Есть ли в небе лисы?

Сидя за рабочим столом Разумовского, я закидываю ногу на ногу, поправляю черную мужскую рубашку и поворачиваю кресло так, чтобы видеть входную дверь. Если верить Марго, то уже скоро. Кое-как удается не ерзать от нетерпения и предвкушения. Сегодняшняя вылазка была легкой и не стоила Птице особого труда. Будь все иначе, я бы ждала его в привычном виде, чтобы помочь стащить броню и позаботиться о нем после. Но этот вечер отлично подходил для осуществления плана, который созрел в голове некоторое время назад. Оставалось лишь дождаться момента, когда Марго сообщит о том, что все прошло гладко, и рвануть переодеваться. ИИ по моей просьбе докладывает о том, что «Сергей» благополучно вернулся в башню, а это значит, что он поднимется в офис прямо с парковки. Я снова поправляю рубашку, быстро прикидываю, как это все смотрится со стороны, и остаюсь довольна. Для того, чтобы вызвать у Птицы определенные мысли, особо много и не нужно. Все фишки с соблазнением — лишь формальность, приятная игра для обоих. И сейчас будет именно она. Дверь открывается с легким шипением. Маску пернатый снял, видимо, еще в коридоре или лифте, и сейчас шагает в офис, держа ее в руке. Взгляд желтых глаз почти мгновенно останавливается на мне, пройдясь по комнате лишь мельком, будто единственное, что он искал здесь, — это я. И так не только сегодня. Я потеряла тот момент, когда все началось, но теперь раз за разом вижу одно и то же: возвращаясь, Птица ждет, что я его встречу. — Ждала меня, мышка? — спрашивает пернатый после секундной заминки. Оценить вид, без сомнения, успел. — Очень, — киваю и встаю с кресла, неспешно направляюсь к нему. Он следит за мной на протяжении всего кроткого пути. Взгляд скользит по обнаженной шее, вниз по груди, прикрытой его рубашкой, задерживается на кожаных ремнях и явном отсутствии бюстгальтера, цепляется за черные кружевные трусики и опускается на ноги. Вверх поднимается в точно таком же порядке. Я же не могу не смотреть на губы, изогнутые в понимающей и очень довольной ухмылке. — Устал? — уточняю, взяв маску. Птица без возражений ее отдает. — Не особо, — говорит он и, протянув руку, отводит мои волосы за плечо. — Больше раздражен. Я подаюсь вслед за его ладонью, и пернатый не убирает ее, опускает мне на шею. Погладив кожу, резко отстраняется и обходит меня, направляется к столу, расстегивая крепления на перчатке. Ясно, вспомнил про огонь. — Что, слишком легко все получилось? — интересуюсь, следуя за ним. — Слишком, — соглашается он, пристраивая смертельное устройство на выключенную интерактивную поверхность. — Тогда, — я останавливаюсь позади него, — как я могу тебе помочь с этим… раздражением? — Хочешь поиграть, мышка? — насмешливо спрашивает он, глянув в сторону мягких манжет, скрепленных короткой цепочкой, что лежат на его столе. — Очень. Птица снимает вторую перчатку, кладет рядом с первой и теперь стягивает пояс с дополнительными колбами. Его он отодвигает еще дальше. Только после того, как избавляется от всего, что может сдетонировать, разворачивается. Вновь пройдясь по мне откровенно голодным взглядом, смотрит в глаза. — Сними плащ, — командует он и не двигается с места. Я сокращаю расстояние между нами, расстегиваю сначала одно крепление, потом другое. Свернув ткань, кладу ее на стол и возвращаюсь на свое место. Не выдержав, тянусь к его волосам, расправляю их, чтобы придать привычный вид. Если не сделать этого, рано или поздно они, растрепавшись, будут постоянно лезть в лицо. Ну, еще сильнее, чем обычно. Птица все это время не отводит от меня глаз. Одно это уже гонит по телу волну возбужденного предвкушения. Он лениво цепляет манжеты, рассматривает. Мы использовали их с Сережей, а с ним еще нет. Я не предлагала, он не спрашивал. — Уверена? — Пернатый поднимает на меня взгляд. — Я помню про твои страхи насчет фиксации. — С