Схождение Первородной

Лорен

Подлость судьбы состоит в том, что она никогда не выбирает достойных и виноватых. Просто бросает кости, и никто не умеет мухлевать в этой игре. И победителей тоже не бывает. Мы проиграли судьбе всё, что только можно было проиграть. А ведь игра идет даже без нашего согласия. Судьба — хитрый игрок или искусный кукловод. Или просто сволочь. Какой бы из этих ярлыков я на неё не повесила, сути это никогда не меняет. Пока судьба играла свои жестокие игры с другими несчастными, я жила в Бразанасе и у меня даже получалось верить, что всё не так плохо, как кажется. Трагедии жизни, война и голод всегда были где-то далеко. Несчастья разваливали одну страну за другой, но Бразанас как-то держался. Море давало пропитание, а Айрис — защиту. Айрис не была моей матерью по крови, но во всем остальном полностью подтверждала своё абсолютное право на это слово. Я жила с ней шестнадцать лет и никогда не задавалась вопросом, почему у нас так мало общих черт. Это и не было важно. Айрис заменила мне всех, кого я потеряла и до какого-то момента я даже не осознавала масштабы своей потери. Она отдала мне всё, что имела, чтобы в конце отдать и жизнь. А в этом уже скрывается подлость любви, только к этому уроку я была ещё не готова. Бунт Стихий не начался за один день. Когда Созидатель спустил свои мёртвые легионы на мирные города, небо не взорвалось, мир не окутал Мрак, не пришли жестокие морозы, а мы все не исчезли в круговороте неотвратимого катаклизма по щелчку пальца. Нет, тогда судьба дала нам поблажку. Или то была насмешка? Как знать. Созидатель исчез, и мир не разорвал себя на части. Катастрофа подбиралась незаметно, словно болезнь, погружая свои гнилые пальцы в каждого из нас. И оставалась тенью в наших жизнях до тех пор, пока не стало слишком поздно. Сначала пришли холода. Год за годом зима становилась длиннее, лето всё чаще проходило в дождях. Я ещё помню те времена, когда лето было таким, как любила Айрис. Было очень жарко и выходить в море всегда приятно, когда жара и лёгкий бриз вступают в тандем. Сейчас я уже и не могу вспомнить, когда солнце в последний раз приносило жару. О тепле теперь оставалось лишь мечтать и благодарить судьбу за то, что мы ещё можем отличить день от ночи. Земля погибала медленно, но неумолимо. Поля приносили все меньше урожая, а деньги теряли смысл. Если нельзя купить самое необходимое, от золота нет толку. Разве что удавиться им, когда всё станет слишком плохо. Даже когда в Форфилде начался голод, мы не ощущали его, потому что морская дева всё ещё была к нам благосклонна. Пока весь мир запускал гонку на выживание, мне жилось неплохо. Айрис была со мной, а когда рядом есть кто-то, кого ты любишь, и кто любит тебя, даже самые ужасные вещи не кажутся такими уж и ужасными. И всё же море становилось холоднее и великаны, среди которых мы жили, начали передавать друг другу тревожные истории и даже Вождь не мог пресечь панику, он поддавался ей сам. Великаны — хороший народ. Многим кажутся грозными и жестокими, но под грубой кожей прячутся добряки. Они приняли нас с Айрис, дали место, которое можно называть домом и научили рыбачить. Со временем у Айрис появилась даже своя небольшая шхуна и я помню, как великаны трубили в свои горны, когда мы пересекались в море. Они махали ей рукой, а она махала в ответ и улыбалась. Солнце бросало блики на их разнообразные рога и по силуэтам я всегда могла узнать, кто проплывал мимо. Иногда великаны помогали нам, порой мы помогали им. И это была хорошая жизнь. Я часто вспоминаю, как лежала на палубе шхуны Айрис и слушала волны, пока лицо нещадно обгорало под ослепляющими лучами солнца. Вспоминаю саму Айрис и