Есть ли в небе лисы?

— Марго, закрой доступ в офис для всех, — командую я, едва сев на диван. Со стороны это, должно быть, выглядит так, будто меня ноги не держат. По ощущения тоже, хотя я отлично знаю, что тело все это время было в порядке. Черт его знает, как вся эта ментальная хренотень работает, надо будет спросить у Сережи. Руку которого я сейчас крепко сжимаю, потому что это единственное, что прочно связывает меня с реальностью. С той, где они живы. — С той, где ты чуть не замерзла насмерть, — напоминает Мара, сердито нахохлившись. Я смотрю на нее, стоящую возле автоматов. Мимо как раз проходит Шура, вытаскивает банку, чтобы швырнуть ею в Волкова и посоветовать приложить к лицу. Девушку он, кажется, и не видит. Впрочем, не кажется, да. Действительно не видит, и это все очень странно. — Извини, — бормочет Мара, неверно истолковав мой взгляд, и опускает голову. — Ничего, ты права, — говорю я, кивнув. Сережина рука чуть крепче сжимает мою. — Что происходит? — резко спрашивает Птица, сев с другой стороны. — Что тебя опять преследует? — Чел, тебе зеркало принести? — зло огрызается Шура. — Потому что единственное, что ее преследует в этой жизни, — твоя рожа вечно недовольная. — Страх потерял? — деловито интересуется Птица. — Да. Пернатый успевает встать и сделать шаг к наемнику, но замирает после моего: — Тронешь его — не прощу. Птица сжимает и разжимает кулак, медленно возвращается на диван. Не знаю, каким взглядом он смотрел на Шуру, но тот заметно побледнел, хоть позиций и не сдал. Сережа многозначительно переглядывается с Птицей, и тот молча кладет мне когтистую ладонь на колено. — Ася, мы… — начинает было Разумовский, но я перебиваю: — Давайте лучше сразу объясню кое-что. — В этом «кое-что» будет причина того, что ты меня чуть об колено не сломала? — уточняет Волков, прикладывая банку к правой стороне лица. — Ну… да. — Заслуженно, — бормочет Мара. — Заслуженно, — повторяю я, потому что часть меня тоже так считает. — Не поспоришь, — вздыхает Олег. Я смотрю на Сережу и правда собираюсь начать говорить, но я так устала. Вроде бы и не делала ничего такого, но чувствую себя совершенно выжатой. Мара опускается передо мной на корточки, а я даже не зметила, как она оказалась рядом. Девушка робко скребет ногтями по моему колену. Так странно чувствовать ее прикосновения, мне до конца не понятно, что это: игры сознания, как у Сережи и Птицы, или с подобными сущностями другие правила? — Я, наверно, истощила тебя дракой, — говорит Мара. — Не думаю, — медленно отвечаю, не в силах оторвать от нее взгляда. Все это очень странно. Видеть себя, будто в зеркале, но в каком-то не очень правильном, потому что мне не присущи эти немного птичьи повадки. Наклон головы, то, как она перебирает короткими когтями по моему колену. И волосы у нее светлее. Если я типичная блондинка, то у нее это больше платиновый блонд, именно такой, от которого сложно отвести взгляд — настолько он красив. Глаза желтые, не такие, как у Птицы, ярче. Белые перья на руках, так и хочется прикоснуться, но я опасаюсь, что это только сильнее убедит присутствующих в том, что я окончательно двинулась. Они и так, скорее всего, уже пришли к такому выводу, потому что я сижу, молчу и пялюсь в пустоту. Шура щелкает пальцами, и тогда я смотрю на него. — Я могу сам, — говорит он, сложив руки на груди. — Нет, ничего, я справлюсь. С чего начать-то? Не рассказывать же о том, как я сбежала в лес с желанием замерзнуть насмерть. Пожалуй, воздержусь и скажу, что была не в себе, ушла подальше от шума и потерялась. Да, так лучше всего. Не смогла найти дорогу назад, а дальше все, как было. Ну, исключая тот факт, что Мара, кажется, успела в последний момент. Сама она недовольно морщится, но не спорит. Дальше проще, потому что уже не надо выкручиваться и думать, как объяснить все так, чтобы Разумовского не хватил Кондратий прямо здесь. Ну, во всяком случае, я думаю, что самое веселое позади. Когда Шура объясняет, почему кулон не был найден сразу, Сережа смотрит на Волкова так, будто вот-вот начнется еще одна драка. Я крепко сжимаю его руку, успеваю перехватить за запястье Птицу. Пусть тогда и сами головами об стол побьются, ради справедливости. И в