Четырёхглазый

Silver eyes

Hoping for paradise

I've seen it a million times.

Cry.

The Neighbourhood — Silver

***

Земфира — Остин (piano cover, Меркурий Ретроградный)

В первый рабочий день Дазай появился вовремя только потому, что завтрак не лез в горло после кошмаров, и хорошо, если перемотанное бинтами тело не сказало обеду «нет» после удушливых сновидений. Он брёл от общежития в сторону офиса по влажному, протиравшему сонные глаза окон городу, и капли росы сверкали на газонной траве, рассыпая искры. Мокрый асфальт лениво поблёскивал на заре и таращился в небо синевой сотен луж. «Не думай о его серебре, пожалуйста». Одарённый жмурился, впервые жалея, что в бега не прихватил с собой солнечные очки: было бы чуточку легче. Основная проблема девочек в слезливых романах — сидеть и скучать по Нему. Существуют, видимо, особые правила такого поведения: необходимо примерить самый нуарный образ, залезть на подоконник, откупорить бутылку красного вина и, заземлив бокал поближе, начать таращиться на полную луну, закурив. Сигару всенепременно. Или тонкую белую сигарету, может, с вишней. Впрочем, в век гаджетов обычный табак, наверное, уже заменяют на сладковатую и менее пафосную муть вейпа. У Дазая в голове — туман. Перед глазами — Одасаку, разваливающийся пеплом от одного прикосновения к нему полыхавших белизной дрожавших пальцев. Конечно, этот, порождённый переутомившимся мозгом, настоящим не был, так, жалкая копия, а неповторимый оригинал скончался иначе. И всё-таки больно. Иногда бывшему мафиози казалось, что «Исповедь неполноценного человека» подарила хозяину вторую пару глаз, чтобы тот видел, кто эспер, а кто — нет, и держался своих, а ещё всегда знал, мёртв ли враг, наделённый способностью. После их боя с Чуей Рандо, фарфорово-красивый и кукольно-разбитый, лежал на земле и исходил мягким желтоватым сиянием. Его клетка исчезла, мертвец в ней так и не добрался до Осаму, и, смятый ударами Накахары, одарённый говорил о чём-то безмерно важном в немногие оставшиеся секунды. «Озарение», всегда впитывавшее тепло вокруг, испаряло легчайшие золотистые доспехи с кожи шпиона, и воздух кругом, незаметно для Накахары, прогревался. Когда последняя часть этих лат, а именно исписанное выгравированными цветами забрало, пала, обнажив лицо вечно застёгнутого на все пуговицы и укутанного в шарф мужчины, тот улыбнулся и сказал: «Тепло». И отошёл, наконец-то расслабленный и счастливый. «Сначала всегда уходит способность, носитель — следом», — вот результат его наблюдений. Так едва не сгорел Чуя однажды: чад Порчи поднимался от его плеч к небесам, в воздухе разливался миндально-жжёный дух, а из чересчур хрупкого для такой чудовищной силы тела лилась кровь. Дазай успел, конечно, но зарёкся доводить до такого: слишком многое зависело от человеческих факторов вроде выносливости напарника и его душевных порывов.