крики чаек, звуки горна и запах рыбы. Раньше воротило, а теперь я готова отдать душу, чтобы ещё раз увидеть, как она готовит рыбу и невольно скривиться от запаха, потому что она совершенно не умела её готовить. Во времена, когда мои руки пахли сталью и кровью, а слух терзали крики боли, я вспоминала о той жизни, которая теперь казалась чужой. Я помнила имена великанов, их истории и дорожки, что вели к дому, где мы с Айрис жили, и эта память ранила ту часть моего естества, что ещё была способна радоваться хоть чему-то. И скучала по морю, по великанам и по той жизни, что теперь была мне чужой. Когда бремя службы было слишком тяжёлым, я утешала себя мыслью о том, что когда-то у меня снова будет шхуна и полные сети рыбы, которую я тоже не умею готовить. Но даже если я вернусь домой, ничего не будет так, как было раньше. Айрис говорила, что боги благословили её, направив в Бразанас. И я верила ей. Верила, пока не поняла, что боги не благословляют, а просто дают промашку. А за прочие блага нужно платить. Боги никогда ничего не дают просто так. Я поняла это, когда мне было шестнадцать и с возрастом лишь убедилась в своих выводах. Стояла прохладная весенняя ночь. Мы уже давно не входили в море. Воды стали слишком грозными для нашего маленького судна, приходилось полагаться на запасы и милость природы. В ту ночь я лежала в постели и смотрела, как за окном кружатся мелкие снежинки — слишком непривычно для месяца Трав. Лишь спустя время я поняла, что это был очередной рубеж Бунта Стихий. Точка невозврата, после которой о летних деньках можно лишь вспоминать. Именно тогда, в ту самую ночь всё привычное и непривычное резко потеряло значимость. А я потеряла Айрис, дом и жизнь, что у меня была и могла бы быть. Культ Весифера разрастался, словно чума. Последователи Весифера, увидев мощь Созидателя, задались целью отыскать своего господина и исправно жертвовали своему кровавому богу жизни. Счёт шёл на тысячи, а Созидатель все не возвращался. Наверное, даже у мёртвых есть свои пределы. Спустя столько лет никто и не надеялся на его возвращение, но Весифер щедро награждал смертных слуг, даже не имея связи с ними через Созидателя. Именно этот факт сделал Культ главной болезнью погибающего мира. Все, кто не хотел сражаться, выживать или просто имел достаточный запас жестокости, пополняли ряды культистов, и скоро небольшая группа белденских фанатиков превратилась в мощнейшую военную машину, останавливать которую многим странам было просто некем и нечем. Война Созидателя существенно сократила население Форфилда, Браденмейна и Империи. Многие бежали в Аварель, другие встретили погибель дома, но как только стало ясно, что близится настоящий конец света, выиграл от этого лишь Культ. Многих прельщала идея свободной мести, другие считали, что проще присоединиться к тем, у кого больше шансов на победу. Другие же просто не знали, что ещё делать, кроме как встать на колени. Даже без Созидателя Культ обрёл мощь, а он продолжил разрушать весь мир. Сила его гнева была столь велика, что перед ней не устояла сама жизнь. После смены власти в Форфилде всё стало только хуже. Остатки населения Браденмейна перекочевали в Парей и Сайсен, пока Империя планомерно выполняла последнюю волю Созидателя — приближала себя к падению войнами за власть. Уже на моей памяти Стриамон потерял статус Империи, просто все привыкли так называть западные земли. Культисты нагрянули неожиданно, прямо перед рассветом. Сначала пришёл шум. Тот, что будет преследовать меня в кошмарах ещё много лет. Крики, звон мечей и стук копыт запечатлелся в памяти так сильно, что эти звуки утихнут лишь в день моей погибели. Айрис вскочила ещё до того, как