принцесса змей

По колено трава, Луна

Ночь ложится на плечи

Я давно себе не верна

Дикий взгляд заменил человечий

Никому меня не сдержать

Зверь не может кого-то любить

Никому меня не догнать

Зверю хочется только выть

Она бежала, бежала из этого места, пересекала океан, бесконечно аппарировала, на сколько хватало магических резервов, подальше от воды, дальше от подземной пещеры, крывшейся под толщами воды. Ее гнал, впервые в жизни, животный страх, въевшийся в подкорку. Но сколько бы Гермиона не летела навстречу реальности, как бы быстро не отдалялась от места, где ее кости прожевывали бесконечное количество раз, она знала, что от чужого присутствия больше никуда не денется. Ее руки были чистые и гладкие, как в восемнадцать, и лицо было лишено морщин, а душа была цельной, будто кто-то собрал ее осколки воедино. Гермиона больше не была бессмертной, но теперь в ее нутре жила Она. Необъятная воля Темной Матери наполняла ее до краев, желала чужой крови в качестве платы за свои дары, сверкала своими янтарными глазами в темноте сознания, нашептывала свои мантры. Рухнув на песчаный берег, Гермиона захрустела песком в зубах и уставилась в сиреневое с персиковыми подтеками небо. Легкие разрывало, сердце отбивало запредельный ритм. Шок плотными лентами связывал ее в кокон, как мумию. Внутри Мать заурчала, расхохоталась громовым смехом, и Гермиона запоздало лопнула, наконец поняв все. Зашлась гортанным, режущим визгом, раздирая связки. Глаза почти вывалились из орбит, в солнечном сплетении стало так больно, что все тело завибрировало. Она кричала и кричала, рвано выла, собирая в кулаки мокрый песок, выдирала волосы на голове, катаясь по наплывающим к берегу волнам. Мозг буквально рвался на лоскутки, распадался, высыхал и пульсировал, душа скулила от собственной целостности. Гермиона желала развеяться по ветру черным прахом, лишь бы это всепоглощающее чувство наполненности исчезло, перестало расти. Ей казалось, что ее тело слишком мало для величия жившей в ней богини. Та будто пускала корни, разрасталась с каждой секундой, грозила растерзать каждый хрящ, каждое сухожилие. Очередной визг прорезал пространство под бесконечным небом, перед тем как Гермиона, сморгнув светящийся янтарь в глазах, просто отключилась.

