Тройная доза красных чернил

      Чудовище, которое вырвалось на волю, вздыбилось, зарычав, словно в его мощной груди пробудился вулкан. Великанская тень настигла несчастного потерянного и раздавила его ударом лапы, от которого сотряслись стены. А потом она побежала вперед, как из Темной Пучины и из черно-серебряного коридора. Оно сносило преграды, будто вуали паутины, убивало, рвало на куски. Полчища потерянных, точно реки чернил, пребывали со всех сторон: они вылетали из дверей, прыгали с балконов, вылезали из люков в полу и из щелей в стенах. Из было так много, что любой другой мог просто утонуть, но не Одри, не та новая она.       То, что творилось, заставило её желтую искру загореться ярче, и ярость вырвалась из огромной пасти протяжным ревом, и заработали когти, и рассекли воздух лапы, и заскрежетали зубы. Одри била, будто перед ней были не бывшие люди, а стаи бешеных крыс. Она отшвырнула их, раздавила, размазала, и вокруг неё все стало черным — были фонтаны черной крови, черные брызги, черные лужи. Она позволила всей своей злости взять вверх над разумом. Хруст и крики — вот как звучала музыка в её голове.       Почему ты думаешь, что можешь бросить вызов мне?       Будто кегли, они разлетелись от её взмахов, и как пластилиновые человечки — сжимались, растекаясь под кулаками. Но они не сдавались, их было все больше. Они гнались за Одри, замедляли движение, ползли по телу, как скопище тараканов. Подруга билась с ними, как если бы на её месте была целая армия, стаскивая с Одри, сбивая вниз и убивая быстрыми, отработанными движениями.       Встаньте, мои слуги! Уничтожьте этого предателя!       Она разнесла очередную стену перед собой, и куски металла, точно листья, разлетелись по всему коридору — сверкали искры, лязгало железо, визжали, погибая, потерянные. Резко развернулась, отскакивая от пола, оставив на ржавой пустой цистерне глубокие борозды и зацепившись рогами за переплетения труб на потолке.

***

      Харви повидал множество битв, но такой не видел ещё никогда. Слишком беспомощный, чтобы переломить ход боя, он чувствовал себя букашкой в чьих-то издевательских когтистых лапах, и не мог он бежать со скоростью крика, не мог прыгать, перелетая с крыши на крышу и шпиля на шпиль, он не мог позволить себе с ног до головы покрыться боевыми ранениями и стать только злее. Он был простым человеком, призраком, размахивающим своим длинным мечом, как какой-то огромной зубочисткой, и несшиеся рядом с ним воины из Места Мёртвых Огней вторили его фальшивому боевому кличу. Они прорывались, резались и прорывались ещё глубже, их маленький озверевший на войне батальон из камня и железа.       Где-то в другой части города, не чувствуя усталости и приближения смерти, куда отважнее бился Генри: Харви представлял его топор, окрасившиеся в красный зазубрены, видел налитые жидкой яростью глаза, и вид человека, заменившего ему отца и сейчас сражающегося, как лев, придавал ему сил.       Они все разом двинулись, навалились, и ряды мёртвых разжались, подобно клещам, деформировались, прогибаясь, и поломались — так хрупкий после неправильной закалки меч бьется, как стекло. Враги крикнули, синхронно врезались в ответ, и несколько десятков взмахов клинком откинули их, как удары алебард, и их подбросило в воздух, окрасившийся красной пылью. Где-то рядом, с краю колонны, ярко взорвалось пламя, и белые и рыжие искры ослепительными огнями посыпались во все стороны. Но никто не обратил на это внимание.       Все продолжали бороться. Весь город продолжал. Харви знал это, и потому не показывал страха. Он только бил, рубил, рычал, продираясь все дальше, пока в гуще сражавшихся не замаячила зажатый в угол стальной квадрат с красными нашивками на рваной, содранной с чужого плеча униформе: это потерянные, вооружившись чем попало, выбирались из оцепления, поломанного Харви и его компанией.       Осыпалась крыша. По дороге, расталкивая машины, как сучья деревьев, побежала неведомых размеров рогатая тварь, и не успели воины испугаться, как несколько золотых полумесяцев, вонзавшихся ему в глаза и лоб, лишили эту тяжелую плоть жизни. Оно рухнуло посреди дороги, перекрывая движением легионерам, которых вел за собой человек со знакомым лицом. Глядя на него, Харви задумчиво вытер меч, сипло задышал: один слепой глаз, лысину и старческие морщины Уилсона Арча он и его семья узнали бы где угодно.       В небе вился дракон.       