тобой я не боюсь, — честно отвечаю и протягиваю к нему руки, прижав их друг к другу запястьями. — Ничего не боюсь. Надень, если хочешь. Эти слова, кажется, действуют лучше любого афродизиака. Птица притягивает меня к себе, положив ладонь на заднюю часть шеи, и целует так, что желание спазмом отдается внизу живота. Я, застонав, тянусь за ним, настолько сильно мне хочется, чтобы он не прекращал, хотя бы еще чуть-чуть. Пернатый заставляет чуть запрокинуть голову, скользит язык по моей нижней губе и, не встретив сопротивления, целует глубже, дает сполна почувствовать, как ему нравится моя сегодняшняя затея. Если он сейчас опустит руку и просунет ее под белье, то можно не сомневаться, что там уже будет влажно. Птица отстраняется, на губах вновь играет довольная ухмылка. Он берет меня за запястье и заводит его за спину. — Так? — спрашивает, и я спешно киваю, веселя его этим еще больше. Манжета застегивается на одной руке и следом на другой, которую я подставляю сама. Птица чуть отодвигается, дразняще проводит пальцами по соскам через рубашку, лишь слега задевая. Оглаживает талию и поднимает ладони вверх. Распахнув полы так, чтобы окончательно обнажить грудь, горящими от возбуждения глазами рассматривает кожаную портупею. Ремни проходят над грудью и под ней, ничего не скрывая, только подчеркивая. Похожую вещицу я надевала для Сережи, но для Птицы заказала другую. Ему точно понравилось. — Прекрасно выглядишь, мышка, — протягивает он, неспешно проходясь пальцами по чувствительной коже. Я, закусив губу, делаю шумный вдох. Пернатый касается моего подбородка. — Не сдерживайся. Я хочу тебя слышать. Каждый. Стон. Кивнув, смотрю на него. Хочется попросить его взять меня здесь же, на вот этом столе, но я добровольно вручила контроль ему в руки, поэтому сдерживаюсь. Птица берет меня за локоть и подводит к дивану. Сев, подтягивает ближе, так, чтобы я встала между его ног. — На колени, душа моя, — приказывает он голосом, от которого раньше хотелось спрятаться. Сейчас я не падаю в ту же секунду только из-за того, что не хочу прервать вечер и ехать в травматологию. Но слушаюсь беспрекословно, опускаюсь на пол и смотрю на него снизу вверх. Ткань костюма жестче, чем обычная одежда, но и под ней можно заметить, что он возбужден. Я двигаюсь ближе к дивану, когда его пальцы расстегивают молнию. Желтые глаза неотрывно следят за мной, считывают реакцию. Птица всегда это делает и строит дальнейшие планы, исходя из нее. То, что он видит сейчас, его явно устраивает. Он чуть наклоняется, гладит меня по щеке. Пальцы проходятся по губам, и он ухмыляется, когда я послушно облизываю их. — Действуй, мышка, — негромко говорит Птица, заводя руку чуть дальше. Давление на затылок настолько легкое, что ему не составит труда сопротивляться, если я захочу. Но я не хочу. Я ему подчиняюсь и, двинувшись вперед, касаюсь губами члена, втягиваю его в рот. Птица придерживает ствол, чтобы мне было удобно, мягко направляет. Я отстраняюсь почти сразу, языком провожу по головке и немного ниже, ласкаю уздечку, награжденная шумным выдохом. Поднимаю глаза вверх, встречаюсь с Птицей взглядом, зная, как ему нравится сочетание ощущений и самого зрелища. Долго играть он мне все равно не дает, несильно давит на затылок, и я снова беру в рот головку, опускаюсь ниже, стараясь задействовать и язык тоже. — Умница, мышка, — протягивает пернатый, сжимая пальцы в моих волосах. Темп он сейчас задает сам, я лишь двигаюсь, как ему нужно, не сдерживая стоны от того, как сильно заводит все происходящее. Мне дико нравится ощущать его член во рту, отдавать Птице власть над собой полностью, не имея даже возможности нормально двинуть руками. Грань между удовольствием и страхом для меня в этот момент очень тонкая, но я ему верю. — Отлично смотришься, душа моя, — шепчет Птица и тянет за волосы назад, заставляя выпрямиться. Он