***

Talos — Tethered Bones

Одасаку отличался от прочих. У Мафии и воевавших с ней способности были яркими, рассчитанными на бой или мгновенное спасение. Они выделялись резко при использовании, за редким исключением, например, «Заметкой» Тачихары. Призрачные лепестки бутонов Рюро распахивались с гулом, снося людей и круша предметы, «Золотой демон» сиял сотней тысяч солнц, свистел мечом при ударах, Элис скрежетала иглой и стучала каблуками прочных туфель. Все они, избыточные, неуместные, скрывались, когда приходило время, и мир кругом становился реальным. Безупречность не походила ни на что. Она не расставалась с хозяином, окутывая его тончайшей паутинкой серебряных нитей всегда: разводами дрейфовала по запястьям, приливая к кистям, если необходимо было хватать и стрелять, отхлынув, рисовала кружевную полумаску на лице за несколько секунд до катастрофы — острым прозрачным щитком закрывала межбровье Оды и затягивала перламутровой плёнкой глаза, позволяя увидеть грядущее. Перед чужим беспощадным ударом соскальзывала с него и с любопытством растекалась под дверь, за угол, на окно, подглядывая за врагом. С ней Сакуноске мог бы стать самым опасным из Исполнителей и, при помощи своего дара, сместить кого угодно, но не захотел, оттого скатился в шестёрки. Совершенно невозможно было объяснить, почему способность стала только лучше от его выбора. Они тогда болтали за барной стойкой «Люпина», ещё втроём, смеялись над каким-то анекдотом, и Осаму выдал шутку про самоубийство, мысленно прикидывая, куда на этот раз поставит порезы — на бедро или на предплечье, хотя там только недавно всё поджило. Исповедь грызла его, и Дазай привык давать ей желаемое, частично выпуская из себя с кровью или с болью. Насытившись его страданиями, сила затихала, и ночной морок беспокоил меньше, да и на экзистенциальные размышления не тянуло. Вдруг нечто задело его бедро. Самый молодой Исполнитель в истории Мафии перевел взгляд и замер: серебристые нитки деловито обвили верх правой штанины, закрывая уязвимую зону возле паха, затем перебрались на левую сторону, безо всякой логики по животу переползли на руки и сформировали плотные коконы на предплечьях, устремились к горлу, предусмотрительно избегая касаться голой кожи, легли египетским ожерельем на бинты. Дазай пошевелил конечностями — щупы не мешали, не давили — снова подумал о бритве, спирте, тишине ванной комнаты, где он оставит ещё немного крови на прокорм своей личной Бездне, может, даже слезами приправит, ведь вскрывать кожу всегда больно, как жгуты пришли в движение и подогрелись, волнообразно зашевелились, поглаживая, лаская, словно отговаривая от глупостей. Их часть за спиной, похоже, отрастила хвостики и заскользила ими по затылку, по шее, растворяясь от Исповеди и тут же материализуясь по новой. Анго что-то вещал про недавнюю перестрелку и ругался на плохо спланированную операцию, Ода, с едва-едва заметными смешинками и перламутром на радужках, слушал его речь, краем глаза следя за творившимся безобразием, а он, изумлённый, сначала окаменел, а потом беспомощно растаял, развалился по стулу. Бритва лежала в чехле, но вполне могла подождать. Моток верёвок и симпатичные поганки на заднем дворе одного из зданий, принадлежавших будущим целям, совсем не звали. Вдалеке лениво шумело море, не манило в чёрную холодную воду. Исповедь молчала и почти не трещала искрами, когда Безупречность нежила её носителя, с головой погрузившегося в тепло и безопасность. «Остановись. У тебя красивые руки, не надо их увечить», — шёпот перебирал волосы на загривке. «Тебе же ещё бегать этими ногами. Может быть, хватит?» — Осаму чудился голос будто Оды, а будто нет. Призрак, вставший за спиной, пел. «Тебе грустно, а грусть болью не лечится. Пожалей себя и станет легче», — или даже хор призраков, тонких, бесплотных, самых бережных на свете. «Выдохни. Вдохни полной грудью. Здесь тоже неплохо, правда?» — Дазай отодвинул стакан подальше, толком не распробовав виски, утратил нить разговора и растёкся по стойке, устроив лоб перед собой на предплечьях. Серебряный океан спокойствия поглотил его, и сияющие воды покачивали одарённого на волнах внутренней тишины. — Хэй, ты как? Пора завязывать, — Сакагучи пощелкал пальцами перед его носом. — Похоже, тебе на сегодня хватит. Может, домой? Вызвать такси? — Не хочу! — выпалил Исполнитель. В реальность действительно не хотелось. «Домой» не хотелось. К бритве не хотелось. Хотелось посидеть ещё, помолчать и поплавать в мягкости. — Всё в порядке, Анго. У Дазая сегодня был трудный день: переговоры не задались, Чуя буянил. Посидит сейчас немного, и я его отвезу, — Ода кивнул товарищу, почти не меняя позы, отпил буквально глоток. — Если ты торопишься, то поезжай, за нас не волнуйся. Я отпишусь, как он будет дома и как сам прибуду. — Странно это: такой он тихий нынче был, захмелел быстро, — шпион покачал головой. — Приятно было посидеть, но мне правда пора. Собраться бы с вами ещё хотя бы раз так. Стукнула дверь. Зашуршали колёса по дороге. Дазай собрался с силами и поднял голову от стойки. Ода заботился о сиротах, его наверняка потеряют, если они посидят подольше, но духа не хватало встать и разорвать связи, обнулив такое. Исповедь сжалась под рёбрами и мелко задрожала, не желая останавливать происходящее чуть ли не в первый раз за всю его жизнь. — Всё в порядке, отдыхай. Я знаю, ты чувствуешь и видишь разное. И тебя это мучает, — Одасаку реальный не поднимал уголков губ, но улыбка светлела на дне его глаз. — Эйс отвратительно вёл себя нынче, и к лучшему, что взбешённый Накахара-кун поломал ему пальцы, когда он полез к тебе снова и попытался сделать замечание насчёт жвачки. Кто-то должен был урезонить его, зарвавшегося в последнее время: даже Хироцу-сан курить стал больше, а это уже никуда не годится. Мори-сан бы обошёлся строже, конечно, но хорошо, что Чуя-кун вмешался.