загорелся первый дом, схватила меня за руку и потащила за собой. Сейчас я уже и не вспомню, куда она меня вела, но точно помню, что мы не дошли. Их было много. Тогда я подумала, что прячутся лишь трусы, но что я могла? Было видно, как великаны бросаются в бой, но культисты, казалось, не чувствовали ни боли, ни страха. Мои добродушные соседи, их дети и жёны падали на землю один за другим, кого-то убивали сразу, а кого-то связывали и, под дикие вопли на чужом языке, уводили. Лиц я не видела, всё скрывались за масками, но я видела, как с рогов великана, упавшего прямо перед небольшим окном нашей кладовки, стекает густыми каплями кровь. В свете огней, пожиравших мое прошлое, кровь казалась чёрной. Я видела, как он дёргается, пытается зажать рану на шее, а его ослабевшие руки всё никак не могут дотянуться до разорванных вен и связок. Я видела, как он дёрнулся в последний раз и затих. Смерть предстала перед моими глазами впервые, и я запомню её, как запомню и последнюю, что должна принести в этот мир моя рука. Рядом тихо заскулила Айрис. Её губы коснулись моей макушки, она что-то прошептала, но я до сих пор так и не поняла, о чём были те слова. Зато запомнила другие, но тогда ещё для тех слов было рано. Дверь сорвалась с петель и над головой громом раздавались чужие шаги. Они переворачивали мебель, потрошили постели и шкафы, искали нас. Будучи на кураже, последователи Культа не додумались заглянуть под ковёр на полу, чтобы найти там дверцу. Эта находка принесла бы им боль, а нам смерть, но судьба, как всегда, вела свои игры. В доме начало вонять дымом и скоро маленького окошка стало недостаточно, чтобы нормально дышать, и мы с Айрис решили выбираться. Снаружи уже мерцали ослепляющие вспышки света — совсем не такие, как бывают от пожаров. То был свет божественной мощи, направленный против тех, кто нарушал и без того шаткий баланс мирового равновесия служением проклятому богу. — Паладины пришли, — облегчённо проронила Айрис. Повернулась ко мне, обхватила лицо руками. — Скоро всё кончится, но нужно уходить. Ничего не бойся. — Не отпускай меня, — попросила я, касаясь её похолодевших рук. Смерть уже оставила на Айрис свою печать, но никто из не заметил. Она поцеловала меня в лоб и потянула к выходу. Мы вышли на улицу, прорываясь через пелену дыма и огня, в котором рассыпалось пеплом всё, чем мы когда-то были. Моя прежняя жизнь уже закончилась. Айрис была права. Пришли паладины. Они стали единственным действенным ответом на террор Культа. Служители Эгроса, бога справедливого суда и Азарис Первородной всегда были там, где нужны. Разбросанные по всему Эмерону, они поклонялись разным богам, но всегда имели одну цель и общий дом. Их общины разрастались по мере того, как Культ Весифера приобретал всё более монструозные очертания и становился настоящей угрозой. Начало паладинам дали некогда сгинувшие в муках Стражи Милосердия, служившие Алайре, которая не дала им ни своего милосердия, ни сил. Когда стало известно, что боги существуют, появилось большое количество религиозных общин и сект, но далеко не каждая из них выбрала себе покровителем кого-то вроде Матери. Одни присоединялись к паладинам, другие к Культу, и было даже странно видеть, что мир, погружаясь во Мрак, всё ещё стремится к балансу. Среди паладинов были уважаемые воины, прежде служившие королям и самому Императору. Сперва отбор был жестокий, а после само слово «паладин» упростилось, как и их образ жизни. К тому моменту, как Культ добрался до Ксанты, где мы жили, среди паладинов были самые разные люди, эльфы, великаны, даже дикари Кальдфела. Важна была лишь клятва и способность держать в руках меч. Те, кто создал Братство Просвещения, погибали