Жизнь взамен долга

      Мгновение тишины, и все авроры резко вскинули древко для атаки, снимая защитный купол.              «Они заплатят за это», — все, что пронеслось в голове у Гермионы, прежде чем она зацепила кожу, разрезая на внутренней стороне ладони, и почувствовала прилив сил, которого раньше не испытывала. Магия множилась, пропитывая тьмой каждый дюйм тела. Из древка потянулись красные нити, сплетаясь между собой узлами.              Сириус, не привыкший к резким действиям, дернулся к стене, случайно задев Кикимера ногой. Они оба осели на пол, прячась за тумбой. Над головами просвистело заклинание, ударив в стену. Паутина красных нитей собралась в большой щит, накрывший их полностью. Блэк сильнее вжался в стену, не доверяя никому и ничему.              Как оказалось, один из невыразимцев также пользовался темной магией и шел в предыдущем ряду. Он укрепил ее защиту, накрыв Сириуса и Кикимера еще одним куполом.              Новое заклинание Гермионы отправилось к дверному проему, куда собирался отступать Аластор. Он был искусен в боевой магии, но они брали числом. Грюм не успевал контролировать обстановку, ударился спиной о невидимый барьер и дернулся вперед, выставляя еще одно Протего.              — Опустите палочку, Грюм! — скомандовал командир их отряда. Это был аврор, который стоял по правую сторону от Гермионы. Он, выставив ладонь, показал всем держать палочки наготове, если бой продолжится. — Вы же знаете, что противодействие Аврорату его же служащим оценивается по верхней границе возможного наказания. Если вы продолжите, вас ждет поцелуй дементора!              Пока Аластор мешкал, Гермиона не собиралась играть по правилам. Она запустила силовую волну с легкой подачи разгоряченного местью сознания. Удар пришелся в солнечное сплетение, Грюма впечатало в стену с глухим ударом. Картина над его головой соскочила с гвоздика и ударила по затылку.              Первый ряд наступил вперед. Командир их отряда, воспользовавшись ситуацией, бросил оглушающее. Аластор оказался дезориентирован, не в силах подняться на ноги и вернуться к бою. Они продвинулись вперед. Двое волшебников принялись заворачивать ему руки за спину. Еще двое отправились вверх по лестнице для проверки остальных помещений.              Гермиона сняла заклинание с входа и, еще раз взглянув на Драко, затем на задыхавшегося Грюма, и бросилась внутрь. Она не слышала ворчания Аластора, приказов их командира и того, что отвечал ему Драко. Перед глазами была большая просторная комната, похожая на гостиную. На подранном кресле полу боком то ли сидел, то ли лежал Джон с связанными магическими путами по рукам и ногам.              Она едва не всхлипнула, заметив праздничный костюм тройку, который отец подготовил еще за несколько недель до назначенной даты свадьбы. Теперь он был похож на тряпки домовых эльфов. Весь подранный и грязный от коснувшихся вспышек заклинаний, разрезов и оторванных кусков. Отец словно прошел через самое пекло…              Гермиона перескочила взглядом дальше. Кажется, они собирались куда-то переместиться, потому что рядом стоял кейс с разбросанными склянками зелий и прочим мусором, который не было времени рассматривать. Возможно, они догадывались об опасности, но не успели вовремя среагировать.              Определив порядок действий, Гермиона принялась снимать веревки контрзаклинанием. Сначала она освободила руки, затем понадобилось две попытки, чтобы понять природу усиления базового заклинания, опутавшего ноги. Как только Джон смог с трудом сесть, прижавшись спиной к креслу. Гермиона принялась судорожно осматривать его на наличие ран или других опасных повреждений.              Отец хрипел, и, казалось, дышал так часто, будто успел пробежать марафон. На подъеме грудной клетки, он кривил губы и хмурил брови. Рука сама тянулась к сердцу.              — Дорогая… — с перерывом на вздох кое-как произнес он.              Гермиона остановилась, внимательно прислушиваясь. Никаких признаков насилия на видимых частях тела не было, но глубокое частое дыхание заставляло ее нервничать.              — У меня, — с критической усталостью попытался приподняться Джон, — была остановка сердца, — мучительно и пугающе он посмотрел в глаза дочери. Рука сорвалась с подлокотника, и он снова осел в кресле.              Слова парализовали. Гермиона смотрела на отца, округлив глаза. В горле резко пересохло, по спине прошелся холод. Она с ужасом проглотила остатки слюны. Хотелось разорвать всех причастных, но еще сильнее им с отцом требовалась помощь, потому что время было на исходе. Гермиона собралась с мыслями и громко заявила:              — Нам нужно в Мунго! СРОЧНО!              Дальше был сплошной ужас, от которого седели волосы: отец, потерявший сознание, пока его осматривал колдомедик; пугающие сигналы заклинаний, сообщившие о критическом состоянии пациента; уезжающая кушетка в окружении целой комиссии врачей.              Затем долгие часы ожидания, несколько попыток медсестер подойти с неутешительными новостями. Снова молчание и пустые коридоры. Безвкусный кофе из местного кафетерия. Темная магия, которая готова была разобрать больницу на кусочки и собрать обратно.              Драко поддерживал жену как умел. Он был с ней каждую минуту, пока все его обязанности легли на плечи Николаса, с трудом совмещавшего всю работу.              Прошел еще час. Медсестра обещала подойти двадцать минут назад, но так и не появилась. Гермиона постукивала каблуком форменных ботинок, не в силах сдержать нервное напряжение, на пальцах искрилась магия. Она не знала, куда себя деть, и резко вскочила.              — Когда уже это закончится… — нервно бормотала она, пройдя несколько шагов в одну сторону, а когда развернулась обратно, добавила. — Он не заслужил всего этого… Что они делали, зачем они его пытали?              Неужели они рассчитывали, что ближайший советник Кадмуса Мракса сдастся так просто? Или пусть у него не хватило бы силы воли, чтобы выдержать пытки, но магия завязывала язык в узел от одной только мысли о предательстве. Еще мог быть непреложный обет, после которого велик шанс оставить мир живых…              На что они рассчитывали?              На что?!              Драко наблюдал за беспокойством жены. Он протянул руку, предлагая ей остановиться и подойти ближе. Гермиона прошла еще один раз из стороны-в-сторону и наконец сдалась. Приняла раскрытую ладонь и с тоской заглянула в такие же опечаленные глаза.              — Все будет хорошо, — сказал Драко, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки. — Им нужно время.              — Я ни в коем случае не хочу их торопить, но и ждать больше не могу, — устало сказала она. — Столько времени прошло с того момента, как он исчез, а теперь я могу потерять отца вовсе.              — Здесь работают лучшие колдомедики. Они сделают все, что в их силах, чтобы спасти его.              Драко поглаживал тыльную сторону ладони большими пальцами. Смотрел в ответ, и готов был отдать весь мир, лишь бы ее тревога отступила. Но они оба знали, что ничего не изменят в эту секунду, и любое, даже самое сильное желание, могло не сбыться.              Гермиона, еще немного покрутила головой в поисках медсестры, и, не найдя никого с знакомым лицом, смиренно опустилась на свое место.              Стрелка часов двигалась предательски медленно. От бесконечного ожидания все тело задубело, голова клонилась к ногам, веки закрывались. Больничный запах пропитал одежду. Гермиона, давно снявшая мантию из-за духоты, подняла взгляд и увидела приближающегося колдомедика, который принимал их при поступлении в Мунго.              Мужчина шел спокойно и уверенно, устало вытирая лоб. Они с Драко в нетерпении пошли навстречу, готовясь к любым новостям.              — Миссис Малфой? Дочь мистера Джона Грейнджера, верно? — деловито уточнил он, но по голосу было слышно, что для официоза у волшебника совсем не осталось сил.              — Да, все верно.              Колдомедик подтвердил ответ кивком, и, собравшись с мыслями, начал медленно и вкрадчиво объяснять результаты своей работы:              — Я, Кристиан Тилс, лечащий врач вашего отца. Он находится в тяжелом состоянии, но стабилен. Мы провели все необходимые действия, в том числе зафиксировали все следы, оставленные насильственным путем. К сожалению, после пережитого организм вашего отца начал отторгать магию. Стабилизационные зелья позволяют с минимальным вмешательством поддерживать его состояние, но ситуация крайне непростая.              Гермиона, едва державшаяся на краю, практически оступилась в пропасть. Она погрузила пальцы в волосы и завела их назад, провела ладонью по шее и задумчиво уставилась в пол.              Насколько же изощренные способы пыток применяли к отцу, чтобы добиться подобного результата? Что за волшебники такие, кто готов лишить другого магии, лишь бы добиться своего? Как им могли дать звание героев магической Британии?              Неверие охватило мысли. Гермиона еще раз взглянула на колдомедика, ожидавшего ее реакции, и с дрожащим голосом поинтересовалась:              — Когда я смогу его увидеть?              — Не раньше завтрашнего дня. Лучше отдохните хорошо. Вам понадобятся силы, миссис Малфой.              Оставить отца одного здесь… Но и попасть в палату будет нельзя. После окончания рабочего дня ее просто выпроводят на улицу без лишних разговоров с самой вежливой улыбкой на лице.              Гермиона еще раз обдумала все, что могла предпринять в текущей ситуации. Так не хотелось оставлять Джона, но и ничего другого она придумать не могла. Она предприняла еще одну попытку:              — Я хочу быть рядом с ним. Могу ли я…              Мистер Тилс мягко выставил ладонь, прося сбавить порыв давления.              — Пока это невозможно. Сейчас мистер Грейнджер находится под круглосуточным наблюдением, и пока его состояние не станет предсказуемым, нам всем нужно ждать. Как только мы переведем его в обычную палату, вы сможете быть с ним в любое время.              Понадобилось около минуты раздумий и мысленных торгов, чтобы принять единственно верное решение, которое не было ее выбором.              — Как скажете, — с трудом принимая реальность, согласилась Гермиона, посмотрела на мужа и снова на мистера Тилса. — Может что-то нужно? Зелья? Что угодно?              — У нас есть все необходимое. Мы вам сообщим, если будут новости.              На этой горестной ноте они попрощались с колдомедиком. Предстояло еще вернуться в Министерство и доложить обо всем лично Мраксу, после чего подготовить все необходимые бумаги по делу всех причастных к похищению отца.              Ближе к вечеру они наконец вернулись в поместье. Гермиона, несмотря на свое состояние и зашкаливающий уровень магии, выпила удвоенную дозу сонного зелья и наконец смогла поспать. Как оказалось, так поступили все жители Мэнора, охваченные тревогой за здоровье Джона.              На несколько дней жизнь в поместье замерла в ожидании хороших новостей.              После медленного восстановления важных показателей Джона перевели в обычную палату и Гермионе наконец разрешили остаться вместе с ним. Она день и ночь охраняла его сон сколько могла, до последнего не смыкала век, наблюдая за размеренным дыханием отца. Не хотела покидать палату, ела от силы раз в сутки.              Но рано или поздно организм сдавался.              Ее всегда будила приходившая медсестра, чтобы проверить состояние отца. Та не редко предлагала Гермионе прогуляться и перекусить, пока сама готова была присмотреть за пациентом, и, сдаваясь перед нуждами собственного организма, Малфой соглашалась.              Так прошло еще несколько дней. Признаться честно, пока Кадмус позволял ей подобную вольность, Гермиона не смотрела ни на дату, ни на количество проведенных в палате ночей. Все превратилось в белый цвет стен, полностью лишившись красок и смысла.              Оставалось единственное и самое заветное желание, чтобы отец был здоров.              Магия все еще оставалась острым лезвием, способным одним касанием разделить лист пополам. Тело Джона отказывалось принимать магию в должной мере для нормального восстановления. До смешного детские дозы приходилось распределять в течение дня, и большая часть из них уходила на проверку внутренних показателей.              Гермиона боялась, что последствия останутся необратимы, что он никогда не вернется к прежней жизни.              В очередной из дней, когда за окном светило солнце, пробивавшееся сквозь облака, она сидела у кровати Джона и пялилась на свои ботинки. Гермиона раз в сутки появлялась в поместье, чтобы принять все банные процедуры и сменить одежду, стараясь придерживаться форменных цветов на случай, если ее вызовут в Министерство.              Сегодня она выбрала черные кожаные ботинки, не особо подходящие для оперативной работы, особенно для бега. Да, Кадмус мог вызвать ее в любой удобный для себя момент, но к большому удивлению, пока не сделал этого.              Еще более неожиданной новостью для Гермионы было появление Драко. Он под прикрытием Николаса, выбрался к ней, чтобы оставшуюся часть дня она не была одна. Пока Мракс погрузился в дела Министра, его исполняющий обязанности главы Аврората не успевал проследить за порядком в полной мере, и особо хитрые подчиненные пользовались его слабостью.              Гермиона медленно вдохнула через нос, считая до десяти, затем выдохнула. Нужно было как-то изменить свою жизнь, которая стала похожа на одну сплошную массу из тревог, страха и боли.              И перестать изводить ожиданиями Драко и его семью. Ей было до ужаса стыдно оттягивать жизнь и свои обязанности. Нарцисса терпеливо ждала, когда Гермиона сможет приступить к занятиям. На носу была организация приема семьи Ноттов, а после того, как Николас примет наследие Поттеров, они собирались позвать их с профессором на семейный ужин.              Столько всего предстояло сделать… Чего только стоило титаническое терпение Драко, который не обмолвился и словом о ее вечном отсутствии в поместье и пустой половине кровати.              Она ждала, когда муж вернется с кофе, потому что больше не было никаких сил бороться с сонливостью. Последняя ночь выдалась крайне беспокойной. Она успела два раза вызвать медсестру, но, к счастью, все обошлось. Небольшие волнения показателей оказались в пределах нормы, и причин для беспокойства не было.              Но она не могла не проверить, потому что любая ошибка или невнимательность стоили целой жизни.              Неожиданно сбоку послышался шорох простыней. Гермиона повернула голову и увидела, как Джон попытался прервать выворачивающую наружу тишину. Из горла вырвался кашель, раздирающий слабые связки. Не было сил подняться, даже пошевелить пальцем. Веки тяжело висели, а голова гудела подобно паровозу, но он все равно решительно собирался приподняться и что-то сказать.              У Джона снова вырвался кашель.              Гермиона подскочила, чтобы подать стакан воды. Она дрожащими руками поднесла соломинку к губам отца и дала ему сделать небольшой глоток. Стакан отправился на место, а она села на самый край кровати, взволнованно взяв в ладони его руку.       — Я должен тебе кое-что рассказать, — через резь в горле, хриплым голосом пытался говорить Джон.              — Ничего не говори, тебе нужно восстановиться, — с тревогой возразила Гермиона, вытирая проступившие слезы. Салазар, и клялась же сама себе больше не плакать.              Может и стоило отдохнуть. Джон положил голову на подушку и наклонил вбок, чтобы лучше видеть дочь. Он понимал, что молчать больше нельзя. Все, что накопилось за долгие годы, вся череда лжи и недоговорок должны закончиться на нем.              Он не мог уйти, не мог оставить свою дочь со всем, что, вероятно, успело на нее свалиться. От Гермионы исходила сила, несравнимая с тем, что Джон чувствовал ранее, и только одна причина могла скрывать за семью замками то, о чем он молчал сам.              — Покажи мне, — с трудом попросил Джон и приподнял руку, насколько позволяли силы. Ответом ему был непонимающий секундный взгляд, который переменился, как только Гермиона увидела его взгляд.              Руки дрожали от бессонницы и сопровождающего ее день за днем бессилия. Гермиона поднесла ладонь к лицу и смахнула скрывающие чары. На коже проступил глубокий шрам, который будто долго и монотонно вырезали ножом.              Ее личное безобразно красивое клеймо в виде змеи вызвало вздох удивления у отца. Он в порыве эмоций снова попытался подняться, но удалось лишь едва сдвинуть с места закаменевшее тело. Голова легла на подушку, Джон громко застонал от боли и кое-как спросил:              — Почему ты используешь обычные чары?              — Моя магия стала сильнее после… — от одной мысли поперек горла встал ком.              Нет, только не сейчас. Гермиона вымученно сглотнула, но непрошенные слезы норовили испортить все. Чертов Салазар, как же невыносима мысль о том, что произошло. Гермиона повернула голову в сторону, зажмурив глаза и громко всхлипывая.              — Милая… не плачь, прошу тебя.              Джон нахмурился, порываясь встать и протянуть руку дочери, унять ее боль, забрать все печали, но слабость в теле не позволила оторваться спиной от кушетки.              Гермиона продолжала сидеть полу боком, закрывая ладонью нижнюю часть лица. Отцовское сердце разрывалось на части. Джон закашлялся, и попытался привлечь внимание дочери:              — Ты должна знать, что с того момента, когда стало понятно — отказаться от этого невозможно — я все делал для тебя.              Слова давались тяжело. В горле першило. Джон не знал, как подступиться и с чего начать. Он с несвойственной ему неуверенностью метался взглядом по больничной палате.              — Особенно, когда увидел твои первые всплески магии. Ты же знаешь, как тогда относились к маглам и маглорожденным. Я не хотел, чтобы тебе пришлось пройти через всю ненависть, скопившуюся в чистокровной крови. Учеба в Дурмстранге, карьера и брак с Малфоями — никто никогда не осмелится посмотреть на тебя, как на нижестоящую.              Гермиона повернула голову и посмотрела на отца с непониманием, затем повернулась всем телом и, еще больше нахмурившись, хотела уточнить, что он имел в виду. Джон в этот момент поймал себя на мысли, что Кадмус очередной раз сдержал свое слово и ничего не сказал.              — Ты знаешь не все, — он снова захрипел и попытался прочистить горло. — Я больше пятнадцати лет проработал обычным стоматологом.              Гермиона окончательно потеряла нить разговора. Она боялась, что отец мог бредить после количества зелий или долгого сна.              О чем он говорил?              Кто такие стоматологи?              Что она не знала?              — Просто послушай, не торопись. — он выждал паузу, когда Гермиона немного успокоится, и продолжил. — Стоматологи лечат зубы в мире маглов. Это хорошая оплачиваемая профессия, мы с твоей мамой всегда жили в достатке. У нас был свой дом и частная клиника. Джин была хирургом, как и я, мы лечили более важные и сложные заболевания. — его голос перешел на едва разбираемый и хриплый. Джон пытался прочистить горло. — Я всегда думал, что моя жизнь так и пройдет — в работе и обыденных заботах, пока не умерла твоя бабушка.              