проводит членом по влажным губам, а потом и по услужливо высунутому языку. Вновь заставляет опуститься на него. — Попробуешь сегодня взять глубже? Я согласно мычу, не пытаясь отодвинуться, чтобы ответить словами. Птица другой ладонью гладит меня по щеке и отстраняет от себя. Наклонившись, целует, пока освобождает одно запястье. Тянет за вторую и перестегивает руки так, чтобы они были спереди. Прикусив за нижнюю губу, отстраняется и откидывается на спинку дивана. Его пальцы все еще в моих волосах, чем он и пользуется, потянув меня снова вниз. — Давай сама, — командует пернатый, когда я пропускаю в рот головку. Наравне с возбуждением в груди поднимается теплая и такая знакомая нежность к этому вредному созданию. Он бы не стал пробовать что-то новое, пока я лишена возможности остановить его. Сказать бы не получилось, поэтому Птица позаботился о руках. Из-за манжет не сильно удобно, но я подстраиваюсь и беру оставшуюся часть ствола в ладонь, большим пальцем глажу нежную кожу. Сейчас у меня точно не получится взять его в рот целиком, поэтому опускаюсь дальше привычного медленно. Нет, в теории все возможно, конечно, но Птица не позволит. Его пунктик насчет боли и принуждения никуда не делся, поэтому новые горизонты мы осваиваем постепенно. Я замираю, пережидая неприятные ощущения, горло сжимается, а рефлекс тут же на дыбы встает. Птица вздрагивает. — Осторожнее, мышка, — тихо говорит он, потянув за волосы назад. — Все хорошо, — шепчу я, проводя по члену ладонью. — Нужно привыкнуть. Я хочу. Пожалуйста, Птиц. Хватка в моих волосах слабеет, и я продолжаю, снова пробую взять больше. Скорость и угол теперь выбираю только я, чем и пользуюсь, стараясь приноровиться. Пернатый сквозь зубы выдыхает «мышка», сжимает пряди у корней, не надавливая при этом. Внутри все скручивается в болезненном удовольствии от мысли, что он сейчас сидит передо мной в своем этом смертельном костюме и просто теряет голову от моих действий. Пальцы свободной руки судорожно расстегивают крепления на нагрудной броне. Наверно, все-таки стоило стащить с него все это. Если уж мне так жарко, то ему и подавно. Только Птицу это явно заботит не настолько сильно, как мой рот на его члене. Привыкнуть у меня все-таки получается, поэтому я ускоряю движение, не переставая использовать руки. Пернатый негромко стонет, подается бедрами вперед в момент, когда я поднимаюсь к головке. Рука на затылке вновь задает скорость, когда он убеждается, что дискомфорт пропадает, и я полностью отдаюсь в его власть, позволяя ему двигаться так, как он хочет. Птица на пределе, это отлично чувствуется, и когда его накрывает, я не отодвигаюсь, не хочу. — Ты сводишь меня с ума, мышка, — хрипло бормочет он, отпуская волосы. Наклоняет голову, взгляд фиксируется на моем горле, когда я глотаю солоноватую жидкость. Отодвинувшись, провожу языком по губам, глядя ему в глаза. Птица дергает меня за локоть вверх, заставляя встать, распахивает полы рубашки и сразу стягивает черное кружево белья вниз. Я переступаю через него, пока пернатый перестегивает мои руки назад. — Ноги шире, — командует Птица. Я становлюсь, как велено, лишь бы пернатый поскорее до меня дотронулся. Мне кажется, я вот-вот сгорю прямо здесь, если он этого не сделает. Стоит ему лишь провести пальцем, и я, застонав, дергаюсь, запрокидываю голову вверх. — Такая влажная, — мурлычет Птица, покрывая поцелуями мой живот. — Настолько завелась, стоя передо мной на коленях? Он гладит клитор, но не останавливается на нем и скользит дальше, без церемоний погружает в меня палец. Я выдыхаю сквозь зубы и даже не пытаюсь делать вид, будто у меня еще остались силы сдерживаться, бесстыдно следую за его движением и умоляю о большем. Кожей живота чувствую, как он улыбается, слушая мои просьбы, но продолжает неторопливо мучать. — Поставь ногу на диван, — говорит Птица, другой рукой