Харви увидел замаячившую рядом белую фигуру, могучего воинах в лунных доспехах и с двумя выдранными из противника полумесяцами в руках. Как пятна света, кармин растекался по белым тканям её одеяния. Они переглянулись: в белых глазах вспыхнуло неверие, неверие, которое достигает человека, когда он видит того, кто давно мёртв. Они смотрели друг на друга, пока Уилсон по своей клинками вооруженный сворой шли напролом, медленно и со вкусом доканчивая жизни уже поверженных, едва живых, пока за их спиной поднимались их союзники. Мертвые, разрезанные, как бумага, и побитые, как расколовшиеся льды. Харви кивнул женщине в этой легкой, украшенной символами, напоминающими цветы, броне, дружески улыбнулся. Рэн продолжала смотреть, словно пытаясь понять, кто он и от чего ощущает в нем нечто знакомое. Возможно, с ней говорила магия: она шептала, намекала, повторяла, что это Харви, её неплохой друг-демон из прошлого.       И вдруг, исполнившись такой невиданной ранее отваги, с воплем бросился навстречу мертвецам.       Безумие творилось и в другой части города. Там Одри Дрю, разделившись с боевой подругой, бежала по проспекту, охваченному десятками мелких схваток: призраки бились с умертвиями чуть ли не один на один, защищая отход израненных потерянных и Рыцарей, и битву возглавлял Прожекторист. Неожиданно вновь обретший плоть, отныне черноголовый безликий Норман протяжно выл, своими длинными мощными руками раскидывая всех, кто казался ему не достойным прожить ещё пару мгновений — и пусть он был без проектора, который был так необходим Одри, в нём все равно угадывалось то животное неистовство, та огромная лютая тварь, с которой она некогда столкнулась в недрах студии. Многие призраки постепенно обретали обличия, носимые перед самой смертью, точно мир живых стремился забрать их в себя целиком и полностью, как некогда сделало Место Мёртвых Огней.       Она прорывалась дальше. Удар ногой в живот, запах горелой плоти под пальцами, удар плоской стороной меча по спине, прыжок в поток. Враг падал перед ней, как колосья под серпом. Живые тела двигались, скрещивая клинки, катаясь по земле, прячась за укреплениями из щитов и притащенных сюда мусорных баков, отступая, пытаясь покинуть проспект и добраться до спасительного городского леса. Одри двигалась словно отдельно и убивала отдельно. Ей, как и внезапно вторгшимся в сражение призракам, было не важно ничего, кроме уничтожения Непростых. Непростые ничего не понимали. Из пугало непонимание. Призраки наступали.       — Все к мосту! Вперёд, вперёд! — голос Нормана Полка грохотал, как гром. — Следуем плану!       Вторая группа уже подступала с другой стороны навесного моста, полукругом пролегавшего над чернильной рекой. Старый город и новый объединяло целых десять подобных мостов, и тот, к которому двигался Норман со своими ребятами, должен был потонуть первым из семи — другие два были уничтожены в предыдущих боях, последний было решено оставить во что бы то ни стало. План состоял в том, чтобы разделить войско Непростых. Конечно, против Темной Пучины, которая, по слухам, уже пришла выяснять, какого черта здесь творится и почему её ларец опустел, это не поможет. Но сражаться с ней предстояло вовсе не всей армии, а только нескольким людям.       Одри же был нужен проектор. Поэтому она, не останавливаясь и не оглядываясь, пошла дальше. По битому камню, по опалившейся стеклянной крошке. Где достать его, она не знала, зато знала, что от этого зависит судьба всего чернильного мира.       Затем нечто злое, быстрое, как моргание, белой тенью вылетело на поле, и Эллисон обернулась — она увидела призрака, глубоко всадившего меч, объятый чернильным холодным огнём, и это зрелище вернуло её к жизни. Она увидела отлетающую голову, увидела фонтаны крови, увидела, как белая тень крутится, разрезая плоть, словно воздух, и снова и снова всаживает клинок в дёргающееся под ней массивное тело.       В другой части города сражалась Фриск: и поверьте, если бы вы оказались рядом с ней, вам бы захотелось убежать. Как сумерки, заменившие ясный день с появлением туч, она ворвалась в битву — и сметала каждого, кто вставал на её пути, как соломенный дом — ураган. Безжалостно, мерзко и кроваво, без доли достоинства и чести она резала своих врагов Мечом Тьмы, отправляя их в небытие. Она шла, шла и резала, и тела падали перед ней, глаза стекленели и стыла кровь на кромке клинка. Фриск искала, запутавшаяся в липкой паутине боя, где смешались свои и чужие, где прошлое и будущее не имеют значения, и личность стирается, как острые грани камня в воде.       