и скоро элита, ставшая основой для развития организации, уже не могла идти в бой. Возраст и тяжёлые травмы брали своё, а старые рыцари принимали на себя ответственность решений, что могут спасти или погубить. Мне повезло, что к моменту нападения на наш город, паладины не смотрели свысока на тех, кто не имел чести служить королю. Остатки воинов из Форфилда и Империи Стриамон, которая перестала существовать, когда я ещё ходила под стол пешком, были вынуждены поддерживать Братство тем, что у них осталось. Прямо перед моими глазами развернулся смертный бой. Ксанта пылала, а вместе с ней горели и сами паладины, но то был не разрушающий огонь, а чистая, божественная мощь. Воин, что сражался ближе всех ко мне и Айрис, воздел к небу двуручный меч, выкрикивая короткую молитву, и его оружие засияло. Это было похоже на снисхождение самого Фарриса, ведь вокруг него всё было озарено ярким светом. А когда лезвие меча погрузилось в тело культиста, он упал замертво. Мы выбрались из горящего дома и теперь стояли, обнявшись. Айрис не могла решить, куда бежать, а я не могла отвести взгляд от паладина. Кем он был? Эльфом, человеком или таким, как я? Может, он действительно полукровка? Было бы прекрасно увидеть кого-то, кто хоть немного похож на тебя. Среди Культа были и маги, потому нельзя сказать, что тот бой дался паладинам легко. Айрис тянула меня за руку, пытаясь вырвать из оцепенения и в какой-то момент мы даже почти спаслись. На воде пылала наша шхуна, а я заплакала. Айрис даже не смотрела в ту сторону. Она бежала, время от времени заслоняя меня собой, чтобы не дать горящим обломкам и стрелам задеть меня. Если бы она меньше думала о моей жизни и больше о своей смерти, может, всё бы закончилось тогда иначе. Чужой меч вошёл в её живот, я закричала. Кого я звала? Кого угодно. Айрис, паладинов, всех богов, что с началом Бунта Стихий сбросили дрёму безразличия со своих могучих плеч. Культист отбросил Айрис от себя, оставив захлёбываться кровью, и начал наступать на меня. Сквозь прорези его маски я видела больные безумием и злобой глаза и уже тогда понимала, что это существо не знает ничего о милосердии. Он был так жесток, что уже давно мог забыть даже это слово. Его рука не забрала мою жизнь. Длинная стрела вошла в его шею. Мелькнуло яркое оперение, на меня брызнула кровь и грузный культист стал заваливаться вперёд. Я быстро перекатилась, чтобы он не придавил меня и бросилась к Айрис. Тогда я ещё звала её мамой. Она тянулась ко мне, даже не пробовала зажать рану на животе, лишь протягивала ко мне свои загоревшие руки и смотрела так, будто одно моё присутствие забирало всю её боль. Только тогда, в свете вспышек боя, я увидела, как она поседела. Моя дорогая, милая Айрис отдала мне слишком много и что бы ни случилось, до последнего момента считала, что это была оправданная жертва. — Мама, — позвала я, хватая быстро холодеющую руку. Лицо Айрис озарилось улыбкой, она потянулась к моим волосам, чтобы подарить последнюю ласку. Губы дрожали, силясь выдавить несколько слов, которые, по её мнению, были очень важны тогда. Её глаза быстро угасали, а кожа бледнела слишком быстро. Она выдыхала потоки крови, которые струились по подбородку и пыталась что-то сказать. — Лорен, — её шепот едва разбивал какофонию хаоса, но всё же достигал моего слуха. — Я… я люблю тебя… — Я знаю, мам, — зарыдала я. Она говорила мне это почти каждый день, и за столько лет я свыклась с её любовью настолько, что перестала замечать. И лишь теперь, когда Айрис произносила эти слова в последний раз, я поняла их настоящую ценность. Я обхватила голову Айрис руками, прижимая её к своей груди, пока слёзы разбивали остатки той