***

Гермиона была дома. Она вернулась сразу, как только многорукая богиня отпустила ее трахею. Их квартирка была до боли пуста, когда Гермиона зашла в нее. Пришлось потратить несколько часов на то, чтобы расшифровать сплетения защитных чар, наложенных на жилище. Внутри ничего не говорило ей о том, что здесь кто-то жил. Книги исчезли с полок, шкафы были пусты, на поверхностях лежал толстый слой пыли. Гермиона заглянула в каждую комнату. Неужели Том забрал вообще все, когда оставил дом и уехал в Албанию? Должно же тут было остаться хоть что-то... Нашел ли брат диадему? Вернулся ли в Англию или все еще был где-то на востоке? За те два дня, что она добиралась из Индии до Лондона, ей не пришло ни одного сна или видения. Она подозревала, что шепот Темной Матери и ее присутствие в голове могли блокировать любое другое вторжение извне, либо целостность души более не давала возможности связаться с братом. Ну, если и был в этом мире еще один человек, который мог бы знать о передвижениях Тома, так это Абраксас. Поэтому, не став ждать больше, Гермиона аппарировала к воротам Малфой-менора, пообещав себе позже разобраться с общими делами, типа чтения газет и вникания в положение дел в Британии. Поместье гордо возвышалось над Уилтширом, ни на йоту не изменилось, словно Гермиона только вчера тут была. Отправив сноп искр во врата, она стала ждать, пока кто-нибудь встретит ее. Через пару минут перед ней с хлопком появился Чувак. Гермиона чуть нахмурилась — еще несколько лет назад он был не таким... морщинистым и сгорбленным. Тот удивленно захлопал ушами и поклонился до земли. — Мисс Риддл, Чувак счастлив видеть вас в поместье великого рода Малфоев! — ее лицо привычно искривилось в половинчатом отвращении. И, тем не менее, домовик внушал ей и чувство чего-то до боли привычного. Еще один укол мысли — она вернулась. Она дома. — Здравствуй. Мне необходимо увидеть хозяина Абраксаса, отведи меня к нему. — Но... хозяин Абраксас вот уж три долгих месяца не встает со своей постели, мисс. Он болен драконьей оспой и это заразно... — эльф весь сжался, будто пытался стать меньше от одной мысли о болезни хозяина. У Абраксаса драконья оспа. Гермиона моргнула, делая глубокий вдох. Малфой был тяжело болен. Они с братом оставили на него свое дело, а он подхватил оспу. В любом случае, оспа в некоторых случаях лечилась, так что поводов для волнения у нее не было. — Я сказала — отведи меня к хозяину. Домовик, пусть и похныкал себе под нос, все же покорно поклонился и подошел к ней, чтобы взяться за ее одежду, а потом аппарировал в дом, оставив гостью перед громоздкими дубовыми дверями, покрытыми гравировкой. Гермиона потерла виски — несколько аппараций подряд за последние несколько дней сильно ее истощили, магия все еще будто не до конца восстановилась в резервах. Голова начала трещать. Подождав пару минут, чтобы боль немножко утихла, она уже положила руку на кованую ручку, чтобы войти внутрь, как сбоку от нее раздался звук шагов. Повернувшись, Гермиона увидела быстро идущего к ней Абраксаса. И вовсе он не был похож на лежачего больного. Немного изменился, да — будто схуднул и волосы длинные отрастил. Видимо, за последние несколько лет, пока ее не было, мода в магическом мире сделала большой шаг вперед. Ей подумалось, что Тому бы очень пошли длинные волосы. — Извините, мисс... — Абби, ублюдок, ты бы знал, как я рада тебя видеть, — выдохнула она, от усталости уже чувствуя головокружение. Ей хотелось спать, так хотелось. — Хотя я бы сейчас даже Розье была рада… — Э... — Малфой отчего-то окаменел на несколько секунд, а потом переминулся с ноги на ногу, глядя на нее с неловким недоумением. — Простите, мисс, вы, кажется, ошиблись. Я не Абраксас. — Что? — ее брови взметнулись вверх. А кто же это был? Разве у Малфоя были красивые молодые родственники? Она что-то не припоминала таких. — И кто ты тогда такой? — Люциус. Люциус Малфой, сын Абраксаса. Гермиона сделала шаг назад и посмотрела на молодого мужчину так, словно он только вылез из отдела для душевно больных в Мунго. А потом поняла. Тихий смех сорвался с ее губ. — Очень