Меч Тьмы радостно кричал, захлёбываясь в крови. Дыхание стало подобно железному ледяному шару, застрявшему поперек горла. Из глаз, как кровь струились слезы: Фриск то ли плакала, то ли забывала моргать, лишь не пропустить ни одного удара. Она пыталась сосредоточиться, вспомнить и понять, но каждый раз, когда она старалась это сделать, на её мокрый от крови меч насаживалось новое тело, и острие вонзалось в новое сердце, и мысли исчезали. Только звучал в ушах тихий зов, боевой клич, который она слышала между жизнью и смертью. Она вытянула металл из живой плоти и толкнула вопящего ногой в живот, да с такой силой, что его отбросило, как от струи ветра. Она отрубила голову. Она вошла и вышла из потока движущихся, пляшущих людей.       А когда она наконец вспомнила, вспомнила Одри, себя, своих друзей, то увидела, как на неё вместе с горсткой сражавшихся, что еле-еле уместились на куче наваленных трупов, несётся море оскалившихся, как рифами, мертвецов — армия тьмы, которой не было ни конца, ни начала. Только тогда Фриск проснулась окончательно и вместе с остальными, объятая страхом, стала скатываться по телам вниз, а когда скатилась, чуть не подвернув ногу, побежала прочь. Именно тогда, когда она бросилась прочь, и Меч Тьмы тяжелил руку, и все тело горело, и неожиданная слабость пришла вместе с осознанием, там, где сражалась Одри, громыхнуло.       Громыхнуло так, что даже здесь многие вскрикнули, схватившись за уши, и Фриск показалось, будто ей выжгло барабанные перепонки, а сетчатку глаза промыли в кислоте. Мост взорвался, Одри была чуть ли не в эпицентре страшного боя и видела, как оранжевое и алое зарево вспыхивает, поднимаясь огненной шапкой над рушащимися обломками. Мост взорвался, и пламя, и снобы дыма, распускающиеся свои щупальца по небу, видела и Фриск.       В это время Темная Пучина вырвалась из-под земли, и оглушительный рёв вместе с черным ледяным облаком вынырнул из глубин чернильного мира. И Одри вскрикнула, схватившись за голову: сперва ей показалось, это была она, но когда она упала, дёргаясь в конвульсиях от раздирающей мозг боли, она осознала, что та сила, что сжала её в своих когтях, была живой и импульсивной — как звериная. Она рухнула, ноги перестали её держать, и волчий ликующий вой выжег память, выжег цели — остался лишь волк, который наконец нашел её и поймал.       Брат мой, я нашел бабочку! Она наша! Наша!       Она взвыла, обрушила на него Силу, и волк защелкал челюстями, словно схлестнувшись в схватке с огромной когтистой птицей. Он разжал когти, заверещал, и Одри на миг вернулась: как можно быстрее она встала, взялась за оброненный меч и поковыляла прочь от страшного кошмара, сквозь бойню. Голос волка при этом никуда не уходил, он продолжал бурлить в ней и кипеть, ревя и тявкая.       — Мать-Тьма пришла!       Страшной силы удар Одри обрушила на того, кто это сказал, и череп говорившего раскололся, будто кусок обсидиана. А потом, также зло, она отшвырнула волка, и тот исчез из её мыслей.       «Проектор… нужно найти проектор…».       Тишина. Пока Одри бежала, для Фриск наступила пугающая тишина.       Они не переживут эту битву. Идя по опустевшим улочкам Города Разбитых Мечт, Фриск знала это наверняка, как знал то Харви все время, пока готовился к Рагнареку. Она даже не шла. Она хромала, обессилев, и единственное, о чем она могла думать, это Одри. Рука её лежала на груди, с которой стекала кровь, как бы девушка ни перевязала её до треска в костях, взгляд туманился. Одри… Фриск искала её среди дыма и разрушений, пока над городом вился дракон, а черные облака ожили, превращаясь в знакомые очертания — очертания Темной Пучины. Со всех сторон умирали солдаты, друзья были далеко. Фриск казалось, она, конечно, слышала Марка или, может, Джейка, видела, как они дерутся рядом, но не придавала этому значения. Не было ни сил, ни времени.       Теперь она вернула себе свой разум. Она воскресла из Места Мёртвых Огней, она искала любимую и снова умирала: ранение, проделанное Мечом Тьмы, пульсировало, истекая кровью, и никакая магия не смогла бы от неё избавиться. Фриск улыбнулась, и в груди её словно расцвел солнечный цветок с ласковыми мягкими лепестками, когда до неё донеслись слова. Она обняла себя за плечи, не зная, куда себя деть, желая, чтобы этот миг не кончался, чтобы эта песня звучала всегда. Знакомая песня. Вместо грохота — милый голосок. Вместо криков смерти — любовь. Колени искромсаны, щеки в пыли, такой же режущей, как стекло. Она прихрамывала до тех пор, пока кость не срослась, и тело не заныло сильнее, и пение не стало громче.       