Talos — In Time

— Я никому не рассказывал. Никогда. Даже боссам. Даже врачам. Давно ты? — Осаму опустил голову обратно, повернул её, чтобы лучше видеть единственным открытым глазом друга. Теплота скользила по спине, успокаивала свербящие рёбра: Эйс не остался в долгу. — Думаешь, Чуя в курсе? — Я? С первого дня, как мы познакомились. Моя способность позволяет предсказывать следующие мгновения, и однажды я увидел себя в паутине, твоими глазами, в отражении, а потом появился ты, — Сакуноске зажмурился. У Дазая что-то ёкнуло внутри. — Потом и других замечал таким же образом. Никогда бы не подумал, какая Туз мерзость. Что до твоего напарника, если я догадался, то и Чуя-кун наверняка либо уже всё понял, либо раскроет тебя в ближайшее время: у него, несмотря на тяжёлый характер, чуткое сердце. — У этого-то коротышки? Он скорее шляпу съест, чем разгадает меня, — Дазай фыркнул: кисточка одного из жгутов, которые никто, кроме них двоих, не замечал, пощекотала ему кончик носа. — Я бы поспорил, но не стану. Ты сам всё увидишь однажды, — Ода усмехнулся и отпил глоток. — Погостишь нынче? У нас немного места, но на ещё один футон хватит, зубная щётка найдётся. Ребята не забыли тебя. Частенько спрашивают, когда ты приедешь, — эспер прищурился. — Да, — вырвалось у Дазая, — то есть, нет, то есть... Одасаку, как ты неожиданно! — Наоборот, предсказуемо. Прости, что затянул с этим, но на собраниях ты буквально задыхаешься, и я не могу смотреть на это сквозь пальцы, хотя, наверное, должен. Сердце ёкнуло второй раз. Осаму поглядел остро и чертовски беззащитно, уронив лицо и стыдясь этого, чувствуя, как загорелись щёки. Не может быть слабым Исполнитель, убьют ведь так! — А так можно? — Заплатим — и в путь, — Безупречный кивнул, потянулся за бумажником. Дазай, ощущая, что нити отхлынули, поторопился оставить свою часть за нынешний банкет. В сумраке пахнущей краской и едой квартиры над закусочной, под тихое сопение пятерых детей поодаль, на футоне, благоухавшем стиральным порошком, под мягким сиреневым шерстяным пледом Исполнитель вплавился в чужой, укутанный жёлтым покрывалом бок. Своё одеяло друг отдал ему. С расползающейся от грудины теплотой Осаму наблюдал, как тысячи нитей оплетают их всех, шестерых, обретших покой в этом небольшом пространстве под крылом у совершенно изумительного человека, и в теплом шелесте не дёргаются от кошмаров макушки собравшихся здесь. Волны наполнили комнату и убаюкали Дазая мерным покачиванием. Исповедь свернулась клубком под рёбрами, зевнув, канула на самое дно его души, чтобы дать перерыв, и затихла вовсе, когда ладонь отошедшего от дел киллера опустилась на голову.