смешно, да. Только у меня нет времени на это, Абби, я хотела поговорить с тобой о Томе... — Мисс, вы неправильно меня поняли. Это не шутка. Мой отец сейчас лежит за этими дверями, он тяжело болен, преклонный возраст не позволяет Противодраконьей сыворотке полностью его излечить... Так, это уже несмешно. Гермиона резко дернула за ручку двери и шумно вошла внутрь, сразу же улавливая запахи лекарственных зелий. Какой-то эльф разливал их по мензуркам, второй копошился у огромной постели. — Мисс, вам нельзя туда! — Люциус, или как там его, сразу же влетел вслед за ней и схватил ее за локоть. Гермиона отшвырнула его от себя магией и стремительно пересекла пространство спальни, подлетая к постели. Ее сердце упало. Там лежал мужчина, тяжело дышащий и уже совсем не молодой. Гермиона сразу же узнала его — это действительно был старинный товарищ Абраксас. Он открыл глаза, услышав шум и грохот, и лицо его застыло. — Гермиона?.. — Абраксас, что происходит? Что это все такое... — Ты же... мы с Томом думали, что ты умерла, Гермиона, — он закашлялся. Ставшая оливковой кожа, покрытая фиолетовыми язвами, словно начала трещать и разрываться. — Почему ты выглядишь, как двадцатилетняя девочка? Какого… Проклятье. Догадка зазмеилась внутри, обернулась вокруг сердца и до боли сжала его, заставляя Гермиону почти согнуться. — Сколько лет прошло, Абраксас? — в животе бурлила тошнота, грозящая выйти через рот. Какого. Какого. Какого дьявола... — Мисс! Прошу вас прямо сейчас покинуть это место! — к ней снова подошел щенок Малфоя, но Гермиона лишь подняла на него палочку, заискрившуюся зеленым. Рука впервые за много лет дрожала, наставленная на врага. — Выйди отсюда немедленно, сын! — прохрипел Абраксас, снова кашляя. Люциус сразу же поджался, выпрямил спину и твердым шагом покинул их. Хороший, надрессированный песик. Гермиона убрала палочку, все еще пытаясь начать нормально дышать. Глаза начало резать. — Том вернулся из Албании двадцать лет назад, Гермиона, — услышала она, и земля ушла из-под ног. — Поиски диадемы он завершил восемнадцать лет назад. Два года между этим он искал тебя по всему континенту. Превеликий Салазар. Колени ослабли, и она почти рухнула на пол. Они покинули Англию в пятьдесят пятом году. Четыре года они путешествовали порознь, а потом ее... утянуло в Колесо. Два года Том искал ее, а затем вернулся. Он отсутствовал шесть лет, значит, вернулся в шестьдесят первом. С тех пор прошло двадцать лет, а значит... — Сейчас восемьдесят первый год, Абраксас? — ее голос осел, не способный воспроизводить что-либо, кроме шепота. — Все верно. Где ты была все это время? Куда ты пропала? Ты хоть знаешь, что здесь было… — Боги решили сделать мне подарок и забрать должок за вечную молодость, Абби... — она без сил опустила руки. Двадцать три года она крутилась в треклятом Колесе. Что все это время было с братом? Что он делал и чего добился? Смог ли он достигнуть всего, чего хотел? — Абраксас, где он? Она сжалась от страха, сделавшегося в последнее время ее постоянным другом. У него были крестражи, он должен быть в порядке. Но какой он теперь? Примет ли он ее обратно после побега и пропажи на две с половиной декады? — Он умер. Внутренности сжались и осели одной кучей внизу сжавшегося от напряжения живота. Ее пробил смешок на грани истерики. — Что значит умер, Абби? Это не смешно, я же говорила тебе, что он бессмертен... — Никто еще не успел толком понять как. Он хотел убить мальчишку Поттеров из-за пророчества, но что-то пошло не так. Его тело осталось лежать прямо там, в Годриковой Впадине... — Из-за пророчества? Желание рассмеяться в голос начало рваться вверх, прошло сквозь горло и нашло свободу. Захотелось взвыть, заскулить и выколоть себе глаза от непонимания и червящейся в животе боли. Пророчество? Ее брат каким-то образом умер из-за пророчества? Абраксас все говорил и говорил. О бессилии Тома в самом начале, когда он понял, что Гермиона умерла. О его наркотической зависимости. О смене приоритетов. О переименовании Вальпургиевых Рыцарей в Пожирателей Смерти. О том, как Том все больше и больше впадал в