Горизонт дымился. Дым пах смертью. Мир ревел, испуганно и гневно. Кто-то прокричал издалека «Огонь!», и Фриск встревоженно выпрямилась, и её сердце опять забилось быстрее, разгоняя кровь. Она продолжала течь из раны, но Фриск не останавливалась, шла дальше, хотя куда шла не совсем понимала.       «Проснись, боец. Одри Дрю взывает к тебе».       Одновременно с тем, как сама судьба вела Фриск Мартин к возлюбленной, Рэн мчалась через орды мертвецов, закутанная в белый плащ — и рядом с ней мчался такой же, могучий, сильный и ужасно злой. Харви и Генри дрались на востоке вместе со своими войсками, и только двое бойцов — живой и мертвый, — бились на западе, прорываясь в тыл противника, как штык в тело слой за слоем. Они бились жестоко, ломая кости и разрывая сухожилия. Рэн кружилась у лунном танце, как голубка, ища одного-единственного мертвеца, лысого и одноглазого, как Один, другой — пробивался, словно молот, и наблюдал за Рэн, за тем, как она двигается, как упорно не замечает его.       Лишь однажды, когда женщина, взобравшись на крышу, помчалась по карнизу и стала перепрыгивать со здания на здание, как бескрылая птица, она наконец увидела его — и увидела и застыла на миг, как застыла, увидев Харви. Она остановилась, он помчался дальше, и белый плащ трепыхался за его спиной, и золотые полумесяцы летели вниз убийственными стрелами. А потом Рэн разогналась, оттолкнулась и снова побежала. Она догнала его, и они переглянулись. Затем прыгнули, и Марк Спектор не удержался от ухмылки.       Одри тоже хромала, но, в отличии от Фриск, восстановить полученную травму так легко не могла, и когда они наконец пересеклись, когда встретились взглядами, чуть не пробежав мимо друг друга, колено сдало — Одри могла бы распластаться перед дней, подвывая от боли. Однако она очутилась в её руках, державших её на ногах, и собственные руки жадно сжимали грязную потасканную одежду Фриск. Даже то, что она с собой принесла трех вооруженных мертвецов, не могло их разъединить: они убили нападавших, фактически не размыкая объятий, держась друг за друга.       Они посмотрели друг на друга, на свои мечи и на броню, возникшую на них при воскрешении. Одри смотрела на бледное лицо и бинты на груди, Фриск на пылающее желтое сердце в воздухе и в глаза, столь родные и красивые, что затмевали собой закаты и рассветы.       — Нужно найти остальных, — сказала Одри, ведь приветствия и признания в любви были лишними: они знали их наизусть, как знали, что это само собой разумеющееся. Фриск кивнула, скорчившись от боли, взяла Одри за руку. Рукоять Меча Тьмы жгла ладонь.       — Проектор?..       — В поисках. Ты… в порядке?       Фриск покачала головой.       — Рана, которую я нанесла себе мечом, не заживает, — призналась она и вымученно улыбнулась. — Если не умру повторно, буду всю битву истекать кровью. Где Харви, Тэмсин?.. — Одри быстро пересказала ей все, что знала, и Фриск с облегчением поняла: несмотря на страшную давку и реки крови, самые родные, самые нужные ещё живы. — А как ты?       — Это долгая история, — сказала Одри, глядя на её меч. — Твоя история, поди, не короче, так что не вижу смысла тратить время на рассказ. Видишь эту чернильную огромную тварь над городом? Боюсь, это Темная Пучина. Скоро она будет охотиться за нами. Значит, нужно скорее найти проектор и бобину, — что бобина у отца, Одри решила пока не говорить: вместо этого она позволила любимой опереться на себя и понесла её дальше, давая шанс передохнуть после потери стольких литров крови.       Взяв её руку в свою, положив её голову себе на плечо, Одри задумалась, где она и что делает. Она вроде понимала, ей надо найти проектор и покончить с этим безобразием, пока Темная Пучина не дала о себе знать. И в то же время, она будто снова и снова забывала, куда, зачем идет: цель терялась, как уплывающая в туман лодка, и оставалось задаваться вопросами, что она делала все эти месяцы. А сейчас, неся на себе Фриск, Одри все же нашла ответ. Она шла ради пути, и цель её заключалась в самом поиске цели, которой никогда по сути и не было. Она появилась теперь, когда все кончалось, когда она сама того захотела.       Уверен, ты единственная, кто может сейчас окунуться ещё глубже — прямиком в клоаку зла и тьмы, где летают души всех тех, кого Темная Пучина поймала в Месте Мёртвых Огней. Они те немногие, кто лицезрели истинный облик Темной Пучины или нечто к нему приближенное, и отныне они неотъемлемая часть её разума. Они в ней утонули. Они умерли по-настоящему. И только там, где они находятся… есть ключ к победе.       Одри несла её на себе. Несла и знала: бой только начался.