Гермиона с полным непониманием смотрела на отца, вслушиваясь в каждое слово и пытаясь унять эмоции, но верилось с трудом. Джон говорил будто не о себе. Он не мог, просто не мог жить в магловском мире и работать… Невозможно, просто невозможно. Они же… А как же поместье здесь и в Дании…              Джон наконец подтянулся повыше. Теперь он мог смотреть на дочь не напрягая шею и глаза. Он прижался затылком к прохладной спинке кровати и, прикрыв веки, тяжело вздохнул.              — Как полагается, я занялся разборами старых вещей в ее доме, который перешел мне по наследству, и, помимо антикварных картин и ободранной кошками мебели, я нашел на чердаке незамысловатый чемоданчик. Он лежал в самом дальнем углу, оброс пылью, паутиной и плесенью. В тот день я узнал полную несуразицу.              Он помнил этот день, словно он был вчера. Ошеломление и чувство, что всю жизнь жил в обмане. Что каждый человек вокруг не договаривал о невероятном мире, скрытом от глаз. Записи с рунами, которые казались сначала шифром, затем полным бредом. Чего только стоили сохранившиеся остатки ингредиентов зелий…              — Да простит меня Мерлин, я посчитал свою мать сумасшедшей и чуть было не выкинул все, что там лежало, на помойку. Но что-то меня остановило, а потом с каждым разом тянуло все больше. Я возвращался к дневникам снова и снова, перечитывал выцветшие страницы, смотрел на корявые рисунки и даже увидел колдографию. Тогда я понял, что дело было не в моей матери. Вещи, оставленные на чердаке дома, принадлежали тому, кто жил там задолго до покупки дома. На колдографии дом выглядел совершенно иначе, а лица волшебников мне были незнакомы. Эта движущаяся картинка заставила меня переосмыслить все, потому что текст можно написать любой, но подделать такое просто невозможно.              Першение в горле усилилось. Он заглянул на тумбу рядом с кроватью. Гермиона поспешила еще раз подать стакан.              — Только чуть-чуть, — боясь любым своим действием нарушить хрупкое состояние проклевывающегося счастья, она поднесла соломинку и дала сделать глоток. — Колдомедики сказали, что много нельзя. Мне необходимо их вызвать.              — Нет, стой, — он увел голову от соломинки и вдвое усерднее старался делать вид, что не испытывал дискомфорта. — Ты должна знать, с чего началась наша история, раз уж все так повернулось…              Джон с надеждой заглядывал в глаза дочери в поисках понимания, а еще, если ей хватит сил — прощения. Выбор, который он сделал двадцать лет назад, полностью перевернул их жизнь, и пусть создание крестража не было его решением, но именно он вошел в тот дом и закрыл собой маленького Гарри Поттера, о котором еще ничего не знал.              Гермиона смирилась с непробиваемой решительностью отца и, вернув стакан на место, снова села на край кровати. Нельзя было вот так переворачивать мир с ног на голову всякий раз, когда вот-вот казалось, что спокойствие стоит на пороге.              — Я не понимаю, как такое может быть? Мама была маглой? А ты жил вместе с ней?              — Мы оба никогда не были волшебниками, дочь моя. То, что произошло двадцать лет назад, изменило абсолютно все. И меня в том числе. Крестраж подарил мне то, о чем я не мог мечтать, но и связал с тем, о ком я даже ничего не знал. Том… он был ужасен…              Гермиона сидела, свесив голову и пялясь куда-то на уровне пола. Она перебирала пальцы между собой, полностью погрузившись в тягучее и пустое чувство неизвестности, с которым успела переплестись подобно виноградной лазе.              Столько лжи и недоговорок окружало ее все эти годы.              — Что произошло с мамой? — совсем тихо спросила Гермиона, боясь наконец услышать то, о чем просила еще будучи ребенком.              Джон разглядывал свои руки, покрытые шрамами, многие из них были совсем новые.              — Ох, дорогая, — эту боль он не мог унять по сей день, чувство вины продолжало литься через край. — Если бы я мог ответить на этот вопрос, если бы только мог все исправить. Когда Кадмус начал постепенно вовлекаться в местное общество, последствия войны все еще не утихали. На свободе оставалось много Пожирателей смерти. Они продолжали издеваться и убивать маглов, гуляли по магловским улицам подобно вершителям судеб. Я так боялся за вас с Джин…              Боялся, что Кадмус не позволит, хоть его мало волновала магловская сторона его бывшей жизни, а Джон так и не осмелился сказать сам. Конечно, тот знал. Не мог не знать, ведь именно он учил его окклюменции и видел все, как на ладони.              — Я перевез вас в ближайший безопасный городок недалеко от нашего поместья и старался как мог поддерживать видимость, но Джин будто чувствовала тревогу и опасность вместе со мной и с каждым месяцем все больше погружалась в это. Один раз твоя мама стала свидетелем разбоев, о которых не написали в газетах, никто не видел и не слышал, о которых я сам ничего не мог ей сказать, но просил держаться подальше.              В тот день он потерял не только опору под ногами, но яркий блеск в глазах любимой женщины, ее теплую улыбку и рвение к жизни. Джин угасала на глазах. Она не видела прежний мир, а новый не был ей рад. Искала ответы, но находила лишь стандартные объяснения паранормальных явлений. А он не мог сказать. Боялся до ужаса, что Кадмус не позволит с непредназначенным ей секретом.              — А когда начала проявляться твоя магия, она окончательно замкнулась в себе, в непреодолимом чувстве страха. Постоянно оглядывалась, дергалась от каждого шороха, пыталась искать ответы. Она не хотела слушать моих объяснений, не делилась переживаниями, не говорила о том, что происходило, пока меня не было дома… — Джон облизнул пересохшие губы, не находя слов. Поджал подбородок к себе, смотря на белое одеяло. — Я подвел вас обеих, я так виноват перед вами.              Если бы он только мог все исправить…              — Я не знаю, почему Джин так поступила. Наверное, страх был выше здравого смысла. Она ничего не знала о магии, и твои совсем ранние всплески пугали ее, — одним из предположений Джона было то, что Джин хотела убить свою дочь, но отпечаток проклятья не дал ей этого сделать. Озвучить вслух подобное он не решится до конца жизни. Джин не могла так поступить, только не его любимая жена. — Но тогда было уже слишком поздно. Она не говорила со мной. Я начал поиски няни или сиделки, которая могла бы присмотреть за вами, но не подозревал, что Джин была на грани. Я просто не успел…              Его слова прервал всхлип. Гермиона ковыряла ногтем сухую кожу на костяшках, и не могла остановить поток слез. Как бы она ни старалась цепляться только за сухие факты и отделять мысли от эмоций, слезы текли сами по себе. Горе переливалось через край.              Она никогда не думала, что будет переживать о своем происхождении. Отец всегда держался как можно дальше от игрищ чистокровных, и только брак вынудил его вступить в эту неприятную шахматную партию, а теперь выясняется, что вместо достойной фигуры, на их половине доске были лишь муляжи.              — И почему самое худшее оказывается правдой… — проскулила она.              Гермиона вытерла мокрым рукавом глаза и поднялась с кровати.              — Мне нужно позвать колдомедиков, тебе нельзя волноваться, мы и так сильно задержались, — быстро проговорила она, стараясь сдержать надвигающийся шквал эмоций. — Ее все равно не вернуть, и то, что произошло, нельзя изменить… А тебе нужно выздоравливать.              Ноги сами несли к двери. Гермиона не обернулась на окликнувшего отца, который не хотел ее отпускать. Вынырнула из палаты в коридор, сразу же закрывая за собой дверь и столкнулась с пронизывающим серым взглядом из-под лба. Драко стоял перед ней и смотрел будто насквозь. Гермиона замерла, взгляд коснулся двух чашек уже остывшего кофе, оставшихся на стульчике, где обычно сидела охрана.              — Ты все слышал? — едва слышно сказала Гермиона, покосившись в дальнюю часть коридора. Салазар, как же хорошо, что они были только вдвоем, потому что страх, схвативший ее за шею, медленно начинал душить.              — Да, — как подтверждение, ответил Драко, хоть все и так было видно.              Малфой сделал шаг. Гермиона прокляла тот день, когда родилась.              Теперь он знал практически все: о крестраже, о Томе, ее отце, матери и кто она… А кем она была? Кем?              Сердце стучало с удвоенным ритмом. Гермиона хватала ртом воздух.              — Я… я… — она мотала головой, не веря, что сможет произнести вслух такое. — Я ничего из этого не знала…              Он сделал еще один шаг и коснулся ее плеча, второй рукой завел волосы за ухо. Пальцы проскользили по линии челюсти, удерживая лицо так, чтобы Гермиона смотрела ему в глаза.              — Вдох. Выдох, — Драко говорил медленно и спокойно, плохо скрывая собственное недовольство.              Гермиона, дрожа всем нутром, следовала словам, но нервный клубок, продолжал плести новые узлы. Перед ней стоял ее муж, самый любимый волшебник во всем мире, и он стал свидетелем того, что Джон утаил один из самых важных нюансов при заключении брака. И то, что она узнала об этом только сейчас, нисколько не уменьшало разливающееся чувство вины.              Она готова была в нем утонуть.              — Держи все ментальные щиты. Давай. Вдох. Выход. — продолжал тихо и твердо говорить Малфой. — Я не буду спрашивать ничего, что связано с ним. Только продолжай держать щиты.              