скользя по бедру. Я слушаюсь почти мгновенно. Он сжимает ягодицу, добавляет второй палец, подушечкой большого давит на клитор, и теперь я вскрикиваю. Удовольствие желанное и острое расползается внизу живота, но таких медленных ласк не хватит, чтобы получить разрядку. Зато вполне достаточно для потери всякого контроля над собой. Я опускаю взгляд вниз, натыкаюсь на Птицу, который смотрит, как его пальцы двигаются во мне. Будто почувствовав, он поднимает голову, встречаясь со мной глазами. Ухмыляется. — Мне нравится видеть тебя такой, мышка, — шепчет он, нарочито медленно вынимая пальцы. — Птица, — почти хнычу я, лишившись даже такой ласки. Он мягко опускает мою ногу вниз и встает, нежно проводит по щеке и в противовес этому жестко сжимает челюсть. — Как ты хочешь? — спрашивает, не давая отвернуться. — В спальню, — отвечаю, облизнув пересохшие губы. — И я выбрала игрушки. — Предусмотрительно, — хмыкает Птица. Он остраняется и легко шлепает меня по бедру. — Идем, душа моя. — Подцепив цепочку между манжетами, уточняет: — Снять? — Как хочешь. — Побудешь в них. Коридор еще никогда не казался мне таким длинным. Птица будто нарочно не ускоряет шаг, придерживая меня за талию, чтобы не споткнулась. И не пошла быстрее. Играется, зараза. Ладно, сама хотела. — На кровать, — приказывает он, едва мы переступаем порог спальни. Да с удовольствием. Я безропотно сажусь и смотрю на него. — Столько голода в твоих глазах, — насмешливо протягивает Птица и подходит к тумбочке, куда я положила футляр с игрушками. Подцепив крышку, проверяет содержимое. Улыбается. — Мне нравится. Пернатый склоняется надо мной и освобождает одну руку, подталкивает дальше на кровать. Я ложусь на подушки, а он пристегивает манжеты к специальной выемке в спинке кровати. Мы с Сережей учли свои хотелки и поменяли ее именно для этих целей. Птица смотрит на меня, я киваю. Этого ему достаточно. Пернатый выпрямляется и встает, окончательно отстегивает нагрудную пластину, а за ней и все остальное. Шея затекает, но я все равно держу голову приподнятой и смотрю. Пропустить это зрелище кажется невозможным. — Все продумала, мышка? — шепчет он, возвращаясь на кровать. Проводит ладонью по груди, а тело тут же выгибается под его рукой. — Точно хочешь? — Да, — говорю я и развожу ноги, чтобы он занял место между ними. Футляр с игрушками Птица кидает рядом. Он нависает надо мной и целует, а после уже ни о чем не спрашивает. Мое тело он изучил вдоль и поперек, и сейчас этим вдоволь пользуется, заставляя ерзать под ним, не в силах удержать настолько сладостную агонию. Его руки, сминающие кожу, губы, целующие каждый сантиметр, язык, очерчивающий ореолы сосков, зубы, оставляющие следы, которые завтра будет отлично видно, — все призвано полностью лишить меня способности хоть как-то соображать. Птица втягивает в рот сосок, слегка прикусывает его и ласкает языком, с довольным урчанием слушает мои мольбы о большем. Я впиваюсь в ладони короткими ногтями, тело чуть ли не в дугу превращается, когда он наконец касается пальцем клитора и гладит, так медленно и мучительно, и, боже, лишь бы не останавливался. — Еще, пожалуйста, Птиц, еще, — шепчу я, закрывая глаза. Он спускается поцелуями по животу и заменяет палец языком, и это настолько хорошо, что я даже пропускаю момент, когда он отрывает футляр. Птица, не прекращая мучить меня, давит на бедра, и я развожу ноги шире и слегка сдвигаюсь, не соображая уже толком, ведомая лишь его руками. Осознание в голове простреливает тогда, когда его пальцы оглаживают вход и спускаются дальше. — Да, — выдыхаю, опережая вопрос. — Да. Птица отстраняется, не обращая внимания на мой разочарованный стон, успокаивающе гладит ладонью по бедру. Я опускаю взгляд вниз. Он как раз выдавливает на пальцы смазку, клубничный запах чувствуется почти сразу. — Уверена? — все-таки спрашивает, кинув тюбик на