Лорен, которой я была. Мы больше не пойдём рыбачить, не увидим восход на воде, а она не поцелует меня, когда мне будет больно. И сейчас мне было больно, но Айрис уже была слишком далеко от меня. — Я не дарила тебе жизнь, но ты всегда была моей, — Айрис плакала, гладила мои руки и медленно покидала меня. Со странной снисходительностью наблюдала, как я пыталась зажать рану на её животе, а я впервые чувствовала себя настолько беспомощной. — Ничто не помешало мне любить тебя. — Не говори, тебе больно, — прошептала я. Мне хотелось унять её боль настолько, насколько вообще возможно. Забрать эти муки, чтобы даже на пороге неизбежной гибели, она не страдала. Айрис не заслужила такой смерти. Я верила в это тогда, верю и сейчас, даже когда годы начали вытирать её облик с моей памяти. Даже забыв её голос, я всё ещё проклинаю несправедливость судьбы. А потом руки Айрис внезапно ослабли. Она выдохнула в последний раз и затихла. Глаза остались открыты. Я сидела над ней и не слышала ни криков, ни звона стали. Всё потеряло важность, ведь ушла моя Айрис. Эта мягкая, добрая женщина, ставшая всем моим миром. Она не была моей матерью, но держа на руках её остывающее тело, я не могла принять этот факт. Склонившись, я уткнулась лицом в её тёмные волосы, пахнувшие гарью и кровью. И закричала.

***

Паладины остались, чтобы помочь хоронить мёртвых. Часть культистов успела сбежать, часть погибла. Оставшиеся стали пленниками воинов с молчаливого согласия вождя Ксанты. Их крики приносили мне странное удовольствие, когда я, несколько великанов и незнакомка, облачённая в доспехи Кадара, копали могилы. Утреннее солнце уже полностью показалось из-за горизонта, приятно припекало разгорячённое от слёз лицо. Незнакомка молчала, молчала и я. В голове было пусто, усталость забирала горе, но я не могла позволить себе отдых. Где-то тут, совсем рядом, выжившие великаны готовили тело Айрис к погребению. Послышались погребальные песни, в нос ударил приторный запах трав, которые жгли в Ксанте, чтобы почтить память погибших. На нашу землю пришла ужасная смерть, а потому покойным нужен сильный аромат, чтобы запах крови не преследовал их на другой стороне. Я взяла пучок тлеющих трав, и протянула незнакомке-паладину. Её лицо вытянулось в удивлении, она протянула руку, но пучок не взяла. — Отгоняет запах крови, — пояснила я, не поднимая глаз. — Он не будет ходить за тобой во снах, не станет мучить тебя, когда придёт время уйти за пределы Живых Морей. Женщина попыталась ободряюще улыбнуться, молча кивнула и взяла у меня пучок. Я взяла свой и мы выстроились в ряд, провожая близких в дальнюю дорогу. В Бразанасе смерть не считалась концом. Великаны верили, что за границами Живых Морей нас ждёт новый путь, новая любовь и жизнь без боли и смерти. А те, кто остался здесь, должны радоваться, что их близкие отправились в лучший мир. Поддаваться скорби в такой день стоит осторожно, чтобы не слишком сильно себя жалеть. Слёзы живых выжигают мёртвым глаза, и они не могут найти свой новый путь и становятся злыми духами. Раньше я в это верила, а сейчас сомневалась. Я видела много смертей — была и свидетелем, и палачом, а потому теперь казалось, на всех мёртвых дорог просто не хватит. И наверное, они все теперь бродят среди живых мрачными тенями. Иного пояснения тому, что происходило, я не имела. Айрис, покрытая синей тканью, бледная и безжизненная, не вызывала во мне радости. Мне хотелось бы, чтобы она осталась со мной незримым духом, но уже тогда я понимала, что мёртвые не возвращаются. Если только не по воле проклятого бога. То был хороший день. Светило солнце, над головой пело песни о жизни чистое небо, ветер был приятный, мягкий. Совсем