***

The Neighbourhood — Silver

Бывший Исполнитель ненадолго вернулся в реальность, обогнул лужу, изо всех сил не таращась под ноги. Нельзя было. Ни в коем случае. Ни за что. Одасаку действительно был Безупречным. Его предположение насчёт Чуи оправдалось меньше, чем через неделю. Спеша из чужой квартиры на ковёр к Мори, Дазай впервые ощутил заточённую внутри пустоту не как врага, а как нормальную часть бытия, как револьвер в руке, как бинты по всему телу — нечто незыблемое и уместное. Только вот Огай догадался о переменах в его настроении, похоже, и, почуяв угрозу, поспешил от неё избавиться. Знакомство с воинами «Мимика» не прошло бесследно: Безупречность оплела пострадавшую ногу Акутагавы, присмиревшего подле Сакуноске на пути в штаб. Их главарь сразу не понравился Оде, обычно довольно ровно воспринимавшему соперников: в голубоватых глазах застыла тревога, перламутра стало больше, щиток маски перманентно возникал над переносицей. Дазай предложил усилить охрану дома, но это решение не спасло никого и по сей день обгладывало его кости по ночам. Подорванная машина с детьми засветилась на всех новостных каналах; Ода, опустевший, яростный, с длинными, истекающими призрачной блескучей кровью оборванными нитями, тянувшимися по асфальту от самого места трагедии, ушёл, чтобы никогда не вернуться назад. «Когда умирает эспер, его способность идёт впереди». Здоровенная лужа преградила Дазаю путь на другую сторону дороги. Он, зазевавшись, опустил взгляд себе под ноги и отскочил назад. Прохожие посмотрели на него, как на идиота, а одарённый выдавил из себя извинительную улыбку, закрыл ладонью рот, прикусил кончик бинта, чтобы не заорать, и отшатнулся к стене. Новое правило вошло в его список странностей. Ночной кошмар не соответствовал реальности хотя бы по той причине, что, в картине мира Дазая, волей судьбы наделённого дополнительной парой глаз, Одасаку умирал в двух реальностях. Эспер отлично об этом знал, потому прощался целиком, всем собой: серебро жгутами вырывалось из раны и оплетало Осаму с ног до головы, лаская, жалея, отдавая до последней капли нерастраченную заботу и теплоту, пока руки не сняли повязку, а губы не дотвердили самые последние наставления. Безупречность распалась и осела на тело металлическими брызгами, постепенно испарявшимися сероватым дымком, за секунду до того, как грудная клетка Оды опустилась в последний раз. Безупречность тянулась за ним цепочкой лужиц-следов, когда Исполнитель бежал из особняка. Самые крупные капли исчезли с шеи будущего детектива на следующее утро, подарив последнюю спокойную ночь вопреки всему. Дазай продышался и, не глядя на асфальт, пересёк улицу в толпе галдящих подростков, стараясь не думать, как спокоен был Ода, лежавший в такой же серебряно-багряной луже посреди бойни. У него было много вопросов, которые теперь некому задавать, но один особо интересовал бывшего мафиози: был ли вообще его друг человеком, если даже после смерти берёг его? Стоил ли он, пустой, чтобы о нём волновались люди вроде Одасаку?