кровать. — Да, — повторяю, зная, что без этого ответа он не продолжит. Птица наклоняется, целует мое колено и размазывает смазку по тугому входу. Ее более, чем достаточно, чтобы не причинить дискомфорта, и вскрикиваю я далеко не от боли, когда первый палец проскальзывает внутрь, а язык возвращается на клитор. Эту практику мы пробовали тоже с Сережей, и там понадобилось сначала применить дар убеждения. Разумовский панически боялся, что будет больно, но все-таки сдался. От своего желания почувствовать в себе их обоих я не отказалась, но для этого надо подготовиться. Стоит мне в процессе хоть немного застонать от боли, и про секс мы забудем на ближайшую неделю. Пернатый медлит, осторожно двигает пальцем, и проникает дальше одной фаланги только после моей просьбы, почти мольбы. Это становится для меня краем, о который тело разбивается, вспыхнув от желанного оргазма. Птица не останавливается и продолжает ласкать меня, чуть сбавив темп. Палец тоже не убирает, движение становится немного смелее. От удовольствия хочется скулить, и именно это я, кажется, и делаю, потому что пернатый перестает вылизывать клитор и поднимает выше, целует низ живота. — Еще, мышка? — Еще, — хрипло прошу я, закивав. — Не больно? — Нет. Тело после оргазма чувствительное и податливое, на любую ласку реагирует еще острее, и Птица это знает. Он продолжает двигать пальцем и лишь слегка касается языком клитора, больше расслабляя, чем пытаясь завести. Мучить меня он тоже прекрасно научился, и делает это так хорошо, что вместо того, чтобы просить перестать, я лишь хочу еще. — Руки? — уточняет Птица, отстраняясь. — Нормально, — бормочу я, двинув запястьями. Скоро надо будет отцепить. Пернатый скользит взглядом по моему телу вверх, на губах играет ухмылка. Мне со своего ракурса видно, что он и сам не прочь продолжить. Птица медленно вынимает палец, из-за чего я судорожно выдыхаю, и добавляет еще смазки. Наклонившись, лижет чувствительную точку, посылая по телу новые спазмы возбуждения, теперь уже легко проникает пальцем. Ощущения резко меняются, когда он добавляет второй, и я запрокидываю голову, глядя в потолок, чтобы пернатый по глазам ничего не прочитал. Сначала это не особо приятно, хочется поерзать и отодвинуться, но я заставляю себя лежать спокойно и расслабиться. Будет лучше, я знаю. Язык на клиторе отлично справляется с отвлекающим маневром, удовольствие смешивается с дискомфортом и легким ощущением жжения, и постепенно все неприятное сходит на минимум. Я закрываю глаза, неосознанно подаваясь бедрами вперед, не зная толком, за чем именно хочу угнаться, языком или пальцами. Это все чувствуется иначе, и я понимаю, что без дополнительной стимуляции и желания вряд ли бы удалось насладиться процессом. Сейчас мне, мягко говоря, везет. Птица снова отодвигается и тянется к футляру, берет оттуда небольшую анальную пробку. Прикусив губу почти до боли, поднимаю голову, чтобы видеть, как на нее льется смазка, и вздрагиваю, почувствовав прохладный металл у входа. — Внутрь, — прошу я, упав обратно на подушку. — Пожалуйста. Кожей чувствую на себе внимательный взгляд, когда пробка давит и без особых проблем проникает в достаточно подготовленный вход. Пальцы круговыми движениями дразнят клитор, пока Птица двигает игрушкой, вырывая из меня новые стоны. Если он так продолжит… Но он не продолжит. Пробка входит внутрь до стопора и остается там. Пернатый целует низ живота и поднимается вверх, губы дразняще касаются соска. Я снова дергаюсь, когда в меня упирается вторая игрушка, и понимаю, что совершенно проморгала, когда он успел взять и фаллоимитатор тоже. Смазанный, он входит одним плавным толчком и двигается, пока Птица с жадностью наблюдает за моей реакицей. Поднявшись еще, ловит в плен приоткрытые губы, целует, собирая языком стоны и свое имя. Я теряюсь в ощущениях, руки по инерции дергаются, но