Есть ли в небе лисы?

Я выхожу на балкон в своей комнате и оставляю дверь широко открытой, чтобы вернувшийся из ванной Разумовский ее наверняка заметил и не подумал, что я сбежала куда-нибудь. И смех, и грех, елки-палки. По крайней мере, воздух сегодня не такой душный. Этому немало способствует ветер, дующий со стороны океана, и я с наслаждением подставляю лицо под свежий бриз, лениво задевающий полы рубашки. Она застегнута, но на этот раз потому что под ней ничего больше нет. Я смотрю на свои запястья, а затем закатываю рукава до локтя. Именно так я предпочитала носить подобные вещи, чтобы манжеты не пачкались вечно, если мне приспичит взяться за кисть вот сию секунду. Потом просто в привычку вошло. Последние месяцы вырвали эту привычку с корнем. Дверь позади нарочито громко скрипит. Я опускаю голову и улыбаюсь, глядя на двор внизу. Не оборачиваюсь, когда чувствую теплые сильные руки на талии. Разумовский прижимается грудью к моей спине, утыкается подбородком в плечо и некоторое время молчит. Я тоже не спешу говорить. Не знаю, с чего начать. Все, что приходит на ум, кажется неуместным сейчас. — Одна спальня, — тихо предлагает Сережа. — Да, — просто отвечаю, погладив его скрещенные руки. — Я перенесу свои вещи завтра. Из той комнаты сделаю тебе студию побольше. — Мне и в моей нормально. Лучше перетащи туда все свои компы. Может, хоть там о провода спотыкаться не будешь. — Хорошо. Но мне понадобится место в шкафу. Придется выбросить большую часть твоих закрытых платьев и всего такого. — Не наглей. — Еще не начинал. Моя девушка прекрасна, и я хочу видеть ее тело, а не ткань. Любого, кто посмотрит на тебя как-то не так, я… — Разумовский, ты еще за сад не отчитался, — напоминаю, разворачиваясь в его руках. Сережа виновато улыбается, закусив губу. — Я хочу сказать, ma petite, что мы проработаем твои проблемы со шрамами вместе, и тебе не придется лишать меня удовольствия видеть твое чудесное тело. — Переобуваешься прямо в воздухе, — вздыхаю я и обвиваю его шею руками. — Но ты прав в чем-то, половину этих шмоток и правда нужно выкинуть. — Еще тебе нужно сходить со мной на пляж, ma petite, — мурлычет Разумовский, ткнувшись носом не в плечо. — Я же помню, как тебе нравилось все это. А мне нравится, когда ты счастлива. Я, улыбнувшись, утаскиваю Сережу обратно в комнату, чтобы легкий, на первый взгляд, ветерок не уложил нас обоих с простудой или еще чем. Олег тогда точно взбесится, еще и кормить перестанет. Уже утром, когда я стою в душе и пытаюсь проснуться, в голову начинают заползать странные мысли, которых там не было раньше, потому что… Ну, как-то не доходило до них, ведь после первого Сережиного ареста на нас валилось то одно, то другое, потом и вовсе я оказалась на больничной койке. Можно было, наверно, подумать об этом после того, как мы с Разумовским все выяснили и пришли к выводу, что сможем начать заново, точнее, продолжить. Но как-то все равно эти мысли не пришли. Зато они появились сейчас. Я медленно вытираюсь, надеваю футболку и домашние шорты, возмутительно короткие, потому что Олега не будет до вечера, и выхожу в коридор. Разумовский уже стоит на кухне и делает кофе, встречает меня долгим и нежным поцелуем. Я дожидаюсь, пока он усядется за стол, подхожу и, положив руки ему на плечи, спрашиваю: — Сереженька, радость моя. Что случилось с Андреем?