не то, что в последнее время. Мы привыкли к суровым порывам ветра, предвестника гнева Селитэ, сулящим скорую бурю. Только не в тот день. Тот день был прекрасен. Сегодня можно было бы выйти в море, слушать горны великанов и ловить рыбу, но шхуны у нас больше не было, а Айрис уже лежала в могиле, над которой стоял шаман. Было жаль тратить такой чудесный день на похороны. Жаль, что именно в такой день умерла Айрис. Жаль, что лучи солнца её больше не согреют, а для меня этот день стал худшим и всех, что когда-то были. И я не могла ценить его красоту. Шаман странно вскинул руки, а потом запел. Его песнь подхватили другие великаны, а затем запела и я. Женщина в доспехах не пела, не знала слов, но со временем начала мычать под нос, уловив общий мотив. Пучок трав догорал, оседая пеплом в глиняной посудине. Я растёрла его в прах и бросила на ветер. Он покажет Айрис дорогу к своему новому дому. — Хоронишь кого-то из своих? — обратилась я к женщине, не глядя на неё. — Нет, просто помогаю. — Сохрани пепел себе. — Зачем? И я, наконец, посмотрела на неё. — Он поможет найти дорогу домой. Женщина растерянно кивнула, и действительно достала платок, бережно завернула в него посудину и замерла. Её суровый взгляд резко потерял всю сталь, брови сошлись на переносице. Послышался её тяжёлый вздох, а потом она спрятала свёрток с пеплом в небольшую сумку на поясе. И только потом её лицо снова стало прежним — холодным и слегка жестоким. Может, она и выбросит пепел потом, но за уважение традиций я была благодарна. А может, для неё эта традиция имела свой смысл. Когда шаман закончил петь, подошли близкие. А я осталась стоять. Не могла сдвинуться с места, сжимая в руках пустую посудину. И я была пустой тогда, и эту пустоту мне придётся чем-то заполнять. Паладины собирались уходить, и я провожала каждого из них взглядом. Они все были такие разные, служили разным богам, но в то же время среди них чувствовалось единство. Хотелось ощутить это единство хотя бы на мгновение, чтобы эта сосущая, выжирающая естество пустота заглохла. Когда Айрис уже лежала под землёй, а великаны начали разбредаться, на ходу бросая друг другу обычные, ничего не значащие фразы, я нашла в себе силы повернуться к пепелищу, которое было нашим домом. Чужая рука легла на плечо. Я обернулась. Это была Арази, старая великанша. Она была еще достаточно сильная, чтобы пережить то горе, что пришло к нам ночью. Её грубые руки были старыми, но не дрожали. Она работала в кузне всю жизнь, но не была мне ни подругой, ни товарищем. Я знала Арази давно, она была частью дома и детства, но после смерти Айрис мой дом рухнул во всех смыслах. Всё вокруг начало приносить лишь боль, стало обременяющим напоминанием. — Оставайся со мной, дитя, — тихо сказала Арази, склонившись. — Поищу вещи, приду, — я давала обещание, которое не собиралась выполнять, но соврать не имела силы. Пока я копалась в пепле былых лет, что раньше был нашим домом, паладины ушли. Ничего толкового я не нашла, кроме пары старых монет из Форфилда, зато времени потеряла немало. Выйдя на улицу, я шмыгнула между уцелевших домов, чтобы не попасться на глаза Арази или кому-то ещё и побежала вдоль дороги, выискивая следы тяжёлых сапог. На горизонте не было видно ничего, становилось холодно, но я бежала, пока не наткнулась на великана, который возвращался в Ксанту. — Вы… паладины куда ушли? — задыхаясь, спросила я. Великан показал дорогу, и я побежала дальше. Пожалуй, я поняла, какой дорогой должна пойти ещё в тот момент, когда впервые их увидела. В этом не было никаких грёз, никакой романтики, лишь расчёт, что станет моим спутником на долгие годы. Я бежала, пока хватало сил, останавливалась, а