***

Havana — Havana

На новом месте, в крепком красном здании, не оказалось ничего особенного: столы, гомон, бумаги, суетящиеся приветливые девчонки, работники кафе на нижнем этаже — обычные люди, пока навстречу не вышел Фукудзава-сан и не поприветствовал. Всё в нём было ровно так, как и предупреждал Танеда. Традиционная одежда — особенно тёмно-зелёная юката и накидка — скрадывали ширину плеч, надёжно прятали крепкие руки и наверняка сильные жилистые ноги нового начальства, но Дазай, с дурашливой улыбкой изучавший главу Агентства, сразу приметил привычку держать кисть у левого бедра наизготовку, крайне закрытое выражение лица и свежий, неуместный в офисе запах озона, сгущавшийся тем сильнее, чем дольше они были наедине. Перед ним совершенно точно находился бывший наёмник, причём исключительно талантливый, и определённо эспер. Скорее всего, способность его была не боевой, а какой-то балансирующей: аромат совсем не раздражал рецепторы, кроме него никаких проявлений не было. «Странно. Большая шишка, а дар тише воды, ниже травы. Либо не шибко одарённый, либо это ещё не всё». В дверь постучали. — Войдите, — Юкичи ответил ровно и спокойно. Потемневшие в присутствии Дазая глаза посмотрели в сторону проёма мягче и теплее. Почти бесшумно появился рослый, одетый в скучный песчаного оттенка жилет со старомодными фалдами и классические брюки в тон мужчина ростом повыше него. Дазай мысленно фыркнул: чёрная рубашка с красной лентой-галстуком положение не спасала и безнадежно прибавляла лет вошедшему. Кажется, его прислали не по адресу: этот офисный планктон в не менее скучных, чем костюм, очках едва ли что-то умел! Причёска под рокера с длинным хвостом, уходившим за спину, и пышной шапкой светлых волос диссонировала с нарядом, хотя сочетание цветов этот человек подобрал неплохо. — Доброго дня, директор, — церемониально поклонилась каланча и встала рядом. — Доброго. Куникида-кун, представляю тебе твоего нового напарника, Дазая Осаму, — Фукудзава-сан только кивком головы указал на Дазая. Клерк, послушный, как хорошо обученная собака, моментально сфокусировался на новичке. Зелень сердито блеснула из-за стёкол. «Какой оперативник будет носить очки в двадцать первом веке, когда они могут в любой момент преследования улететь в неизвестном направлении?!» — Дазай-кун, это Куникида Доппо. Отныне работаете вместе. Первое время ты будешь находиться под его началом. — Доброго дня, Куникида-кун. Очень приятно! — Дазай затряс протянутую руку с неуёмной энергией, испытующе заглянул в глаза собеседнику, собираясь с первой секунды, как учили в Мафии, утвердить своё превосходство, и подавился заготовленной чепухой. Там, где кожа соприкасалась с нижним краем линз, плясали тёмные точки, отражаясь в стекле. Такие же более крупными каплями дрейфовали по краю серо-зелёных радужек. Чтобы не терять контроль, эспер зажмурился, улыбнулся шире и опустил взгляд вниз, на руки, где с изумлением увидел мигрирующие чернильные пятна побольше, утекавшие то под манжеты рубашки, то назад, волнами и разводами плававшие уверенно и размеренно, точно морские волны. — Доброго дня. Взаимно, — на удивление звучно ответил напарник, и тушь сформировала перчатки без пальцев прямо в рукопожатии, а потом дисциплинированно скрылась под одеждой, стоило отпустить ладонь. — Я уже забрал материалы дела, предлагаю не тратить времени попусту и отправляться на место... Осаму на автомате закивал, зачарованно отмечая, что чернота на лице исчезла у зрачка и в оправе очков. Кажется, он впервые встретил кого-то, похожего на себя, и только потом осознал, что, с четырьмя-то глазами, проворонил пистолет под одеждой коллеги и до сих пор не просмотрел ничего, кроме пятен, в палитре чужой силы. Намечалось нечто интересное.