Она сделала еще один вдох. Точно так, как они практиковали окклюменцию последние дни. Драко предложил как можно меньше мысленно касаться всего, что было связано с Кадмусом, чтобы не провоцировать магию. А еще они так ловко придумали дождаться удачного момента, чтобы отец мог поделиться тайной их семьи в полной мере, ведь вместе с остановкой сердца умирают любые клятвы, обеты и проклятья.              План и без того давался тяжело. Гермиона во многом молчала, Драко приходилось идти наощупь в цепочке догадок. Он сам принял решение держаться поблизости, чтобы не упустить момент. Малфой рисковал карьерой, и во многом они оба ставили под удар всю семью.              Но, кажется, все вышло из-под контроля с совершенно другой стороны.              — Успокойся, все хорошо.              — Ничего не хорошо, Драко… — сипло прошептала Гермиона.              — Я уже вызвал колдомедика, — он завел волосы ей за ухо со второй стороны и положил ладонь на шею, касаясь пальцами затылка. — Твой отец справился, он жив, все хорошо. Думай о том, что я слышал только часть разговора. Только твой отец и его здоровье. Дыши.              В коридоре раздались спешные шаги. Гермиона увидела, как к ним стремительно приближался колдомедик и медсестра. Они пропустили тех в палату, и Драко снова вернул внимание Гермионы к себе.              — Слушай меня внимательно, — он убедился, что она смотрела на него и действительно слушала. — Чистота твоей крови безусловно важный факт, но только на момент заключения брака. Никто и никогда не узнает то, что было сказано в этих стенах. И, несмотря на полное замешательство, я все еще тебя люблю. Это… — замялся на секунду он. — Это слишком неожиданная новость, и понадобится время, чтобы все обдумать, но она определенно не меняет то, что есть между нами. Я полюбил тебя не за честность твоего отца и не за чистоту крови.              Гермиона наклонила голову, прижимаясь щекой к его ладони и прикрывая веки. Сам Мерлин свидетель, как же ей повезло с Драко, но, чтобы он сейчас не сказал, душа разрывалась в клочья. Она была должна всему миру.              — Я же вижу, что ты расстроен или сердишься, а я никак не могу исправить все это. Почему он скрывал так много, почему надеялся, что все останется в тайне? — Гермиона с трудом сдерживала эмоции. До жути боялась потерять еще и Драко. — Я так старалась быть сильной, но чем глубже погружаюсь, тем больше становлюсь обязанной. Он хотел сделать как лучше, хотел счастья нам обоим, но я чувствую только неподъемный груз ответственности.              Должна Кадмусу его часть души и все, что он дал им с отцом, чтобы они могли жить на уровне любой чистокровной семьи. Должна присматривать за отцом, который мог не вернуться к прежней жизни. Должна Малфоям, потому что абсолютно не заслуживала их доброты.              Гермиона была уверена, что Драко не хотел иметь ничего общего с тем ворохом проблем, которые пришли вместе с ней. Мог бы заниматься карьерой, семьей и своей жизнью. Не думать о Мраксе, как о загадочной темной личности, которая преследовала свои цели.              — Я не знаю, как быть с ним. Это единственная и настоящая проблема, которая у нас есть. Думаю, ты это понимаешь.              Она думала об обратном.              — Но ты злишься, я же вижу.              — Да, злюсь, потому что хотел, чтобы ты была как можно дальше от оперативной службы после того, что произошло в Хогсмиде, а ваш долг перед ним делает все только хуже. И то, что есть дополнительные переменные, о которых твой отец предпочел не говорить.              — Драко…              — Я знаю, что это ничего не меняет. В каком-то смысле это хорошо, потому что обновление крови всегда полезно для рода, но мне нужно время, чтобы осознать все, что было сказано.              Маска невозмутимости сползала с лица. Драко стоял темнее тучи и смотрел на дверь кабинета. Гермиона отступила и опустилась на рядом стоящий стул. Она машинально потянулась за кофе, продолжая пялиться в вымышленную точку на стене.              — Мне так жаль, — все, что она смогла из себя выдавить.              Горечь стояла поперек горла, в груди будто железная клетка вместо ребер. Гермиона поддерживала мысленные барьеры и молилась, чтобы они не пустили Кадмуса к ней в голову. Она коснулась затылком холодной стены и прикрыла веки.              Через несколько часов назад медсестра попросила Драко покинуть Мунго и вернуться завтра в назначенное время приема посетителей. В палате уже было совсем темно, Джона принудительно вернули в стазис до полного восстановления организма.              Гермиона сидела на небольшом кресле у противоположной стены, и клевала носом. Она не хотела пропустить момент, когда он снова откроет глаза или, не доведи Мерлин, отцу станет хуже.              Она была единственной, кто мог оставаться в палате любое время дня и ночи по особому распоряжению Кадмуса. Кроме того, в этом крыле не было никого больше, а на входе стояли двое авроров. После всего, что пережил Джон, они не могли больше уповать на благоразумие других волшебников.              Колдомедики ворчливо отзывались о необычном порядке, но вступать в прямой спор боялись. До Гермионы подобные высказывания доносились лишь эхом в коридорах, и, откровенно говоря, плевать она хотела на любое недовольство. Благополучие отца оставалось главным приоритетом. Она бы отдала последнее ради него, если потребуется.              Большая стрелка часов ушла за полночь. Гермиона продолжала сидеть в полной тишине, пролистывая дневник Николаса Фламеля снова и снова, чтобы найти хоть что-то. Удивительно, как хорошо сохранились его первые записи, которые около двух веков назад были переданы в главную библиотеку в качестве библиографии на пути к открытию столь мощного артефакта.              Было бы в нем только что-то полезное… Не зря отец перешел на другую литературу, но едва ли там могла быть хоть одна зацепка. Если о своей находке не хотел говорить автор, то что стоило ждать от остальных?              Рассуждения, не без труда, но отвлекали от мыслей о Драко, который попросил у нее о самом простом и одновременно невозможном — дать время. Гермиона готова была лезть на стену от ожидания, потому что никакие слова не успокаивали, когда он смотрел на нее так.              Драко мог рвать и метать. Она знала, каким он становился в порыве гнева еще со времен Дурмстранга, но вместо слепой ярости он снова ее поддержал. Учитывая приверженность Малфоев к старым традициям и разборчивости в выборе пары, мысли вили новые поводы для беспокойства.              Казалось, что органы сворачиваются в спираль от ужаса.              Гермиона отвлеклась от чтения на глухой стук шагов, разносящийся по коридору. Стены в палатах были тонкие, и она четко слышала — к ним с полной уверенностью двигался один волшебник. Два аврора сухо отдали приветствие и пропустили нежданного гостя.              В такое время к ним мог зайти только он.              Кадмус появился на пороге, хмуро оглядывая палату. Сначала его взгляд пересекся с ее. Гермиона уже стояла, отложив дневник на подушку кресла, и морально готовилась встретиться с любыми новостями. Особенно с теми, где он обвиняет ее в попытке предать.              Но Мракс, ведомый своими желаниями, засмотрелся на отца, безвольно лежащего под стабилизирующими зельями, которые давали ему с самой минимальной дозировкой.              Непереносимость магии достигла критической точки, и теперь Джона относили к сквибам. Его потенциал магии был практически на нуле, он чувствовал ее воздействие, но тело отторгало сильнодействующие заклинания.              Гермиона перевела взгляд с отца на Кадмуса, который с высокой долей вероятности был в курсе последнего заключения врачей. Он прошел ближе к кровати, не проронив ни слова. Кадмус видел Джона впервые с момента исчезновения, если не считать ментальной связи крестража с владельцем.              От него разило неверием.              — Он больше не волшебник, — как факт сухо бросил Мракс, продолжая смотреть на едва заметно вздымающуюся грудь Джона. Она также проверяла его каждый час, внимательно всматриваясь, пока все нутро жалось от боязни ошибиться.              — Он отторгает магию, — совсем тихо добавила Гермиона. Кадмус с кивком принял ее слова. В этот момент они оба думали о единственной возможной причине подобной реакции — Джон не был рожден волшебником.              Магия — его недостижимая мечта, и то, что произошло, пошло в разрез тонкого баланса сил в их мире. Крестраж давал силы, не позволял организму, который не мог принять подобный подарок, сопротивляться, но тот не останавливался бороться с самим собой пока окончательно не сдался под давлением пыток.              Мракс склонился над кроватью, присматриваясь к шраму, который никак не изменился.              — Твой отец слишком много знает для того, кто не может больше себя защитить, — угрожающе низким тоном произнес он, потянувшись рукой за древком.              Гермиона вскинула палочку вместе с ним. Через голову прошла волна боли, но достаточно терпимой, чтобы не сдаться. Гермиона с дрожащей рукой и противящимся куском души где-то внутри, готова была пойти против любого.              — Чего вы хотите?!              Если бы ему только нужно было чье-то позволение…              Кончик древка оказался на уровне груди Джона. Кадмус выжидающе смотрел на своего бывшего советника и медлил, пока сердце Гермионы было готово разорваться на тысячи кусочков. Она, как бьющаяся птица в клетке, не могла сделать шаг или отправить заклинание для защиты отца. С остервенением сжимала челюсти, скрипя зубами и едва сдерживая свою ярость.              Ожидание, словно схватившая ее за горло рука, медленно и мучительно сжимало пальцы. Мракс продолжал угрожающе нависать, поставив между ними глухую стену. Гермиона не чувствовала ничего, даже исходившей от него силы.              