манжеты держат их крепко. Мне много и хорошо, и кажется, что вот-вот тело сорвется с обрыва, но этого не происходит. Оно лишь тонет в наслаждении раз за разом, так и не подходя к краю, и это мучительно и потрясающе одновременно. И жарко, потому что его рубашка все еще на мне. Птица зубами оттягивает кожаный ремешок, меняя угол проникновения. Следующий стон звучит неприлично громко, но как же все равно. Кажется, спать я буду после всего очень хорошо и крепко. — Помочь тебе, мышка? — шепчет он и прикусывает кожу на моей шее. — Или хочешь кончить на моем члене? — Второе, - отвечаю, кажется, с третьей попытки. — Умница, — протягивает Птица мне на ухо и вынимает фаллоимитатор. Кинув его обратно в футляр, нависает надо мною, ловит взгляд и одной рукой расстегивает сначала одну манжету, потом другую. С нежностью гладит по левому предплечью, пока я поворачиваю кисти в разные стороны. Мышцы затекли, но это скоро пройдет. — Хочу твоих прикосновений, — шепчет Птица мне в губы и целует, когда я обнимаю его за плечи. Он осторожно входит и замирает, ждет пока я разрешу. Из-за пробки проникновение получается туже, чем обычно, но без боли. Я провожу ладонью по напряженной взмокшей спине и несильно давлю на поясницу. Птица двигается вперед, медленно, и шепчет проклятия сквозь зубы. Похоже, не только для меня это чувствуется иначе. В голову врезается мысль, яркая и настолько возбуждающая, что я подаюсь бедрами ему навстречу, застонав. Не знаю, согласится ли, но я бы хотела, чтобы первым был он. — Тише, мышка, — строго одергивает меня Птица, хоть и сам уже еле сдерживается. — Свяжу по рукам и ногам. — Только обещаешь, — бормочу я и в ответ он входит до конца, напрочь отбивая охоту ворчать. Давление сильное, но неприятных ощущений нет, поэтому я прошу его двигаться. Птица слушается, начинает медленно и смотрит на меня, улавливает малейшие изменения. Внутри горячо и узко, я остро чувствую каждый толчок и не могу не представить на секунду, как это будет, когда они возьмут меня вдовем. Впрочем, довольно быстро я перестаю думать не только об этом, но и вообще, потому что Птица ускоряется, входит глубже, поняв, что боли не причиняет. Я цепляюсь за его плечи, теряюсь в этом сладком пекле. Тело измучено, мне жарко и хорошо, удовольствия чересчур много, но с каждым сильным толчком хочется больше. Я точно охрипну и вряд ли доберусь самостоятельно до ванной, но так тому и быть. Птица подхватывает мою ногу под коленом, поднимает выше, и входит резче. Я вскрикиваю, сжав его плечи и молю сделать так еще раз, потому что, кажется, что вот оно, немного, совсем чуть-чуть и… Оргазм все-таки срывает тело в ту самую желанную бездну, и остается только радоваться, что у нас нет соседей, и я могу быть сколько угодно громкой. Птица двигается быстрее, и через пару мгновений застывает, уткнувшись мне в шею. Спина под моей ладонью содрогается, а пульсация внутри из-за пробки чувствуется просто лучше некуда. Я держу его и пытаюсь вспомнить, как надо дышать и не заработать при этом гипервентиляцию. — Не больно? — тихо спрашивает Птица, позволяя себе на несколько секунд навалиться на меня. — Нет, — бормочу я, прижимая его к себе. — Нет, это… У меня слов нет. В хорошем смысле. Еще так полежи. — Хорошо. Мышцы под моими пальцами постепенно раслабляются, хоть я и подозреваю, что он все равно щадит меня и не дает почувствовать весь свой вес. — Я хочу, чтобы в следующий раз мы с тобой не ограничились игрушкой, — озвучиваю то, что так живо представила. — Мы и так не ограничились, — хмыкает пернатый. — Я про другую игрушку. Птица приподнимается и ложится на бок, опускает ладонь на мое бедро. Некоторое время смотрит в глаза, а потом пожимает плечами: — Обсудим позже. — Ага. И… Помоги мне вытащить эту штуку, а? Птица расслабленно смеется, прижавшись лбом к моей груди, пока его ладонь скользит дальше по бедру.