безумие, стал террористом, собрав вокруг себя армию из таких же сумасшедших, как он. Об убийствах, нападениях на магглов, заключении договоров с великанами, о гребаном Пророчестве и годовалом мальчишке, что убил его... К концу его рассказа Гермиона лежала на полу, почти под кроватью, судорожно расцарапывая себе шею. Свернулась до боли в позвонках, обкусывая собственные колени, давая слюне вытекать из уголка рта и копиться где-то под щекой, с широко раскрытыми глазами. Конечности дергались и тряслись, она беспомощно подвывала под хрип Абраксаса. Малфой не имел ни малейшего понятия, где брат спрятал свои крестражи. Единственное, что у нее осталось от Тома — осколок души в ее собственном теле, но как воскресить брата с его помощью Гермиона не представляла. Вероятнее всего, она умрет сама, если попытается достать его из себя. — Гермиона, ты должна знать, — Малфой уже рыдал, как маленький ребенок, — это все я. Я это сделал с Томом. Я подсадил его на ту дрянь, потому что он упустил тебя, потерял, я… хотел мести, знаешь? Он забрал тебя, украл и не уследил, я хотел уничтожить его. И уничтожил, Гермиона… Все тело немедленно расслабилось. Сжатые до тряски зубы заныли от боли, когда челюсти разжались. — И я не почувствовал облегчения. Ни капли за все эти годы, даже когда он начал совершенно терять рассудок. Я не почувствовал ничего. Все это было впустую. Кали открыла свои янтарные глаза. Пространство вокруг застыло. Каждая молекула прекратила свое вечное движение, чтобы Гермиона смогла встать, буквально опираясь о затвердевший воздух. Суставы не хотели сгибаться и разгибаться, но одна единственная мысль держала ее на весу, давала сил. Она встала, давая рукам безвольно повиснуть по бокам, чуть сгорбленная. Не было сил держать себя прямо. Шаг. Еще. Одно колено тяжело приземлилось на матрас. Небольшой рывок, и Гермиона села на бедра Абраксаса Малфоя сверху. Тот что-то лепетал, его голос плавился под белый шум, плотным слоем облепившим барбанные перепонки. Взяв одну из лежащих подушек, она в последний раз взглянула в лицо человека, которого когда-то легкомысленно пощадила. Слезы заливались в глубокие старческие морщины, серые глаза с красной поволокой смотрели с такой тоской и болью, что ей было бы впору даже поверить в раскаяние. Но все, что она сделала — это подарила Абраксасу последнюю улыбку, перед тем как накрыть его лицо подушкой. Подобравшись выше, она села на его грудь, а коленями прижала подушку по краям к постели. Заострившиеся тени за ее спиной уже плотно сжимали стариковские руки и ноги, не давая пошевелиться. А потом она положила ладони на подушку, под которой крылось лицо Малфоя, и перенесла весь свой вес на них. Гермиона смотрела остекленевшими глазами куда-то в резное изголовье постели и остервенело наваливалась на свои руки, игнорируя боль в запястьях. Одержимо давила, слушала упоительное кряхтение, заглушенное подушкой, представляла, как продавливает его череп, как ломается его нос под тяжестью, как глаза лопаются и вытекают внутрь, заливая мозг мерзкой склизкой жидкостью. Узнавая присутствие Смерти, она улыбалась, думая о том, как опрометчиво доверилась этому червяку много лет назад. Гермиона должна была сделать все это еще тогда. Порезать его, расчленить и закопать по частям в саду Малфой-менора, где-нибудь под кустами диких роз. Сожрать его язык, вырезать печень и накормить ею душку-Амаранту. Лишить весь его род жизни. Гермиона давила так, будто от этого зависела вся ее жизнь. Тяжело дышала от удовлетворения, наказывая виноватого, перекатывала языком во рту ощущение кислого, рвотного желания возмездия. Веки трепетали под аккомпанемент становящихся все тише и глуше стонов. Тело под ней с каждой секундой становилось все слабее. Темная Мать нанизывала очередной череп на свое ожерелье, гремящее костями. И Абраксас сдох. Сдох, как пес, в собственной постели, в луже мочи, что пропитала и ее ноги тоже. Гермиона вскинула голову вверх, уставившись в молочный потолок. Слеза выкатилась из уголка куда-то к линии волос, растворяясь на коже. Что ей теперь делать без него? К кому идти? Как жить?