Абсолютная пустота вместо привычного шума.              — Есть всего несколько вещей, о которых я жалел также сильно, как сейчас, — совсем тихо сказал Кадмус, и слова остались только между ним и Джоном.              Мракс занес древко над его головой, и замер. Через минуту от виска потянулась тонкая мерцающая нить к кончику древка. Воспоминания собирались в воздухе клубком, а когда все, что Кадмус хотел забрать, оказалось в его руках. Он одним движением палочки уничтожил без следа.              Гермиона смиренно опустила руку с ужасом принимая свою беспомощность. Он мог сделать все, что ему заблагорассудится, а она не сможет спасти даже собственного отца.              — Малфой, в чем-то ты права. Я все еще готов убить, чтобы сохранить то, к чему шел десятки лет. Но ты не находишь крайне оскорбительным свое недоверие? — с укором, который мог выразить только вышестоящий, спросил Мракс.              — Нет, — сказала она с все еще неспокойным голосом, полностью отбросив формальности.              Пока непрерывно смотрели друг другу в глаза в молчаливой борьбе, Джон, находившийся все еще без сознания, резко дернулся. Спина выгнулась дугой, голова завалилась. Гермиона моментально бросилась к прикроватному столику и сжала маленький белый камень, который предназначался для срочного вызова врача.              Еще один приступ обрушился на Джона с новой силой. Кадмус отступил от кровати, а уже через пару мгновений в палате появились двое колдомедиков, без раздумий бросившихся помогать отцу. Они положили его на бок и наложили еще одни диагностирующие чары.              Мракс поравнялся с Гермионой, отошедшей к стене напротив.              — Это ваша вина, — все также на грани грубости говорила она, неотрывно наблюдая за тем, как колдомедики тонко и искусно возвращали Джона в состояние стабилизации, используя минимум магии.              — Пусть так, — безразлично ответил Мракс.              Повисла тяжелая пауза. Они молчали до тех пор, пока колдомедики не закончили проводить все необходимые процедуры.              Дверь тихонько закрылась, и они снова остались вдвоем. Гермиона думала о том, что не смогла бы себе простить, если бы Кадмус решил иначе. Просто захотел избавиться от отца, потому что так проще скрыть собственные тайны.              — Что вы забрали?              — Все, что связано с причинами его текущего состояния. Большую часть событий он будет помнить, но нюансы знаем только ты и я, — со знанием сказал он, с прищуром посмотрев на Гермиону.              Давление подскочило. Она слышала шум в ушах и смотрела в черные бездонные глаза, боясь пошевелиться. Оставалось только догадываться, знал ли Мракс о том, что Драко удалось услышать. Может он просто играл с ней, ведь деваться некуда. Гермиона не сможет отказаться, уехать или потеряться. Она ничего не сможет сделать против него.              — Ты плохо выглядишь, Малфой. Бессонные ночи не освободят тебя от работы, — с абсолютным безразличием поделился с ней Мракс, и, еще немного подумав, добавил. — Теперь три дня в неделю ты будешь работать вместе со своим мужем и Поттером. Сейчас ты не тянешь на замену своему отцу.              — Хорошо, — еще немного и она сползет вниз по стене, если он продолжит сверлить ее своим убийственным взглядом.              Гермиона отвлеклась на отца, еще раз посмотрела на Кадмуса. Нет, она не могла сдаться так просто. Только не после всего, через что пришлось пройти. Проглотила несказанные слова и направилась к кровати отца, чтобы поправить одеяло.              Мягкая пелена закрыла шрамы, подходящие к шее Джона. Гермиона задержалась, придерживая пальцами край. Мысленно она надеялась, что Мракс их оставит и наконец отправится по своим делам в Министерство или поместье. Не имело значения, главное как можно дальше.              Желание исполнилось. Дверь за спиной тихо закрылась, и Гермиона вздохнула с облегчением.       В такие моменты казалось, что она связана по рукам и ногам. Безысходность прижимала к стенке с острым ножом у горла, осталось несколько секунд на прощальные слова.              ***              Прошло несколько дней с того момента, как Джона выписали из больницы. Ему предстоял период долгого отдыха без каких-либо нагрузок, а также минимальный контакт с магией. Всеми делами в поместье занимался Квентин, Гермиона навещала отца как можно чаще между обучением у леди Малфой и работой, но пока их разговоры сводились к простым вопросам и односложным ответам.              Джон боялся, что Гермиона никогда его не простит, а она с замиранием сердца хотела, чтобы все вернулось в прежнее русло. Им, как и Драко, требовалось время, чтобы научиться жить в новом мире, где она всего лишь маглорожденная волшебница, а он… простой человек, который сторонился магии, всем сердцем жаждая вернуть потерянное.              Гермиона верила, что они обязательно вновь обретут счастье. Она усердно старалась на всех занятиях вместе с миссис Малфой, не сбавляла темп в Аврорате и старалась делать все, что могла.       Особенно грели душу новости о признании Альбуса Дамблдора и всех, кто был причастен к заключению Сириуса Блэка в Азкабан, виновными. Ко всем обвинениям добавились похищение и пытки Джона, а с ними испарился последний шанс на смягчение наказания.       Сегодня у нее была последняя возможность подготовиться к первому приему гостей. Гермиона сидела вместе с Нарциссой и внимательно слушала все наставления. Они успели отправить пригласительные конверты, обсудить, что нужно подать на стол, какие цветы будут стоять в зале, какого оттенки зеленого подойдут для скатерти и салфеток.              Миссис Малфой также объясняла все, что требовалось делать Гермионе во время переговоров с Ноттами.              В первую очередь она не могла встревать в диалог без острой необходимости, принимать чужую позицию, даже если в корне не согласна с мужем, не вестись на провокации, не открывать подношений и подарков, не есть и не пить ничего, что предлагают гости. Главная задача леди Малфой заключалась в приеме гостей и внесении той самой крупицы раздора, которая так раздражала многих чистокровных волшебников.              Во многом эти правила, хоть и звучали уничижительно, но лишь ограждали от совершения ошибки, поскольку мужчины не редко шли на разные ухищрения, чтобы доказать, что ведьмам не место за столом переговоров. Нарцисса сталкивалась с моментами, когда приглашенные гости выворачивали условия наизнанку, выставляя Люциуса непрошибаемым дураком. Они хотели, чтобы она сорвалась на эмоции, пошла наперекор мужу, но после строгого «нет» от лорда Малфоя вторые переговоры проходили с совершенно другим настроением, и все старые доводы растворялись, как снег на солнце.              — Не беспокойся, главное доверяй Драко, и все будет хорошо. Люциус еще будет присматривать за тем, как сын ведет дела, но во многом вы теперь будете заниматься будущим семьи.              Гермиона держала в руках пустой конверт, на котором случайно оставила небольшое пятно от чернил. Всего лишь маленькая точка, и тот оказался непригодным. Острый край впивался в подушечку пальца. Она рассматривала его волокнистую структуру и не могла не отметить, что у бумаги была хорошая плотность.              — Кадмус хочет, чтобы мы пошли на сделку с Ноттами, и у меня есть стойкое ощущение, что они об этом знают. Получается, что у нас нет выбора и рычагов давления, — Гермиона подняла взгляд на стоящую напротив Нарциссу и с интересом ждала, что она скажет.              Миссис Малфой взмахом древка сложила все пергаменты, конверты, перья и чернила на край стола.              — У всех есть рычаги давления, поверь моему опыту. Вопрос только в том, насколько умело ты ими пользуешься.              Гермиона положила конверт на стол, мягко прихлопнув ладонями. Встреча с Теодором Ноттом будоражила. Она не могла отделаться от скользкого ощущения, гуляющего по спине. Он был крайне противоречивым в своем поведении, а с последней встречи прошло так много времени, что сейчас трудно было сказать, какие отношения складывались между семьями.              — Что, если мы ошибемся? — неожиданно поинтересовалась Гермиона.              На лице Нарциссы появилась теплая улыбка. Она с материнской заботой посмотрела в ответ, сложив руки перед собой. Затем ее взгляд поднялся выше, а улыбка стала еще шире.              — Драко, дорогой, мы только закончили, — пролепетала она, обходя вокруг стола и встречая сына.              Гермиона обернулась и увидела, как он переступил порог розария. Малфой шел к ним в черных брюках и рубашке, верхние пуговицы которой были расстегнуты. На лбу блестели маленькие капельки пота. Сегодня был слишком жаркий день, и они все спасались от жары охлаждающими заклинаниями, но солнце и духота побеждали в этой неравной битве.              Драко подошел к ней вплотную, положил руку на плечо, наклонился и невесомо поцеловал в висок.              — Как все прошло? — с мягкостью в голосе поинтересовался он, поднимая голову и заглядывая в глаза матери.              — Нам еще будет, что обсудить, но я уверена, что нюансы ничего не решат, и лучше подкрепить новую информацию на основе практики. Нужно с чего-то начинать, даже если это семейство Ноттов.              Ладонь Драко осталась покоиться на ее плече. Гермиона положила руку поверх, запрокинула голову, разглядывая острый профиль своего мужа, и не могла перестать думать о том, что им предстояло пройти через еще один непростой этап.              — Я бы больше беспокоился о их благополучии.              — Только посмейте разнести поместье, — пригрозила Нарцисса.              — Все останется на своих местах, матушка.              — Ты меня не успокоил, — все еще с подозрением сказала она. Миссис Малфой еще раз смерила их взглядом, и направилась к стеклянной двери, ведущей на улицу. По планам она собиралась проверить работу домовиков в саду, а затем требовалось отдать распоряжения о подаче ужина ближе к семи часам.              На одну секунду розарий наполнился пением птиц, и снова погрузился в тишину. Нарцисса пошла дальше по мощеной дорожке. Драко и Гермиона остались наедине.              Малфой прошел вперед и сел на край стола. Гермиона протянула руку, неотрывно наблюдая за тем, как он неумолимо погружался в собственные мысли. Они переплели пальцы между собой.              За последние дни Драко стал чаще улыбаться и больше времени проводил с ней наедине, но Гермиона все еще переживала, корила себя и винила упрямство отца. Она каждый день подолгу думала, как все исправить, как найти лучик света в беспроглядной тьме, но натыкалась на тупик и молила Мерлина, чтобы когда-нибудь вместо него оказалась дорога, уходящая далеко за горизонт.              — Пожалуйста, скажи, что у нас все хорошо, — обреченно произнесла Гермиона, разглядывая как за стеклом гуляли павлины.              Драко крепче сжал ее пальцы своими. Он несколько секунд молча пялился все в ту же точку, затем будто очнулся и посмотрел в карие глаза со всей мягкостью и заботой, на которые был способен, учитывая промерзлую серьезность, не сходившую с его лица.              — Я сказал тебе это еще в первую минуту, что у нас все хорошо, но ты почему-то упрямо отказываешься в это верить, — сказал он, словно она маленький твердолобый ребенок.              — Ты пытаешься делать вид, что ничего не произошло, говоришь, что ничего не произошло, но я же вижу, как ты реагируешь, — возразила Гермиона, наклоняясь ближе, — я тебя люблю, и мне страшно, что я могу потерять тебя из-за того, что не знала и что не могу изменить.              Она определенно теряла самообладание всякий раз, когда мысли возвращались к их разговору с отцом.              — Мне тоже в какой-то момент было страшно, и, наверное, я мог бы вырвать себе сердце, отказаться от всего, но… — Драко поднял голову, рассматривая маленькие деревья, почти подпиравшие ветвями потолок, — этот страх… он из прошлого, из старых воспоминаний о том, чему учил меня отец.              Он не оставлял попыток найти хотя бы один аргумент, почему чистота крови может быть действительно важна, чтобы отказаться от всего, но Драко не нашел. Не нашел ни одного, а за их отсутствием пришло спокойствие.              Особенно, когда он вспомнил, каким был Кристофер Айс и какими он воспитал их.              — Я не злюсь на тебя, я все еще не могу оставить ситуацию. Переменных так много, большая часть из них связана между собой, и я не понимаю, как уберечь тебя, себя, родителей, — Драко выпрямился, оттолкнувшись от столешницы, одним движением руки пригласил Гермиону встать рядом и, держа ее за руки, заглянул в карие глаза. — Я очень сильно тебя люблю. Да, мне нужно больше времени, сил и… один Салазар знает, чего еще, чтобы разобраться со всем. Я дал обет твоему отцу.              — Он больше не действует, — Джон свободен ото всех обязательств. На самом деле, Гермиона была рада, что он теперь мог выбирать.              — Для меня это не имеет значения, я буду соблюдать его, потому что беспокоюсь о тебе.              Он прижался к ней лбом, на мгновение прикрыл веки. Гермиона толкнулась носом вперед, ласково нежась. Драко был невероятным волшебником, за внешним холодом скрывались: доброта, нежность и безграничное тепло.              — Ничего не изменилось, — повторил Драко вслух, пробив наконец толщу из остатков льда старых предрассудков.                     ***              Прошло еще несколько дней. Гермиона все также навещала отца. Джон чаще поднимался с кровати, проводил несколько часов за книгами и умудрялся мешать Квентину с его домашними обязанностями. Домовик ворчал без остановки, от чего у Гермионы начинала болеть голова, но она с улыбкой на лице всегда возвращалась из поместья, потому что жизнь их семьи постепенно налаживалась.              Может, она не была такой, как хотелось бы, но они остались вместе.              К тому же, теперь с отцом они были не одни. Нарцисса заглядывала в гости, чтобы проведать Джона, принести вкусных десертов и заготовленных эльфами блюд. Люциус, когда выкраивал свободную минуту, также посещал их поместье и обсуждал с Джоном все, что он успел пропустить.              Невозможно найти тех слов, которыми Гермиона могла описать свою благодарность Малфоям, поэтому она делала то, что умела лучше всего — помогала в ответ.              И теперь им с Драко предстояло следующее испытание.              В назначенный день на переговоры под предлогом обеда прибыли Кровиус Нотт и его сын Теодор.              Встреча началась с обмена любезностями и символическими подарками. Гермиона, как и учила миссис Малфой, передала все, что принесли Нотты, эльфам. С этим они разберутся позже, когда будет время и возможность, не оскорбив гостей, проверить все на наличие скрытых угроз.              Малфои были научены горьким опытом, и относились ко всему с особой осторожностью, исключение составляли большие торжества, во время которых все чистокровные сохраняли терпимый нейтралитет.              Cегодня же приходилось быть крайне осторожными, но с гостями они могли говорить по существу без учета старых традиций и формальностей.              Старший Нотт с высока смотрел на всех, от него разило статностью и величием. В первую очередь он поинтересовался, будет ли присутствовать Люциус, и, после слов Драко о том, что он принял обязанности лорда, Кровиус слегка переменился. Он уважал тех, кто не боялся ответственности и с гордо поднятой головой говорил о том, чего хочет.              Теодор Нотт был в особенно хорошем настроении и довольно скалился, каждый раз поглядывая на Гермиону. Что-то особенное затаилось в его мыслях, и, признаться честно, рядом с ним она боялась дышать. Он и выглядел как-то иначе: более уверенный в движениях, высоко поднятая голова, хищный взгляд. Теодор будто успел пройти годы тренировок за пару месяцев.              Мракс хоть немного, но был в своем поведении предсказуем. Гермиона провела рядом с ним слишком много времени, чтобы бояться неожиданных выпадов. Кадмус мог растоптать ее за доли секунд, а вот Теодор… Кто мог знать, что у него на уме?              Они отправились в обеденный зал, предназначенный исключительно для подобных приемов. Здесь были удвоенные защитные заклинания, отсутствовал камин и в одной из цветочных ваз лежал артефакт в виде камня, не позволявший магических перемещений никому, даже эльфам.              Все заняли свои места. Кровиус и Теодор сидели напротив Драко и Гермионы. Эльфы вносили последние приготовленные блюда и разливали вино. Гермиона продолжала ловить взгляды Теодора, пока его отец полностью игнорировал ее присутствие.              Переговоры начались терпимо. Обе стороны прощупывали дозволенные границы возможностей, пока Нотты прямолинейно не заявили, что готовы сотрудничать с ними в нейтральном ключе до тех пор, пока их не трогает Министерство. Появление нового Министра магии требовало перезаключения всех прежних соглашений, а поскольку Малфои никогда не сотрудничали так тесно с Ноттами, о них вовсе не было известно.              Гермиона и Драко в перспективе могли иметь большое влияние в Министерстве. К тому же Кадмус выражал открытое доверие только к их семьям.              Оставалось вопросом времени, когда к ним заявятся все заинтересованные.              Драко насторожился. Гарантией их сотрудничества Нотты назвали непреложный обет, еще большую тревогу вызвала небольшая приписка Теодора о дополнительной информации, которая будет бонусом в их совместной тайне.              Казалось, переговоры не могли пройти еще лучше, но все не могло быть так просто.              Да. Кадмус хотел получить Ноттов, и они практически это сделали. Однако, Малфои преследовали еще и свои интересы. Драко заявил, что им необходима любая информация о волшебниках или магических артефактах, которыми располагают те и все их союзники, а также то, что это условие ляжет в основу непреложного обета.              Никакой лжи. Им нужны были волшебники, как для торговли особенно ценными артефактами, так и рычаги давления, которые легко могли образумить несговорчивых искателей наживы.              Кровиус Нотт нахмурил брови.              Молчание повисло в зале. Драко выжидающе смотрел на оппонентов. Особенно его раздражало спокойствие Теодора, который продолжал довольно улыбаться его жене. Он ходил по тонкой грани, но все еще оставался на своей половине.              Никто никогда не говорил прямо, в чем заключалась деятельность, прикрытая тенью древнего и уважаемого рода. Кровиус Нотт определенно готовился поделиться с ними чем-то большим, иначе обет остался бы не озвученным, но подойдут ли ему условия, выдвинутые Драко…              Малфои держались ближе к Министерству и все сделки проводили с особой аккуратностью. Коллекционирование и торговля особо редкими и опасными артефактами никогда не вызывала подозрений, если не попадала не в те руки, а они за этим тщательно следили и не допускали утечек.              В каком-то смысле, им было куда проще принять решение, чем кому-либо из священных двадцати восьми.              — Мы согласны, — с полной серьезностью сказал Кровиус. Это была первая вынужденная сделка, в которой они собирались раскрыть свою личность перед другими, учитывая крайне сложную обстановку среди чистокровных семей с приходом Кадмуса Мракса.              — Тогда приступим.              С этими словами Драко отодвинул стул и вышел вперед. Кровиус Нотт последовал его примеру. Гермиона встала рядом в качестве третьей стороны и того, кто свяжет обет между ними. Не обошлось без едкого комментария старшего Нотта в ее сторону. Он не признавал ведьм в пределах этого зала, назвал Драко сыном своего отца и нехотя протянул руку. Гермиона сдержалась, чтобы не закатить глаза, и занесла древко.              Драко поклялся хранить тайны семьи Ноттов до тех пор, пока они не станут наносить вред его собственной. Искусные формулировки позволяли им остаться не загнанными в угол, но при этом держать слово перед будущими союзниками. Кровиус Нотт в свою очередь обещал честно передавать любую запрошенную информацию, которая потребуется Малфоям.              Первый обет был принесен.              Затем они поменялись местами, и Теодор встал напротив Гермионы. Он хищно заглянул в карие глаза, прежде чем схватить за предплечье. По всему телу прошла дрожь, но она продолжала стойко держаться. Клятвы были те же. Руки сомкнуты. Кровиус повторил процедуру.              Второй обет был принесен.              Они разошлись по обе стороны напротив друг друга. Драко приобнял жену, выжидая дальнейших действий. По общим правилам пришедшие всегда оглашали свои тайны первыми. Но Нотты особенно долго растягивали момент, щекоча нервы.              Теодор неторопливо потянулся за древком.              — Не могу не воспользоваться случаем и пригласить даму вперед. Я так долго ждал, чтобы вручить этот маленький подарок, — с акульей улыбкой он подошел ближе, предлагая Гермионе руку.              — Чего ты хочешь? — с угрозой спросил Драко, не позволяя жене сделать шаг, на что Тео еще шире улыбнулся и вальяжно прокрутил древко между пальцев.              — Вернуть то, что по праву принадлежит ей. Я одолжил некоторые воспоминания в ночь, когда мне пришлось забрать ее прямо из твоей постели, — он испытывал неимоверное удовольствие, произнося каждое слово. — Можешь не беспокоиться, мы лишь мило прогулялись.              Брови Драко поползли к переносице. Он напрягся всем телом, сверля взглядом новоявленного делового партнера.              — Сын, — с недовольством в голосе вмешался Кровиус.              Теодор протяжно вздохнул.              — Теперь вы станете частью нашего маленького сообщества, и она имеет право вспомнить.              Драко продолжал следить за каждым его действием. Он настороженно опустил руку, пропуская Гермиону вперед. Теодор поднес древко к ее виску и тихо, с наслаждением, прошептал заклинание.              Воспоминания ворвались в голову, снося все на своем пути. Все мысли и чувства полностью погрузились в события той самой ночи. Ночь. Комната, покрытая мраком. Теодор, нависающий над ней и с интересом разглядывающий. Империо, заключившее волю в клетку собственного тела. Прогулка до деревни и трансгрессия в поместье.              Гермиона с ужасом вздохнула.              Он искал Фалакса.              — Вот мы снова встретились, миссис Малфой, — с самодовольной ухмылкой ласково и опасно произнес Теодор.              По голове словно пробежало стадо взрывопотамов. Гермиона видела перед собой обрывки воспоминаний и не могла избавиться от ужаса, с которым столкнулась в тот день.              — Красная чешуя... — со сбитым дыханием произнесла она, отступая назад.              Драко недовольно цокнул, находя их скрытность и находчивость достойными уважения. Проблема была в том, что в таких делах не выбирали партнеров себе по душе. Он смотрел на Теодора и больше не видел перед собой старого друга или сокурсника, теперь Нотты превратились в черту, переступив которую можно сильно пожалеть о собственном рождении.              И надо было Мраксу заполучить Ноттов…              Наконец Кровиус обратил внимание на Гермиону:              — Все верно, мы многие поколения охотимся на самых опасных и могущественных существ во всем мире, но особую любовь у нас занимают драконы. Вы изрядно подпортили нам планы, но уверен, что наше сотрудничество принесет еще много пользы.              — Твое притворство все эти годы впечатляет, — Драко собственнически подошел ближе к жене и снова приобнял за талию. Он смотрел на Теодора, в груди жутко горело от многолетнего вранья.              — Я бы надрал тебе зад, если бы захотел. Не только Дурмстранг растит сильнейших, — а тот продолжал веселиться, словно владел ситуацией.              — Едва ли.              — У вас еще будет возможность проверить свои силы, — встрял Кровиус, напоминая им о манерах. — Мне нужны гарантии, что Министерство не будет вмешиваться в наши дела.              — Конечно, — сухо сказал Малфой. — Иначе бы наш разговор шел совершенно иначе.              Гермиона подавила желание посмотреть на мужа. Все внутри перевернулось, когда она вновь увидела перед собой Теодора, хозяйски рассматривающего территорию их поместья.              Нотты могли убить Фалакса, а теперь им придется прикрывать им спину? Раздражение разгоралось не на шутку, но она продолжала держать язык за зубами.              Драко и Кровиус Нотт пожали друг другу руки.              — С Малфоями всегда приятно иметь дело, — с едва заметной улыбкой сказал Кровиус, — Вы заставляете меня жалеть, что я не сделал этого раньше.              Хотелось придушить их собственными руками. Гермиона доброжелательно улыбалась, скрипя зубами до конца обеда, но, признаться честно, терпела из последних сил. Она провожала гостей с высоко поднятой головой и самыми добрыми намерениями, за которыми скрывались смертельные проклятья.              Хорошо, что Фалакс был уже во Франции.                     ***              Гермиона снова навещала отца. Как только рабочий день подошел к концу, они вместе с Драко направились в поместье, чтобы поужинать вместе с ним.              Джон встретил их с боевым настроем. Как и всегда, он не мог оторваться от новых исследований. Вместо отчаянных поисков источника магии, который мог его убить, и бесконечных уговоров со стороны Гермионы, он все же решил заняться разработкой артефактов. Не без помощи домовых эльфов, дочери и даже Кадмуса, но отец делал определенные успехи.              Особенно ему приглянулась идея для небольшого артефакта, который мог бы избавить Драко и Гермиону от проливания крови всякий раз, когда требовалась темная магия. Хотелось чего-то более практичного и безопасного.              Некоторые идеи они уже успели отклонить, потому что магия не поддавалась на хитрые уловки. Она попросту не реагировала на фальшивый обмен сил.              Сегодня Джон готовился показать еще одну наработку. Он принёс из своего кабинета два кольца и положил на стол.              — Квентин просит хозяина сначала закончить ужин! — встрял домовой эльф, уперев свои маленькие ручки в бока.              Гермиона отставила бокал с вином, прикрыв ладонью рот. Последние десять минут Квентин только и делал, что развлекал их своим ворчанием.              У них с Джоном отношения остались прежними. Квентин так сильно любил их семью, что отказался уходить, даже если они оба станут маглами. Но в то же время он нахватался смелости перечить на каждом шагу.              Учитывая состояние Джона, это было полезно.              — Тише, это очень важно, — строго шикнул отец, и пододвинул кольца ближе. — Попробуйте.              Гермиона с Драко переглянулись и потянулись каждый к своему кольцу. Артефакт принял размер указательного пальца и плотно держался. Покрутив кистью, Гермиона отметила, что подобранные у гоблинов кольца были очень красивыми.              Она развернула ладонь к себе и накрыла ее второй рукой, затем мысленно потянулась к темной магии, затаившейся глубоко внутри, и призвала ее. Тьма медленно и уверенно подбиралась, наполняя тело неимоверной силой. Гермиона все еще не могла привыкнуть к новому оттенку магии, которую подпитывал крестраж. С ним требовалось действовать крайне деликатно, но эффект каждый раз заставлял удивляться.              Между разомкнутых пальцев появились тонкие сплетения черных нитей, похожих на паутину. Это были живые и очень опасные сплетения силы, которые могли обжечь живую плоть. Гермиона чувствовала, как кольцо маленькими шипами впилось в кожу и направляло магию.              У Джона получилось.              — Невероятно, — прошептал он, и взглянул на Драко, у которого также получилось сотворить темную магию. — Теперь вам должно быть гораздо удобнее.              Гермиона еще несколько секунд удерживала заклинание, чтобы сконцентрироваться на новом обмене сил, и медленно сложила ладони, растворяя заклинание.              — У меня нет слов, — улыбнулась она, еще раз поворачивая кисть, чтобы получше рассмотреть кольцо. — Спасибо.              Отец был на пике счастья, и они не могли этому не радоваться, наслаждались каждой секундой, потому что в остальные дни он прикрывался улыбкой, чтобы скрыть горечь. Джон тосковал по магии. Перестал говорить о Николасе Фламеле и поисках философского камня. Стал чаще закрываться в кабинете или вовсе уходил в поместье Мраксов.              И они ничем не могли ему помочь. Все окружающие старались творить как можно более простые заклинания в присутствии отца или вовсе обходились без них.              Малфой-мэнор стал для Джона неприступной крепостью. Поместье было настолько древнее и окруженное заклинаниями защиты, что за полчаса пребывания на территории у него начинала кружиться голова, подташнивало, накатывала слабость.              