучше был, ты бы знал сколько я гектаров земли за это время выжег — зашатался бы. Это жесть, а не условия работы… Они проговорили порядка четырёх часов, пока в здании не включилось электричество. Красный Спикер с горем пополам удрал оттуда, но внутри у него ещё долго будто взрывались праздничные хлопушки — он пиздец как надеялся, что это не признаки какой-то страшной, неопределяемой системой поломки. Были причины насторожиться: почти все те четыре часа Красный Спикер смеялся. В Альянсе их, разумеется, за такое по головке бы не погладили. Увидели бы рядом за чем-то крепче рукопожатия — и тут же бы открыли огонь по обоим, вероятно, сразу ядерной боеголовкой. Эмоциональную связь искореняли как могли, особенно между агентами их разряда. Льстило, безусловно, насколько сильно с них все ссались, но вот когда один через неделю таких тёрок оказался в Венесуэле, а другой — в Малайзии, стало уже не до смеха. До следующей встречи Красный Спикер едва доработал. Титанических усилий ему стоило не обтрогать Вантузмена с ног до головы при каких-нибудь несчастных свидетелях. Квартирка была без стёкол в рамах, зато с крышей. Довольно безопасное место касаемо своих, но вот скибидистов — фифти-фифти. Крупные особи сейчас по таким местам не лазили, а мелких (меньше шестнадцати футов) они и поодиночке на британский флаг смогли бы порвать. Идея была, разумеется, глупой. Из подручных средств у солдат их типа были только топорно сложенные и абсолютно гладкие во всех отношениях тела, поэтому способ автоматически выбрался самый экстремальный, при котором главным было хотя бы выжить. Зато и родину предавать не надо и сконфужено стоять под техническим крылом, а потом заполнять с таким же выносящим стыдом всякие бумажки — тоже. Оставалось только распределить как-то между собой роли. Один должен был рискнуть своей жизнью, другой — не щёлкать клювом, одновременно находясь на шухере и не давая первому помереть, а в случае чего в кратчайшие сроки доставить до базы. — Даю бой, — Красный Спикер с глухим стуком бросил ножи на стол. Это было даже не столько борьба за первенство, сколько научный эксперимент: что в бою важнее — опыт или физическое превосходство. — Оружие можешь выбрать ты. — Давай не будем выпендриваться, — покачал камерой агент, снимая вантузы вместе с ножнами. Он поднял руки вверх в капитулирующем жесте. — Мне несложно, правда. — Значит врукопашную. Кулак едва ли не задел край камеры — оператор чудом успел откинуться назад. В стол прилетел удар увесистой руки спикера и справа мелькнуло лезвие ножа — ага, значит в такую рукопашную! Эту комбинацию Агент Вантуз помнил наизусть, впрочем уворачиваясь с некоторым трудом из-за скорости противника: нож бьёт слева, пригнуться — сейчас просвистит над головой, вроде контрудара. Красный диффузор блеснул диким огнём, когда спикер занёс над колонкой нож для добивающего удара. Вантузмен понял, что упирается спиной в стену, а лезвие входит в гипсокартон почти над его камерой. В объектив снова летел кулак в чёрной перчатке. Размениваться на любезности оператор больше не находит целесообразным. Нож — это не про демонстрацию превосходства над противником. Нож — это когда только начавшись, бой практически сразу заканчивается. Вантузмен моментально оказывается под бьющей рукой, обхватывая спикера за шею, как бы обнимая по-товарищески. А затем рывком впечатывает колонкой в стену. Ладонь скользит до локтя, переплетая их руки, как в польке: так становится удобнее обойти спикера по кругу и набрать должную скорость, чтобы вскочить ногами на стену, у которой оператора зажали секундой ранее. Делая пару шагов по вертикальной поверхности, Вантузмен упирается в неё ногами и швыряет Красного Спикера на себя, отрывая его ноги от пола и по инерции отрываясь вместе с ним. Перегруппировавшись, оператор всаживает ему обоими ботинками в живот, посылая достаточно сильный импульс, чтобы спикер пробил своим телом стену насквозь. Оператор жмёт носком обуви на резиновый клапан вантуза так, что ручка прилетает к нему, будто на магните. Пока Красный Спикер не опомнился, его берут на удушающий: шею крепко зажимают между деревянной ручкой и твёрдой грудной клеткой. Ноги спикера вновь отрываются от пола — робота кидают на прогиб. Фатальный удар вантузом (ручкой. Достаточно тяжелой, вполне способной стать последним зрелищем в существовании некоторых колонок) блокируется ножом. Красный Спикер крепким толчком отправляет навалившегося сверху оператора в короткий полёт, но этого мгновения вполне хватает для того, чтобы метнуть нож. Ручка вантуза напополам ломается и оператор со скипом тормозит об пол, осыпаемый щепками. Красный Спикер в одно движение меняет хват на ноже и бьёт по горизонтали. Удар тормозит ручка вантуза, её обломок. Угол стыка оружия заостряется, делаясь практически параллельным: лезвие соскальзывает с гладкой поверхности, срезая несколько плотных деревянных спиралей. Не теряя времени, спикер заносит над колонкой руки, сжимая нож крепче — в этот момент ему самому стало страшно. Он уже не знал, сможет ли вовремя остановиться или так и продолжит сечь как мартышка на заводном ключике, с тарелками в лапах. От очередного режущего удара Агент Вантуз легко уходит вбок и кулаком выбивает оружие у спикера из рук. Обходит противника кругом, пиная его под коленом и таким нехитрым образом заставляя потерять равновесие, однако упасть не даёт, крепко ухватив за запястье. Вантузмен позволяет себе хмыкнуть, пока вновь бросает агента через себя. Красный Спикер около ярда катится по полу и приподнимается, с полушага взяв Агента Вантуза в захват за пояс. Спикер делает рывок к его ноге, стараясь опрокинуть оператора навзничь. А он бьёт. Сильно бьёт, наотмашь по главной оси в спине, припечатывая к полу одним ударом. Спикер валится динамиком вниз, еле успевая отжаться на руках для того, чтоб встать, как чувствует на холке прижимающую ладонь, а на пояснице — очередной увесистый хук. Затем ещё один, ещё, превративший бы, наверное, рядового скибидиста в кровавую лепёшку, и с каждым разом будто сильнее, простреливая всё тело. Ни один враг, даже, кажется, сам Джи-мен не заставил бы Красного Спикера так корчится на полу, как этот агент, видимо решивший просто раздробить его тело надвое, подобно своему собственному месяцами ранее. — Всё, закончили, — будто переключается на другую программу оператор и садится ему на поясницу. — Не будем доводить до поломок, гаечка ты моя. Красному Спикеру, попытавшемуся было перевернуть их обоих и в целом порядок боя, заводят руки за спину. — У тебя был шанс, ты его проигнорировал. Красный Спикер промолчал. Вот для таких ситуаций, единственно, нужно уметь достойно принимать поражение — сам виноват, и в драку первый полез, и поддаться решил в самый неподходящий момент. Довыпендривался. Рывком его переворачивают на спину и тут же вновь придавливают к полу. Ощущение было, что Вантузмен продолжит бить, но он хватается за его галстук, ослабляя и вытягивая из петли.