***

Спустя две недели Гермиона стояла напротив дома номер четыре, Тисовая улица. Ребенка спихнули нерадивым родственничкам. Надо же, какой профессор Дамблдор добрый старик, решил обеспечить малышу-герою отвратительную жизнь в самом ее худшем проявлении. Да, отдать отпрыска волшебной семьи туповатым, ненавидящим магию людям — это лучшее, что он мог придумать. Хотя в этом имелся кое-какой смысл, если предположить, что в будущем ему понадобится мальчишка. Всегда проще вести за собой побитого жизнью и нелюбовью детеныша. Жаль лишь, что об этом Альбус не догадался еще лет сорок назад. Приземлившись на промозглую, холодную землю у подножья огромного тополя, она смотрела в окна четвертого дома. Ребенок находился под надзорной, крепкой защитой Министерства, в дом не войти до его семнадцатилетия, по крайней мере незаметно. И Гермиона просто смотрела, как тощая тетка с крючковатым носом со страхом носила ребенка из люльки на пеленальный столик и обратно, вытянув его при этом на руках, подальше от себя. Она не знала, как ей поступить с мальчишкой. Гермиона пыталась узнать полный текст того самого пророчества, но даже проникнув в Отдел Тайн ей это не удалось бы. Предсказание раскрывалось лишь тому, кто в нем фигурировал. А потому она нашла хозяина Кабаньей Головы, коим оказался, ах, ирония, родной брат Дамблдора, чтобы попытаться найти какого-нибудь свидетеля вырвавшемуся пророчеству, и просмотрела его воспоминания, перед этим сломав его окклюменционные барьеры в щепки. И найденное там ей совершенно не пришлось по нраву. Грядет тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца... и Темный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы... И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой... Новости были отвратительнейшие. Это не просто ребенок, от которого срикошетила гребаная Авада Кедавра, нет. Это что-то большее. Убить его не выйдет — сама Судьба, будь она неладна, оберегала Поттера. Он падет от руки Тома и только, но когда и как — неизвестно. Либо наоборот, Том умрет из-за этого мальчишки, опять же, неясно как. Это определенно была сложная головоломка, и Гермиона думала, разрывала себе голову поисками ее решения. За Поттером будет стоять Дамблдор, определенно. Брат успел наделать делов в магической Британии, пока ее не было. Да, настроить против себя сильнейшего из живущих волшебников — это не шутки. Только вот разгребать это все теперь ей. Гермиона тяжело вздохнула, достала свой старый потрепанный дневник, подаренный родителями в прошлой жизни, и открыла его. Она раскидывала все имеющиеся у нее пункты, чтобы в итоге вывести из них план. 1. Том, определенно, воскреснет, если верить Пророчеству. 2. После себя он оставил огромную кучу откупившихся во время судов последователей, из которых лишь несколько открыто признали связь с ним. 3. С Гарри Поттером что-то не так. 4. Противостояние между Томом и Гарри Поттером неизбежно. 5. Необходимо оставаться в тени все это время и не выдавать своего существования. 6. На стороне Дамблдора должен быть шпион, который будет докладывать мне все передвижения Поттера и действия старика. 7. Нужен один доверенный последователь, исполняющий мои личные приказы и корректировки. 8. Местонахождение крестражей и их количество доподлинно неизвестно. Голова снова заболела.

***

После кончины Абраксаса единственным, кого можно было бы использовать из окружения Тома, был Люциус Малфой. Остальные Рыцари не знали о том, что она жива, и знать не должны были — ни один не был настолько приближен к ней или к Тому, чтобы она могла использовать хоть кого-нибудь. Самые верные приспешники находились в Азкабане вместе с Долоховым, к тому же они никогда не слышали о сестре своего лидера, благо брат не спешил ни перед кем раскрывать свою растерзанную душу. Самые первые Рыцари считали ее давно погибшей, если сами не умерли. Оно и к лучшему, ей необходимо играть из тени, иначе Дамблдор ее прихлопнет, как муху. Нужно было действовать крайне аккуратно, запереться где-нибудь и не показывать носа до тех самых пор, пока Поттер и Том не направят палочки друг на друга, а потом выйти и уничтожить весь этот гребаный театр уродов. Но спрятаться нужно так, чтобы у нее была возможность действовать. Где взять человека, который мог бы постоянно быть с Гарри Поттером, иметь на него влияние, но при этом держать связь с самой Гермионой? Мальчик-сирота, растущий среди ненавидящих его магглов... Мысль начала жужжать и крутиться, как юла. Гермиона не могла собрать путающиеся ниточки в голове воедино. Она задумчиво листала свой дневник, разглядывая старые записи и пометки, сделанные в процессе мозговых штурмов. О, она ведь когда-то хотела создать нового человека для вместилища осколка души или переноса своей в него. Забавно. Юла все еще вертелась и действовала на нервы, стойкая, но слишком подвижная, чтобы суметь уловить рисунок на ней. Поттер повторяет судьбу Тома, только вот его никто не усыновит, и любящей, во всем помогающей сестры у него не бу... Щелк. Юла остановилась, капкан захлопнулся. Ей предстоит невозможное.