Он часто пропускал совместные обеды и ужины, но никогда не отказывался от небольших встреч.              Так, Джон два дня назад увильнул от ужина вместе с Николасом и его отцом, который организовали Гермиона с Нарциссой, и сейчас особенно дотошно расспрашивал о том, как все прошло.              — Мы предлагали провести ужин здесь, у нас, — с непониманием сказала Гермиона, устало вздохнув, но все же собиралась рассказать все, что узнала. — Ник... — не успев начать, она споткнулась на неправильности своих слов. — Гарри наконец принял наследие своего дома. Он успел побывать на нескольких встречах с Люциусом.              Да, наступил тот момент, когда Ник смог свыкнуться с новым порядком, и теперь сам просил обращаться к нему по новому имени. Беседы с Люциусом пошли на пользу, и он постепенно вовлекался во все нюансы непростой жизни чистокровной аристократии.              Гермиона продолжала говорить с теплой улыбкой.              — Гарри встречается с Пэнси Паркинсон. Когда ее семья узнала о том, кто он. Ей даже не пришлось уговаривать отца. Помолвка с Амикусом Кэрроу была разорвана.              Паркинсоны не побоялись последствий. Они были рады принять сторону Мракса и начать больше общаться с Малфоями, поскольку Гарри был для них близким другом. Совсем скоро им предстояла семейная встреча. Так как Северус не был любителем больших сборищ, Нарцисса взяла на себя организацию бала, чтобы все могли поближе познакомиться.              — Как замечательно, — довольно сказал Джон, отпив немного вина. — А я слышал от Кадмуса, что у Эридана все хорошо. Он наконец освоился во Франции, между учебой занимается восстановлением заповедника для драконов. Габриэль его всячески поддерживает.              Не то чтобы Гермиона и Драко сильно переживали о нем, но Джон не переставал беспокоиться. Эридан был для него все равно что давно потерянным ребенком, за которым приходилось присматривать издалека.              — Да, он говорил об этом. Я слышала, что через три года уже назначена дата свадьбы. — Гермиона резко вспомнила важную новость. — Кстати о свадьбах, Нотты пригласили всех на праздник в честь предстоящего торжества. Эридан должен появиться вместе с будущей женой.              Джон слегка нахмурился.              — А вы пойдете?              — Да, у нас деловые договоренности. Мы обязаны быть, — деловито ответил Драко.              — Вы можете мне сказать, все хорошо,              Как же он ошибался. Малфой повел плечом и нехотя продолжил:              — Нет, об этом лучше никому не знать. — он ясно давал понять, что это не обсуждается. — Нотты начали более активно взаимодействовать со всеми, это... в каком-то смысле это даже хорошо.              Все еще тяжело давалась мысль, что они ничего не будут делать с столь опасной группой волшебников, охотящихся на драконов, но Драко был прав. Кадмус хотел их получить, и только это оставалось по-настоящему важным.              Так они хотя бы знали, что происходит.              Отец немного расстроился. Он не подал вида, но такие недосказанности раздвигали между ними пропасть. Непреодолимое препятствие было вынужденным, все это понимали, но никто не хотел соглашаться вслух.              В конце концов, любые утаивания информации были благом и защитой.              — Дорогая, не принесешь нам чай с десертом? Боюсь, Квентин за раз все не унесет, — аккуратно поинтересовался Джон.              Домовик насупился.              — Квентин возмущен! Квентин сам все принесет!              — Да, конечно, — не слушая возмущений, Гермиона спокойно встала со своего места и вместе с сопротивляющимся Квентином отправилась на кухню.              Они вместе вышли в коридор. Гермиона завела волосы на другую сторону и немного наклонила голову, чтобы услышать, о чем он бурчал.              Джон подсел ближе к столу, наклонившись над тарелками. Драко внимательнее прислушался. Когда шаги в коридоре стихли. Мистер Грейнджер начал первым:              — Все же я уверен, что, если ты сможешь еще раз все проверить, мы обязательно найдем зацепку.              — Я сомневаюсь, что это сработает. Мне не хочется признавать... да я даже думать об этом не хочу, но пока единственным гарантированным шансом остается только ваш случай. И это мы еще не учитываем, что сделает Мракс со всеми нами, когда поймет, чего мы его лишили...              И вот он парадокс, на который им пришлось пойти.              Гермиона ничего не знала. Они договорились, что без угрозы жизни не станут возвращаться к разговору о Кадмусе Мраксе и его прошлом, чтобы не рисковать ценной возможностью. Тот мог легко уничтожить все воспоминания, а при особом желании и самого Малфоя.              Поэтому ему нужен был другой союзник.              Джон был идеальным хранителем тайны — никто не имел права применять к нему любые заклинания, а тем более лезть в голову. Драко постарался восстановить хронологию из всего, что ему удалось услышать и до чего догадался сам. Когда Джон полностью восстановился, насколько это возможно, Драко рассказал ему обо всем: о Томе, о Кадмусе, о крестраже, о гипотетическом действии проклятья. Каждую кроху, которую он услышал в тот день.              Конечно, это было несравнимо с тем, чего они лишились, когда Кадмус уничтожил воспоминания Джона, но этого было достаточно, чтобы он сам составил порядок событий из остатков в памяти.              — Нам нужен философский камень. Всегда лучше идти с предложением, а не с войной.              — Фламель не отдаст его... если мы его вообще найдем. Вы же не хотите, чтобы она и наши дети продолжили вашу судьбу?              — Конечно не хочу, но Кадмус... он не чудовище. Я столько лет пробыл с ним рядом, я знаю его лучше, чем кто-либо. Он не сделает плохого, если его не провоцировать. Всегда защищает и оберегает все, что дорого. Да, мы для него не особо ценны, но пока Гермиона носит крестраж, она под надежной защитой.              — Я бы сейчас поспорил. Вам оно не особо помогло.              Джон виновато поджал губы.              — Дай нам еще один год. Как бы оно не было, у нас нет хорошего плана, чтобы что-то изменить. Вот увидишь, принести ему камень будет самым лучшим решением. Не только для нас, но и для магической Британии. Он будет хорошим Министром.              Драко покачал головой. Он держал пальцами ножку бокала, рассматривая глубину оттенков его содержимого.              — Хорошо, я помогу, если будет нужно, но вместе с этим продолжу планировать запасные варианты. — его до жути пугал каждый из них, но Драко готов пойти на все, чтобы спасти жену от ошибок ее отца. — Были ли какие-то новости? Хоть что-то?              Они еще раз прислушались, в коридоре постепенно нарастал шум шагов и были едва слышны голоса. Джон вытянулся ближе к центру стола и начал говорить тише:              — Нет, но я знаю, что Кадмус сам крайне заинтересован в нем, потому что разделение души лишь дает отсрочку смерти.              Драко внимательно смотрел в ответ. Джон определенно считал это хорошим знаком, пока он скептически относился ко всему, что связано с Мраксом.              Шум усилился. Голоса стали четче.              Они резко расселись за несколько секунд до того, как Гермиона и Квентин вернулись вместе с лимонным пирогом и чашками горячего чая.              — Квентин говорил, что справится сам! — ворчал эльф, левитируя все, что необходимо было принести. Гермиона шла с пустыми руками и забавлялась. — Не нужно напрягать леди, у нее много забот!              — Как скажешь, старый ворчун, — улыбнулся Джон, принимая чашку с пахучим цветочным чаем.              Пирог поместили в центре стола. Квентин поторопился расставить рядом со всеми по тарелке, разрезал пирог и начал передавать кусочки.              Гермиона заняла свое место. Она заметила, как Драко протянул руку под столом, и ответила. Он подбадривающе сжал ее пальцы, едва заметно улыбнулся и, пока Джон отвлекся на маленькую перепалку с Квентином, произнес одними губами «люблю». На лице Гермионы расползлась улыбка, стало так тепло и спокойно.              После долгого вечера в компании отца, они вернулись в Малфой-Мэнор. Гермиона валилась с ног, но предвкушение от их с Драко маленькой затеи придавало сил. Вместо того, чтобы снять уличные мантии и отправиться заниматься вечерними процедурами, они попросили Иларию принести им бутылку вина.              А затем отправились гулять по невероятно огромной прилегающей территории поместья. Учитывая занятость всей семьи, едва ли кто-то из них мог в полной мере оценить красоту природы, которая принадлежала им многие века. Вспомнив прогулки в Дурмстранге после отбоя, Гермиона решила привнести маленькую традицию.              Прохладный ветер освежал голову и уносил с собой мысли, а уединение позволяло наконец без всякой спешки просто поговорить обо всем на свете. Драко обнимал ее за талию, Гермиона прижималась в ответ, и они прогулочным шагом шли сначала вдоль роскошного сада, затем по приграничной территории дома, а уже после по более диким окрестностям.              Они оставляли за собой весь мир, чтобы просто побыть вдвоем.              Драко чувствовал Гермиону, будто самого себя. Знал, когда ей плохо, когда болело так, что душа выворачивалась наизнанку. Знал, каким ярким может быть ее счастье и насколько горяча любовь.              Он всегда находился рядом.              Драко был ее нерушимой крепостью.              В этот момент она всегда напоминала себе, что они обязательно справятся, может не сегодня, не завтра… и не через год или два, но найдут способ выбраться из паутины хитросплетений других волшебников и получат ту жизнь, о которой мечтали.