следующий раз детальнее планы изобретают. — Я был прав, — тихо говорит Разумовский. — На тех видео была не ты. — На каких? — удивденно спрашиваю, глянув на него. Сережа смотрит в сторону стены, где торчит камера. — А, понятно. Да, не я. Я… — Эта тварь тебя одурманила? — мрачно уточняет Птица. — Как ты смогла с ней справиться? — Никак, — удивленно бормочу, глянув на явно уязвленную Мару. — И не говори так о ней. Она ничего плохого не хотела. И не Мара подавляла меня, я сама… Я не могла принять реальность, не хотела здесь быть. Она не занимала тело насильно, я сама упала в этот коматоз. — Боже, — шепчет Сережа и прижимает мою ладонь к губам. — Прости, любимая, умоляю, прости. Это было ужасное решение, мы… — Это было бы не настолько ужасное решение, если бы твой проклятый пес четко выполнял инструкции, — зло шипит Птица. — Какие инструкции — такое и исполнение, — вяло огрызается Олег, открывая банку с газировкой. — Заткнитесь, — очень уж мрачно прерывает их Сережа. — План — отвратительный, и нас не оправдывает даже то, что на любой другой не было времени. — А можно чуть детальнее? — прошу я, обесиленно привалившись к его боку. — Про план этот. Шура, доселе молчавший, ядовито поддерживает: — Да, очень бы хотелось найти ответ на вопрос: какого хрена? Ну, да. В этом он прав. Сережа начинает объяснять сам, будто этим хочет перетянуть неизбежную злость на себя. Вот только не получается, потому что это далеко не первый раз, когда Птица действует, не учитывая последствия. Просто вот конкретно в этом случае он побил рекорды. Да кто вообще так делает?! Когда Сережа замолкает, я встаю и отхожу к автоматам, потому что желание как следует съездить кулаком Птице в морду перескакивает через все допустимые пределы терпения. Я наугад набираю цифры, получается только со второго раза, и в награду мне достается банка с иероглифами и нарисованным кокосом. Взяв ее, выпрямляюсь, и меня тут же ведет в сторону. В голове просто не укладывается. Это же… Я же чуть… Я ведь правда чуть не… Я… Мара оказывается рядом, и за ней и Сережа осторожно поддерживает за локоть и под спину. Птица идет к нам, но останавливается, встретившись со мной взглядом. — Любимая, давай сядем, — предлагает Сережа, но я мотаю головой. — Свяжись с ведьмой, — приказывает Птица, оглянувшись на Олега. — Пусть придумает, как выгнать из нее эту тварь. — Нет! — Громко вскрикиваю я и шагаю к нему. Страх Мары растекается по венам расплавленным свинцом. Я выворачиваюсь из Сережиных рук и повторяю: — Нет. Она не помнит, было ли у нее тело, а без него мы просто отправим ее обратно в забытье. Поэтому либо находим предыдущее тело, либо каким-то чудом новое, но до тех пор мы с ней будем делить это. — В тебе говорит одержимость, мышка, — мрачно заявляет пернатый и касается моей щеки когтистыми пальцами. — Во мне говорит благодарность, Птица. — Я сбрасываю его руку. — Благодарность к существу, которое не дало мне замерзнуть насмерть! Твоими стараниями, между прочим! Называй это как угодно, но ты ее не тронешь, ни ты, ни Тири. — Я сделал все это, чтобы тебя защитить, — говорит Птица. В желтых глазах сверкает злость. — Ты меня чуть не убил! На это ему сказать нечего, он лишь смотрит в сторону, а потом хватает руку с печатью. Секунда — и его уже нет. Серьезно? Он просто взял и… и сбежал? Я смотрю на Разумовского, сталкиваюсь с синими глазами. — Я провожу тебя к дивану, — говорит он. Я замечаю, как его взгляд быстро перемещается в сторону и тут же возвращается ко мне. По руке вдруг стекает что-то холодное. Я недоуменно поднимаю ее. Когти проткнули банку. Чертовы белые когти проткнули банку с газировкой. — Это не я, — потрясенно шепчет Мара. Не отрываясь от руки, киваю: — Знаю. Потому что это я. Хоть и не понимаю, как. — Наверно, все-таки стоит поговорить с Тири, — неуверенно замечает Сережа. Я швыряю банку на пол и отхожу от него, чтобы точно не задеть. И ещё потому что я смертельно устала от всего этого дерьма, хоть его вина в нем и минимальна. Поэтому несильно ровным шагом направляюсь в сторону жилой части, пробормотав на ходу: — Просто оставьте меня все в покое. И мысленно добавляю: " — Кроме тебя.» Мара, облегченно выдохнув, незримой тенью следует за мной.