потом снова пускалась в гонку, пока не догнала их. Паладины, увидев меня, притормозили. Лошади фыркали, били копытами, и мы какое-то время молчали. Один из немногих всадников приблизился, склонился надо мной. Он служил Матери, его выдавали зелёные вставки на броне. У него было достаточно молодое лицо и небольшая бородка. Глаза паладина цеплялись за каждую деталь моей внешности. Было ощущение, что он видит меня насквозь. Паладин был человеком, но я никогда не видела в этом проблемы. Большинство паладинов, которых я видела, были людьми. Среди них была и та женщина, служившая Кадару. Она улыбалась, будто заранее знала, что я стану одной из них. — Заберите меня с собой, — дерзко сказала я, глядя вожаку прямо в глаза. — Зачем? Ты ещё дитя — он округлил глаза, переглянувшись с другим всадником. Второй лишь пожал плечами, а женщина улыбнулась ещё шире. — У меня ничего не осталось, — я перевела дыхание, разглядывая каждого из них по очереди. — И некуда идти. Я хочу пойти с вами, сражаться и… Я запнулась, не договорив. Их взгляды пробивали броню моей уверенности, и я начала опасаться, что паладины сейчас посмеются и просто прогонят меня. — Хочется иметь цель? — спросила женщина, приблизившись. — Да, хочется. И жить тоже хочется, но не так, — я махнула рукой в сторону Ксанты. Там ещё стояли столбы дыма, хотя пожары уже потушили. Вожак хохотнул. Его смех поддержали другие, но в их радости не было насмешки. — Ну, а сколько тебе лет? — Шестнадцать. — Ещё не поздно, — снова заговорила женщина. У неё были короткие волосы и смуглое лицо. Наверное, она родом из Империи. — Хороший возраст. — Доверишь ребёнку свою жизнь? — А ты сразу в бой её кинешь? — У меня есть то, что было у них, — злобно перебила я. Вожак паладинов молча на меня уставился, а я подожгла кончик его плаща. Айрис не говорила мне, почему я маг, хотя ни она, ни мой отец не были магами. Поскольку, с Айрис родства у меня не было, магия пришла ко мне от матери, а я даже имени её не знала. В тот момент эта мысль пронеслась в голове мельком, не оседая и не вовлекая в размышления, потому что паладин принялся смешно махать руками, пытаясь потушить огонь. Его лошадь пугалась, нервно била копытами. Другой всадник приблизился, схватил кобылу за поводья, чтобы та не сбросила вожака и это была вся помощь. — Что такое, Кайрат, жарко стало? — засмеялась моя невольная защитница. Тот, кого она назвала Кайратом, наконец, потушил свой маленький пожар и выпрямился. И вдруг улыбнулся. — Хороший фокус. Я самодовольно оскалилась. — Слуги Весифера слабы перед магией. — А магов у нас и так мало осталось, — женщина бросила это как будто невзначай, но я знала, что так она пыталась отстоять моё право на службу. Наконец, вожак выдохнул и махнул рукой. — Это Эрида, — он ткнул пальцем в женщину. — А я Кайрат. А ты? — Лорен, — коротко ответила я, без тени смущения глядя на паладина. — Поедешь с Эридой. Эрида не скрывала улыбку. Приблизилась, подала мне руку. Я ухватилась за её холодную ладонь и ловко прыгнула в седло. И они продолжили путь. Иногда пускались галопом, иногда едва тащились. Наверное, поэтому я их и догнала, хотя к концу уже была готова плеваться лёгкими. Паладины не разговаривали, а я наслаждалась тишиной. И не оборачивалась. Когда-то, может, я снова вернусь в Ксанту и Бразанас станет мои домом снова, но тогда я не хотела оставаться там, где меня больше никто не ждал. Хотела ли я мести? Вполне вероятно. Хотелось ли мне сил, что были у паладинов? Может быть. Хотела ли выжить? Однозначно. Бунт Стихий не оставлял мне возможностей выжить одной, а мне хватало ума принять простую истину — тот, кто один, не выживает. Особенно, когда рушится весь мир.